Из Москвы вернулся Ворошилов, делегат X съезда партии. Лишь только немного отдохнул с дороги — созвали расширенное заседание Реввоенсовета и в течение нескольких часов жадно слушали его рассказ о работе съезда.
Важность решений, которые принимала партия, необходимость коренных изменений по ряду узловых моментов, в том числе по отношению к среднему крестьянству, мы особенно ощущали здесь, находясь в гуще крестьянских масс, постоянно соприкасаясь с ними. Что Советская власть даст народу, позволит ли крестьянам самостоятельно хозяйствовать: пахать землю, разводить скот, позволит ли продавать излишки сельскохозяйственной продукции — эти и другие вопросы нам задавали каждый день, где бы мы ни появлялись.
X съезд партии принял историческое решение о переходе от политики военного коммунизма к новой экономической политике.
Экономическая связь деревни с городом в течение веков выражалась в обмене продуктов сельского хозяйства на промышленные товары. Обмен происходил на рынке при помощи денег, через куплю-продажу. И в переходный период от капитализма к социализму, при наличии массы мелкотоварных крестьянских хозяйств, это являлось объективной необходимостью. Торговля была единственно правильной формой экономической связи города с деревней. Ею и стала пользоваться Советская власть сразу же после Октябрьской революции. Гражданская война вынудила временно закрыть рыночный [172] обмен. Пришлось вместо купли-продажи ввести, продовольственную разверстку.
Но вот кончилась война. И оставить в новых условиях продразверстку грозило разрывом союза рабочего класса с крестьянством. Ведь строить социализм рабочий класс должен был обязательно вместе с трудовым крестьянством, составлявшим громадное большинство населения страны. Если помещиков и капиталистов революция экспроприировала и прогнала, то мелких производителей, какими являлись трудящиеся крестьяне, «нельзя прогнать, их нельзя подавить, с ними надо ужиться, их можно (и должно) переделать, перевоспитать только очень длительной, медленной, осторожной организаторской работой»{73}. Трудовому крестьянству надо было помочь сначала восстановить свое хозяйство, а затем постепенно переходить от раздробленного мелкого индивидуального хозяйства к крупному обобществленному машинному земледелию. Это была сложная и трудная задача, особенно для России. Но ее предстояло решить во что бы то ни стало, иначе социализм построить нельзя.
В мирных условиях следовало вести такую политику, какая стимулировала бы развитие сельского хозяйства и производительных сил страны. Без восстановления крайне разоренного войной сельского хозяйства нельзя было восстановить и развивать промышленность, особенно тяжелую, составляющую основу социалистической экономики.
Все это нашло глубокое и всестороннее освещение в политическом отчете ЦК и в докладе о замене разверстки натуральным налогом. В. И. Ленин подчеркивал, что нет иного способа вовлечения многомиллионного крестьянства в строительство социализма, как только при помощи новой экономической политики, предусматривающей введение продналога. В форме продналога брались у крестьянина не все излишки продовольствия, а только часть их. Остальным продовольствием крестьянин мог распоряжаться, как хотел. Ему разрешалось свободно продавать его на рынке. Это побуждало крестьянина развивать хозяйство, улучшать его, повышать урожайность и продуктивность скота. В конечном итоге вело к быстрому подъему сельского хозяйства страны в целом, [210] способствовало подъему промышленности, обеспечивало ее сельскохозяйственным сырьем, а рабочих — хлебом.
Новая экономическая политика неизбежно вызывала некоторое оживление капитализма, рост кулачества, открытие частных мелких предприятий, разрешение частной торговли. В известной степени это грозило опасностью для Советской власти. Однако эта опасность была не страшна, так как в руках государства находились командные высоты народного хозяйства: промышленность, банки, железнодорожный и водный транспорт, внешняя торговля, земля. Рост кулачества ограничивался государственными мерами сверху. Над частным капиталом, который оживлялся в условиях нэпа, устанавливался государственный контроль, и развитие его допускалось лишь в известных пределах.
Переход к новой экономической политике был крутым поворотом в жизни партии. И съезд обязал коммунистов быстрее сориентироваться в новой обстановке, изменить методы своей работы применительно к нэпу, научиться хозяйствовать новыми методами, научиться культурно торговать. Для многих это представляло огромную трудность, ибо в подполье и тюрьмах никто не учил коммунистов руководить производством, хозяйствовать и торговать. Собственного опыта в этой области не было, и негде было его заимствовать, так как Советская Россия первой в истории человечества начала строить социализм. Между тем введение новой экономической политики нельзя было откладывать ни на один час.
Климент Ефремович рассказывал нам, о чем говорили делегаты съезда, что видел сам во время подавления кронштадтского мятежа.
Международная буржуазия назвала мятеж в Кронштадте «народной революцией». Она послала туда своих агентов с заданием превратить Кронштадт во всероссийский центр восстания. Подогревало надежды контрреволюции географическое расположение крепости. Кронштадт — мощная военно-морская крепость в Финском заливе недалеко от Петрограда — располагал сильным вооружением. Все подступы к крепости — открытые, они находились под прицельным огнем батарей. Знатоки фортификации считали крепость неприступной...
Для подавления восстания пришлось вызвать воинские части, вести штурм крепости. Красноармейцы, участвовавшие [211] в подавлении мятежа, защищая святое дело революции, проявили большое мужество и храбрость. Не боясь смерти, они шли к крепости по тонкому льду Финского залива под ураганным огнем фортов. Ничто не могло их остановить. Во главе наступавших шли коммунисты, в том числе и делегаты X съезда партии. Они проявляли исключительное бесстрашие, примером личной отваги увлекали красноармейцев за собой.
Бойцам 1-й Конной было особенно приятно узнать, что на съезде по предложению члена РВС Конармии К. Е. Ворошилова была сформирована из делегатов съезда специальная группа для участия в подавлении мятежа. Возглавил ее наш неустрашимый Климент Ефремович.
Климент Ефремович рассказал, как разнузданно вели себя на съезде троцкисты и представители различных оппозиций, какая шла борьба между ленинским большинством съезда и оппозиционерами. Мы все горячо приветствовали решение съезда раз и навсегда покончить с фракционностью: запретить фракции и группы в партии, хранить как зеницу ока единство партии, очистить ее от некоммунистических элементов.
Мы переглянулись, когда Ворошилов заговорил о необходимости оживить и развить внутрипартийную демократию.
— Основными теперь должны стать, — говорил Климент Ефремович, — методы широких обсуждений всех важнейших вопросов, если надо — и дискутировать по ним. Общепартийные решения надлежит вырабатывать коллективно. Так и записано в резолюции съезда по вопросам партийного строительства.
— А как в условиях армии? — спросил я.
— Нам следует подумать. Меня приглашал на беседу Склянский. Сказал, что мы, армейские политработники, должны подсказать партии правильное решение. Развитие внутрипартийной демократии в армии должно не ослаблять, а укреплять воинскую дисциплину.
— Новая забота вам, товарищ Вардин, — сказал я, обращаясь к начальнику политотдела армии.
Съезд обсудил доклад И. В. Сталина об очередных задачах партии в национальном вопросе и принял важное решение. Как велико было значение этих решений, мы убеждались еще не раз, когда 1-я Конная перешла на Северный Кавказ, когда мне довелось быть в Средней Азии.
Конармия продолжала оставаться на Украине, в Екатеринославской губернии. Положение ее катастрофически ухудшалось. Из дивизий поступали сводки одна хуже другой. От недоедания гибли люди, скот (1921 год был голодным и для Украины). Мы скармливали коням солому с крыш. К тому же у лошадей начался сап. Мы потеряли тысячи лошадей, и это отрицательно сказывалось на настроении бойцов. Поддерживать дисциплину становилось все труднее. Боеспособность армии падала.
Кое-кто у нас считал, что, раз белогвардейцы разгромлены, об армии можно меньше заботиться, надо ее сокращать, а бойцов распустить по домам, пусть, мол, занимаются мирным трудом. Такие демобилизационные настроения были крайне опасны. Ведь обстановка оставалась напряженной. В любой момент империалисты могли начать новый поход против Советской Республики. Мы располагали сведениями, что империалисты приняли бежавших из Крыма врангелевцев на полное снабжение, сохраняют их как войсковую организацию. Врангелевскими агентами кишели Крым и Кубань. Они поддерживали регулярную связь с белогвардейским подпольем. В Крыму и на Кубани ждали врангелевского десанта. Все могло случиться, если бы мы притупили бдительность, перестали заботиться о боеспособности красных войск.
Обо всем этом я поставил в известность Реввоенсовет Республики, просил передислоцировать армию на Северный Кавказ, где больше хлеба и кормов, но все мои представления и ходатайства Троцкий оставлял без внимания. Хуже того, 5 апреля РВСР приказал оставить 1-ю Конную армию на Украине, сократить ее на одну треть и рекомендовал нам расположить полки в более обеспеченных районах Кременчугской и Николаевской губерний. А одну кавалерийскую дивизию даже перебросить в Тамбовскую губернию. Было ясно, что наши доводы Реввоенсовет Республики почему-то не берет во внимание, а его решение фактически грозило 1-й Конной армии ликвидацией.
Тогда мы обратились с этими же вопросами к командующему войсками Украины и Крыма М. В. Фрунзе, который со своим штабом находился в Харькове. Михаил [213] Васильевич нас поддержал, и все трое — Фрунзе, Ворошилов и я — 12 апреля обратились в РВС Республики и ЦК РКП (б) с письмом. Мы категорически заявляли, что «оставление Конармии на Украине будет гибелью для нее, а уничтожение хорошо слаженного армейского аппарата и прекрасно организованных крепких политически и технически дивизий — представит незаменимую утрату для Республики».
Мы ждали ответа с нетерпением, но приказ РВСР от 5 апреля выполнили. В частности, перевели в Кременчугскую губернию 4-ю и 11-ю кавдивизии. Но здесь положение с фуражом было еще более гибельным. Что делать?
— Давайте, Семен Михайлович, пошлем телеграмму в Реввоенсовет Республики, — предложил Ворошилов. — Ведь армия пропадает.
Телеграмму мы отправили. В ней были и такие слова: «Мы считаем по долгу нашей совести и службы довести до вашего сведения, что опасаемся, как бы к моменту разрешения вопроса о переводе армии в район возможного питания наша армия (конский состав) не ликвидировалась бы на месте...».
Я надеялся, что наконец-то вопрос будет решен, но ответа не поступало. Поэтому, когда Ворошилов вернулся из Москвы, прежде всего спросил его, как Главком решил вопрос о 1-й Конной, где она будет находиться. Если решено оставить нас тут до осени, то дадут ли фураж, и как вообще быть нам дальше.
Климент Ефремович ответил, что ни Главком Каменев, ни Склянский не сказали ему ничего определенного.
— Троцкий вообще отрицательно относится к переброске армии на Дон и Кубань.
Я задумался, как же быть, ведь через месяц совершенно нечем будет кормить лошадей.
— Надо было пойти к Ленину, — сказал я Ворошилову.
— Не удалось мне это сделать, — признался он. — Сам понимаешь, уехал я в Петроград подавлять контрреволюционный мятеж.
Тогда я решил обратиться к Ленину с письмом. Доставить письмо поручил секретарю Реввоенсовета С. Н. Орловскому, которого командировали в Москву.
Я написал Ильичу всю правду о том, в каком тяжелом [214] положении находится армия. В своем письме просил разрешения перебросить 1-ю Конную на Дон, Кубань, Ставрополье, где большие степи и где есть возможность, прокормить армию.
Взяв на себя смелость сообщить Вам всю мою боль за любимую армию, — писал я далее Владимиру Ильичу, — прошу Вашей помощи о сохранении конницы. Чтобы, когда нашей Республике будет кто-либо угрожать, мы могли бы, как и раньше, пойти в бой...»
С волнением ожидал результата. Вскоре Москва вызвала меня к прямому проводу. У аппарата был Ленин. Я очень хорошо запомнил наш разговор и могу передать его почти дословно:
— Здравствуйте, товарищ Буденный. Я получил ваше письмо. Как дела у вас теперь?
— Здравствуйте, Владимир Ильич. Положение у нас страшно тяжелое, армия день ото дня тает. Пало несколько тысяч лошадей.
— Хорошо понимаю ваши трудности и согласен, что на Дону и Кубани нам прокормить и сохранить армию было бы легче. Но Дон, Кубань, Ставрополье мы сильно встревожили продразверсткой, затронули в том числе и хозяйства ваших бойцов. Для спасения Республики от голода мы вынуждены были забрать у крестьян и казаков все излишки хлеба, оставив им зерно лишь для питания и посева. Такая чрезвычайная мера, которой мы не могли избежать, вызвала недовольство известной части населения. Уверены ли вы, что ваша армия в таких архинапряженных условиях останется крепкой духом, организованной и дисциплинированной?
— За это я ручаюсь своей головой, Владимир Ильич.
— Да что ваша одна голова, дорогой товарищ Буденный, если целая армия будет недовольна Советской властью. Повторяю, на Северном Кавказе достаточно спички, чтобы вспыхнул контрреволюционный пожар на манер кронштадтского. Вы должны глубоко это осознать.
— Товарищ Ленин» я знаю своих бойцов, не подведут. [215] Здесь же мы рискуем потерять армию, которая еще будет нужна Республике.
— Хорошо. А как товарищи Ворошилов и Минин? Они с вами?
К аппарату подошел Ворошилов и сообщил, что он полностью поддерживает меня.
— Ну что ж, — сказал Ленин, — тогда не возражаю. У вас все? Желаю успешного перехода. Подробности уточняйте с Главкомом. Л
Позже я узнал, что Троцкий упорно не давал согласия на передислокацию Конармии. И только решительное вмешательство ЦК РКП (б), лично В. И. Ленина спасло Конармию от гибели. 20 апреля Политбюро ЦК приняло специальное постановление о 1-й Конной армии. Политбюро поручило Реввоенсовету Республики и Реввоенсовету Конармии сократить в короткий срок армию до размера двух дивизий, сохранив весь армейский аппарат. Сокращенную армию перевести в район Маныча...
РВСР принял решение перевести Конармию на Северный Кавказ и образовать Северо-Кавказский военный округ (СКВО), положив в основу его штаба штаб Конармии. 30 апреля был издан приказ РВС Республики № 924/163 о формировании Северо-Кавказского военного округа в составе Донской, Терской, Кубано-Черноморской областей и Ставропольской губернии с центром в Ростове.
Мы стали готовиться к переходу. Однако боевые действия с бандами Махно продолжались.
...По данным разведки, Махно находился в районе села Васильевка, юго-западнее станции Чаплинка. Выделили эскадрон штабного кавалерийского полка, два броневика и несколько грузовиков с пулеметами. Отряд возглавил я сам. Штабной кавалерийский полк мы только что сформировали, бойцы его еще ни разу не участвовали в сражениях, и я хотел проверить, как они поведут себя в бою. И вот случай представился.
Недалеко от станции находился женский монастырь. Мы остановились у колодца напоить коней и пополнить водой радиаторы бронемашин. Неподалеку дом. Вхожу в него, вижу крестьянина и его жену. Она хлопотала по хозяйству. Стал расспрашивать хозяина, не проезжал ли здесь Махно, не знает ли, где он находится. Хозяин начал мяться, вилять, отвечал расплывчато, туманно. [216]
Я сразу понял, что банда была здесь и где она сейчас — хозяин знает. Но как выудить у него эти сведения? Помогла женщина. Она подошла к нам и сказала мужу, сердито:
— Да хватит тебе юлить! Долго еще будем мучиться?
— А, ладно, — махнул рукой крестьянин. — По мне, что Махно, что Буденный — один черт: сеять пора, земля сохнет. Вчера Махно в монастыре ночевал, а сегодня, наверно, в хуторе.
Хутор, который назвал крестьянин, располагался неподалеку, на местности, тактически очень выгодной для нас. С двух сторон — пруды. С третьей — общая плотина. Я решил направить броневики и бойцов автоотряда в обход прудов на плотину, а ударить — с фронта. Но автоотряд замешкался и не подоспел к плотине вовремя. Нас же заметил крестьянин, пахавший около хутора землю. Как оказалось, это был махновский дозорный. Он бросил плуг, быстро выпряг лошадь, вскочил на нее и стремглав поскакал к хутору. Через некоторое время оттуда вылетел отряд махновцев.
Завязался бой. Новобранцы дрались великолепно, но махновцы сопротивлялись отчаянно, тем более что перевес в численности был на их стороне. Сам Махно стоял на холме в окружении свиты — я увидел его — и наблюдал за ходом боя.
Я находился в своем автомобиле. Вижу, группа махновцев, человек тридцать, развернула лошадей и поскакала ко мне. Шофер стал спешно разворачивать машину. Съехали с дороги в поле и завязли там. Меня сопровождал Зеленский, предусмотрительно захвативший с собой пулемет. Он выкатил его из машины и открыл огонь. Я же схватил гранаты. Но повоевать мне на этот раз не пришлось. Зеленский отогнал махновцев. Они ускакали. В это время, правда слишком поздно, появился автоотряд.
С Махно в конце концов было покончено. После долгих лет смуты Украина зажила мирной жизнью. Затихла орудийная канонада, пулеметная и ружейная трескотня. Всюду укреплялась Советская власть. Местные советские органы получили возможность взяться по-настоящему за строительство новой жизни. Введение новой [217] экономической политики нашло живой отклик в крестьянских массах, вызвало их неподдельный интерес к мероприятиям Советской власти. Работать местным партийным организациям стало значительно легче.
Реввоенсовет 1-й Конной, политработники дивизий, полков широко разъясняли конармейцам, особенно уходящим в запас, решения X съезда партии. Мы учитывали, что демобилизованные конники будут первыми агитаторами в своем селе, поэтому снабжали их для этого необходимым материалом. Реввоенсовет утвердил обращение к красноармейцам, уезжающим в бессрочный отпуск. В обращении разъяснялось, что интересы города и деревни тесно между собою связаны, что только нерушимый союз рабочих и крестьян поможет удержать навсегда великие завоевания революции, поможет рабочим наладить промышленность, а крестьянам поднять свое хозяйство. Только крепкий союз рабочих и крестьян поможет отстоять землю и волю от натиска собственных помещиков и капиталистов и от натиска хищных иностранных государств — разбойничьей иностранной буржуазии.
Несмотря на катастрофическое положение с кормами, 1-я Конная продолжала оказывать помощь населению в обработке земли. К моменту перехода на Северный Кавказ, к 1 мая 1921 года, бойцы 1-й Конной обработали до 40 тысяч десятин земли. В полевых работах участвовало около 11 тысяч бойцов и 17 тысяч лошадей. Бойцы оказали помощь крестьянам в организации 124 кузниц, своими силами отремонтировали 434 плуга, 121 борону, 24 сеялки и 59 повозок.
Иной читатель может усмехнуться: вот, мол, невидаль какая! Да, сейчас, когда в колхозах и совхозах страны сотни первоклассных тракторов, машин и другой сельскохозяйственной техники, цифры, которые я привел, кажутся смешными. Но тогда каждый плуг, каждая сеялка были на особом счету, очень высоко ценились, и бойцы считали для себя делом чести помочь трудовым крестьянам. Среди бойцов развернулось соревнование — кто больше и лучше отремонтирует сельскохозяйственного инвентаря. Словом, конармейцы в одной руке держали винтовку, а в другой — плуг. Так надо было, этого требовала обстановка.
От населения мы получили массу благодарственных [218] писем. Двум полкам и артдивизиону крестьяне преподнесли красные знамена и благодарственный адрес.
Ворошилова вызвали в Москву. Я тревожился: как там в Центре, решены ли все вопросы, связанные с переброской Конармии. Боялся, а вдруг что-нибудь перерешат...
Прошло несколько дней. И вдруг 1 мая в семь часов вечера Москва вызвала к прямому проводу. У меня как раз находился Минин, и вдвоем мы поспешили к аппарату.
Буденный и Минин. Здравия желаем, Климент Ефремович. [219]
1) Медленная переброска обречет нас на верную гибель — здесь и там. Весь смысл переброски — заготовка там фуража. 2) Настаивайте категорически на немедленной переброске. 3) Согласно вашей телеграмме, где вы указываете, что можно приступить к передвижению армии, я уже заготовил приказ о продвижении и маршрут. Хотел отдать по частям, но дивизии при всем желании в связи с увольнениями в бессрочный отпуск смогут двинуться только 3-го. 4) Скажите, какую) дивизию оставим здесь и куда она будет переброшена/на запад или на северо-восток. Если на запад — то Александрийская, если на север — то Павлоградская. Таково мое мнение. 5) Новый начальник Опродкомгуба и Упродарма собирается заготовительные органы оставить здесь. Таким образом, армия на новом месте останется без заготовительных органов. Необходимо об этом переговорить с Фрунзе и Владимировым. 6) Скажите, о каком фронте беспокоятся?
Ворошилов. 1) Относительно немедленной переброски армии я уже настаиваю, но не знаю, чем закончится мое домогание. 2) Дивизию придется оставить Александрийскую — она пойдет на Западный фронт.
3) О продорганах для армии переговорю с Фрунзе.
4) Я полагаю, что одну дивизию, пожалуй самую близкую — Павлоградскую, можно будет двинуть не позже 3-го и ей поручить заняться подготовительными работами по сенозаготовкам. Было бы, конечно, самое лучшее одновременно двинуть армию, но боюсь, что это вам не удастся сделать. 5) Фронт, о котором идет речь, весьма своеобразен, и о нем я сообщу только лично. Что еще хотите знать?
Буденный и Минин. Просим во что бы то ни стало настоять на всем, нами сказанном. В армии вообще все обстоит благополучно. Пока, всего хорошего.
Ворошилов. Хорошо, буду делать все, от меня зависящее. Сегодня здесь был прекрасный парад войск, в котором принимал участие и я. Настроение великолепное, погода прекрасная, только сухая. Крепко жму руку.
5 мая вечером в Реввоенсовет прибыла телеграмма Владимира Ильича Ленина на имя К. Е. Ворошилова за № 108/ш (Климент Ефремович к этому времени уже вернулся в Екатеринослав).
Ворошилов дважды прочел телеграмму Ильича, потом передал ее мне со словами:
— Задачка, Семен Михайлович, для нас не из легких.
— Если уж сам Владимир Ильич просит, то, видно, с продовольствием в Москве совсем худо, — сказал я.
Телеграмму В. И. Ленина мы довели до всего личного состава армии. Обсудили ее с командирами и получили много ценных предложений, которые способствовали успешному выполнению задания Ильича. Например, один из комиссаров предложил выделить от каждой дивизии группу наиболее авторитетных бойцов, во главе их поставить комиссаров. На эти группы возложить всю работу по заготовке хлеба в тех населенных пунктах, где данная дивизия будет проходить.
Реввоенсовет наметил и другие мероприятия.
Когда все командиры разошлись, Ворошилов спросил:
— Как думаете, Семен Михайлович, дадим Ильичу ответную телеграмму?
— Обязательно, Климент Ефремович. У нас такого еще не бывало, чтобы не отвечать.
Ворошилов улыбнулся и, достав из планшета свернутый вдвое листок бумаги, протянул мне:
— Вот, прочтите...
— По-моему, хорошо. — Я вернул Ворошилову листок.
Утром 6 мая телеграмму отправили.
Задание Ильича было выполнено с честью. Позже из своих ресурсов мы также отправили в Москву несколько сот пудов хлеба.
Мы тщательно готовились к передислокации 1-й Конной армии на Северный Кавказ. Хотелось все сделать так, чтобы в точности выполнить указания Владимира [221] Ильича, чтобы на переходе не допустить потери бойцов и лошадей. Но тут случилось такое, о чем следует рассказать подробнее.
Вскоре после разговора с В. И. Лениным Реввоенсовет Конармии получил телеграмму от Главкома необычного содержания. Мы с Ворошиловым перечитали ее несколько раз. Были и обрадованы неожиданным предложением и озабочены. Главком требовал от нас выделить и в конце мая командировать в Москву сводный полк четырехэскадронного состава с пулеметной командой при хоре трубачей для участия в праздновании в честь III конгресса Коммунистического Интернационала. Как известно, конгресс заседал в Москве в июне — июле. На нем присутствовали представители 52 коммунистических и социалистических партий.
— Видимо, состоится парад, — сказал Ворошилов. Потом добавил: — Почетнейшее задание. Международный пролетариат в лице своих представителей — коммунистов будет смотреть первую в мире Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Ну, Семен Михайлович, не ударим лицом в грязь, а?
— Да, есть над чем подумать...
Задание почетнейшее, и надо его выполнить с честью, хотя нелегко оторвать от армии целый полк, когда на счету каждый боец и предстояло такое важное дело, как передислокация армии на Северный Кавказ. В тот же вечер мы — я, Климент Ефремович, Минин, врио начальника штаба Щелоков — засели за составление приказа по армии. Надо было предусмотреть все до мельчайших подробностей. Решили: эскадроны выделить по одному от каждой дивизии. Подобрать лучших конармейцев обязательно из строевых частей и лучший комсостав.
— Начдивам лично проверить, — сказал Ворошилов, — чтобы люди все были однообразно, красиво и. строго по форме одеты, оружие ладно пригнано.
— Лошадей отобрать самых лучших, — добавил я, — подобрать одномастных — гнедой масти. Разбить лошадей повзводно по отметинам.
— Запишите: оружие, как холодное, так и огнестрельное, проверить и содержать в полном порядке, — приказал Климент Ефремович Щелокову.
— Хор трубачей можно взять из 11-й кавдивизии от расформированной 56-й кавбригады, — предложил Щелоков,
— И на своих серых лошадях, — добавил Минин. С ними согласились. Начальникам санитарной и ветеринарной частей приказали назначить в штаб сводного полка врача, лекпома и ветфельдшера. И по одному лекпому и ветфельдшеру — на эскадрон.
Дали указание службам тыла заблаговременно оборудовать вагоны как для людей, так и для лошадей, каждый эшелон снабдить дровами для варки пищи.
Тщательно обсудили, каков должен быть численный состав полка и его служб. Всего получилось: людей — 523, лошадей строевых — 450, обозных — 52.
— Как только будут сформированы сводные эскадроны, дайте указание их командирам сообщить в штаб армии, сколько в эскадроне награжденных орденом Красного Знамени, кто именно и за какой подвиг награжден, — предложил Климент Ефремович.
— Правильно, — согласился я.
Большая работа предстояла политотделу армии, военкомам дивизий и бригад. В ходе формирования полка они переговорили с каждым выделенным в него конармейцем. Взяли на учет всех коммунистов, провели в эскадронах партийные собрания. Политработники, коммунисты призывали конармейцев достойно представлять перед всемирным форумом коммунистов героическую Рабоче-Крестьянскую Красную Армию.
Командиром сводного кавполка мы назначили Мурзина Дмитрия Константиновича, который был у нас инспектором кавалерии армии. Я знал его лично длительное время и со спокойной совестью доверил ему столь важное и ответственное дело. Военным комиссаром полка назначили состоявшего при мне для поручений тов. Михайловского.
В частях быстро узнали о приказе Главкома. Реакция на него была самой положительной.
Щелоков, усмехаясь в усы, докладывал мне:
— Начдивы доносят, что в полках творится что-то необычное. Словно вся армия к параду готовится. Конармейцы подтянулись. Бреются чуть не два раза в день. Чинят обмундирование, сбрую. Лошадей чистят и моют — хоть сейчас выводи на смотр. В наряд отбоя нет от добровольцев...
— Что же удивительного, — ответил я. — Конармейцев можно понять. Побывать в Москве, увидеть Ленина мечтает каждый из них. И для того, кто удостоится такой чести, это будет самой лучшей наградой за все труды, за все лишения, что вынес он в боях за годы войны...
Вскоре мы телеграфировали Главкому, что его приказ о формировании сводного полка от 1-й Конной выполнен.
— Итак, Семен Михайлович, я ухожу из 1-й Конной, — сказал мне на другой день Ворошилов. — Приказано принять командование Северо-Кавказским военным округом. Жаль уходить. Впрочем, мы ведь будем рядом.
— Да, конечно рядом, — грустно улыбнулся я в ответ.
После разгрома белогвардейщины перемены в нашей жизни были неизбежны. Я ждал их, готовился к ним и все-таки сообщение об уходе от нас Ворошилова воспринял с грустью. Да и не только я — все конармейцы тоже. От души мы желали нашему дорогому Клименту Ефремовичу успехов в новой должности. Мы знали, верили, что его ждет большое будущее.
Боевая дружба связывала меня с Климентом Ефремовичем на протяжении всей жизни.
Трудно дать исчерпывающую характеристику этому человеку, хотя мы вместе рука об руку работали не один десяток лет. Рядовой боец партии и армии, политработник, талантливый полководец, крупный государственный деятель, Климент Ефремович был многогранен. Сколько раз я сталкивался с ним и всегда открывал в нем новые, порой неожиданные черты.
Ворошилов был горячим сторонником создания 1-й Конной. С первого дня ее организации он состоял бессменным членом и председателем Реввоенсовета армии, являлся одной из центральных фигур руководства операциями конармейцев на всех фронтах гражданской войны: Южном, польском, врангелевском — и особенно руководства партийно-политической работой в этом весьма сложном и специфическом по своему составу боевом организме. [224]
В Рабоче-Крестьянской Красной Армии командармы, члены реввоенсоветов, командиры и военкомы всех степеней были в то же время первыми бойцами, готовыми в, любой момент стать в передовые шеренги воинов и встретить врага лицом к лицу. История гражданской войны хранит многочисленные случаи личных подвигов ответственных военных деятелей и полководцев. Стоит только вспомнить, каким бесстрашием обладал, как вел себя в бою М. В. Фрунзе. Подобное явление характерно для Красной Армии, как армии нового типа, и свидетельствует о полном военно-политическом единстве ее воинов независимо от их служебного положения. Климент Ефремович был не только командармом, опытным военно-политическим руководителем, но и отличнейшим передовым бойцом.
Не было ни одного более или менее серьезного боя 1-й Конной, где бы Ворошилов лично не участвовал. Он ясно видел (я это могу подтвердить на основе собственного опыта), что в управлении кавалерийскими массами личное общение членов Реввоенсовета с конниками о боевой обстановке имеет колоссальное значение.
— Что это вы, дорогой, тут топчетесь? Перед вами несколько сот каких-то паршивцев, а вы канитель разводите. Мы-то с командармом думали, что к шапочному разбору приедем, а вы и звонить еще как следует не начинали, — бросит, бывало, укоризненно Климент Ефремович комдиву или комбригу.
— Да мы, товарищ член Реввоенсовета, уже собирались, сейчас начнем, — торопливо скажет тот.
— Собирались, собирались... Не собираться, а бить нужно. После собираться будете. Вон 11-я уже в обход пошла, мы сейчас только от нее. Она и соберет все, а вы сильнейшая. Посмотрите на себя — море целое. Дунуть — ничего не останется от противника.
И после таких «вразумлений» словно ветерок пройдет по рядам. Все оживятся. А тут снова Ворошилов бросит:
— Ну, здесь пока нечего делать. Едем, Семен Михайлович.
И — вперед, туда, где винтовочный треск и стрекот пулеметов рисуют линию фронта.
Смотришь — справа, слева уже зашевелились спешенные цепи, вытянулись конные колонны, дружно заухала артиллерия, а там и развязка боя… [225]
Должен признаться, что мне, имеющему за плечами достаточный боевой опыт, редко приходилось видеть людей, обладающих таким бесстрашием и исключительной личной храбростью, как Ворошилов, причем эти качества у него всегда выявлялись без какой-либо рисовки, позы, а как естественное состояние.
В силу этих качеств у Ворошилова создавалось и соответствующее отношение к людям в боевой обстановке: он не только не терпел, а просто презирал тех, у кого обнаруживались «заячьи повадки», хотя человек, может быть, и обладал иными полезными способностями. И наоборот, Ворошилов проявлял большую любовь к бойцам, которые держали себя в бою отважно.
Не всякий рисковал попасть на глаза Ворошилову, если сознавал, что вызовет его гнев. Крут и горяч бывал Климент Ефремович в таких случаях, рубил, что называется, сплеча. Но и быстро отходил, здраво оценивал поступок провинившегося. Если в заключение следовало прощение, то провинившийся уходил потом возрожденным, как после неожиданного, холодного, но здорового душа, с твердым намерением больше «не грешить».
В нашей совместной длительной работе не все было гладко. Вспыхивали порой горячие споры, длительные дискуссии. Но разногласия и жаркие схватки не заходили у нас дальше рубежа, где кончается дело и начинается личная «амбиция». Как бы спор ни развертывался жарко, он заканчивался всегда общим единым и обязательным решением. И это решение РВС дружно и совместно проводилось в жизнь.
Тут я должен отметить еще одну важную черту характера Ворошилова — если уж он сознавал свою ошибку, неправильность какого-либо решения или вывода, то никогда не пытался уклониться, славировать, а сейчас же прямо и откровенно признавал свою неправоту, принимал все меры к скорейшему ее исправлению. Прямота и даже внешняя резкость характера Ворошилова тесно переплетались в нем с большой чуткостью и сильно развитым чувством товарищества.
В Клименте Ефремовиче поражала его исключительная любовь к простым бойцам и командирам, любовь без какой-либо «снисходительности». Эта любовь являлась результатом единого классового происхождения, единых классовых интересов. Приход в штарм командиров — задубленных [226] зноем и ветрами, запыленных, пропахших порохом — для Климента Ефремовича был подлинным праздником.
В методах нашего командования при возникновении каких-либо сложных обстоятельств оперативного или политического порядка мы часто практиковали совместные совещания с командным составом частей, и это давало положительные результаты. Если позволяла обстановка — разрешали себе отдых. Старым бойцам всегда найдется о чем поговорить. За скромным ужином или чаем шла непринужденная, оживленная беседа, пересыпаемая безыскусным юмором. А потом, глядишь, кто-то взял гармонь, кто-то пустился в пляс. Лихие рубаки-командиры и тут были первыми. Климент Ефремович чувствовал себя и здесь отлично.
С Ворошиловым мне довелось пройти тяжелый путь борьбы и побед, и все то, что связано с ним, для меня дорого.
Велики заслуги Климента Ефремовича Ворошилова перед партией и народом, но сам он скромно их оценивал. В своих воспоминаниях Ворошилов писал, что судьбы людей не похожи одна на другую, как не схожи и сами люди: у каждого свое лицо, свой характер, свои наклонности и привычки, свое призвание. «Но в жизни революционеров-единомышленников, составляющих нашу партию, — а в ее рядах я имею честь состоять вот уже более шестидесяти лет — много общего: все мы бескорыстно служим интересам народа и неустанно боремся за улучшение его жизни. Поэтому те трудности и испытания, которые выпали на долю каждого из нас, неотделимы от нашей общей борьбы за торжество коммунизма...
Я не верю в предопределение, но я благодарен своей судьбе за то, что мне выпал именно тот путь, который мне довелось пройти. Нет выше доли рабочего человека и солдата революции! И я счастлив тем, что получил свою первую рабочую закалку в среде донбасских пролетариев, участвовал в трех революциях, видел и слышал великого Ленина, был лично знаком с ним и выполнял его поручения, защищал нашу Родину от белогвардейщины и иностранной интервенции в начальный период Советской власти, от гитлеровского нашествия в суровые годы Великой Отечественной войны, был и являюсь [227] участником бурного социалистического, коммунистического строительства»{75}
К этим словам трудно что-либо добавить.
Итак, в мае 1921 года 1-я Конная начала новый марш. В поход выступили все дивизии, кроме 11-й (начдив Ф. У. Лобачев). Ее по приказанию Главкома передали в распоряжение командующего Западным фронтом. Ей предстояло перейти из района Александрии по Украине в район Гомеля в Белоруссии. Провожая 11-ю кавалерийскую дивизию, Реввоенсовет 1-й Конной именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики объявил братское спасибо командирам, комиссарам и бойцам дивизии за их отличную и беззаветную службу Родине.
В специальном приказе Реввоенсовет отмечал революционную доблесть и непоколебимую стойкость бойцов и командиров 11-й кавдивизии в борьбе с врагами рабоче-крестьянской Республики, неиссякаемую энергию и борьбе с хозяйственной разрухой на трудовом фронте, а также по укреплению Советской власти, сознательное коммунистическое отношение к своему долгу и выражал надежду, что дивизия продолжит славную революционную деятельность, прибавит к перечню заслуг перед Советской Республикой много новых славных дел, своей стальной революционной дисциплиной, неутомимостью будет служить примером всем частям Красной Армии.
Штаб армии переехал в Ростов и разместился на Таганрогском проспекте в бывшей гостинице «Палас Отель».
Итак, мы снова вернулись в те места, где возник кавалерийский краснопартизанский отряд — предшественник 1-й Конной.
Северный Кавказ — важный экономический район нашей Родины. На юге граница его проходит по Главному Кавказскому хребту, на западе выходит к Черному морю в районе Сочи (река Псел), на востоке к Каспию. В Северный Кавказ входят (современное административное [228] деление) Ростовская область, Краснодарский и Ставропольский края, Кабардино-Балкарская, Чечено-Ингушская, Северо-Осетинская и Дагестанская АССР. Более 800 километров с севера на юг, более 900 — с запада на восток — такова территория края.
До революции основу экономики Северного Кавказа составляло сельское хозяйство; промышленность тогда была развита слабо. Такая экономика края определяла и классовый состав населения. Основные сельскохозяйственные районы занимали донские, кубанские, терские казаки. Царское правительство, когда-то поселившее здесь казаков, использовало их как свое надежное орудие, всячески заигрывало с ними, предоставило ряд льгот, разрешило самоуправление, щедро наделило землей. Обширные земельные владения в сочетании с высоким качеством земли и мягким климатом способствовали интенсификации сельского хозяйства, его высокой товарности. Подавляющее большинство казачества жило зажиточно, было верной опорой царизма. Не случайно именно Северный Кавказ стал базой белогвардейщины. Здесь формировались и стояли «на довольствии» воинские части Деникина, Краснова, Алексеева, Мамонтова и прочих белогвардейцев.
При характеристике края следует учитывать имевшее место правовое неравенство. Это вызывало вражду между разными слоями населения. Естественно поэтому, что вскоре после победы Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде Донская область стала ареной жестокой борьбы.
Когда немцы вступили в Ростов, рабочие города, крестьянство Ростовского округа, Батайска, Койсуга, Азова и Ейского отдела образовали целый фронт против оккупантов. Базой формирования отрядов было главным образом крестьянство Кубанской области, из которого впоследствии и образовалась 11-я Таманская армия.
Другие отряды — Никифорова (станица Платовская), Алехина (Великокняжеская), Белоборода (Куберле), Сиденко (Зимовники), Сытникова (Мартыновская), Ковалева (Больше-Орловский) — вели борьбу с Мамонтовым, заставили изрядно потрепанные отряды царского генерала бежать у станицы Романовской на правый берег Дона. После этого генералы стали умалчивать об идее равенства и повели другую агитацию: принялись натравливать [229] казаков на крестьян — мол, крестьяне хотят отобрать у вас, казаков, землю, надо ее защищать.
В ходе борьбы с белогвардейцами Донская область дала много славных бойцов: 37-ю и 39-ю стрелковые дивизии, 4-ю кавалерийскую дивизию. Ставропольская губерния — 32-ю стрелковую и 6-ю кавалерийскую дивизии и т. д. Боевые действия этих соединений вошли в историю славными страницами.
Сложная обстановка была и сейчас. Вот как характеризовал положение на Дону и Кубани М. И. Калинин за восемь месяцев до нашего вступления в пределы Северного Кавказа.
При таких условиях работы — теперь, в момент еще не прекращающейся борьбы, — можно быть удовлетворенным произведенной огромной работой по «советизации» казачества в Донской и Кубанской областях.
Во всех станицах без исключения, даже в самых реакционных, имеются коммунистические ячейки. Ядром их послужили пришедшие с Красной Армией казаки. Большинство из них пережило жестокую драму гражданской войны: у одного расстреляны братья, у другого — родители, у третьего — запороты жена и дети; много военных инвалидов, оставленных армией на советской работе, как негодных к фронту. Наша армия прошла Кубань очень великодушно; казаки сами говорят, что они ожидали от возвратившихся на Кубань красных казаков жестокой расправы, в действительности же актов мщения совершенно не было.
Председатель станицы Кавказской мне говорил: «Если бы Кубанью проходили впереди кубанские части, то без расправы не обошлось бы, ибо они в момент прохода [230] не удержались бы от расправы со своими палачами, но роенное командование как раз направило стрелковые части великороссов, которым неизвестны были персонально истязатели красных казаков. А теперь уже отболело: пусть видят благородство Советской власти. У меня самого застрелили двоих ребятишек, а жену запороли. Она до самой смерти говорила, что надеется, что муж, ушедший с Красной Армией, отомстит за ее мальчиков и за нее...»
О Донской области можно более или менее уверенно говорить, что донское казачество признало Советскую власть. От гражданской войны оно пострадало жестоко, во многих станицах население убавилось на целую треть. Такие встречаются станицы, где две с половиной тысячи расстреляны Деникиным; молодежь и старики отступили в Крым, женщин много подобрал при господстве белых тиф.
О землеустройстве. Пашут, сколько каждый хочет и может.
Мобилизация прошла хорошо, процент дезертиров небывало мал, партизанщины нет, остатки после разгрома Назарова выловлены самим казачеством дочиста. Наконец, заключительным благоприятным аккордом был ответ на призыв к борьбе с поляками. Он дал в Донской области довольно большое количество добровольцев. Например, верхнедонской Вешенский округ дал целый полк добровольцев (между тем в прошлом это был самый контрреволюционный округ).
Отряд добровольцев был назван именем казненного Калединым казака Ф. Г. Подтелкова... Интересно, что в этом отряде находился один из братьев знаменитого в империалистическую войну Кузьмы Крючкова. Я встречал станицы, где на митинге присутствовало по 30 — 70 человек, уже записавшихся добровольцами.
Можно отметить как почти постоянный факт, что в тех местах, где власть — местная — пользуется авторитетом и доверием, там она крепка, там много добровольцев и там если не казаки, то сочувствующие казачки всегда предупредят местную власть о грозящей опасности или появлении в их станице белого.
Что касается Кубани, то там Советскую власть знают еще слабо; старая власть еще не утратила всех корней. Причина, вероятно, та, что Кубань несравненно [231] меньше пострадала, чем Донская область, в ее камышах еще скрывается много остатков от деникийской армии.
...Но и на Кубани происходит роковой для белогвардейцев процесс «советизации». С одной стороны, уменьшаются надежды на возвращение белых, чем уменьшается активность непосредственных врагов Советской власти, а с другой — с каждым днем увеличивается смелость, растет активность у приверженцев Советской власти. Они энергичнее толкают аполитичные массы на свою сторону.
Опыт, проделанный на Дону, не прошел даром. На Кубани предпринимается целый ряд предупредительных мер, и кажется, есть надежда там вполне избежать повторения Дона.
В заключение можно сказать, что и на Дону и на Кубани идет сравнительно быстрое строительство Советской власти. Конечно, есть недочеты, ошибки, но их несравненно меньше, чем это было у нас в 1917 — 1918 годах.
...Мы еще должны уничтожить бродячие банды, оставшиеся в горах от Деникина. С ними ведется беспощадная борьба.
В общем, при всех трудностях идея Советской власти назло врагам все больше, все крепче внедряется в сознание трудящихся масс казачьего и иногороднего населения».
Характерной особенностью Северного Кавказа являлся его исключительно пестрый национальный состав и своеобразное географическое размещение малых наций. Нигде, пожалуй, на земном шаре на таком маленьком клочке не было подобного скопления народностей и племен, как здесь. И у каждого свои обычаи, свой язык. Население тогда — почти сплошь неграмотное, в силу злого фанатично религиозное, опутанное множеством предрассудков. Сохранялась родовая месть, похищение женщин, истребление иноверцев и т. д. Подчас племена враждовали между собой. Пути сообщения — горные тропы. Отсюда разобщенность людей. Рабочая прослойка ничтожная. На сознание многих из горцев оказывали сильное влияние вековые реакционные традиции. Местная знать умело пользовалась этим, и нередко одурманенное население считало побратимом того, кто на самом деле был ярым врагом, выступало против тех, кто [232] боролся за освобождение трудового люда от классового и национального гнета, за его светлое будущее.
К описываемому времени по ту сторону Кавказского хребта, в Закавказье, всюду победила Советская власть. Местный пролетариат и Красная Армия вышвырнули вон как белогвардейцев, так и их приспешников — меньшевиков, дашнаков и т. п. По эту сторону хребта на Северном Кавказе формально тоже существовала Советская власть. Но для ее полной победы предстояла еще колоссальная борьба.
