В начале мая 1942 года меня вызвал начальник связи фронта генерал Н. А. Борзов и сказал:
— Вам надлежит отправиться в качестве представителя управления связи Юго-Западного фронта в 28-ю армию генерал-лейтенанта Д. И. Рябышева, чтобы оказать необходимую помощь в организации радиосвязи с подчиненными войсками и со штабом фронта. Там будут и другие специалисты нашего управления. Держите с ними связь, помогайте друг другу. Задача ясна?
— Так точно, товарищ генерал!
— Тогда счастливого пути! Желаю успеха.
Войска 28-й армии в то время стояли в обороне северо-восточнее Харькова, оккупированного немцами. Из Воронежа до населенного пункта неподалеку от Волчанска, где находился штаб армии, долетел на связном учебном двухместном самолете У-2, позднее переименованном в ПО-2. Накануне вылета пилот предупредил меня:
— Сидите спокойно, не дотрагиваясь ни до каких рычагов и ручек, как бы они ни двигались. Во время полета смотрите за воздухом. Бывают частые случаи, когда немецкие истребители нападают на наших «уточек». Так что смотрите за воздухом зорче.
До этого мне не приходилось летать на самолетах, поэтому все казалось диковинно: и ощущение высоты, и проплывающие внизу поля и перелески, и ленточки речек, и переплетения дорог, и поселения. За воздухом, конечно, смотрел, как и наказывал летчик, но, к счастью, на всем пути до места назначения нам не встретился ни один немецкий самолет.
Разыскав отдел связи 28-й армии, которым руководил полковник Морозов, я предъявил ему командировочное предписание и доложил о цели прибытия. Полковник отнесся к моему появлению, как мне показалось, несколько суховато, однако тут же без долгих проволочек предложил ознакомиться со своим отделом и узлом связи, который размещался в здании бывшей школы. [53]
Там я встретил военинженера 3 ранга Ивана Никитовича Квашу, прибывшего оказать помощь армейским связистам по проводной связи.
— Ого, нашего полку прибыло! Здравствуй, Александр Тихонович! Какое имеешь задание?
Я рассказал.
— Что ж, давай приступать к делу. Вдвоем будет веселее.
Начали со знакомства с комсоставом отдела связи. Сразу же бросилось в глаза, что это был еще не сработавшийся коллектив связистов, без достаточно четкого распределения своих обязанностей. В ходе беседы выяснилось, что штаб и войсковые соединения 28-й армии начали формироваться в ноябре 1941 года. Часть ее соединений была направлена на пополнение Калининского фронта. Оперативная группа штаба армии уже находилась под Калининой и принимала в свое подчинение ряд дополнительных войсковых частей.
Неожиданно последовал приказ, пополнив командным составом оставшуюся часть штаба армии, в том числе и отдел связи, усилить войска армии несколькими дивизиями из резерва Ставки и с ходу направиться по железной дороге в Старобельск, а затем в район Волчанска для участия в наступлении в составе войск Юго-Западного фронта.
По всему чувствовалось, что комсостав отдела связи еще не успел притереться друг к другу, не было доверительных, товарищеских отношений, горячего совместного обсуждения служебных вопросов.
Отчасти это могло объясняться некоторой излишней суровостью характера начальника отдела полковника Морозова, а скорее, большой его загруженностью из-за необходимости за очень короткий срок отладить такой сложный организм войск связи, который должен был обеспечить непрерывной связью все войсковые соединения, входящие в состав 28-й армии.
— Нет четкости в работе отдела, — заметил Кваша, — да и формализма многовато.
Дня два-три мы знакомились со схемами связи: Кваша — проводной, я — радио. Дело с радиосвязью на первый взгляд обстояло благополучно, тем более что сам полковник Морозов говорил:
— Наши радисты прошли неплохую подготовку. Однако на этом мы не успокаиваемся. Сейчас начальники радиостанций проводят с подчиненными регулярные тренировки. На связь со штабом фронта выделен лучший экипаж радистов. [54] Так что за надежность радиосвязи не следует беспокоиться.
Добравшись до армейского полка связи на автомашине, попросил направить меня к месту расположения радиостанции, которая держала связь со штабом фронта. Мне дали лошаденку, и я, никогда не ездивший верхом, с превеликим трудом преодолел десять километров на этой коняге. Хорошо смотреть кинофильмы, где наездники лихо и картинно скачут на конях. А вот самому пришлось не очень-то сладко в седле...
Радиостанция РАФ (радиостанция аэродромная фургонная) имела мощность 0,4 киловатт; радиус действия по телеграфу — 600 километров, по телефону — 300. Ее экипаж состоял из пяти человек. Начальником на ней был младший лейтенант, только что окончивший училище связи. Его подчиненные тоже недавние выпускники радиокурсов. «Какой же у них опыт?» — с тревогой подумал я.
И в самом деле, опыта у них было явно недостаточно, чтобы своевременно и качественно обеспечивать необходимую связь. Дежурный радист, к примеру, следил в эфире только за тем. чтобы не пропустить свой позывной или сигнал проверки связи, которыми радиостанция штаба фронта должна вызывать армейскую станцию. Он даже не представлял такой своей элементарной обязанности, как обязательное знание того, что в каждый момент делается в сети из нескольких радиостанций, принадлежащих штабам соседних армий, которые работают со штабом фронта на одной общей волне.
Дежурный радист считал, что, как только ему принесут радиотелеграмму, он должен тут же вызывать адресата, даже не убедившись в том, не помешает ли он своим вызовом той или иной станции, работающей в этой сети.
— Скажите, — спросил я начальника станции, — как ваши радисты совершенствуют навыки приема азбуки Морзе на слух?
Младший лейтенант замялся, пожал плечами, и я понял, что такие занятия не проводятся.
— А разве вас не познакомили с требованиями приказа Народного комиссара обороны СССР № 130? — задал я вопрос начальнику радиостанции.
— Номер сто тридцать? А когда он был и каковы его требования?
Пришлось объяснить, что этот приказ от 1 мая 1942 года ставил задачу перед Советскими Вооруженными Силами учиться военному делу, учиться настойчиво, изучать в совершенстве [55] свое оружие, стать мастерами своего дела я научиться бить врага наверняка.
Помня наказ генерала Борзова, решил немедленно, пока еще не начались боевые действия 28-й армии, оказать практическую помощь экипажу армейской радиостанции. Из запасного имущества и кое-каких случайных деталей собрал ламповый звуковой генератор и проверил квалификацию радистов. Результат, прямо скажем, был неутешительным: они, в том числе и сам начальник станции, еле-еле выдерживали скорость приема и передачи на ключе десять групп в минуту.
— А разве этого недостаточно? — удивились радисты.
— Нет, товарищи. — И объяснил почему. — Вот как надо принимать и передавать азбуку Морзе на слух. — И тут же отстукал восемнадцать групп в минуту. — А теперь давайте заниматься, чтобы выполнить требования первомайского приказа.
Для тренировок члены экипажа радиостанции использовали все свободное от дежурства время, и дело начало подвигаться вперед. Повеселели ребята, загорелись азартом, набирая скорость в работе. На прощание я посоветовал им, чтобы и в боевой обстановке использовали для повышения мастерства каждый свободный час, каждую минуту.
Возвратившись в отдел связи армии, доложил полковнику Морозову о результатах своей поездки на радиостанцию.
12 мая началась наступательная операция войск Юго-Западного фронта на харьковском направлении. Армия генерала Рябышева наступала из района Волчанска на юго-запад. В нанесении удара по противнику принимала участие и часть сил смежных 21-й и 38-й армий.
— Вот и началось, — с удовлетворением сказал Кваша. — Хорошо, что мы с тобой, Александр Тихонович, десяток дней поработали в армейском отделе связи. Думаю, что наши коллеги не подведут командование с проводной и радиосвязью.
— Не должны, Иван Никитович, но в ходе боевых действий нам с тобой все-таки придется помогать аппарату полковника Морозова.
— Один Морозов за всем своим хозяйством не уследит, — заметил Кваша, — тут дело в слаженности всего коллектива отдела связистов, в добросовестном исполнении каждым своих прямых служебных обязанностей.
13 мая радио возвестило: «На харьковском направлении наши войска перешли в наступление и успешно продвигаются [56] вперед». На другой день были обнародованы кое-какие детали наступления: «За два дня боев уничтожено и подбито не менее 150 немецких танков. Захвачено много трофеев и пленные». Такие сообщения радовали, вселяли надежду на полное осуществление планов наступательной операции. К исходу третьего дня войска Юго-Западного фронта на северном участке наступления продвинулись на 18–25 километров (28-я армия) и южнее на 25–50 километров (6-я армия и оперативная группа генерал-майора Л. В. Бобкина).
В отделе связи штаба 28-й армии царило оживление. Полковник Морозов, имевший повседневный контакт с начальником штаба, вероятно, не без основания говорил подчиненным:
— Ну, товарищи, теперь надо ожидать широких наступательных действий. Начало положено хорошее.
Однако прогнозы эти не оправдались. 17 мая немецко-фашистские войска нанесли контрудары с севера и юга, в результате чего полки и дивизии 28-й армии были вынуждены отойти и снова занять оборону.
Тщетно ожидали мы возобновления активных ударов по противнику. Время шло, а их все не было.
31 мая меня вызвал по аппарату Бодо Сергей Николаевич Стоянов и передал приказание генерала Борзова прибыть в штаб фронта, перебазировавшийся из Воронежа в населенный пункт Валуйки Белгородской области.
* * *
— Ну, как там, в районе боевых действий, Александр Тихонович? — поздоровавшись, спросил Стоянов. — Как твоя командировка к полковнику Морозову?
Я вкратце рассказал обо всем, с чем пришлось встретиться, о своих впечатлениях о связистах 28-й армии. Сергей Николаевич, конечно, и без меня знал о прекращении наступательных действий нашего фронта и спросил об этом просто как очевидца управления войсками по радио и проводной связи.
— Да, — вздохнув, произнес он, — события, прямо скажем, развертываются не в нашу пользу. Но сейчас не об этом. Генерал Борзов вызвал тебя, чтобы преподнести приятный сюрприз. Какой? Об этом узнаешь лично от него. Иди. Он ждет.
Доложив генералу о своем прибытии и о положении дел с радиосвязью у полковника Морозова, стал ожидать дальнейших указаний начальника связи фронта. Предложив мне сесть, генерал сказал: [57]
— Нам утвердили штатную должность начальника радиоузла. Мне, товарищ Холин, рекомендовали вашу кандидатуру на эту должность. Как вы на это смотрите?
Волнуясь, я ответил, что о радиоузле давно мечтаю и что по этому поводу не раз уже были беседы со Стояновым, Молдовановым и другими специалистами.
— Ну вот и хорошо. Считайте, что с сегодняшнего дня вы — начальник радиоузла. Из числа первоклассных радистов подберите троих дежурных по радиосвязи, ознакомьтесь с наличием у нас радиосредств и доложите предложения по их наилучшему использованию. К делу приступайте немедленно. Вопросы есть?
Вопросов было, разумеется, много, но посчитал неудобным отнимать у начальника связи штаба фронта драгоценное время. К тому же был уверен, что мне всегда поможет Сергей Николаевич Стоянов. Окрыленный оказанным доверием, немедленно побежал к Стоянову. Тот улыбался.
— Ну, каков сюрприз? — спросил он.
— Вы же знаете, Сергей Николаевич. Благодарю вас за рекомендацию. Есть к вам несколько вопросов.
Это были те самые вопросы, которые, видимо, хотел услышать от меня генерал Борзов. Прежде всего — с чего начать? Стоянов со свойственной ему добросердечностью дал немало советов, следуя которым я и начал исполнять свои новые обязанности.
Прежде всего выяснил, с кем же нам нужно поддерживать радиосвязь? К тому времени в Юго-Западный фронт входили пять армий и четыре крупных соединения фронтового подчинения. Кроме того, нужно было поддерживать связь со штабами соседних фронтов, с распределительными станциями такого же типа, где был начальником подполковник Рыжков, со вторым эшелоном и запасным командным пунктом штаба фронта. Всего насчитывалось четырнадцать адресатов (позже их стали называть корреспондентами), с которыми нужно было поддерживать радиосвязь. Большое и сложное хозяйство!
Какими же радиосредствами мы располагали тогда?
Связь с Генеральным штабом обслуживала станция РАТ. В радиороте 66-го отдельного полка связи имелось пять автомобильных радиостанций, три из которых были в командировках. В 437-м отдельном радиодивизионе имелось пять таких же станций. Вот и все хозяйство.
— Как же вы обходитесь такими средствами? — с удивлением спросил я Стоянова. — Ведь их же крайне мало.
— Маловато, конечно, — ответил он, — однако выручали [58] русская смекалка и опыт поддержания радиосвязи еще в мирных условиях. Сейчас у нас три-четыре радиостанции соседних взаимодействующих армий объединяются в общую радиосеть. Все они на одной волне работают со станцией штаба фронта. Случаются при этом и заторы радиограмм, так как одновременно можно работать только с одной из них. С таким положением больше мириться нельзя, потому-то генерал Борзов и предложил искать выход. Вот тебе и карты в руки, ищи выход, думай, как лучше организовать работу радиоузла.
Он сказал: «Ищи», а сам, конечно, принимал в этих поисках самое активное участие. Прикидывали так и этак. Решили, что прием всей информации из эфира следует сосредоточить в одном месте — приемном пункте. Оттуда же передавать радиограммы, подключая любой из свободных радиопередатчиков на рабочее место дежурного радиста, находящегося там.
Не вникая в технические подробности, скажу, что при таком использовании передатчиков можно было одновременно поддерживать радиосвязь с большим количеством штабов, чем при имеющемся в наличии количестве радиостанций.
Горя желанием поскорее добиться поставленной цели, решил посмотреть, как же используются радиостанции. В первую очередь в радиороте старшего лейтенанта Гутина, с которым еще зимой в Воронеже вместе со Стояновым и Молдовановым говорили о необходимости совершенствовать фронтовую радиосвязь.
Поздоровались. Гутин спросил:
— С инспекторской проверкой?
— Нет, товарищ Гутин, поинтересоваться, как радисты обеспечивают радиосвяь и не изменилось ли у вас отношение к радиобюро?
— А-а, — улыбнулся командир роты. — Помню, помню наши дискуссионные встречи. Боевая практика показала, что... Впрочем, вы все поймете сами, пройдемте на радиостанцию лейтенанта Саковича.
В лесу, что за большим лугом, отделяющим Валуйки от радиостанции 11-АК (аэродромная коротковолновая, мощностью 0,8 киловатт, с радиусом действия по телеграфу 800 километров), работал движок. Около двух четырехместных палаток, замаскированных срубленными ветвями деревьев и окружающим кустарником, горел костер. Вокруг его заколдованно-манящего пламени сидели радисты, человек шесть. На посту был только дежурный. Красноармейцы разогревали [59] на импровизированном очаге обед, принесенный в термосах из ротной кухни.
— Где Сакович? — спросил командир роты.
— В передающей машине, — ответил кто-то.
Обе автомашины радиостанции Саковича были хорошо замаскированы: заглублены в невысокой аппарели и сверху накрыты сеткой. Так маскируются и самолеты на полевых аэродромах: ни по горизонту, ни с воздуха совершенно ничего нельзя заметить, все сливается с окружающим фоном.
Лейтенант Н. Н. Сакович сидел у приемника. На голове наушники, на столике несколько радиотелеграмм. Он работал. Я и ранее знал, что лейтенант один из специалистов высокого класса. Теперь же его мастерство еще более возросло. Закончив работу, он поздоровался и с огорчением сказал:
— Вдоволь намучился, пока передал срочную радиограмму. Цифровые группы передавал, что называется, в час по чайной ложке, и все же армейский радист вынуждал меня по нескольку раз повторяться. Очень низкая подготовка.
— Работы много? — спросил Гутин.
— Во! — Лейтенант провел ребром ладони по горлу.
Чтобы не мешать ему, вышли из машины. Идя к соседней радиостанции, разговорились. Гутин сказал, что нередко штабы соединений и армий оказываются в боевых порядках своих войск, которые подвергаются артиллерийскому обстрелу и бомбардировке, и это тоже отрицательно сказывается на регулярности и четкости поддержания с ними радиосвязи.
— А кто у вас доставляет на радиостанции новые радиограммы и относит принятые? — спросил я своего собеседника.
— Со станций на узел связи и обратно ходят свободные от дежурства радисты, — ответил командир роты. — Конечно, не за каждой отдельной радиограммой отправляются они за три-четыре километра. Иногда скапливается несколько таких материалов, и, естественно, работа по их приему и передаче затягивается, — признался Борис Яковлевич.
Тут он подходил к вопросу, который близко касался наших прежних с ним споров о необходимости устройства радиоузла. Тогда он противился этой идее, теперь же, кажется, сам понял ошибочность своей позиции. Но я не стал ему говорить об этом. Надо еще и еще в подробностях изучить существующее положение с радиосвязью, а затем уже приступать к делу, порученному генералом Борзовым. [60]
На соседней станции, где начальником был лейтенант Трегубчак, картина повторилась: дежурный радист безуспешно вызывал нужную ему радиостанцию штаба армии, для которой у него было несколько срочных радиограмм. Чтобы толково, убедительно обосновать предложение об организации радиоузла связи по принципу работы радиобюро, решил повидаться с командиром 437-го отдельного радиодивизиона капитаном А. С. Калентьевым и выслушать его мнение по этому вопросу.
Калентьев не имел особых возражений против организации радиоузла, он лишь повторил прежние доводы Гутина: что, мол, такая система работы не предусмотрена Наставлением по радиосвязи.
Во время нашей беседы присутствовали два начальника радиостанции — лейтенанты М. Б. Ходжаев и Н. В. Маклаков. Оба они пытались возражать против организации радиоузла, считая, что они не смогут нести ответственность за радиограмму, передаваемую через их радиостанцию, поступающую по линии связи от какого-то чужого радиста.
— Раз такая работа не предусматривается Наставлением, — заявил Маклаков, — значит, и передатчик не рассчитан на нее. И потом, зачем это нужно? Лучше дайте мне на радиостанцию радиограмму, и я обеспечу ее немедленную передачу!
— Что касается вашего заявления, — обратился я к лейтенанту Маклакову, — «дайте мне радиограмму, и я обеспечу ее передачу». Чем вы располагаете для этого? Можете вы сами сесть за радиоприемник и передать ее лично?
— Не беспокойтесь, товарищ военинженер, — довольно вызывающе начал Маклаков, — нас не зря учили в училище! Мы сумеем обеспечить передачу или прием радиограммы. Только дайте ее нам.
— То, что вы умеете принимать на слух азбуку Морзе, — примирительно продолжал я, — это очень хорошо, но поймите, что радиопередатчики в большинстве своем во время работы на прием не используются, хотя их не хватает для обеспечения радиосвязи с другими штабами. Поэтому и надо искать пути более интенсивного применения радиопередатчиков.
Чтобы определить возможности командного состава радиодивизиона в умении принимать на слух азбуку Морзе, я предложил капитану Калентьеву собрать их всех и проверить, какой скоростью приема передачи морзянки они обладают. [61]
Проверка эта дала печальные результаты. Ни один иэ начальников радиостанции, в том числе Ходжаев и Маклаков, не обладал скоростью более 10 групп в минуту. Приятным исключением оказались командир радиодивизиона капитан А. С. Калентьев и начальник радиостанции воентехник 2 ранга А. В. Фадеев, показавшие отличную скорость в 20 цифровых групп в минуту.
Ознакомившись достаточно подробно с работой радистов и использованием радиостанции полка и радиодивизиона, доложил об этом Стоянову, и мы вместе составили предложения для генерала Борзова. Идея организации радиоузла связи с сосредоточением в одном месте всех радиоприемников и использованием радиостанции в качестве вынесенных радиопередатчиков была одобрена генералом.
Вскоре Молдованов привез из Воронежа восемь современных радиоприемников УС-3с, трансформаторы со средней точкой, телеграфные реле и небольшой телеграфный коммутатор швейцарского типа.
— Теперь у нас есть материальная база, — поблагодарив Молдованова, сказал Стоянов. — За дело, друзья!
Рядом с проводным узлом связи облюбовали небольшой домик и на его веранде приступили к оборудованию радиоузла. Раздобыли несколько столов, установили на них эти УС-3с и четыре радиоприемника, снятые с радиостанции. Подтянули телефонные линии от каждой радиостанции к коммутатору через трансформаторы со средней точкой и стали коммутировать эту среднюю точку к любому ключу Морзе дежурного радиста. Появилась возможность управлять передатчиком любой радиостанции с рабочего места радиста. На этом и был закончен монтаж радиоузла связи.
— А не будет ли прослушиваться работа ключей Морзе на соседних радиоприемниках? — размышляя вслух, спросил Молдованов. — Не придется ли к каждому приемнику тянуть свою антенну?
Такие сомнения были и у других товарищей, в том числе и у меня. Проверили. Помехи действительно прослушивались. Пришлось подключить к контактам ключей Морзе искрогасящие конденсаторы. Опасения же в отношении антенн оказались излишними, и все радиоприемники подключили к одной общей комнатной антенне.
Место, где были установлены радиоприемники и ключи Морзе дежурных радистов, мы назвали радиоприемным пунктом (РПП), а то место, где размещали аппаратуру для быстродействующей радиосвязи, — радиобюро. Весь же комплекс из РПП с радиобюро и радиопередатчиками стали [62] называть радиоузлом связи. Такие названия сохранились за ними до конца войны.
Началась проверка работы нашего нового радиодетища. Пришли Стоянов, Гутин, Калентьев, другие командиры.
Вскоре в помещение РПП сержант — старший смены — привел двенадцать дежурных радистов. Приятно было увидеть среди них знакомые еще по Воронежу лица радисток, впервые попавших там в радиороту после окончания курсов радиотелеграфистов. Это были Елизавета Москвичева, Евгения Лебедева и Келя Лейбович.
Как-то они за эти полгода стали принимать на слух азбуку Морзе? Удалось ли им повысить скорость ее приема? Смогут ли они в новых условиях поддерживать радиосвязь? Не будут ли мешать друг другу радисты, сидящие рядом, когда один будет стучать на ключе, а другому надо в шуме радиопомех принимать радиограмму? Все эти вопросы очень меня беспокоили.
Дежурные радисты заняли свои места за радиоприемниками. Старший смены раздал каждому из них волну, на которой нужно слушать, и позывные радиостанции, которые нужно найти в эфире.
Вижу, что не только я, но и остальные наши командиры тоже слегка нервничают, стоя за спинами радистов, напряженно вглядываясь, как они вызывают радиостанции, для которых им уже принесли радиограммы.
Ну вот наконец радисты один за другим начали докладывать старшему смены о появившейся радиосвязи.
Все очень довольны, что задуманное так хорошо получилось!
И вот уже Москвичева начала принимать радиограмму, а Лебедева передавать радиограмму адресату, четко выбивая точки — тире на ключе. Скоро и на остальных рабочих местах радисты начали поддерживать радиосвязь. Радиоузел связи впервые начал функционировать.
Молодцы девчата! Задание генерала Борзова выполнено!
Сразу же была организована непрерывная круглосуточная работа нашего радиоузла. Были укомплектованы три смены дежурных радистов РПП, которые начали там работать по шесть часов, затем двенадцатичасовой перерыв и снова шестичасовое дежурство. Каждой сменой руководил старший радист. Он звонил на радиостанции, заказывал радиопередатчик на нужную волну и коммутировал цепи управления на ключ Морзе рабочего места дежурного. [63]
Глядя на телеграфный коммутатор, старший радист видел, на какие рабочие места подключены передатчики, что делает этот радист и можно ли забрать у него неиспользуемый передатчик, чтобы переключить его на другого радиста.
— Что ж, друзья, — сказал Сергей Николаевич Стоянов, — своей главной цели мы добились. Но это совсем не означает, что мы не должны совершенствовать работу радиоузла. Время и практика покажут, что надо делать в дальнейшем.
Он был прав. День ото дня приходилось решать самые различные вопросы в интересах улучшения работы радиоузла. Прежде всего пришлось в качестве дежурных подобрать самых лучших специалистов из числа экипажей радиостанций. Дежурными по радиосвязи (ДРС) были назначены хорошо подготовленные лейтенанты Непейвода, Никитин и Перерва. Постепенно уточнялся круг их обязанностей, а основной задачей был контроль за быстрейшей передачей адресатам поступающих на радиоузел радиограмм и за доставкой принятых радиограмм в отделы штаба.
Как правило, со штабом армии главного направления у нас было организовано не менее двух каналов радиосвязи. ДРС был обязан знать, по какому каналу в данный момент имеется связь с каждым подчиненным штабом. При повреждении проводной связи он должен был немедленно подготовить радиоканал для радиограмм в тот или иной адрес. В общем, в любом случае надо было срочно найти выход из затруднительного положения, чтобы радиосвязь действовала бесперебойно и надежно. Для этого он должен был все время поддерживать контакт с дежурным по связи проводного узла связи.
Пришлось немало поработать и постоянно контролировать работу ДРС, прежде чем удалось добиться от них мастерского выполнения служебных обязанностей.
Для учета за прохождением радиограмм организовали радиоэкспедицию, где дежурный вел журналы учета входящих и исходящих радиограмм, записывал время их поступления или передачи с указанием числа групп и других данных. Такие журналы давали возможность подводить итоги работы радиоузла за сутки, вскрывать недостатки и принимать меры к их устранению.
В целях сохранения военной тайны вместо подлинного наименования того или иного штаба, с которым поддерживалась связь, радисты пользовались условными обозначениями — позывными этих штабов, принятыми на проводном [64] узле связи: «Сирень», «Ромашки» и т. д. Для обеспечения скрытности эти позывные часто менялись. Эта же позывные применялись также при переговорах по телефону о состоянии радиосвязи, чтобы не раскрывать наименование соединений.
Полные наименования соединений и фамилии их командования были известны ограниченному кругу лиц. Все эти данные хранились в моем рабочем сейфе, и доступа к ним никому из командиров радиороты и радиоузла не было.
Радиосвязь стала действовать значительно надежнее, хотя до желаемого совершенства было еще далеко: не хватало новой техники, многим радистам недоставало подлинного мастерства, радиограммы задерживались в случаях, когда штабы перемещались с одного места на другое. Наши радиостанции при работе во время движения имели недостаточный радиус действия. Организацию радиосвязи, как и оборудование радиоузла, предстояло еще во многом совершенствовать.
В один из дней ко мне зашел Стоянов и предложил сходить посмотреть, как живут радисты радиороты. Подходя к опушке леса, подступавшего к окраинам Валуек, увидели белевшие среди деревьев с десяток палаток, замаскированных от наблюдения с воздуха срубленными ветвями.
Дневальный по радиороте встретил нас и повел в штабную палатку к командиру роты старшему лейтенанту Б. Я. Гутину. Поздоровавшись с ним, Стоянов попросил его рассказать и показать, как живут радисты. Сам он остался в штабе.
— Радисты радиостанции живут в палатках недалеко от автомашин с передатчиками. Мы разнесли их друг от друга на несколько километров, чтобы сделать менее уязвимыми с воздуха, — начал рассказывать Борис Яковлевич, выходя вместе со мной из палатки, — а радисты РПП живут здесь в расположении роты, тоже в палатках. Питаются они тут же, — продолжал он, показывая рукой на дымящую невдалеке полевую кухню, возле которой суетился боец в белом фартуке и колпаке. Он с озабоченным видом помешивал большой поварешкой содержимое одного из котлов.
— Что же он один на всех кашеварит? — поинтересовался я.
— Да нет, ему помогают дежурные по кухне, — ответил Гутин, — все из тех же радистов РПП, сменившихся с дежурства. [65]
— А что ваш повар большой специалист-профессионал? — спросил я. — Довольны ли им ребята?
— Какой из него специалист. Он тоже радист из числа призванных в армию, фамилия его Евдокимов. Сколько с ним ни бились, никак не мог освоить азбуки Морзе. Попробовали перевести его в повара, и тут он нашел себя. Разносолов готовить не умеет, но супы и каши варит хорошо.
Подойдя к одной из палаток, командир радиороты предложил мне посмотреть, как живут наши радисты.
— Нет, нет, — остановил меня Гутин, когда я откинул полог одной из палаток, — там отдыхают девчата после дежурства. Посмотрим лучше эту. Ее хозяева сейчас работают на РПП.
Откинув полог палатки, увидели, что на покрытых лапами ельника нарах лежат шесть матрацев, набитых соломой, аккуратно застеленные одеялами. На небольшом куске фанеры, положенном на четырех вбитых в землю кольях, как на столе, расставлены в ряд перевернутые солдатские котелки с их крышками. Слева от входа на гвоздях, вбитых в перекладину, укрепленную на двух колах, висят шесть вещевых мешков. Во всем чувствуется четкий воинский порядок.
— Ну как, привыкают девчата к солдатской жизни? — спросил я командира роты, отходя от палатки.
— А как же, — ответил он, — хотя достается она им очень нелегко. За двенадцать часов между дежурствами в РПП кто-то из них должен по нескольку часов отдневалить в роте, кто-то на кухне, а кто-то отстоять на посту. Кроме того, надо время на политическую, боевую подготовку, занятия по приему на слух азбуки Морзе. Нужно еще успеть и поспать, и немножко постирать — все же девчата. Так что со временем у них туговато. Что делать? Всем сейчас трудно.
— Наверное, нелегко и дежурить по шесть часов? — заметил я. — Это же выходит до двенадцати часов в сутки.
— Конечно, высидеть за приемником не вставая шесть часов нелегко, — ответил Гутин.
«Только ли высидеть, — подумал я. — Нужно при этом обнаружить в эфире, заполненном многими радиостанциями, зовущую тебя, принять от нее без искажений в этом шуме или передать радиограмму. Здесь требуется большое и напряженное внимание на протяжении всех шести часов. Лишь молодость и хорошее здоровье помогают им справляться с такой нагрузкой». [66]
— Да, проклятая война, — сказал Гутин, — такая нелегкая жизнь у семнадцати-восемнадцатилетних девчонок я мальчишек, ушедших добровольно на фронт, мечтавших о подвигах, но попавших в такую тяжелую и обыденную обстановку.
Впрочем, именно в преодолении этих трудностей фронтовой жизни наряду с напряженным трудом по поддержанию радиосвязи с войсками и было проявление самого настоящего героизма этими девушками и юношами.
Связисты полка жили не только заботами, связанными с работой на радиоузле или узле связи, они, как и все советские воины, с волнением читали и слушали сообщения о событиях на фронтах и в тылу.
Конечно, больше всего их интересовал ход боевых действий на нашем фронте. Особенно волновала радиосвязь с оперативной группой войск под командованием генерала Л. В. Бобкина, сражающейся с врагом в районе Барвенково. Обслуживала группу радиостанция РАФ из нашей радиороты, с ней мы поддерживали прямую радиосвязь.
Из сводок Совинформбюро было уже известно, что в районе Изюм, Барвенково шли ожесточенные и кровопролитные бои. Вскоре мы узнали, что части группы генерала Бобкина попали в окружение. В один из дней старший радист РАФ В. Г. Евсеев передал нам открытым текстом: «Автомашина повреждена снарядом, дальше двигаться не можем, уничтожаем радиостанцию. Будем пробиваться к своим пешком».
На радиоприемном пункте воцарилась тягостная тишина. Каждый думал, удастся ли Евсееву и его радистам выйти из окружения? Сколько времени им придется плутать по бездорожью в столь неблагоприятной обстановке? Хватит ли у них сил и выдержки перенести тяготы, лишения и опасность прорыва из окружения?
С 10 июня началась оборонительная операция войск нашего фронта на волчанском и купянском направлениях. В связи с этим командующий принял решение переместить КП штаба фронта из Валуек в Россошь.
На новое место размещения штаба генерал Борзов заблаговременно направил радиостанции из 42-го отдельного полка связи. На одной из машин ехал в Россошь и я, захватив с собой все резервные радиоприемники, ключи Морзе и трансформаторы со средней точкой, чтобы развернуть там новый радиоузел связи.
Специалисты 42-го полка в нескольких комнатах кирпичного здания бывшей школы смонтировали проводной [67] узел связи. Нам выделили в этом же здании две комнаты для монтажа радиоприемного пункта и радиобюро. Несколько часов спустя его закончили, и можно было приступить к приему радиосвязей на себя. Радисты сели за приемники и вскоре обнаружили работу армейских радиостанций. О проделанной работе я доложил помощнику начальника связи фронта по радио полковнику Александру Ивановичу Кожевникову. Дело в том, что в целях повышения роли радиосвязи в управлении войсками Ставкой был издан приказ, которым в управлениях связи штаба фронта и отделах связи армии вводилась должность заместителя начсвязи по радио. На эту должность и был назначен полковник А. И. Кожевников.
— Хорошо, — ответил он, — дайте условный сигнал в Валуйки о том, что мы берем все радиосвязи на себя. А там пусть сворачиваются полностью и переезжают к нам.
Я так и поступил. Все мы были очень довольны тем, что передислокация КП штаба фронта прошла без перерыва радиосвязи. На основе этого опыта Кожевников дал указание всем помощникам начальников связи подчиненных соединений, чтобы при перемещении их штабов они до минимума сводили перерывы в работе радиосвязи со штабом фронта, используя наше нововведение.
14 июня в результате контрудара двух танковых корпусов и двух стрелковых дивизий нашего фронта удалось приостановить продвижение противника. Но, подтянув свои резервы, фашисты продолжали ожесточенно атаковать позиции наших войск.
— Да-а, — покачивая головой, раздумчиво произнес полковник Кожевников. — Немцы взяли Волчанск, Купянск, Изюм... Видно, скоро нам вновь придется переезжать на новое место.
Предположение полковника оправдалось. В связи с дальнейшим отходом войск фронта было приказано готовить командный пункт штаба фронта в Калаче. За Дон отправились радиорота 66-го полка связи, часть средств, бойцов и комсостава 437-го отдельного радиодивизиона, полковник Кожевников с личным составом управления связи, дежурными по радио и несколькими радиостанциями.
— Вы, товарищ Холин, остаетесь здесь, в Россоши, до получения от меня сигнала о свертывании всех радиосредств и перебазировании их в Калач. Если почему-либо не получите сигнала, ровно в полночь сегодня же дайте команду всем радиостанциям: «Сворачивайтесь и срочно переезжайте самостоятельно на новое место КП штаба». [68]
Я не знал, к чему такая спешка, и потому спросил полковника, можно ли переезд начинать с рассветом?
— Ни в коем случае, — ответил он, однако не объяснил причину такой поспешности. — Вам остается грузовая автомашина, в которую погрузите оборудование РПП. На все вам дается не более полутора часов, в течение которых все должны выехать из Россоши. Еще вопросы есть?
— Все ясно, вопросов больше нет, — по инерции ответил я, недоумевая про себя о причинах такого решения, зная определенно, что западнее нас находятся войска нескольких армий.
Но приказ есть приказ, и ровно в 24 часа, в ночь на 7 июля, не получив по радио сигнала с передислокации, я дал команду телефонисту коммутатора РПП обзвонить все радиостанции с приказом о сворачивании.
Радисты РПП за час с небольшим погрузили все оборудование, остался не снятым только телефонный коммутатор. Дежурный телефонист доложил:
— Все радиостанции сняли свои линии связи, осталась одна радиостанция Ходжаева.
Приказываю вызвать радиостанцию. Отвечает сонный голос:
— Дежурный радист слушает.
— Где лейтенант Ходжаев? — спрашиваю удивленно.
— Лейтенант лег отдыхать, — раздается ответ.
— Немедленно по тревоге позовите его к телефону! — Приказываю, начиная уже нервничать.
Проходит несколько минут, в трубке раздается голос со знакомым акцентом:
— Лейтенант Ходжаев вас слушает!
— Почему, — спрашиваю, — не выполнили приказание, не свернули линию связи и не выехали по заданию?
— Товарищ военинж, — отвечает Ходжаев, — сейчас очень темно, как только начнет светать, немедленно выедем.
— Немедленно направьте бойцов для сматывания линии связи, — с трудом сдерживаясь, говорю в телефонную трубку, — вы что, не понимаете, что радиостанция очень нужна на новом положении? Повторите приказание!
Не на шутку встревоженный, лейтенант повторяет приказание.
Наконец и наша грузовая автомашина с аппаратурой радиоприемного пункта и несколькими радистами тронулась в путь. Мы со старшим политруком Блиновым, служившим на узле связи, еще раз обошли помещения, не остался ли кто-нибудь, не забыли ли чего-нибудь. Кажется, все в порядке. [69] Теперь и мы направились к легковой автомашине генерала Борзова, оставленной нам, чтобы добраться до Калача.
Выйдя на улицу, мы внезапно увидели, как высоко в темном небе над городом зажглись рядом одна под другой две ярко-фиолетовые осветительные ракеты, казалось зависшие совершенно неподвижно, так медленно они спускались на парашютах. Тревога при их появлении невольно ассоциировалась с внезапным приказом о спешном выезде.
— Что это? — тревожно спросил своего спутника.
— Должно быть, какой-то сигнал, — ответил Блинов. — Диверсантов в тылах наших войск немало...
Ориентироваться в темноте было очень трудно, и мы едва ползли. Отъехав от Россоши несколько километров, решили подождать рассвета на обочине дороги. Тут невольно в голову пришел инцидент с Ходжаевым. В душе я, конечно, понимал его: вроде бы зачем нужно ночью в темноте сворачивать линию связи и ехать, рискуя попасть в аварию? Но приказы не обсуждаются, а последующие события показали, что в раннем выезде была большая необходимость.
Не успели задремать, как услыхали со стороны Россоши ружейную и пулеметную стрельбу. Затем послышалось уханье артиллерии, скороговорка очередей зенитных установок. Все это в сочетании с непонятными ракетами заставило нас снова тронуться в путь.
На рассвете наша автомашина подъехала к переправе через реку Дон в районе Старой Калитвы. На правом берегу вдоль реки на несколько километров тянулась широкая пойма, которая на всем видимом расстоянии была заполнена двигающимися в одном направлении к переправе артиллерийскими тягачами, автомашинами, повозками и подразделениями красноармейцев. Вся эта масса войск направлялась в сторону едва виднеющейся ниточки моста через Дон.
Как горная река с ревом устремляется в ущелье, зажатое высокими скалами, так и этот бурлящий поток машин и людей ринулся к узенькому мосту, образуя на подходе к нему пробки, заторы и водовороты.
Вместе со всеми мы с трудом пробирались к мосту. Метрах в ста от перегруженной переправы нам повстречался знакомый капитан из батальона охраны штаба. С ним было несколько красноармейцев. Он знаками показал нам остановиться. [70]
— Сворачивайте с дороги налево. Вот по этой колее и поезжайте, — прохрипел капитан.
— А что это даст? — спросил я.
— Скорее. Сам узнаешь, что даст, — разозлился капитан.
Петляя меж прибрежных кустарников, наша легковушка выскочила к небольшой пристани. Там стоял бревенчатый паром с погруженными легковыми автомобилями, среди которых виднелись две радиостанции нашего радиодивизиона. Только мы въехали на паром, как он отчалил. Скрипя блоками на стальном тросе, натянутом через реку, паром поплыл к другому берегу.
Восходящее солнце разогнало последние остатки тумана над рекой, озарив своими лучами весь правый берег и мост, заполненные переправляющимися войсками.
Мы были уже не середине реки, когда с востока, со стороны солнца, показалась девятка вражеских бомбардировщиков. Зенитчики, охранявшие мост, открыли интенсивный заградительный огонь. Белые хлопья от разрывов зенитных снарядов покрыли все пространство на пути вражеских самолетов, их строй рассыпался, и стервятники свернули в сторону от моста.
Тем не менее фашистские летчики, сделав большой круг, снова пристроились друг к другу и направились, пролетев над нами, вдоль реки к переправе.
Только на третьем заходе вражеским самолетам удалось атаковать мост. Было видно, как вместе с остатками автомашин и повозок высоко в воздух взлетели обломки бревен, досок и, медленно кружась, начали падать вниз. Картина, от которой невольно защемило сердце.
Отбомбившись, «юнкерсы» начали поливать свинцом скопление техники и людей на берегу. Дружная стрельба зениток и ружейные залпы бойцов вынудили фашистов набрать высоту и уйти на запад.
Как только улетели вражеские самолеты, сразу же закипела работа по восстановлению поврежденного моста, по спасению людей, машин и боевой техники. Было видно, как саперы приступили к починке, подтаскивая на руках бревна и доски к разрушенным пролетам. Бойцы, облепившие со всех сторон поврежденные автомашины, сбрасывали их с моста прямо в воду, чтобы дать возможность проехать другим, ожидающим переправы.
Когда мы отъезжали от парома, по исправленному мосту снова возобновилось движение. Молодцы саперы! Через несколько минут воздух снова заполнился гулом вражеских [71] самолетов, снова мы услышали взрывы и разрывы авиабомб и выстрелы зениток.
Уже в Калаче узнали, что ночью под Россошью был выброшен немецкий авиадесант, а на окраинах города вскоре появились неприятельские танки. В бой с ними вступила зенитная батарея охраны штаба фронта, стоявшая на площади у узла связи и не успевшая сняться с позиций. Оставались в городе связисты, работники столовой, военторга, санчасти. Они ожидали возвращения за ними автомашин, уехавших ранее и задержавшихся на переправе.
Когда в городе начался бой с фашистскими десантниками, девушки-связистки и бойцы других тыловых подразделений ушли из города и направились к переправе через Дон, до которой было более 40 километров. Некоторые из них в пути погибли, большинство же на третьи-четвертые сутки переправились через реку и пришли в Калач.
Пока гитлеровцы не смогли подтянуть силы, необходимые для форсирования Дона, основная часть наших войск перебралась на левый берег и заняла там оборону.
Все наши радиосредства, за исключением радиостанции РАТ радиодивизиона, прибыли благополучно на новый КП штаба фронта, хотя на переправе некоторые попали под бомбежку, отстали от своих подразделений и добирались до КП пешком.
Отставшая радиостанция РАТ прибыла в Калач на неделю позже. Увидев пробку на переправе в Старой Калитве, они поехали южнее, сначала на мост в Новой Калитве, затем по направлению к Богучару, где и смогли переехать на левый берег Дона.
Трудно пришлось радистам, добиравшимся пешком до Калача, но еще труднее было телеграфисткам радиобюро Александре Хромченко и Марии Розенфельд, которую любовно в радиороте называли Манюней за малый рост и веселый нрав. Взрывной волной их сбросило в реку с моста. С большим трудом девушкам удалось выкарабкаться на берег, но при этом они потеряли свои шинели и вещмешки.
Развернув радиоузел на новом месте, я доложил об этом полковнику Кожевникову. Выслушав мой доклад, Кожевников приказал направить всех свободных от работы радистов в радиороту на беседу. Командиры и красноармейцы собрались в небольшой балке. Полковник подробно изложил содержание опубликованного 23 июня 1942 года сообщения о политических и военных итогах первого года Великой Отечественной войны. [72]
Он рассказал о нарастающей экономической мощи советского тыла, об увеличении масштабов партизанского движения, о зверствах гитлеровской армии и всевозрастающей ненависти к фашистской Германии.
— Мы пока отступаем, — говорил нам полковник Кожевников. — Но морально мы были и остаемся сильнее нашего противника, и недалеко то время, когда будем иметь перевес и в военном отношении, повернем вспять гитлеровские полчища и будем гнать их на запад до полного разгрома. Придет такое время, товарищи.
Полковник подчеркнул, что приблизить это время мы можем непреклонным стремлением к совершенствованию своего воинского мастерства, к дальнейшему улучшению работы радио — и проводных средств в интересах штаба фронта.
Он отметил лучших: красноармейцев Величкина, Золотаревского, Либина и Федорова, не отстававших от них и девчат Татьяну Шамрай, Евгению Лебедеву, Лизу Москвичеву и Галину Хиленко. Они задавали тон всему коллективу радиоузла. На них равнялись остальные радиотелеграфисты.
Эта беседа подняла настроение коллектива, вселила уверенность, что было крайне необходимо, ибо надвигались грозные события.
30 июня в полосе Юго-Западного фронта на стыке 21-й и 28-й армий перешла в наступление ударная группировка 6-й армии противника и начала развивать наступление на северо-восток.
В этих условиях штабу фронта особенно нужна была бесперебойная проводная и радиосвязь, и радисты работали с максимальной нагрузкой. Количество радиограмм из Генштаба и подчиненных фронту штабов заметно возрастало. К работе привлекли дополнительное количество радистов и телеграфисток, нередко техники выполняли их обязанности, то и дело приходилось и мне самому садиться на рабочее место того или иного специалиста связи.
Правда, вначале наличие устойчивой быстродействующей радиосвязи с Москвой вызвало некоторое зазнайство среди части дежурных техников радиобюро, считавших, что эта радиосвязь зависит от их умения регулировать поляризационное реле и трансмиттер, недооценивавших при этом труда телеграфисток, работающих на перфораторах и на расшифровке ондуляторной ленты.
Неприятный инцидент с техниками произошел у меня в Калаче при развороте оборудования радиобюро. Приехав [73] в Калач, я находился на РПП, наблюдая за его работой, понимая, что эти радиосвязи особо нужны командованию фронта. В радиобюро заглянул уже тогда, когда оно было смонтировано и работало с полной нагрузкой.
Меня удивило, что дежурные техники сидели в сторонке и разговаривали о чем-то, в то время как с ондуляторов прямо на пол сбрасывался ворох ленты с принятыми на нее из эфира радиограммами. Телеграфистки все были заняты перепечатыванием на пишущие машинки групп, записанных на ондуляторную ленту. Увидев пачку принесенных радиограмм, некоторые не были заперфорированы, я заставил техников, к их большому неудовольствию, сесть за перфораторы, чтобы заготовить эти радиограммы для передачи в эфир.
Понимая, что техникам не очень приятно выполнять довольно монотонную работу телеграфистов-красноармейцев, я в интересах общего дела пошел на это. Возмутило меня и то, что при развороте радиобюро техники небрежно, вкривь и вкось, проложили проходящие по стене кабели, а за столами с аппаратурой эти кабели были просто брошены на полу в беспорядке. Пришлось дать им срок уложить кабели все аккуратно, увязав их в пакеты, и закрыть коробом досок, а кабели, закрепленные по стене, перемонтировать и выложить вертикально и горизонтально в один ряд.
Техникам радиобюро явно не по душе пришлись эти приказания, про себя они явно возмущались, а один из них даже заявил:
— Зачем нам надо по циркулю укладывать кабель? Через два дня уйдем отсюда, придется сдирать все эти тщательно уложенные пакеты, да еще тратить время на их развязывание!
Я никак не отреагировал на его ворчание, ибо считал, что тщательный монтаж кабелей и оборудования оказывает и психологическое воздействие, создает уверенность в том, что штаб фронта расположился в этом населенном пункте надолго, а это в свою очередь вызывает необходимость обеспечить его надежной радиосвязью.
Кроме того, аккуратность монтажа влечет за собой и соответствующее содержание самого оборудования, что должно сказываться положительно на его безотказной работе.
* * *
Однажды на наш радиоприемный пункт пришел член Военного совета фронта. Справившись с минутной растерянностью, я доложил ему о том, чем все мы занимаемся [74] в данное время. Генерал поинтересовался системой организации радиоузла. Потом он попросил показать, как поддерживается связь со штабом 21-й армии. В это время радист Величкин как раз принимал радиограмму из этого армейского штаба.
Член Военного совета с интересом посмотрел через плечо Величкина, склонившегося над столом, на выписываемые им колонки цифр и спросил меня:
— Сколько времени требуется на прием одной радиограммы?
Я, немного подумав, ответил:
— При благоприятных условиях и хорошей слышимости требуется до десяти минут, если же будут помехи, то до тридцати и более.
Многим интересовался генерал, в том числе и тем, что нужно сделать для сокращения срока приема и передачи радиограмм? Как заинтересовать радистов в их быстрейшем приеме-передаче?
Через несколько дней меня вызвали к члену Военного совета. Беседа снова касалась такого же вопроса: как повысить мастерство радистов, большинство из которых могут принимать и передавать азбуку Морзе со скоростью не более 12 цифровых групп? Чем заинтересовать специалистов в необходимости повышения квалификации?
Мне трудно было ответить на эти вопросы: все, что можно было делать, как мне казалось, нами уже делалось.
Тогда генерал сам подал мысль:
— А что, если радистам высоких разрядов повышать воинские звания за их квалификацию?
Не знаю, результатом ли этой беседы или каких-нибудь других причин, но примерно через месяц в войска поступил приказ Наркома обороны о присвоении воинских званий радистам в зависимости от профессионального мастерства. В приказе говорилось, что радист третьего класса должен обладать скоростью приема и передачи азбуки Морзе без пропусков и ошибок не менее 12 цифровых групп в минуту, второго класса — не менее 15 и первого — не менее 18. Звание ефрейтор присваивалось специалистам третьего класса, сержант — второго и старшина — первого.
Этот приказ, несомненно, оказал большое влияние на ускорение роста квалификации военных радистов и на дальнейшее повышение надежности поддержания радиосвязи в Красной Армии.
Тем временем положение на нашем фронте все более осложнялось. [75]
Наши войска с тяжелыми арьергардными боями отходили за Дон. 12 июля Ставка Верховного Главнокомандования упразднила Юго-Западный фронт и на базе его управления и войск, а также за счет своих резервных формирований образовала Сталинградский фронт во главе с Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко.
Командующий фронтом принял решение перевести штаб фронта в Сталинград. В соответствии с этим группа связистов радиоотдела во главе со Стояновым выехала с частью радиосредств полка связи в командировку в Сталинград для подготовки там узла и радиоузла связи. После готовности связистов принять на себя все связи с подчиненными штабами туда должны были перебазироваться все остальные связисты и командиры отделов штаба фронта.
При реорганизации штаба часть соединений Юго-Западного фронта была передана в подчинение командования Южного фронта. Чтобы организовать надежную связь Южного фронта с вновь поступающими войсками, генерал Борзов приказал своему заместителю полковнику Н. М. Филину и мне выехать в Красный Сулин, где размещался штаб Южного фронта, захватив с собой документы по связи и радиоданные передаваемых соединений. Для этой цели нам выделили четырех фельдъегерей, легковую и грузовую автомашины. После передачи документов нам надлежало вернуться в свой штаб фронта, но уже прямо в Сталинград.
Двигаясь без остановок, во второй половине дня переправились через Дон в районе станицы Вешенская, бесконечно долго тянувшейся по его берегу. Я внимательно разглядывал дома этой станицы, пытаясь определить, в котором из них жил и трудился известный писатель М. А. Шолохов, создавший здесь свои замечательные произведения. Он теперь отдавал свой талант делу победы советского народа над фашизмом, написал много патриотических статей и очерков, публиковавшихся на страницах газет, которые мы ожидали с большим нетерпением и очень внимательно читали.
Дальше мы ехали по степным дорогам, продуваемым ветрами, катящими шары перекати-поле, вдыхая горький запах полыни, по направлению к станице Морозовская. Уже начало темнеть, когда подъехали к небольшому хутору и остановились, чтобы подзаправить автомашины и напиться воды. Из дома высыпала вся семья, начиная от деда с длинной окладистой белой бородой до едва ползающих ребятишек, а хозяйка вынесла большой ковш холодной колодезной воды и стаканы. [76]
Меня поразило, как странно они все смотрели на нас, не говоря ни слова. Поблагодарив хозяев, мы начали рассаживаться по автомашинам, как вдруг одна из дочек не выдержала и спросила:
— Ой, дядечки. Куда же вы едете? Из соседнего хутора по этой дороге прибегала девочка и рассказала, что к ним приехали немецкие танки и автомашины с солдатами и остановились на ночлег.
Перспектива попасть в лапы к врагу с секретными документами сильно встревожила всех нас, и мы поехали несколько восточнее ранее намеченного маршрута, взяв направление на Обливскую. Ехали всю ночь. Под утро встретили красноармейское подразделение во главе с лейтенантом. Пехотинцы рыли окопы, готовясь к возможному наступлению противника. У них были автоматы, два противотанковых ружья, гранаты и бутылки с горючей жидкостью.
— Есть ли войска впереди вас? — спросил полковник Филин.
— Нет. Мы — последний арьергард. Скоро к нам подойдет подкрепление, и мы постараемся задержать здесь фашистов.
И вот мы уже в Обливской. Население готовилось к эвакуации. Филин зашел в райком партии и узнал, что противник находится севернее. Там идут тяжелые бои. Дорога на Морозовскую была свободна. Заправив машины и запасную бочку горючим на нефтебазе, направились дальше.
Во второй половине третьего дня прибыли в Красный Сулин, разыскали штаб Южного фронта и управление связи. Полковник Филин сдавал секретные документы, а я зашел в радиоотдел и познакомился с командным составом. Начались взаимные расспросы об организации радиосвязи в каждом из штабов. Затем, когда в отдел принесли документы и радиоданные, привезенные нами, я ответил на вопросы товарищей, как установить радиосвязь с переданными в их подчинение армейскими соединениями.
Выполнив задание генерала Борзова, направились в Сталинград, где уже находился наш штаб фронта. Ехали через Ростов, Батайск, Сальск, Котельниково. Дорога хотя и не кратчайшая, но зато безопасная.
К нашему возвращению в штабе Сталинградского фронта был уже оборудован радиоузел связи. Наши радисты спокойно занимались своим, ставшим уже привычным делом. И город был спокойным: ни воя немецких самолетов, ни бомбовых взрывов. Однако в Сталинграде уже начали [77] соблюдать светомаскировку, по ночным улицам патрулировали группы красноармейцев во главе с командирами. Изо дня в день местный гарнизон пополнялся прибывающими кадрами командного и начальствующего состава.
Да, здесь было пока спокойно, а западнее и юго-западнее обстановка складывалась весьма напряженная и тревожная. Наши войска в тяжелых оборонительных боях, отходя на восток, перемалывали военную технику и живую силу врага.
В целях обеспечения обороны города Сталинграда 15 июля Сталинградский обком ВКП(б) по согласованию с Военным советом фронта принял решение о срочном строительстве четвертого оборонительного рубежа непосредственно на окраинах города, протяженностью 50 километров. Несколько тысяч добровольцев с фабрик, заводов, из учреждений и учебных заведений поддержали призыв партии и ежедневно организованно выходили на это строительство.
Это были для нас горькие дни полынь-поры. [78]
