Будённый С. М. Пройдённый путь. Книга первая: М.: Воениздат, 1958. — 448 с.

Наступил новый 1920 год — год великих побед советского народа.

1 января Щаденко и я выехали в передовые части дивизий для уточнения обстановки, чтобы Реввоенсовет мог организовать более целеустремленное преследование противника, разбитого в Донбассе, а Климент Ефремович, как знаток Донбасса, остался в штабе армии за работой по подготовке новогоднего поздравления конармейцам и воззвания к рабочим Донецкого бассейна. Он хотел сделать это накануне, но обстановка не позволила: все время приходилось быть в войсках, непосредственно руководить ходом боев.

Побывав в 11-й кавалерийской и 9-й стрелковой дивизиях, мы с Щаденко разъехались. Щаденко отправился в 4-ю кавалерийскую дивизию, чтобы сообщить начдиву о выводе дивизии в армейский резерв, а я поехал в штаб 6-й кавалерийской дивизии, расположившейся в Колпаковке. В Колпаковке меня встретил Тимошенко и доложил, что передовые части дивизии, преследуя отходящего противника, заняли Успенскую.

Остаток дня я провел в 6-й дивизии, изучая донесения разведки полков, чтобы определить главное направление отхода противника и в соответствии с этим наметить дальнейшие действия Конармии. Из донесений было видно, что значительная часть противника, выбитого из Донбасса, отступала на Таганрог. Тимошенко доложил, что в этом направлении передовые части 6-й дивизии находятся в постоянном соприкосновении с противником, который отходит более или менее организованно, что же касается направления на Ростов, то там белые бегут панически [373] и так быстро, что разведка дивизии не успевает за ними.

Я приказал Тимошенко выдвинуть части в Матвеев Курган и точно определить группировку противника, отступающего на Таганрог, а в направлении Ростова вести усиленную разведку, стремясь установить связь с частями 8-й армии.

Лишь к утру 2 января я вернулся в полевой штаб Конармии, располагавшийся в Чистяково. Климент Ефремович встретил меня упреком за долгое отсутствие и сразу же забросал вопросами о положении на фронте. Я подробно информировал его и поинтересовался, как у него обстоит дело с новогодним приветствием и воззванием.

— Давно готовы, — ответил Климент Ефремович. — Мы с Ефимом Афанасьевичем ждали вас еще вчера к вечеру, чтобы подписать эти документы, а вы, голубчик, вы когда явились? Этак мы будем поздравлять с Новым годом, когда он станет старым. Вот слушайте: «Этот год будет историческим годом, в котором Конная армия, наносящая врагу смертельный удар, покроет себя неувядаемой славой, неся с собой по пути страх и трепет врагам и мир и счастье трудовому рабоче-крестьянскому люду...»

— Ну как? — спросил Ворошилов, откладывая приветствие.

— По-моему, хорошо.

— А теперь слушайте... — И он прочитал воззвание. — «Товарищи рабочие!

Победоносная Красная Конная армия приветствует вас, рабочих Донецкого бассейна, с освобождением от власти проклятого Деникина и его своры: капиталистов, помещиков и генералов.

Красная Конная армия приветствует вас, положивших столько сил и жизней в нашей священной борьбе за свои права, за социализм.

Нашими общими усилиями сломлен, наконец, враг.

Наша армия, проникнутая ярким сознанием правоты и необходимости борьбы, сплоченная единой могучей волей к победе, добивает издыхающего пса мировой контрреволюции — Деникина.

Мы уверены, что никогда уже больше хищные лапы капиталистов не коснутся нашего пролетарского достояния [374] — Донецкого бассейна, что никогда больше не обагрятся рабочей кровью наши рудники и заводы.

Вы пережили, товарищи, страшное тяжелое время, когда деникинская свора, сильная поддержкой Антанты — ее золотом, оружием; сильная поддержкой всех врагов трудового народа, поражала наши полки, угнетала вас на рудниках и заводах.

Тогда Деникин собрал все свои силы: золотопогонное офицерство, барских сынков и обманутое трудовое казачество Дона и Кубани и всей силой обрушился на Красную нашу армию.

Мы принуждены были отступить, оставить все, чтобы сплотиться, создать мощную пролетарскую силу. Мы это сделали.

Теперь Красная Армия сильна, как никогда: на поражениях она научилась побеждать; грозившая опасность всколыхнула всю Рабоче-Крестьянскую Республику. Все встали на защиту от врага, несущего насилие и цепи.

Теперь, как никогда, сильна Советская Республика; она сотрет с лица земли всех своих врагов.

Никогда и ни за что белогвардейцам не устоять, не спастись от нашего могучего пролетарского натиска.

Хотя нам приходится вести борьбу при труднейших условиях, при разрушенном пятилетней войной хозяйстве страны, при недостатке хлеба, топлива и пр., но рабочие и крестьяне России прилагают героические усилия, и каждый день приближает нас к победе.

Реввоенсовет 1-й Конной армии от имени Красной Армии призывает вас напрячь все силы для содействия в достижении победы.

Помните: тот уголь, который Вы добываете, возродит нашу промышленность, вы должны дать его в достаточном количестве, чтобы все наши заводы, фабрики и железные дороги пошли полным ходом, чтобы быстрее наладилось наше пролетарское коммунистическое хозяйство.

Пролетариат России смотрит на ваш Донецкий бассейн с надеждой и уверенностью, что он поможет драгоценным углем нашей промышленности.

Эту надежду вы оправдаете в полной мере.

Знайте: наше дело — правое; победа коммунизма неминуема, как восход солнца после долгой черной ночи.

Во имя нашего же рабочего блага будем работать не покладая рук. [375]

Да сгинет рабство, угнетение и власть капиталистов! Да здравствует Красная Армия — освободительница угнетенных!

Да здравствует мировая пролетарская революция!»{33}

— Ну, держись, контра. Это еще цветочки... — возбужденно проговорил я, поставив свою подпись на воззвании. — Но вот что, Климент Ефремович, Ефим Афанасьевич поехали в дивизии, поднажмем... Только, мне кажется, надо бы уточнить задачу.

— А что же уточнять, — сказал Щаденко. — Дело ясное — бить на Таганрог. А из Таганрога уже уточним, куда наступать — на Северный Кавказ или на Украину.

— Уточнить, конечно, следовало бы, но как? Связи с Реввоенсоветом фронта по-прежнему нет, — сказал Климент Ефремович. — Я поручил начальнику связи наладить связь хотя бы со штабом 13-й или 8-й армий. И этого пока добиться не могут. Ругать их излишне... Все разрушено... Белые проявили себя в Донбассе как самые грязные бандиты, бесцельно превращая все в груды развалин.

— А у меня все-таки создается впечатление, что белым на Таганрог идти незачем. Будет больше смысла им удерживать Ростов, — сказал я.

— Возможно, Семен Михайлович, это и так, но я считаю, что удар на Таганрог нанести надо. Все-таки Таганрог крупный портовый город, через который белые снабжаются. Надо прихлопнуть эти воротца Антанты, но главное с выходом к Азовскому морю стратегическая задача по разъединению армий Деникина будет до конца выполнена, — развивал свое мнение Щаденко.

— Давайте сделаем так, — предложил Ворошилов. — Отдадим приказ на преследование противника в таганрогском направлении и выедем на фронт. Там, на месте, мы и увидим, куда нанести главный удар — по Таганрогу или по Ростову.

На этом предложении Климента Ефремовича и согласились; вызвали начальника полештарма Степана Андреевича Зотова и составили приказ.

Конармии ставилась задача — не давать противнику опомниться от поражения в Донбассе, преследовать его и в кратчайший срок овладеть Таганрогом. [376]

9-я стрелковая и 11-я кавалерийская дивизии, согласно приказу, наступали на правом фланге армии в общем направлении на Анастасьевку и Таганрог; 6-я кавалерийская и 12-я стрелковая дивизии преследовали противника перед центром армии с задачек выйти на линию Бол. Кирсановка, Лысогорская. На левом фланге армии в район Миллеров, Тузловский и далее на Аграфеновку выходила 4-я кавалерийская дивизия. Бронепоездам приказывалось действовать по железной дороге в направлении Таганрога.

Разослав приказ по дивизиям, мы с Климентом Ефремовичем направились в 6-ю дивизию, а Щаденко поехал в 9-ю стрелковую и 11-ю кавалерийскую дивизии.

Вначале дивизии действовали в указанных им направлениях, но в дальнейшем, по мере поступления новых данных о противнике, направления действий дивизий уточнялись.

Было установлено, что противник подготовил в инженерном отношении для длительной обороны рубежи на реках Самбек, Тузлов и Грушевка. На этих рубежах белогвардейцы сосредоточили несколько тысяч штыков пехоты, усиленной артиллерией, танками, бронепоездами, бронеавтомобилями. На этой же линии, главным образом в районе Большие Салы, Несветай, Генеральский Мост, была сосредоточена ударная группа конницы белых, состоящая из частей корпусов Мамонтова, Науменко, Топоркова, Барбовича.

Белогвардейское командование было уверено в прочности обороны Новочеркасска и Ростова, рекламировало ее как неприступную. Печать деникинцев хвастливо заявляла, что если Царицын пришлось сдать по стратегическим соображениям, то Ростов и Новочеркасск белые армии будут защищать до последней капли крови и никогда не оставят их.

Уточнив данные о группировке сил противника, мы пришли к выводу, что наносить главный удар на Таганрог нецелесообразно. Обстановка властно требовала нанести удар главными силами на Ростов.

6 января Реввоенсовет Конармии отдал приказ на овладение Ростовом-на-Дону.

В соответствии с этим дивизиям были поставлены задачи: 12-й стрелковой дивизии 7 января выйти на линию Донец (15 километров северо-западнее Ростова), Мокрый [377] Чалтырь, Султан-Салы и 8 января во взаимодействии с 6-й кавалерийской дивизией овладеть Ростовом; 6-й кавалерийской дивизии 7 января занять Большие Салы, Несветай, Генеральский Мост и 8 января во взаимодействии с 4-й кавалерийской и 12-й стрелковой дивизиями овладеть Ростовом, стараясь в целости захватить железнодорожный мост через Дон; 4-й кавалерийской дивизии 7 января занять Константиновский, Юдин, Серафимов, Волошине (Ольгинский) и 8 января, во взаимодействии с 6-й дивизией овладеть городом Нахичевань, станцией Аксайской и захватить в целости плавучий мост через Дон против станицы Ольгинской; 11-й кавалерийской дивизии сосредоточиться в Кирпичево — Александровском, составляя армейский резерв.

9-й стрелковой дивизии приказывалось занять и упорно оборонять Покровское, станцию Бессергеновку и Таганрог.

Щаденко, руководившему наступлением 11-й кавалерийской и 9-й стрелковой дивизий, было послано распоряжение, в котором указывалось, что один бронепоезд должен остаться в Таганроге для действий с 9-й дивизией, а остальные бронепоезда должны курсировать на участке Синявка — Ростов, способствуя соединениям ударной группы овладеть Ростовом.

К вечеру 6 января, когда мы с Ворошиловым были в Матвеевом Кургане, где находился полештарм, поступило донесение, что частями 9-й стрелковой дивизии при содействии 11-й кавалерийской дивизии занят Таганрог и захвачено много трофеев.

Большую помощь в овладении Таганрогом оказало местное население, особенно рабочие под руководством подпольного комитета РКП (б) в составе Наливайко, Москатова, Карагодской, Фалина, Головина и Ларина.

В 7 часов 7 января дивизии Конармии, составляющие ударную группу, приступили к выполнению поставленных им задач.

Мы с Климентом Ефремовичем опять выехали из полештарма в 6-ю кавалерийскую дивизию для руководства наступлением на Ростов. Погода с утра испортилась. Началась метель. По пути в штаб 6-й дивизии мы неожиданно столкнулись с 1-й бригадой этой дивизии, которая, [378] отойдя с фронта, расположилась в хуторе Ниж. Тузловском. Командир бригады Книга доложил нам, что при наступлении бригада столкнулась с превосходящими силами противника, потеряла два орудия и отошла. Потеря артиллерии для частей Конармии была редким явлением.

— Как навалились на нас — ну никак не повернемся, — добавил Книга.

— А где штаб дивизии? — спросил я Книгу.

— Связь утеряна, — ответил он, — и мы действуем по своей инициативе.

Тотчас же 1-я бригада была построена по тревоге и, перейдя в наступление, заняла местечко Чистополье.

При наступлении на Чистополье бригада Книги подобрала брошенные ею два орудия и захватила у противника еще две пушки.

Когда мы разыскали штаб 6-й дивизии и разобрались в обстановке, то оказалось, что 6-я дивизия получила боевой приказ с запозданием, вследствие чего не успела организовать взаимодействие с 4-й дивизией.

Левофланговые части дивизии, в частности бригада Книги, неожиданно для себя обнаружили на своем фланге крупные силы конницы. Это были части 4-й дивизии и кавгруппы 33-й стрелковой дивизии 8-й армии. Но в снежной пурге бригада Книги приняла своих за противника и при незначительном нажиме белых с фронта, опасаясь окружения, отошла.

Вскоре 6-я дивизия, взаимодействуя с 4-й дивизией, перешла в наступление и завязала бой с противником в районе Генеральского Моста.

Сосредоточив тут крупные силы кавалерии, белые оказывали ожесточенное сопротивление. К вечеру 7 января силами до трех тысяч сабель из района Генеральского Моста противник перешел в контрнаступление и атаковал 6-ю дивизию, но, понеся большие потери, начал откатываться на исходные рубежи. 6-я дивизия, отбросив белых, приготовилась к решительному удару на Генеральский Мост, но неожиданно на фланге дивизии появилась другая группа противника численностью в две тысячи сабель. Объединив свои силы, белогвардейцы вновь перешли в контратаку. Закипел жестокий бой, длившийся до полной темноты. Несмотря на превосходство сил противника, 6-я кавалерийская дивизия упорно дралась, не отступая ни на шаг. Ночью бой прекратился, а потом белые опять [379] начали наступление. Перейдя в контратаку, 6-я дивизия нанесла противнику большие потери, отбросила его к Генеральскому Мосту и расположилась в районе Чистополье.

4-я кавалерийская дивизия с утра 7 января выдвигалась в указанные ей пункты и к вечеру сосредоточилась в Волошино; 9-я стрелковая дивизия оставалась в Таганроге; 11-я кавалерийская дивизия, продвигаясь в район сосредоточения армейского резерва (Кирпичево — Александровский), вышла к Матвееву Кургану; 12-я стрелковая дивизия, продвигаясь в район Крым, Султан-Салы, во взаимодействии с бронепоездами вела бой за станцию Синявку (схема 12).

В этот день 15-я и 16-я стрелковые дивизии 8-й армии, наступавшие в ростовском направлении по дороге Аграфеновка — Нахичевань, подверглись нападению с левого фланга кавалерийской группы противника. В результате боя обе эти дивизии понесли значительные потери и отступили за район расположения 4-й кавалерийской дивизии Первой Конной армии.

Деникинское командование широко использовало этот свой частичный успех для того, чтобы прекратить поднявшуюся в Ростове среди белых панику. На другой день в Ростове было опубликовано воззвание с призывом к спокойствию. В воззвании сообщалось, что части Красной Армии не только остановлены, но и отброшены от Ростова более чем на сто километров. Белые возликовали, но их ожидало горькое разочарование.

Решающие бои на подступах к Ростову начались 8 января.

Белые, вероятно предполагая, что поражение, нанесенное ими 15-й и 16-й стрелковым дивизиям, обеспечило их безопасность с севера, в ночь с 7 на 8 января сосредоточили почти все свои силы пехоты в районе Генеральский Мост, Султан-Салы и перешли в наступление, рассчитывая нанести удар Конармии в направлении станицы Большекрепинской.

Утром 8 января между противником и 6-й кавалерийской дивизией, тесно взаимодействующей с 33-й стрелковой дивизией Левандовского, начался упорный встречный бой, длившийся почти двенадцать часов. Бурные контратаки 6-й дивизии и стрелковых полков 33-й дивизии сломили [381] упорство белогвардейцев и принудили их перейти к обороне.

В это время 4-я кавалерийская дивизия, наступавшая вдоль дороги Аграфеновка — Нахичевань, почти беспрепятственно вышла в район хутора Ольгинский (Волошино) и, круто повернув на запад, нанесла сокрушительный удар по флангу и тылу противника в районе Генеральский Мост, Несветай.

Белые, втянутые в бой с 6-й кавалерийской и 33-й стрелковой дивизиями, неожиданно обнаружив в своем тылу 4-ю кавалерийскую дивизию, бросились в бегство на Большие Салы и Султан-Салы, но, атакованные со всех сторон, совершенно растерялись и стали сдаваться в плен.

В это время конница генерала Мамонтова стояла восточнее Большие Салы и только наблюдала, как Конармия громит пехоту белых. Не сделав никакой попытки выручить свою попавшую в беду пехоту, части Мамонтова повернули на восток и ушли в направлении Аксайской, а затем переправились через Дон и расположились в станице Ольгинской. Попавший в плен белогвардейский полковник, командир Дроздовской пехотной дивизии, показал, что когда его дивизия оказалась в тяжелом положении, он обратился за помощью к Мамонтову, но тот заявил:

«Я все вижу. Помогать вам поздно. Мертвому припарки не помогут. Я должен уходить, так как на Дону лед не прочный и кидаться ошалело на него я не могу».

Нашему успеху в этом бою очень помогли пулеметчики автоотряда имени Свердлова под командованием Аргира и автоброневики под командованием Войткевича. Они действовали впереди наших кавалерийских частей, перехватывая отступающие колонны белых и уничтожая их огнем при малейших попытках к сопротивлению.

Сыграл свою роль также выход 11-й кавалерийской дивизии в район Чалтырь, Крым и охват этой дивизией левого фланга противника.

Бой в районе Генеральский Мост, Несветай, Большие Салы решил исход Ростовской операции Первой Конной армии.

Вечером 8 января 4-я кавалерийская дивизия заняла Нахичевань, а 6-я кавалерийская дивизия ворвалась в Ростов. [382]

Считая оборону на подступах к Ростову непробиваемым щитом, белогвардейское командование не подготовило оборонительных рубежей непосредственно на окраинах и в центре города. Поэтому 6-я кавалерийская дивизия ворвалась в Ростов совершенно беспрепятственно. Появление на улицах Ростова красной конницы было полной неожиданностью для белых, спокойно справлявших в эту ночь праздник рождества: ведь деникинское командование только что объявило, что красные отброшены от Ростова на сто километров.

Вот несколько картинок жизни в Ростове в ночь с 8 на 9 января. В трамвае едет группа белых офицеров. Они навеселе, рассказывают анекдоты. Вдруг на подножку вагонов вскакивают наши бойцы и выбрасывают офицеров из трамвая...

— В чем дело?! Какая наглость! — возмущаются офицеры. Один из них пытается ударить перчаткой по лицу нашего бойца, но другие уже догадываются, что они имеют дело с красными, и поднимают руки вверх...

В зале богатого особняка дамы и офицеры, чопорно раскланиваясь, танцуют мазурку, не подозревая, что рядом в столовой за накрытым столом уже располагаются конармейцы.

В другом особняке конармейцы застают офицеров за праздничной трапезой. Офицеры отбиваются кто чем может: кто оружием, кто бутылками и тарелками.

В гостинице «Палас-Отель» несколько генералов, пытаясь улизнуть от наших бойцов, забиваются в кабину, лифта.

«Сюда нельзя, здесь господа офицеры живут» — так отвечали хозяева домов квартирьерам 6-й кавалерийской дивизии. В одном доме хозяйка не пускала командира 34-го полка этой дивизии, заявляя, что ее дом занят господином генералом. И действительно командир 34-го полка застал в этом доме деникинского генерала, удобно расположившегося на диване в обществе своих молодых офицеров.

Командир 2-й бригады 6-й дивизии доносил, что захватил белогвардейский бронепоезд, находившийся в «совершенно мирном расположении духа». Командир 1-й бригады этой же дивизии Книга докладывал, что бойцы его бригады «тихо сняли охрану с железнодорожного моста». [383]

Еще утром 9 января юркие, как воробьи, ростовские мальчишки пытались сбыть с рук вчерашние номера белогвардейских газет, где под рубрикой «Сообщения с фронта» достопочтенные господа извещались о победах белых к северу от Ростова.

В этот день в городе завязались уличные бои с белогвардейскими частями, выбитыми 4-й дивизией из Аксайской и Нахичевани, а также с различными блуждающими подразделениями.

С помощью 33-й стрелковой дивизии Левандовского, которая к утру 9 января вошла в Ростов, сопротивление белых было подавлено, и 10 января в городе не осталось войск противника.

11 января Реввоенсовет Конармии отправил следующее донесение Реввоенсовету Южного фронта и В. И. Ленину:

«Красной Конной армией 8 января 1920 г. в 20 часов взяты города Ростов и Нахичевань. Наша славная кавалерия уничтожила всю живую силу врага, защищавшую осиные гнезда дворянско-буржуазной контрреволюции. Взято в плен больше 10000 белых солдат, 9 танков, 32 орудия, около 200 пулеметов, много винтовок и колоссальный обоз. Все эти трофеи взяты в результате кровопролитных боев. Противник настолько был разбит, что наше вступление в города не было даже замечено врагом и мы всю ночь с 8 на 9 января ликвидировали разного рода штабы и воинские учреждения белых. Утром 9 января в Ростове и Нахичевани завязался уличный бой, длившийся весь день.

10 января города совершенно очищены и враг отогнан за Батайск и Гнилоаксайскую. Только страшные туманы и дожди помешали преследовать врага и дали ему возможность уничтожить небольшие переправы через реку Койсуг у Батайска и через р. Дон у Аксайсхой. Переправы через р. Дон и железнодорожный мост в Ростове целы.

В Ростове Реввоенсоветом Конной образован Ревком и назначен начгарнизона и комендант. В городе масса разных интендантских и иных складов, переполненных всяческим имуществом. Все берется на учет и охраняется.

Сегодня, 11 января, был смотр двум кавдивизиям, где присутствовало много рабочих Ростова и Нахичевани во главе с подпольной организацией коммунистов. Провозглашены [384] приветствия Красной Армии, Советской республике и вождям Коммунистической революции.

Реввоенсовет Конной от имени Конармии поздравляет Вас со славной победой и от всей души провозглашает громовое «ура» за наших вождей.

Да здравствует великая Красная Армия!

Да здравствует окончательная победа коммунизма!

Да здравствует мировая Советская власть!»{34}

Освобождением Таганрога и Ростова завершилось стратегическое разъединение деникинского фронта на две части.

Это была выдающаяся победа советских войск, победа, поставившая армию Деникина перед катастрофой.

Реввоенсовет Южного фронта по случаю освобождения Ростова прислал Реввоенсовету Конармии телеграмму, в которой говорилось:

«Беззаветное мужество и доблесть героев Конной армии вернули Советской России Ростов. Красное знамя развевается на стенах бывшего очага заклятых врагов русского трудового народа. Обнажаем головы перед могилами красных бойцов, павших в боях за уничтожение главного оплота южной контрреволюции. Братски жмем руку красным богатырям, несущим знамя освобождения Кавказу. Обнимаем товарищей Буденного, Ворошилова, Щаденко».{35}

После занятия Ростова и Таганрога Южный фронт был переименован в Юго-Западный, а Первая Конная армия передана в подчинение Юго-Восточного фронта.

10 января Реввоенсоветом Конармии была получена директива командующего Юго-Восточным фронтом от 9 января, в которой Первой Конной армии ставилась задача форсировать Дон на участке Батайск — Ольгинская и выйти на линию Ейск, Старо-Минская, Кушевская.

На основе этой директивы 10 января и был отдан приказ Конармии на преследование противника, но выполнение его было приостановлено в связи с оттепелью, [385] сильными туманами, ненадежностью льда и отсутствием достаточных для армии переправ через Дон.

1-я бригада 6-й кавалерийской дивизии, переправившаяся на левый берег Дона по железной дороге, вынуждена была вернуться назад, так как с наступлением оттепели и дождей болотистая местность на левом берегу Дона стала совершенно недоступной для кавалерии. На левом берегу, против Батайска, остались лишь два бронепоезда с небольшими подразделениями пехоты.

О причинах задержки наступления было послано донесение командующему фронтом Шорину. В нем говорилось:

«Части Конармии ведут рекогносцировку р. Дон, ввиду того что противником уничтожены все переправы на линии Нахичевань, Аксай. Осталась в целости переправа у Ростовского железнодорожного моста — плавучий мост, который годен для переправы всех родов войск. На р. Койсуг, что полторы версты севернее Батайска, переправы противником уничтожены и запружены автоброневиками и грузовиками. Все реки, как Дон, так и прилегающие к нему, покрыты льдом, который не держит не только кавалериста, но даже пехотинца. Кроме того, с 8 по 11 января 1920 года стоит очень сильный туман, который не позволяет совершенно развить наступление. Даны указания мелкими частями конницы внезапно нападать на расположение противника. Приняты меры к исправлению мостов, уничтоженных противником, после чего будет приступлено к выполнению приказа по Конармии № 3»{36}.

В ожидании указаний фронта Реввоенсовет Конармии приводил свои части в порядок и принимал меры по организации переправ через Дон. В частности наводилась большая переправа из местных средств (баркасов, катеров, лодок, бочек, бревен) в районе Нахичевани.

12 января в Ростов прибыл командующий 8-й армией Сокольников. В этот же день он собрал к себе на совещание начальников дивизий 8-й армии и пригласил также нас с Климентом Ефремовичем.

Открывая совещание, Сокольников заявил, что Ростов входит в полосу наступления 8-й армии, и, притворно улыбаясь, сказал, что он удивлен, как это Реввоенсовет [386] Конной армии «не соизволил постучать, входя в чужой дом».

Я резко ответил Сокольникову, что Конармия заняла Ростов не по коммерческим соображениям, а исходя из общей задачи фронта, в интересах всей Красной Армии, в том числе и 8-й армии.

— Но есть же директива Реввоенсовета Южного фронта, — прервал меня Сокольников, — директива, которой определяются частные задачи армий. Согласно этой директиве Новочеркасск, Нахичевань, Ростов занимает 8-я армия, а ваша армия должна находиться в Таганроге и не врываться туда, куда не следует.

— Мы знакомы с директивой фронта от 3 января, кстати, доставленную нам с недопустимым запозданием по вашей вине, товарищ Сокольников{37}, — сказал Климент Ефремович. — В этой директиве сказано, что 8-я армия должна занять Новочеркасск, Нахичевань и Ростов, а Первая Конная армия — Таганрог и Ростов.

— Следовательно, — добавил я, — Реввоенсовет Конармии вошел не в «чужой дом», а в свой. И если Конармия выбросила белогвардейцев из Ростова раньше, чем это могла сделать 8-я армия, то, видно, она лучше воевала.

Климент Ефремович сказал, что Реввоенсовет Конной армии считает свои действия правильными и не видит причин для претензий со стороны Реввоенсовета 8-й армии.

— В то время, когда вся страна радуется победе над белогвардейщиной под Ростовом, ваше недовольство Конармией по меньшей мере является странным, — добавил он.

Мы направились к выходу, а Сокольников нам вслед кричал, что он этого так не оставит, что он будет требовать, жаловаться, писать...

Когда мы вышли на улицу, Климент Ефремович упрекнул меня за резкий тон в разговоре с Сокольниковым.

— Каким же тоном говорить с такими людьми?! Видите ли, ему не нравится, что Ростов заняла Первая Конная, [387] а не 8-я армия. Учтите, Климент Ефремович: за недовольством Сокольникова кроется ненависть наших врагов, которые при каждом удобном и неудобном случае суют палки в колеса Конармии, стремятся принизить каждую ее победу. Кому это на пользу?..

— Ну, довольно бушевать, Семен Михайлович, — остановил меня Климент Ефремович. — Знаю, сейчас вспомнишь, что Конармию ничем не снабжают, что выздоравливающих конармейцев из госпиталей направляют в другие армии...

14 января состоялось заседание Реввоенсовета Конармии, посвященное предстоящему открытию 2-й партконференции армии. На заседании Реввоенсовета, а затем на партконференции армии был намечен план работы, которая должна была политически обеспечить выполнение дальнейших задач Конармии по окончательной ликвидации войск Деникина на Дону, Кубани и Северном Кавказе.

Укрывшись за Доном, деникинцы стали готовиться к упорной обороне на линии Азов, Койсуг, Батайск, Ольгинская, Манычская, используя выгодные для обороны рубежи рек Дон, Койсуг, Маныч. На фронте Азов, Батайск, Ольгинская деникинское командование сосредоточило свои главные силы — донские и кубанские конные корпуса, а также отдельные части Добровольческой армии, основная масса которой оказалась отрезанной на Украине.

Войска 8-й Красной армии к этому времени находились на правом берегу реки Аксай, от Нахичевани до Новочеркасска. Конная армия в основном была сосредоточена в Ростове и Нахичевани. В этих условиях командующий Юго-Восточным фронтом Шорин приказал начать выполнение ранее отданной им директивы. Согласно этой директиве Первая Конная армия должна была форсировать Дон на участке Батайск — Ольгииская, прорвать оборону противника и выйти на линию Ейск, Старо-Минская, Кущевская. 8-й армии приказывалось форсировать Дон в Ольгинском и Старочеркасском направлениях и выйти на линию Кущевская, Мечетинская. [388]

Таким образом, Конармии предстояло нанести удар в лоб главным силам противника, сосредоточенным в Батайске и Ольгинской.

При оценке местности, положения и группировки противника мы пришли к выводу, что наносить удар на Батайск крайне нецелесообразно, так как Конная армия в этом случае попадет в очень невыгодные для себя условия.

Во-первых, наступлению на Батайск абсолютно неблагоприятствовала местность. При форсировании Дона Конная армия попадала в болотистую, даже в засуху труднопроходимую местность. К началу же боевых действий Конармии в этом районе поймы рек Дона и Койсуг, отделявшие нас от Ольгинской и Батайска, были затоплены водой и покрыты тонким льдом. К тому же артиллерия противника превращала эти топи в сплошное месиво грязи, льда и воды. Попытавшись наступать, мы не могли вытянуть за наступающими частями ни одной пушки, ни одной пулеметной тачанки. Конная армия лишалась своего главного качества — подвижности, лишалась маневра. Противник же, заняв выгодные рубежи обороны, имел возможность наносить нам контрудары сильными группировками в любом направлении.

Во-вторых, после длительного наступления подойдя к рубежам Дона и Маныча, 8, 9 и 10-я армии еще не успели перегруппировать свои силы и, следовательно, не могли поддержать Конармию активными действиями. Противник, не скованный соседними с нами армиями, имел полную возможность снимать свои войска с других участков фронта и создавать необходимую ему группировку сил против Конной армии.

Несмотря на очевидную нецелесообразность наступать на Батайск, мы вынуждены были выполнять директиву Шорина. 16 января был отдан боевой приказ Конармии на форсирование Дона и занятие Батайского плацдарма. Однако, начав 17 января наступление, Конармия даже в пешем строю не смогла развернуть в Батайских болотах свои части в боевой порядок, не смогла использовать ни артиллерии, ни пулеметов.

В этот день мы с Ворошиловым лично водили бойцов в атаки, несколько раз врывались на окраину станицы Ольгинская, но всякий раз наши атаки захлебывались в ураганном пулеметно-артиллерийском огне белогвардейцев. [389] В одну из атак в направлении Батайска Ворошилов попал под сильный артиллерийский огонь противника. Целая очередь снарядов, обрушившаяся на атакующих, проломила лед, и Климент Ефремович вместе с лошадью оказался в воде. Бойцы под градом пуль помогли Ворошилову выбраться из воды и спасли его лошадь.

Не имея успеха, Конармия к ночи отошла в исходное положение.

Ночью мы обратились к командующему фронтом Шорину с просьбой либо отменить директиву о наступлении на Батайск, либо решительно поддержать Конармию наступлением частей других армий. Шорин отказался отменить свою директиву, но обещал дать указание о наступлении правофланговых дивизий 8-й армии.

С утра 18 января части Конармии снова форсировали Дон и пошли в наступление. В направлении Батайска наступали 12-я стрелковая и 6-я кавалерийская дивизии. Они весь день, при активной поддержке бронепоездов, вели тяжелые бои, но успеха не имели. По Нахичеваньской переправе перешли 4-я и 11-я кавалерийские дивизии. Совместными усилиями эти соединения при поддержке правофланговой 16-й стрелковой дивизии 8-й армии в упорном бою выбили противника из станицы Ольгинской и преследовали его до темноты в направлении станицы Хомутовской.

С рассветом 19 января 4-я и 11-я кавалерийские дивизии перешли в энергичное наступление, имея задачу выйти на линию Кагальницкая, Азов, Кулешовка, Койсуг, Батайск, Злодейский. 6-я дивизия использовалась для развития успеха 4-й и 11-й дивизий. Однако противник, заняв выгодные позиции у Батайска и сосредоточив крупные силы конницы, артиллерии и пулеметов, при активной поддержке бронепоездов сковал наши части сильным пулеметно-артиллерийским огнем и сорвал наступление.

На ночь дивизии отошли: 4-я в Нахичевань, 6-я и 11-я в Ольгинскую, куда к вечеру подошла и 16-я стрелковая дивизия 8-й армии.

Всю ночь с 19 на 20 января противник штурмовал Ольгинскую, стремясь выбить из станицы наши части, Ожесточенные бои на этом участке велись весь следующий день. Белые ударами своей конницы по флангам наших частей в Ольгинской стремились отрезать их от Нахичеваньской переправы. Благодаря упорству 6-й и [390] 16-й дивизий и поддержке 4-й дивизии атаки противника оставались безуспешными. Однако к вечеру 20 января, под напором превосходящих сил белых, части Конармии и 16-й стрелковой дивизии оставили Ольгинскую и начали отходить за Дон. Обнаружив отход наших частей, белые усилили нажим, прорвались в стык 6-й кавалерийской и 16-й стрелковой дивизий и в колоннах устремились к Нахичеваньской переправе. Положение спасла брошенная в контратаку 4-я кавалерийская дивизия. Она отбросила противника, а одну из его колонн прижала к реке и уничтожила.

Жестокие бои разгорелись 21 января. На правом фланге была брошена в бой 9-я стрелковая дивизия, находившаяся ранее в армейском резерве. Полки этой дивизии, действуя юго-западнее Ростова, весь день штурмовали хутора Кумженский, Колузаево, Обуховка, Усть-Койсуг.

В центре перешла в наступление на Батайск 12-я стрелковая дивизия. 3-я бригада этой дивизии, несмотря на ураганный пулеметно-артиллерийский огонь противника и зыбучие болота, переправилась через реку Койсуг и цепями залегла в двух верстах от Батайска. Однако вследствие неуспешных действий остальных частей дивизии и под давлением во много раз превосходящих сил противника бригада отошла.

Особенно ожесточенный бой разгорелся на левом фланге армии, где в 6 часов утра две бригады 4-й кавалерийской дивизии и вся 6-я кавалерийская дивизия совместно с 31-й и 40-й стрелковыми дивизиями, возглавлявмые лично Ворошиловым и мною, перешли в решительное наступление в направлении Ольгинской. Бурные атаки наших частей и контратаки противника следовали одна за другой. Весь день ухали артиллерийские орудия, не переставая строчили пулеметы. В результате длительного, исключительно напряженного и кровопролитного боя белые были выбиты из станицы Ольгинская. Однако, сгруппировав до десяти тысяч сабель конницы и крупные силы пехоты, противник перешел в контрнаступление и ценою больших потерь вытеснил наши части из Ольгинской и вынудил их на ночь отойти за Дон.

21 января был одним из самых тяжелых дней для Конармии. Действуя в крайне невыгодных для конницы условиях против превосходящих по численности вражеских [391] сил (до пятнадцати тысяч сабель и десяти тысяч штыков), занимавших хорошую для обороны местность, части армии понесли большие потери.

Только люди, сильные своим революционным духом, не щадившие своей крови и самой жизни ради победы над врагом, могли выдержать эти неимоверно трудные испытания.

В боях 20 и 21 января бойцы, командиры и комиссары частей Конармии сражались с мужеством, доходившим до самопожертвования. Так, при наступлении на Ольгинскую командир взвода 21-го кавполка Линовский Александр Сергеевич бросился со своим взводом на три станковых пулемета белых, которые срывали наступление 2-й бригады 4-й дивизии. Уничтожив пулеметы противника, Линовский открыл бригаде путь вперед.

Помощник командира 32-го полка 6-й дивизии Голубовский в исключительно трудных условиях для наших частей, когда они, отходя к переправе, были атакованы конницей противника, бросился с одним эскадроном в контратаку на крупные силы белых и, ошеломив их своей отвагой, дал возможность частям дивизии переправиться через Дон.

Под станицей Ольгинской 21 января, когда 4-й дивизии под напором превосходящих сил противника пришлось отходить, был ранен командир 22-го полка и убита его лошадь. Он чуть было не попал в плен. Однако красноармеец Василий Маркович Ковальчук, несмотря на огонь противника, вернулся к командиру и под носом у белых вывез его с поля боя.

Красноармеец 21-го полка 4-й дивизии Владимир Лаврентьевич Марчук при отходе полка из-под Батайска заметил, что пулемет, прикрывавший отход, замолчал. Оказалось, что пулеметчики вышли из строя: наводчик убит, а подносчик патронов тяжело ранен. Марчук вернулся к пулемету, открыл огонь и прикрывал отход полка до тех пор, пока все его бойцы не переправились на правый берег Дона.

И сколько еще бойцов жертвовали собой, бросаясь на вражеские пулеметы, врываясь на позиции белогвардейских батарей!

Убедившись в бесполезности лобовых атак Батайска и Ольгинской, мы с Климентом Ефремовичем вновь обратились по прямому проводу к командующему фронтом [392] Шорину с просьбой отменить его приказ на атаку Батайска со стороны Ростова. Однако Шорин отклонил нашу просьбу и заявил, что Конармия утопила свою боевую славу в ростовских винных подвалах. Это неслыханное оскорбление, брошенное Шориным по адресу героических бойцов Конармии, возмутило нас до глубины души.

Мы заявили, что Конармия тонет и гибнет в Батайских болотах по вине командования фронтом и что до тех пор, пока он, Шорин, не приедет в Ростов, посылать армию в бесцельное наступление не будем.

22 января Реввоенсовет Конармии отдал приказ отвести все части за Дон, а утром 23 января послал следующую телеграмму, адресованную Сталину и председателю Реввоенсовета Республики Троцкому.

«В ночь на 9 января Конармия с боем заняла города Ростов-на-Дону и Нахичевань. Весь день 9 и полдня 10 января шел бой в городах и на переправах через Дон. Вследствие оттепели, дождей и уничтожения переправ противником Конармия была лишена возможности на плечах противника переправиться через Дон и занять Батайск и Койсуг. В течение восьми дней противник оправился и оттянул в район Азов, Койсуг, Ольгинская, Старочеркасская большие кавчасти и, занимая высоты по левому берегу Дона, сильно укрепился.

Мороз 17 и 18 января дал возможность Конармии приступить к выполнению директивы Юго-Восточного фронта от 9 января. Нами была занята станица Ольгинская и Н. Подполейский, но под давлением превосходных сил противника наши части вынуждены были оставить указанные позиции и отойти за Дон.

Снова наступившая оттепель превратила всю низменность на левом берегу р. Дон в непроходимые топи. Бои 20 и 21 января окончились для Конармии и 8-й армии полной неудачей. Причина наших неудач — отсутствие плацдарма для развертывания и маневрирования конницы и скверная погода. Конармии приходится барахтаться в невылазных болотах, имея в тылу единственную довольно плохую переправу через Дон.

В разговоре 22 января по прямому проводу Шорин, требуя во что бы то ни стало овладения г. Батайск, Койсуг, допустил несправедливые, оскорбительные и недопустимые выражения по адресу Конармии. Считаем своим нравственным долгом категорически протестовать против [393] подобных обвинений командующего фронтом, которому кто-то освещает положение в ложном свете.

Командующему фронтом Шорину нами (предложена) следующая комбинация: 8-я армия, оставаясь в Нахичевани и Ростове, берет на себя защиту этих городов, а Конармия перебрасывается в район станицы Константиновская, где, легко переправившись на левый берег р. Дон, форсированным маршем поведет наступление на юго-запад, уничтожая все на своем пути. За успех этих операций ручаемся нашими головами. Если же будем продолжать попытки овладеть г. Батайск от Ростова, Нахичевани, наша нравственная обязанность предупредить вас и в вашем лице Советское правительство, что мы уничтожаем окончательно лучшую конницу республики и рискуем очень многим.

Командующий фронтом Шорин с нашим планом не согласен. Просим вашего вмешательства, дабы не погубить Конармию и не ликвидировать успехи, достигнутые Красной Армией в этом направлении»{38}.

На следующий день в Ростов приехал Шорин. Он остановился на станции в своем вагоне и принял сначала Реввоенсовет 8-й Красной армии, а затем уже нас: Ворошилова, Щаденко и меня. Надо думать, что Сокольников постарался убедить Шорина, что Конармия незаконно залезла в Ростов и что в Ростове нет никакой власти, а Ревком лишь «огород Ворошилова и Буденного», как он выражался, словом, сделать все, чтобы опорочить нас и отвлечь Шорина от существа дела.

Никто из нас троих Шорина лично еще не знал. Когда мы вошли в его вагон, он, сидя в кресле за столом, посмотрел на нас исподлобья. Доложив о состоянии и боевых действиях армии, я высказал свое недовольство тем, как она используется, и попросил отменить наступление на Батайск. При последних моих словах Шорин вскочил и начал кричать, повторяя клеветнические обвинения Конармии в пьянстве.

Мы молча выслушали его, и после этого Климент Ефремович предложил Шорину поехать в части Конармии, чтобы убедиться в том, что обвинения в пьянстве, предъявляемые ее бойцам и командирам, сущая клевета. [394]

Шорин согласился, и мы поехали. В это время части Конармии сосредоточивались у переправ, продвигаясь в колоннах. Мы остановились у проходящих колонн и осмотрели два полка 6-й и один полк 4-й кавалерийских дивизий. Конармейцы ехали молча, мерно покачиваясь в седлах. В строю соблюдался строгий порядок. Один боец, ехавший в хвосте колонны полка 4-й дивизии, обратился к нам:

— Нет ли у вас, товарищи начальники, табачку?

Оказалось, что в полку давно уже все томятся без курева.

Конечно, пьяных Шорин не нашел. Возвратившись к нему в вагон, мы спросили ею, чем можно объяснить такое странное положение: в то время, когда Конармия штурмует Батайск и истекает кровью в болотах, остальные армии фронта, кроме двух малочисленных дивизий 8-й армии, стоят в бездействии.

Шорин ответил, что порядок использования армий он считает правильным и будет придерживаться этого порядка в дальнейшем. Конармия должна взять Батайск, как ей приказано.

— Тогда, — заявили мы, — требуем отстранить нас от командования армией, так как мы не можем своими руками губить ее.

— Отстранить вас от командования армией я не могу, — ответил Шорин. — Если вы не согласны со мной, пишите, жалуйтесь Реввоенсовету Республики.

На этом наш разговор с Шориным и закончился.

В этот же день мы обратились с телеграммой к Ленину, Сталину и Троцкому.

Мы докладывали, что ко?ландующий Кавказским фронтом Шорин поставил Конную армию на грань гибели и совершенно не прислушивается к нашему мнению о наиболее целесообразном ее использовании и что в связи с этим Реввоенсовет армии вынужден просить Совет Труда и Обороны и Реввоенсовет Республики либо освободить его от руководства армией, либо снять Шорина с должности командующего Кавказским фронтом{39}.

В этой же телеграмме мы предлагали поставить перед [395] Конармией задачу нанести удар в стык Донской и Кубанской армий в общем направлении на Торговую (Сальск). На следующий же день Главком, отмечая «трудность операции форсирования Дона на фронте 1-й Конной и 8-й армий при настоящей обстановке, что с достаточной очевидностью доказало наступление 21 января», приказал командующему Кавказским фронтом «отменить лобовые атаки на фронте 8-й и Конной армий»{40}.

Бесцельные атаки на Батайск были прекращены, однако Шорин продолжал свою недоброжелательную к нам политику. Он вывел из подчинения Конармии 9-ю и 12-ю стрелковые дивизии, передал их 8-й армии, а ослабленную этим Конармию приказал перебросить в район Заплавской, Бессергеневской с задачей форсировать Маныч из района станицы Багаевской и нанести удар во фланг ростовской группировки противника.

8-й и 9-й армиям ставилась задача удерживать противника на фронте от устья Дона до Новочеркасска.

Таким образом, Конармия в составе трех кавалерийских дивизий снова бросалась в наступление без поддержки соседних армий. Весть о переброске Конармии дошла до деникинского командования, и последнее, пользуясь пассивностью 8-й и 9-й Красных армий, сняло с ростовского направления свои донские и кубанские конные корпуса и сосредоточило их в районе станицы Манычской для противодействия Конармии.

К 26 января Конармия, минуя станицу Бессергеневскую, заняла станицу Багаевскую, а затем хутора Ажинов, Кудинов, Елкин, Федулов и приступила к подготовке форсирования Маныча. К этому времени на левый фланг Конармии, в район хутора Маныч-Балабинский, вышел Конносводный корпус Думенко, входивший в состав 9-й Красной армии. Он состоял из трех кавалерийских бригад общей численностью в три тысячи триста сабель.

Мы обратились к командованию фронтом с просьбой подчинить в оперативном отношении корпус Думенко Конармии. После этого Думенко сейчас же по собственной [396] инициативе перешел в наступление, видимо желая показать, что он и без Конармии может успешно действовать. Его корпус довольно удачно переправился по льду через Маныч, но у хутора Малая Западенка был контратакован противником. Бросив всю свою артиллерию и половину пулеметов, Думенко отступил за Маныч, а затем ушел дальше, в хутора Страхов и Топилин на реке Сал.

В дальнейшем корпус Думенко то появлялся на фланге Конармии, то внезапно уходил в тыл, подставляя под удар противника наши левофланговые части.

Такое поведение Думенко мы объясняли только его личными антипатиями к Реввоенсовету Конармии. Дело в том, что после занятия Конармией Ростова Думенко приезжал к нам в Реввоенсовет. Он привез тогда с собой знамя для вручения его Конармии в качестве дара Конносводного корпуса и обязательно хотел выступить перед конармейцами, но мы не могли этого разрешить ему, так как в его разговоре с нами проскальзывали очень подозрительные в политическом отношении нотки, и я давно уже знал, что он склонен к авантюризму.

Думенко уехал тогда обиженный на нас, и теперь упорно отказывался взаимодействовать с Конармией. Однако сложившаяся на фронте обстановка побуждала нас настоятельно просить о подчинении Конармии корпуса Думенко. Наконец на нашу просьбу было получено довольно оригинальное распоряжение командующего фронтом: «Распространить в пределах до хутора Мал. Западенка подчинение Конносводного корпуса Первой Конной армии».

От левого фланга Конармии до хутора Мал. Западенки было всего семь километров, и получалось так, что при выходе из этой семикилометровой зоны корпус Думенко выходил из подчинения Конармии — странное подчинение!

27 января был отдан приказ Конармии о форсировании Маныча и разгроме противника в районе хутора Мал. Западенка. На рассвете 28 января 6-я и 11-я дивизии форсировали Маныч по льду и атаковали белогвардейцев. Белые, бросив в хуторе Мал. Западенка тринадцать орудий, захваченных у Думенко, начали поспешно отступать к месту сосредоточения своих резервов — в хутор Булочкин. [397]

В то время как 6-я и 11-я дивизии завязали ожесточенный бой с крупными силами белых у хутора Булочкин, 4-я дивизия, выведенная из армейского резерва, стремительным ударом в районе Княжеско-Леоновской разгромила 7-ю пехотную дивизию белых, захватив полторы тысячи пленных.

В этом бою отличились командир эскадрона 21-го кавалерийского полка Линик Николай Кузьмич и командиры взводов этого эскадрона — Годовиков Гавриил Пантелеевич и Гапонов Федот Федорович. Несмотря на ураганный огонь противника, они во главе своих подразделений стремительно бросились вперед на превосходящие силы конницы белых, прикрывающей фланги пехоты, и своим смелым примером увлекли полк, а затем и всю дивизию. За свои мужественные действия в этом бою Линик, Годовиков и Гапонов были впоследствии награждены орденами Красного Знамени.

Развивая достигнутый успех, 4-я кавалерийская дивизия повела решительное наступление в тыл противнику, занимавшему станицу Манычская. Белые, опасаясь окружения, отступили на юг, и в станицу Манычская вошла наша 21-я стрелковая дивизия, наступавшая с фронта.

28 и 29 января Конармия вела тяжелые бои на левобережье Маныча с превосходящими силами противника. К вечеру 29 января 4-я и 11-я кавалерийские дивизии под напором крупных сил белых были вынуждены отойти за Маныч и закрепиться в правобережных хуторах.

6-я кавалерийская дивизия в этот день сбила правый фланг наступающего противника и, перейдя в преследование, захватила девять орудий и тридцать пулеметов. Однако в связи с отходом 4-й и 11-й дивизий на правый берег Маныча 6-я дивизия оставила хут. Веселый и, переправившись через реку Маныч, сосредоточилась в хуторах Федулов, Маныч-Балабинский.

После боя у хутора Мал. Западенка пропал без вести комиссар 11-й кавалерийской дивизии Константин Иванович Озолин. Конармейцы, видевшие Озолина в бою, рассказывали, как он, будучи в самой гуще врага, энергично действовал револьвером и шашкой. Бой происходил в сильную метель, и что произошло потом с комиссаром, никто не знал. Предполагали, что он погиб и труп его занесло снегом. Однако эти предположения, к счастью, не оправдались. Позже, уже в марте, стало известно, что [398] Озолин жив, и через некоторое время он вернулся в Конармию. Оказалось, что уже после того как все бойцы, находившиеся рядом с ним, погибли, он еще отбивался от белогвардейцев шашкой, пока не упал с коня тяжело раненный, без сознания. Белогвардейцы сочли его за убитого, раздели и бросили. Ночью он пришел в себя и добрался до хутора Тузлуковский, где попал в хату старика, сын которого был в Красной Армии. Старик, выдав его за белого солдата, устроил в лазарет. Немного окрепнув, Озолин, опять же с помощью приютившего его старика, перешел линию фронта, добрался до Ростова и там окончательно выздоровел.

1 февраля я приехал в полевой штаб армии в первом часу ночи. Настроение было прескверное, чувствовалась страшная физическая и моральная усталость. Весь прошедший день части армии вели тяжелый кровопролитный бой, но к ночи, понеся большие потери, отошли в исходное положение.

По злой воле Шорина Конная армия, брошенная в наступление на превосходящего противника, без поддержки стрелковых частей и при пассивности наших войск на других участках фронта, истекала кровью в единоборстве с врагом.

Поговорив с С. А. Зотовым, который трудился над составлением оперативной сводки для штаба фронта, я пошел отдыхать. Но уснуть не мог. На сердце было тяжело, нервы напряжены до предела. Я ходил по комнате и думал: как спасти армию?

И как всегда, когда каждому из нас было трудно, мы мысленно обращались к тому, кого считали учителем и отцом нашей революции, человеком, способным больше других понять горе и радость, сердце и душу революционного солдата. Я решительно подошел к столу, взял карандаш и бумагу, пододвинул поближе фитиль и начал писать письмо.

Закончив письмо, я пригласил к себе Зотова и попросил его немедленно отправить письмо В. И. Ленину.

— Сделай, Степан Андреевич, так, чтобы письмо попало лично в руки Ильича.

Уже после гражданской войны я узнал, что Владимир Ильич Ленин получил мое письмо и лично расписался на конверте. Это письмо с пометкой Ленина хранится теперь в Институте марксизма-ленинизма.

1 и 2 февраля Конармия вновь форсировала Маныч и перешла в наступление. Вначале наступление шло [400] успешно. Белогвардейцы внезапным ударом Конармии были выбиты из левобережных хуторов, но затем, оправившись, перешли в контрнаступление и оттеснили наши части. Корпус Думенко, временно подчиненный Конармии в оперативном отношении, фактически не выполнял наших приказов. Правда, 1 февраля он вместе с Конармией форсировал Маныч и занял хутор Веселый. Однако в ночь на 2 февраля Думенко оставил Веселый и ушел за Маныч, в хутор Верхне-Соленый, не предупредив об этом нашу левофланговую 6-ю дивизию.

Конармия по-прежнему вела тяжелые бои с противником, лишенная всякой поддержки соседних с ней армий. Наши обращения к командованию Кавказским фронтом об активизации действий 8-й и 9-й армий оставались без ответа. Пассивность наших соседей позволила белым крупными силами захватить хутор Краснодворский и тем самым создать угрозу правому флангу и тылу Конармии. Пришлось снять с фронта одну бригаду 4-й дивизии и направить ее в тыл армии через станицу Кривянская, а также выдвинуть наши бронепоезда на участок Аксайская — Новочеркасск.

Вечером 2 февраля мы с Климентом Ефремовичем поехали в Ростов и передали Главкому С. С. Каменеву следующий доклад:

«На фронте Конармии и Конного корпуса Думенко противник сосредоточил крупные силы конницы, нами взято на учет пятьдесят два кавполка и шесть стрелковых. Сведения эти самые точные, получены от пленных и из письменных данных, добытых в боях в течение трехдневной ожесточенной операции.

Директивой командующего Кавказским фронтом Конармии и конкорпусу Думенко поставлена задача уничтожить противника, сгруппировавшегося в районе хут. Ефремов, что на левом берегу р. Маныч. Той же директивой 8 и 9-й армиям поставлены задачи пассивной обороны занимаемых позиций и активная деятельность разведывательных партий. Вследствие этого противник имел возможность снять с участков 8 и 9-й армий все кавчасти и бросить против нашей конницы.

1 февраля 1920 года Конная армия и Конкорпус вторично форсировали р. Маныч: по льду, весьма скользкому, достигающему в некоторых местах трех верст ширины, переправились на левый берег, заняв Манычскую, [401] Княжеско-Леоновокий, Тузлуковский, Мал. Западенский, Поздеев, Проциков, Ефремов и Веселый.

На всей указанной линии противник был отброшен к югу, и наши части расположились на ночь в упомянутых пунктах. Противник всю ночь безрезультатно пытался атаками выбить наши части.

Сегодня, 2 февраля, с рассветом завязался на всем фронте конницы ожесточенный бой, и противник огромными конными массами, действуя на наши фланги и разрезая фронт, принудил нас отступить на правый берег р. Маныч. Противник понес серьезные потери, наши потери также значительны.

Во всей этой чрезвычайно серьезной операции 8 и 9-я армии никакого участия не принимали. Противнику предоставлена полная свобода маневрирования и накопления своих сил в нужных ему пунктах. Красная конница поставлена в чрезвычайно тяжелые условия полной изоляции от соседних армий.

Конармия с момента занятия Ростова и по сегодняшний день в ряде тяжелых и неудачных операций в сильнейшей степени изнурилась и понесла значительный урон людьми и в особенности конским составом. Фронтовое командование невнимательно и легкомысленно, даже преступно, поставило конницу в безвыходное тяжелое положение.

...убедительно просим, я и член Реввоенсовета Конной т. Ворошилов, сделать срочно необходимые распоряжения кому следует для облегчения положения Конармии.

К настоящему моменту Конармия и конный корпус Думенко занимают следующую линию: Багаевская, Хохлотовский, Федулов, Манычско-Балабинский, Н. и В. Соленый.

Довожу до вашего сведения, что вследствие халатного отношения 8-я и 9-я армии допустили противника численностью в 1 500 сабель занять хут. Краснодворский, что 12 верст южнее Новочеркасск. Противник из этого пункта не выбит и расположился там на ночлег. Не исключена возможность захвата противником к утру г. Новочеркасск. Командарм 9 предложил мне, действуя в тылу указанной группы, очистить упомянутый пункт. Помимо крайней усталости людей и лошадей, в этом районе на озерах и речках, покрытых голым льдом, действовать [402] конницей, и без того уже раскованной, не представляется никакой возможности»{41}.

По правде говоря, после всех бед, лично я мало верил, что наш доклад Главкому изменит положение. Большие надежды у меня были на письмо, отправленное В. И. Ленину.

В тот же день в Ростов приехал и Щаденко, все последнее время находившийся в Таганроге, где его усилиями был создан Упроформ Конармии и формировалась из добровольцев 14-я кавалерийская дивизия, а кроме того, велась подготовка к открытию командной школы Конармии. Щаденко посоветовал нам, не ограничиваясь докладом Главкому, связаться со Сталиным, который, по его сведениям, должен быть в Курске.

Обсудив положение, мы решили было отправить Щаденко в Курск для доклада Сталину, но предварительно попробовали связаться с Курском по прямому проводу, и утром 3 февраля нам это удалось.

Подойдя к аппарату, я сообщил Иосифу Виссарионовичу, что положение на фронте и взаимоотношения 8-й, 9-й и Конной армий, созданное командованием фронта, внушают самые серьезные опасения. «Конармия, — продолжал я, — в тягчайших условиях совершенно изолированная, тает не по дням, а по часам. Атмосфера вокруг Конармии, созданная соседями и комфронта, совершенно лишает возможности работать. Сегодня должен был бы экстренно выехать к вам Щаденко с подробным докладом. Но ответственность момента требует нашего общего присутствия на фронте. Убедительная просьба нас всех немедленно приехать вам сюда для ликвидации создавшегося положения, что единственно может спасти фронт. Повторяем, на фронте неблагополучно. Сегодня собирались сдать Новочеркасск. Если не приедете вы или кто-нибудь равный вам в Ростов, здесь произойдет катастрофа. Еще раз обращаемся с просьбой немедленно выехать сюда, хотя бы на 2–3 часа...»

Выслушав дополнительно к этому сведения о численности противника и расположении Конармии, Сталин ответил: [403]

«Дней восемь назад, в бытность мою в Москве, в день получения мной вашей шифротелеграммы, я добился отставки Шорина... В Ревсовет вашего фронта назначен Орджоникидзе, который очень хорошо относится к Конармии. Если у вас нет связи с Саратовом, мы можем вам каждый раз предоставлять провод для разговора с Орджоникидзе.., который безусловна поможет вам и поддержит вас.

Что касается моего выезда, я, вы знаете, не свободен, назначен председателем Совета труда Юго-западного фронта и без согласия Совета Обороны не смогу выехать. Во всяком случае же передам вашу записку Ильичу на заключение, если вы не возражаете. Окончательный ответ могу дать только после переговоров с Ильичем. Об одном прошу: берегите Конную армию, это неоценимое золото Республики. Пусть временно пропадают те или иные города, лишь бы сохранилась Конная армия».

Затем к аппарату подошел Ворошилов.

«Иосиф Виссарионович! — начал Климент Ефремович. — Положение настолько тягостное, что ваш приезд является единственным якорем спасения. Передайте нашу покорнейшую просьбу Ильичу, пусть он вас отпустит всего на день или полтора. Мы все несказанно рады, что смещен Шорин. Если приедете в Ростов, на месте убедитесь, что простого смещения, да еще с повышением, для него недостаточно. Мы все считаем его преступником. Его неумением или злой волей (в этом разберется суд) загублено лучших бойцов, комсостава и комиссаров более 40% и до 4 000 лошадей. Если почему-либо Ильич не согласится на ваш приезд, хотя он в интересах Республики необходим, настойте, пожалуйста, на немедленном выезде в Ростов Орджоникидзе... У нас связи с Саратовом нет и не было. С вами связались совершенно случайно. Одна и самая важнейшая просьба, не терпящая ни одного дня отлагательства: для сохранения остатков Конармии настойте на немедленном откомандировании в наше распоряжение 9-й стрелковой дивизии. Наше поражение являлось следствием отсутствия прикрытия пехотными частями флангов и закрепления достигнутых рубежей. Заодно вторая просьба: укажите на крайнюю необходимость срочного пополнения Конармии. Самая захудалая конница, болтающаяся в тылах Кавказского фронта, в наших руках сделается наилучшим боевым и ценнейшим [404] материалом для Республики. Обещанные вами 3 000 седел мы так и не получили»{42}.

Поздно вечером этого же дня Реввоенсовет Конармии вновь соединился со Сталиным и спросил о результатах его переговоров с Москвой.

Сталин ответил:

«Результаты таковы, что я к вам пока выехать не могу, — это первое; второе — мы перебрасываем в район Иловайская две лучшие дивизии, из них одна Латышская; третье — мы сегодня или завтра выбросим Шорина из Дебальцева (в Дебальцево размещался полевой штаб Кавказского фронта — С. Б.); четвертое — я добиваюсь и надеюсь добьюсь отставки Сокольникова..; пятое — дней через восемь выеду к вам...»{43}

4 февраля состоялся разговор по прямому проводу между Сталиным и Орджоникидзе. Я привожу этот разговор, поскольку он ярко характеризует создавшееся положение.

«У аппарата Орджоникидзе.

Сталин. Здравствуй. Два дня ищу, в Саратове ли? Нашел. Дважды говорил с Конной армией. Выяснилось: 1. Шорин до сих пор продолжает командовать вопреки приказов. 2. Шорин ведет войну с Конной армией. За период последних операций отобрал у нее подчиненные ей в оперативном отношении две стрелковые дивизии. Командарм 8 Сокольников создал вокруг Конармии атмосферу вражды и злобы. 3. Саратовский штаб изолирован от Конной и 8 армий из-за Шорина, ввиду чего он рискует превратиться в фиктивный штаб. В результате всего этого — полная дезорганизация правого фланга.

Узнав все это, ЦК партии потребовал от меня немедленного выезда в район правого фланга для разрешения вопросов на месте, но я не мог выехать по некоторым причинам, о которых я здесь говорить не стану. По моему глубокому убеждению, ваш новый комфронт и члены Реввоенсовета должны принять следующие меры: 1. Немедленно удалить Шорина. 2. Выехать самим на правый фланг. 3. Объединить группу Думенко с Конармией в одну мощную силу, подчинив первую последней. 4. Передать Конармии в оперативное подчинение две стрелковые [405] дивизии для опоры на флангах. 5. Отставить командарма 8 Сокольникова без промедления... Обо всем этом считаю своим долгом сказать тебе на основании всех имеющихся у меня данных. Если хочешь, я могу потом передать копию одного из моих разговоров с Конной армией. Я кончил.

Орджоникидзе. Здравствуй. Все, что ты передал, я понимаю, но из-за отсутствия связи мы были не в силах изменить создавшееся положение. Шорин со вчерашнего дня уже не командует, приказ ему вручен в Купянске. Надеемся, все это удастся уладить, хотя с некоторым запозданием. Разговор с Конармией просим передать. Нельзя ли получить через вас Конную и 8-ю армии. Жду копию переговора с Конной армией. Лично я полагаю, что нам по приезде на. место удастся живо покончить с этой бессовестной травлей.

Сталин. Прямую связь с Конармией по техническим условиям дать не можем, но можем связать вас с ней путем передачи нашей аппаратной. Через час вызову Конармию и сообщу ее ответ на вопросы, которые вы намерены ей поставить. Нужно только эти вопросы получить от вас предварительно. Ради бога, выезжайте только поскорей на фронт. Передаю для сведения разговор по прямому проводу с Конармией»{44}.

5 февраля мы получили телеграмму от Реввоенсовета Кавказского фронта, подписанную Г. К. Орджоникидзе и М. Н. Тухачевским, следующего содержания:

«Сейчас ознакомились с вашим разговором с товарищем Сталиным и неприятно поражены сложившейся обстановкой в отношениях соседних армий и некоторых отдельных лиц с героической красной конницей. Мы глубоко убеждены, что старые дружественные отношения возобновятся и заслуги и искусство Конной армии будут оценены по достоинству. Завтра выезжаем в вашу армию»{45}.

Вслед за этой телеграммой от Реввоенсовета Кавказского фронта поступило распоряжение о прекращении боевых действий Конармии в манычском направлении и о подготовке ее частей для переброски в другой район. [406]

В ожиданий новой директивы фронта Конармия приводила себя в порядок.

В это время как-то ночью бойцы сторожевого охранения 11-й кавдивизии подобрали раздетого, обмороженного и тяжело раненного человека, пробиравшегося в направлении хутора Федулов. Раненого доставили в полевой штаб армии и доложили о нем нам с Климентом Ефремовичем. Оказалось, что раненый — коммунист Кравцов, служивший в Конармии и совсем недавно назначенный начальником связи корпуса Думенко.

Кравцов рассказал, что в корпусе Думенко тайно действует какая-то банда — хватает ночью активных коммунистов, расстреливает и трупы бросает в прорубь на Маныче. Так вот и он, не успел еще по прибытии в корпус Думенко хорошенько ознакомиться с работой, как ночью был схвачен и с другими коммунистами уведен на Маныч. Бандиты долго водили их по льду Маныча, разыскивая прорубь. Но прорубь найти не удалось, так как был снегопад и лед занесло. Тогда, раздев коммунистов до нижнего белья, бандиты дали по ним залп и, считая всех убитыми, ушли... Среди погибших от рук бандитов — комиссар корпуса Миколадзе. Он, Кравцов, получив три пулевых ранения, случайно остался жив.

К этому страшному рассказу Кравцов добавил, что штаб Думенко укомплектован бывшими офицерами, или взятыми в плен или присланными из главного штаба Красной Армии, и упорно идет слух, что Думенко намерен увести корпус к белым и только ждет для этого подходящего момента.

Решив немедленно арестовать Думенко, мы поехали утром в его штаб, расположенный в хуторе Верхне-Соленом, взяв с собой пятьдесят конармейцев и две пулеметные тачанки.

К сожалению, Думенко мы не нашли. В хуторе Верхне-Соленом нам сообщили, что он где-то в пути на станицу Константиновскую, куда переезжает его штаб. Вернувшись к себе, мы послали Реввоенсовету фронта донесение о предательстве в корпусе Думенко. Дальнейшие события не позволили нам до конца разобраться в этом деле.

9 февраля была получена директива Реввоенсовета Кавказского фронта, положившая начало крупнейшей операции Конармии по разгрому деникинских войск на Северном Кавказе. В этой директиве отмечалось, что при [407] общей пассивности белых на других участках усилились действия их войск на ростовском направлении. Всем армиям Кавказского фронта приказывалось произвести перегруппировку сил и готовиться к решительному наступлению. 8-й армии, занимавшей Ростов, ставилась задача упорно обороняться по Дону и Манычу, удлинив свой фронт до станицы Манычской; 9-й армии — сосредоточиться в районе Садковский, Дальний, Балабин, 10-й армии — закрепиться на фронте Гремячий Колодезь, Великокняжеская, а Первой Конной армии приказывалось сосредоточиться в районе Шара-Булукский, Платовская. Наконец-то был принят наш план. Конармия нацеливалась для удара на Тихорецкую, в стык Донской и Кубанской армий Деникина. [408]