Эшелоны с войсками и техникой все шли и шли в район, позже названный Курской дугой, на которой в июле — августе 1943 года развернулось великое сражение Красной Армии с немецко-фашистскими полчищами.
Прибыв на место, войска Центрального фронта занимали отведенные им участки, совершенствовали оборонительные сооружения, усиленно занимались боевой подготовкой. В газете «Правда» были опубликованы лозунги ЦК ВКП(б) к 25-й годовщине Красной Армии. Центральный Комитет партии призвал советских воинов продолжать повышение своего боевого мастерства, крепить дисциплину и порядок в войсках, усилить удары по врагу; тружеников тыла — своим доблестным трудом обеспечить выполнение поставленных задач перед Советскими Вооруженными Силами по освобождению нашей Родины от немецко-фашистских захватчиков. Все это легло в основу партийно-политической работы, проводившейся с личным составом управления связи и непосредственно подчиненными частями 66-го отдельного полка связи и 437-го отдельного радиодивизиона.
Тем временем ряд соединений, вошедших в состав нашего вновь созданного фронта, перешли в наступление в направлении Севск, Середина-Буда. Заняв несколько населенных пунктов, они, отбивая яростные контратаки противника, получившего подкрепления живой силой и техникой, были вынуждены несколько отойти и закрепиться в районе Севска.
Командный пункт штаба Центрального фронта разместился недалеко от железнодорожной станции Свобода, что километрах в тридцати севернее Курска. В бывшем монастырском саду был овраг. В нем саперы построили несколько блиндажей, в которых и разместились отделы штаба, аппаратные узла связи, радиобюро вместе с радиоэкспедицией. Проверяя, как устроились его подчиненные, Стоянов заметил:
— Добротно сделаны блиндажи, со знанием дела поработали братья саперы! [107]
Здесь и впрямь было хорошо: стены из толстых ошкуренных сосновых бревен, потолок в несколько накатов, покрытых земляной насыпью, небольшие окна в виде амбразур были обращены на юг, так что солнечного света было достаточно почти на целый день. Приятно пахло смолой, застывшей крупными янтарными каплями на стенах. Правда, прислоняться к ним было небезопасно для обмундирования... Приемный пункт радиоузла развернули в селе Пойменово, в шести километрах от КП. Его связь с нашей радиоэкспедицией осуществлялась с помощью телеграфных буквопечатающих аппаратов СТ-35. В этом же селе разместилась радиорота вместе с другими подразделениями 66-го отдельного полка связи, а в селе по соседству — 437-й отдельный радиодивизион, специалисты которого использовались для усиления радиороты.
Радиопередатчики обоих подразделений были рассредоточены по близлежащим населенным пунктам на удалении до десяти километров. Такое распределение сил и средств должно было, по нашим расчетам, обеспечить четкую и надежную радиосвязь между КП штаба фронта и подчиненными ему штабами.
Во время Сталинградской битвы поддержание радиосвязи в условиях помех в эфире и огромного количества поступающих радиограмм требовало от радистов большого напряжения всех моральных и физических сил, и за шесть часов дежурства они буквально начинали выдыхаться, но молодость брала свое. Достаточно было небольшого отдыха после смены, как начинались песни, шутки, розыгрыши друг друга...
Командира радиороты капитана Гутина очень беспокоило, как бы восемнадцати-девятнадцатилетние парни и девчата не начали влюбляться, тем более что они постоянно находились вместе не только на боевых дежурствах, но и во время дневальства по роте и работы на кухне, да и жили рядом. Поэтому капитан Гутин и, особенно, старшина роты Стадник старались никого не выпускать из своего поля зрения. Но молодость есть молодость, и сдержать кипение жизни было очень нелегко.
Когда КП штаба Центрального фронта расположился в Свободе, 66-й отдельный полк связи дислоцировался в небольшом селе Пойменово. Личный состав радиороты занял для жилья с десяток пустовавших хат. Девушки и парни жили раздельно по 6–8 человек в хате. Как ни следили Гутин и Стадник за тем, чтобы они после отбоя и смены одновременно [108] уходили отдыхать на свои места, но нет-нет да кто-нибудь вместо отдыха и прогуливался парой.
Как-то раз командир роты заметил, что после отбоя старший радист Туницкий и радистка Лебедева сидели в саду обнявшись и вели какой-то нежный разговор. Ротный, конечно, сделал парочке строгое внушение и приказал немедленно отправиться отдыхать по своим хатам.
Опасаясь, что такие дружеские беседы могут завести слишком далеко, на утреннем построении роты Гутин обратился к подчиненным с такими словами:
— Товарищи! Вы не должны ни на минуту забывать о том, что вы давно уже не хлопцы и девчата, а бойцы Красной Армии! Ваша святая обязанность и долг перед Родиной — обеспечить командование надежной радиосвязью, помогая тем самым нашим героям на передовой громить фашистов.
— Я буду каленым железом выжигать так называемую «дружбу», — закончил Гутин, — и не допущу, чтобы какие-либо романы и романчики снижали боеспособность подразделения.
Конечно, никакими строгостями нельзя было погасить взаимное влечение молодых людей, но постоянный и строгий надзор за ними и железная дисциплина в подразделении, ставшая уже внутренней потребностью каждого, делали свое дело. Ни одного радиста не пришлось направлять в другую часть, ни одну из девушек не пришлось демобилизовать.
Конечно, большая фронтовая дружба выдержала все испытания и переросла в настоящую большую любовь. После окончания войны и демобилизации многие из наших радистов и радисток навсегда связали свои судьбы.
Это старшина Туницкий и сержант Лебедева, капитан Рожанский и сержант Дынникова, старшина Кузлев и сержант Лейбович, сержант Гончаров и старшина Москаленко и дежурный по радиосвязи старший лейтенант Волков и сержант Николаева...
В Свободе на одном из построений генерал-майор Максименко по поручению и от имени Верховного Совета СССР вручил многим связистам ордена и медали. Среди награжденных оказался и я. Затем генерал зачитал приказ о присвоении вновь введенных званий для технического состава. Стоянову было присвоено звание инженер-подполковник, мне — инженер-майор. Всех «именинников» генерал-майор П. Я. Максименко тепло поздравил.
— На большую заботу партии и правительства о нас, [109] воинах связи, мы обязаны ответить дальнейшим совершенствованием своего мастерства, чтобы в предстоящих боях связь действовала безотказно по всем направлениям: штаб фронта — Москва, штаб фронта — штабы армий и отдельных соединений, — сказал в заключение генерал.
С большим интересом и удовлетворением прочитали радисты опубликованный 4 апреля в газетах Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об утверждении нагрудного знака «Отличный связист» в целях поощрения особо отличившихся связистов из числа рядового и младшего начальствующего состава Красной Армии, Военно-Морского Флота и войск Наркомата внутренних дел СССР». Право награждения этим знаком предоставлялось командирам полков, бригад, дивизий, начальникам связи дивизий и выше.
Учреждение такого знака приказом НКО № 157 от 6 апреля 1943 г. лишний раз свидетельствовало о большом внимании к связистам со стороны Верховного Главнокомандования Красной Армии и значении, которое оно придавало поддержанию надежной и безотказной связи в войсках, определяемому в основном квалификацией связистов.
Весь апрель Совинформбюро начинало свои передачи словами о том, что «на фронтах существенных изменений не произошло». Затишье было и у нас, на северном фасе Курского выступа. Шло скрытное накопление сил с обеих сторон. О размерах концентрации огромного количества войск мы, красноармейцы, сержанты и старшины, офицеры, в ту пору, естественно, знать ничего не могли. Об этом стало известно много времени спустя. И все же о том, что войска готовятся к отражению мощных танковых атак противника, можно было судить по прибытию во фронтовое подчинение нескольких специальных истребительно-противотанковых частей, с которыми нам нужно было поддерживать радиосвязь, по появлению во фронтовом резерве артиллерийского корпуса прорыва.
Апрельские и майские дни называли у нас предгрозовой тишиной. И все это время связисты, как и все воины Центрального фронта, не теряли даром ни одного часа. Прокладывались резервные кабельные и воздушные линии связи по обходным путям, производился профилактический ремонт аппаратуры, изучался передовой опыт товарищей по службе, анализировались причины недостатков и срывов в работе по обеспечению связью командования в период минувших боевых действий.
Чтобы не рассекречивать места дислокации наших войск, по всей линии фронта было введено радиомолчание. Только [110] радистам фронтового приемного пункта для проверки готовности к работе радиосредств разрешалось один раз в сутки передавать в эфир короткие сигналы, прием которых подтверждался радистами тех или иных соединений по проводным средствам связи.
Офицеры радиоотдела думали над разработкой радиоданных и такой схемой радиосвязи штаба фронта с подчиненными штабами, чтобы во время предстоящих боевых действий она была гибкой и надежной. Для более оперативного получения информации от штабов армий, находившихся на участках предполагаемых главных ударов противника, намечалась связь по прямому радионаправлению, при котором радист штаба фронта и радист штаба армии работали бы только друг с другом и на одной и той же волне.
Для обеспечения стыков между армиями были организованы две радиосети взаимодействия правого и левого крыла войск фронта, которые позволяли штабам соседних армий поддерживать радиосвязь друг с другом на одной общей волне.
Во избежание помех от радиостанций соседних фронтов и армий Главное управление связи Красной Армии выделило начальнику связи каждого фронта только определенное и ограниченное количество радиоволн, которые использовались для радиосвязи во фронтовых и армейских радиосетях. Однако выделенных радиоволн постоянно не хватало, и приходилось поэтому работать на одной волне в общей радиосети нескольким радиостанциям штабов армий поочередно, что, естественно, задерживало поступление информации в оперативное управление штаба фронта.
Нужно было распределять радиоволны так, чтобы радиостанции не мешали друг другу, надо было учитывать еще и условия их распространения в зависимости от расстояния, времени года и даже суток. Задача была не из легких.
Приходилось решать и другие проблемы. Однажды генерал Максименко вызвал начальника радиоотдела Стоянова и меня и, предложив сесть, озабоченно сказал:
— Нужен, товарищи, передвижной радиоприемный пункт, который необходим командующему фронтом для более оперативного руководства войсками в наступательных операциях.
Мы переглянулись со Стояновым: о передвижном радиоприемном пункте мечтали еще в период Сталинградской битвы. А генерал продолжал:
— Продумайте, как решить такую задачу, и свои предложения доложите подполковнику Реммеру. У меня в свою [111] очередь есть такое соображение: смонтировать всю необходимую радиоаппаратуру на автомашинах ЗИС-5.
Не один день думали мы над этой проблемой, прикидывали и так и сяк. К нам подключились другие офицеры радиоотдела. В конце концов сообща нашли нужное решение. Оно состояло в следующем.
Рамы автомашин необходимо удлинить на метр и на них установить утепленные деревянные будки. В двух таких будках оборудовать по восемь рабочих мест для дежурных радистов, принимающих из эфира радиограммы и с помощью ключа Морзе и подключенной к нему цепи управления передатчиком отстукивающих радиограммы.
В третьей автомашине намечалось установить телефонный коммутатор для связи старшего радиста с радиостанциями, двустороннюю громкоговорящую диспетчерскую связь для переговоров с дежурными радистами, а также контрольный радиоприемник типа УС-1 для прослушивания эфира в случае необходимости, то есть в третьей автомашине намечалось рабочее место старшего радиста смены приемного пункта.
Для ввода в действие на месте развертывания подвижного радиоприемного пункта предусматривалось автономное электропитание всего оборудования от аккумуляторов, устанавливаемых в утепленных отсеках под кузовами машин. Все три автомашины намечалось соединить между собой кабелями связи, имеющими контактные разъемы. К центральной машине, в которой находится старший радист, планировалось подключать двухпроводные линии связи от каждой радиостанции.
На этом же ЗИС-5 вначале мы были намерены смонтировать и телеграфный аппарат СТ-35 для связи с радиоэкспедицией. Позже пришли к выводу, что телеграфный буквопечатающий аппарат лучше всего установить на четвертой автомашине, там же разместить и зарядную энергобазу, резервные аккумуляторы, запчасти и различные кабели.
Подполковник Реммер одобрил наше предложение и вместе с нами пошел с докладом к генералу Максименко. Внимательно выслушав нас, начальник связи сказал:
— Все продумано хорошо, товарищи! Чтобы смонтировать такой авторадиопоезд, надо командировать кого-либо из толковых специалистов в Липецк, где находится ремонтный поезд связи.
Выбор пал на старшего техника лейтенанта Николая Николаевича Сагарду. [112]
Во время затишья на фронте в войсках связи широко развернулась партийно-политическая работа. Во всех подразделениях прошли партийные и комсомольские активы. Пропагандисты и агитаторы регулярно собирались и доводили до сознания каждого воина смысл и значение Первомайских призывов ЦК ВКП(б). Центральный Комитет нашей партии призывал фронтовиков закреплять и развивать успехи зимних боев, не отдавать врагу ни одной пяди отвоеванной земли, активно готовиться к решающим сражениям с немецко-фашистскими захватчиками.
Командиры и политработники подразделений полка связи проводили беседы на такие темы: «Знание боевой задачи — основа ее успешного выполнения», «Надежная связь обеспечивает успех в наступлении». Особое место во всей партийно-политической работе занимало разъяснение содержания первомайского приказа Верховного Главнокомандующего № 195, в котором он подвел итоги зимней кампании 1942/43 года и потребовал от всех бойцов продолжать без устали совершенствовать свое боевое мастерство, а от командиров — стать мастерами вождения войск, умело организовывать взаимодействие всех родов войск и управлять ими в бою.
Должен сказать, что встречается немало случаев, когда человек, не бывший на войне, наивно полагает, что дело воина — сражаться с врагом доступными ему средствами. Связистам, например, только поддерживать связь, а всем остальным они не занимались и не интересовались.
Это, несомненно, неправильное суждение. Наши радисты наравне со всеми связистами полка связи были участниками напряженной боевой и политической подготовки, несли караульную службу, дневалили в своих подразделениях. Радисты активно тренировались на общевойсковых двусторонних учениях на местности. В редкие свободные минуты с жадностью читали газеты, слушали радио, постоянно интересуясь событиями на всех фронтах борьбы с немецко-фашистскими захватчиками, положением в тылу, ковавшем оружие горячо воспринимая решения партии и правительства по всем вопросам внутренней и внешней политики.
Повторяю, что во время подготовки к решительным боям на Курской дуге командиры и политработники не упускали ни одной возможности для проведения широкой агитационно-массовой и пропагандистской работы среди личного состава.
В полку связи, в радиодивизионе и в управлении связи штаба Центрального фронта подавляющее большинство бойцов [113] и командиров были комсомольцами и коммунистами, поэтому с чувством особой заинтересованности изучали они постановление ЦК ВКП(б) от 24 мая 1943 года «О реорганизации структуры партийных и комсомольских организаций в Красной Армии и усилении роли фронтовых, армейских и дивизионных газет», которое было направлено на усиление связи Коммунистической партии с массами воинов, на дальнейшее улучшение партийной и комсомольской работы, на повышение роли первичных партийных и комсомольских организаций, а также армейской печати в воспитании личного состава.
Большая и многогранная партийно-политическая работа давала ощутимые результаты. В нашем полку связи и радиодивизионе увеличился приток заявлений с просьбой о приеме в партию и комсомол. Коммунистами и комсомольцами в первую очередь становились лучшие специалисты связи, кавалеры орденов и медалей, инициативные красноармейцы, сержанты и офицеры. Неуклонно повышался уровень профессиональной подготовки специалистов проводной и радиосвязи, росло число классных специалистов.
Наша фронтовая газета «Красная Армия» была хорошим подспорьем в работе по воспитанию воинов, изо дня в день популяризировала боевой опыт солдат, сержантов и офицеров, рассказывала о героических подвигах фронтовиков. Значительно активизировали свою работу и армейские газеты: «За нашу победу», «За Родину», «Доблесть» и другие.
О боевой жизни и учебе связистов рассказывали стенные газеты, выпускаемые в подразделениях полка. Стенгазета радиороты, пользовавшаяся большой популярностью, пропагандировала опыт таких прекрасных специалистов своего дела, как В. Т. Величкин, Б. Л. Золотаревский, Н. Н. Сильницкий, Т. П. Шамрай. Все они были награждены медалями «За боевые заслуги» и «За оборону Сталинграда». Радист М. С. Федоров был удостоен медали «За отвагу». В одном из номеров этой стенгазеты были помещены стихи радистки Кели Лейбович, посвященные боевому пути своего подразделения.
Чувство гордости за отечественную военную промышленность воспитывалось на новых образцах военной техники и радиоаппаратуры. В полк связи поступило радиооборудование, смонтированное в крытом утепленном кузове автомашины ГАЗ-3А.
— Вот полюбуйся, Александр Тихонович, на новую технику, — сказал мне инженер-подполковник Стоянов. [114]
«Что еще за новая техника у нас появилась?» — с недоумением подумал я. Сергей Николаевич смотрел на меня, хитровато сощурив левый глаз, затем повторил:
— Да, да, именно новая техника, но только она работает не в эфире и все же передает правдивое слово, наше большевистское, и прямо в уши солдат противника. Уверяю, что эта штука, — он постучал по деревянной будке автомашины, — придется очень не по нраву фашистам.
— Можно ознакомиться с аппаратурой? — спросил я Стоянова.
— Непременно.
Когда я во всем разобрался, то понял, что это новая модель МГУ (мощной громкоговорящей установки). С ее предшественницей я был уже знаком во время Сталинградской битвы, когда велась передача к немецким солдатам от нашего командования и зачитывалось обращение генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского к Паулюсу с призывом прекратить сопротивление. Новая установка позволяла отчетливо передавать в микрофон речь на расстояние до 500 метров, а в безветрие — до двух километров.
Спустя некоторое время Стоянов спросил меня:
— Ну как?
— Отличная аппаратура! Семьсот пятьдесят ватт мощность усилителя звуковой частоты!
— Да-а, с помощью такой аппаратуры можно вести активную работу по разложению войск противника.
Экипаж МГУ состоял из начальника станции лейтенанта Лычковского, старшего оператора сержанта Воронова, оператора красноармейца Сорокина и шофера красноармейца Ганжела. Все они хорошо освоились со своими обязанностями. С новой техникой познакомились и другие специалисты радиороты.
Вскоре Лычковский начал выезжать на передний край нашего фронта, где офицер разведотдела и переводчик вели передачи на немецком языке, разъясняя солдатам противника, кто подготовил и развязал войну против Советского Союза, в чьих интересах она ведется, кто понесет ответственность за миллионы жертв фашизма. Наряду с этими передачами были и выступления немецких военнопленных, призывающих своих соотечественников к благоразумию, к отысканию возможностей перехода на сторону Красной Армии, с тем чтобы спасти свою жизнь.
Месяца через два лейтенанта Лычковского откомандировали, и вместо него начальником радиостанции оставался сержант Воронов, овладевший техникой на отлично. [115]
Военная промышленность гитлеровской Германии и ее сателлитов в последнее время начала выпускать тяжелые танки Т-VI («тигр») и самоходные орудия «фердинанд», танкетки на гусеничном ходу, груженные толом и управляемые по электрокабелю. Однако вся эта боевая техника оказалась не так уж и страшна для советских воинов. Наши артиллерийские танковые снаряды поражали немецкие боевые машины. Многие из них доставались советским войскам в качестве трофеев.
Вот такая выставка трофейного оружия и техники была развернута и у нас неподалеку от узла связи. Ее посетили красноармейцы и офицеры радиоузла. Специалист рассказал о тактико-технических данных танков и орудий, о методах и способах борьбы с ними.
— Названия устрашающие, то «тигр», то «пантера», только советского бойца названиями не устрашишь, на вражью силу у нас найдется сверхсила, — сказал радист В. Т. Величкин, уходя с выставки трофеев.
Майские дни подходили к концу. На всем протяжении линии Центрального фронта по-прежнему было затишье. Весь июнь тоже был тихим, тревожно-спокойным, как перед большой грозой. В войсках связи по-прежнему велась напряженная работа по подготовке оборонительной операции.
* * *
Глубокой ночью с 4 на 5 июля нас разбудил уже почти забытый гром артиллерийской канонады. Стоянов, Космодамианский и я выскочили на улицу. Где-то на севере от Свободы, в районе Понырей и Ольховатки, виднелось огромное бордово-красное зарево, поверх которого поднимались темно-свинцовые клубы дымов, похожие на грозовые тучи.
— Это где-то на линии обороны 13-й и 70-й армий нашего фронта, — проговорил Сергей Николаевич Стоянов. — Значит, началось...
— Что началось? — спросил капитан Космодамианский.
— А я откуда знаю... Может, наступление, может, артиллерийская подготовка, — ответил инженер-подполковник и, немного помолчав, сказал: — Вот что, братцы, такими картинами любоваться некогда. Я немедленно иду к генералу Максименко, узнаю, что там и как, а вы — на свои рабочие места.
Позже выяснилось, что в эту ночь была проведена заранее спланированная советским командованием контрподготовка по изготовившимся к атаке пехотным и танковым соединениям врага на юге от Орла и на севере от Белгорода. [116] Конечно, сотрудники радиоотдела не знали всех подробностей боевой обстановки на переднем крае, но о ее все нарастающем накале мы судили по поступающим на радиоузел радиограммам.
Вскоре пришлось нам задействовать все радиоприемники, и дежурные радисты ни на минуту не покидали своих мест, работали буквально не поднимая головы, принимая радиограммы в штаб фронта, которые поступали непрерывным потоком с утра до поздней ночи, передавая их из штаба в сражающиеся войска.
Этот поток радиодонесений стал настолько велик, что пришлось использовать и все дублирующие радиоканалы, пересадив на основные направления наиболее опытных радистов. Работа кипела круглые сутки, и спать мне приходилось урывками, тут же, в аппаратной. Да не легче приходилось и офицерам радиоотдела: кто приклонит голову на столе, кто прикорнет на полу — в такой напряженной обстановке было не до удобств. Не отлучался из аппаратной и я. В десятом часу, когда солнце уже нырнуло за вздымленный горизонт, мне позвонил начальник связи фронта.
— Слушаю вас, товарищ генерал.
— Как у вас там, товарищ Холин, все в порядке с радиосвязью? Со всеми имеется связь? Так... Хорошо. Лично следите за прохождением радиограмм, вызовите на смену самых опытных радистов.
Затем Максименко приказал лично мне разыскать подполковника Реммера. Не найдя Реммера в служебных помещениях и на месте отдыха, направился в офицерский клуб, наскоро сколоченный саперами под общей крышей со столовой. Там шел концерт. Небольшой зал был переполнен, и мне с трудом удалось в него протиснуться. Войдя, осмотрелся.
На ярко освещенной сцене, отвечая на бурные приветствия собравшихся, в полупоклоне склонила голову популярная актриса Клавдия Ивановна Шульженко. Много раз мне приходилось слушать песни в ее исполнении по рацио, но увидел актрису впервые. Она пела любимую всеми песню «Синий платочек». В зале воцарилась абсолютная тишина.
Приятный голос, простые и задушевные слова зачаровывали слушателей. Но вот песня кончилась, и зал взорвался бурным шквалом аплодисментов. Хлопали, не жалея ладоней, кричали «бис!». Шульженко благодарно кланялась воинам, истосковавшимся по музыке, отвыкшим от ее пленительного волшебства. Затем она пела снова и снова.
Начал осторожно пробираться вперед, все время пытаясь [117] отыскать глазами Реммера. В задних рядах его не было, в средних тоже. Посмотрел на передние. И вдруг, к своему удивлению, на первом ряду увидел командующего фронтом с женой и взрослой дочерью.
Мне часто доводилось видеть генерала армии К. К. Рокоссовского, приходившего на узел связи.
А сейчас он сидел, как всегда, подтянутый и внимательно слушал. Очевидно, ему хотелось хоть на мгновение отключиться от непрерывной и напряженной работы по организации отпора врагу, пытающемуся прорваться к Курску, окружить советские войска, а затем и уничтожить.
Несмотря на разгоревшееся ожесточенное сражение, он не сомневался в его успешном исходе и даже нашел время прийти на концерт.
Разыскав подполковника Реммера на узле связи, я вернулся на радиоприемный пункт, где дежурные радисты продолжали принимать радиограммы от штабов армий и передавать их по назначению...
8 июля враг бросил в бой свежие силы на ольховатском направлении. Огромная масса пехоты, танков, артиллерии и авиации ломилась на юг, но повсюду встречала стойкое сопротивление соединений нашего фронта.
Из телеграфных донесений, поступивших на узел связи, стало известно, что к концу дня фашисты были выбиты с северной окраины Понырей и остановлены на этом рубеже и на ольховатском направлении.
Примеров массового героизма наших воинов на земле и в воздухе было великое множество. Фронтовая газета публиковала корреспонденции, статьи, очерки, интервью прямо с поля боя.
С волнением читали радисты сообщения о подвигах, совершенных связистами 13-й армии нашего фронта, принявшей на себя основной удар бронированного кулака гитлеровцев под Понырями и Ольховаткой.
Девятнадцатилетний телефонист роты связи 205-го полка 70-й гвардейской стрелковой дивизии 13-й армии гвардии рядовой В. П. Пономарев дежурил у телефонных аппаратов, связывающих полк с его подразделениями и с КП дивизии. Линии связи постоянно повреждались от ураганного огня противника. Отважному телефонисту в отдельные дни приходилось устранять до 30–40 повреждений под градом пуль и осколков от снарядов и мин. 10 июля линия связи была сильно повреждена, и восстановить ее не удавалось. Телефонисту Пономареву было приказано лично доставить срочное боевое донесение. [118]
Выполняя это задание, связист встретился с группой просочившихся в наш тыл фашистов. Не растерявшись, Пономарев вступил с ними в бой, очередью из автомата уничтожил 12 гитлеровцев и обратил остальных в бегство. Боевое донесение было доставлено в срок.
За отвагу и мужество, высокое воинское мастерство и героизм гвардии рядовому В. П. Пономареву было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
Узнали радисты и о подвиге ефрейтора взвода связи 360-го стрелкового полка 76-й стрелковой дивизии 13-й армии М. Я. Яхогоева. Поврежденная в бою линия связи проходила по территории, которую частично захватили гитлеровцы. Ефрейтор Яхогоев под ураганным огнем противника пополз устранять повреждение. На пути он столкнулся с пятью гитлеровцами. Несмотря на внезапность встречи, Яхогоев уничтожил их и восстановил линию связи.
За совершенный подвиг ефрейтору Яхогоеву также было присвоено звание Героя Советского Союза.
Читая последнее сообщение газет, Н. Н. Сильницкий сказал:
— Вот это настоящая боевая работа. Имена этих героев знает весь фронт, вся страна. Их подвиги войдут в историю. А мы за столиками в укрытии отбиваем морзянку...
Пришлось вступиться за честь радистов:
— Передавая боевые распоряжения штаба фронта, принимая из воинских штабов радиограммы, вы оказываете неоценимую помощь командованию в руководстве боевыми действиями целых армий, фронтов. Так что ваша работа, дорогие друзья, так же нужна, как и непосредственное участие в бою. Не случайно же многие из вас удостоены боевых наград, и я уверен, что командование и впредь будет высоко ценить ваш труд воинов эфира.
Присутствующий во время беседы начальник МГУ сержант А. С. Воронов очень удачно дополнил мою мысль:
— А знаете, товарищи, что сказал инженер-подполковник Стоянов о радиоаппаратуре МГУ?
— Что? — в один голос спросили несколько человек.
— А то, что громкоговорящая установка на колесах — это своего рода «катюша». Только бьет она не реактивными снарядами, а зажигательным словом, словом великой правды, нашей советской правды! Понятно? То-то. А вы тут хнычете: «За столиками, в укрытии...»
Радисты засмеялись, а «хныкавшие» виновато потупили головы. Ну и молодец же Воронов, сразу схватил самую суть дела! [119]
Прав был Воронов, говоря об эффективности работы своей установки. Впервые они выезжали в первых числах мая на правое крыло Центрального фронта в передовые части 48-й армии, в районе города Малоархангельск. Передача начиналась с наступлением темноты, сначала проигрывалась пластинка с популярной немецкой музыкой. Затем переводчик читал в микрофон текст из газеты или листовки и снова давалась музыка. Такая работа продолжалась почти до самого рассвета.
Не успевал переводчик произнести первые фразы дикторского текста, как немцы начинали беглый артобстрел одной или двумя батареями, стремясь поразить автомашину или дороги, по которым она могла двигаться.
Первые же ночные выезды подсказали необходимую тактику этих передач: еще днем экипаж выбирал место расположения автомашины, чтобы укрыть ее от мин и снарядов и чтобы звук распространялся по оврагам и лощинам, затрудняя возможность звукометристам противника засечь ее месторасположение. Наших радистов, конечно, интересовала эффективность их работы.
От приходящих на станцию МГУ офицеров политотдела они узнали, что многие из немцев охотно слушают передачи их станции.
Использовалась станция МГУ командованием и с целью имитации сосредоточения наших войск, чтобы ввести в заблуждение войсковую разведку противника. Для этого на МГУ имелась кинопередвижка и фильм, на звуковой дорожке которого был записан подход наших танков и выход их для атаки. Этот фильм они проигрывали в районе, указанном им представителем штаба армии, создавая у противника полное впечатление о сосредоточении там наших танков.
Позже в Белорусской операции и в наступлении по территории Польши через станцию МГУ передавали предложения о сдаче немцев, окруженных в лесах и отставших от своих. Для этого использовали кого-нибудь из уже сдавшихся в плен, чтобы остальные могли узнать его по голосу. Эти передачи давали неплохие результаты — солдаты и офицеры противника выходили и сдавались в плен.
Так с небольшими передышками для отдыха экипаж станции МГУ радиороты успешно выполнял свою нелегкую боевую задачу на переднем крае. И как ни бесновались фашисты, им так и не удалось нанести установке сколько-нибудь серьезные повреждения.
Вечером одного из июльских дней я возвратился от генерала Максименко. Радисты спросили о положении на переднем [120] крае. Я поделился с ними полученной информацией и добавил:
— А как обстоят боевые дела в воздухе, вы сегодня сами видели. Не так ли?
— Видели, товарищ инженер-майор.
Утром мощный рев авиационных моторов заставил нас выскочить из блиндажей. На месте оставались лишь дежурные радисты. Целая армада вражеских самолетов летела строем в несколько ярусов по высоте, буквально закрывая небосвод. Бомбардировщиков сопровождали истребители, и все они направлялись в сторону Курска.
Никогда за всю войну я не видел такого скопища фашистских стервятников.
Но вот появились эскадрильи стремительных «яков», «мигов». С ходу вступили они в бой с гитлеровскими асами. Над землей закружилась огненная карусель, сопровождаемая пушечно-пулеметной стрельбой. Атаки сверху, снизу, с флангов.
Дрогнул строй немецких бомбардировщиков на всех ярусах, дрогнул и рассыпался на беспорядочные группы. Часть наших «ястребков» дралась с «мессершмиттами» и «фокке-вульфами», охранявшими вражеские бомбовозы, другая часть беспрерывно атаковала самолеты, начиненные фугасными, зажигательными и осколочными бомбами.
Загорались и падали, оставляя за собой длинные шлейфы дыма, «юнкерсы», свечами вспыхивали «мессеры», нет-нет да и врезался наш горящий истребитель в скопище немецких бомбардировщиков; бывало и так, что вражеские самолеты сталкивались друг с другом, шарахаясь в панике в разные стороны; затяжными прыжками с парашютом уходили от смерти краснозвездные соколы, покидавшие свои расстрелянные машины...
Бой длился минут сорок. Наши истребители остановили вражеские самолеты, заставили их сбросить бомбовый груз куда попало, а затем повернуть вспять. Лишь немногим стервятникам удалось прорваться к Курску, где их встретил губительный огонь зенитной артиллерии.
Как мы узнали из сводки Совинформбюро, в этом массированном налете на Курск участвовало свыше 500 вражеских бомбардировщиков.
Побеседовав с радистами, я зашел в радиоэкспедицию, где на телеграфном аппарате СТ-35 работала Карцева, передавая поступившие материалы на радиоприемный пункт. Дело у нее спорилось, помогали старательность и высокая квалификация, приобретенная за долгие месяцы войны. [121]
Поздоровавшись, я поинтересовался, успевает ли она передавать радиограммы.
— Вот посмотрите, товарищ инженер-майор, — кивнула она на стопку скопившихся радиограмм. — И так все смены с утра до позднего вечера. А ведь нужно еще успеть обработать телеграммы с приемного пункта, которые напринимали радисты из эфира, да еще и наклеить их на телеграфный бланк. Чем активнее боевые действия, тем жарче становится и нам в радиоэкспедиции.
— Н-да, жарковато, — согласился я и стал просматривать радиограммы, чтобы подсказать ей, какие из них надо отправить в первую очередь. Но все они оказались «особо важной» категории. «Вот так головоломка», — подумал я.
Мои размышления прервал телефонный звонок.
— Алло! Алло! — услышал я знакомый голос в трубке и тут же представился: — Начальник радиоузла инженер-майор Холин слушает.
— Товарищ Холин, говорит Малинин, — послышалось с другого конца провода. — Скажите, имеется ли связь с Пуховым?
— С Пуховым? — переспросил я, припоминая, что совсем недавно видел, как по телетайпной ленте аппарата СТ-35 поступило сообщение от радиостанции штаба 13-й армии, которой командует генерал Н. П. Пухов.
— Так точно, товарищ генерал, — уверенно ответил я начальнику штаба фронта. — Радиосвязь со штабом 13-й имеется. Идет прием и передача ему радиограмм.
— Хорошо, — сказал генерал-лейтенант. — Прошу сообщить точное время, когда был передан Пухову боевой приказ. Он поступил к вам, видимо, с полчаса назад.
— Одну минутку, — сказал я и, открыв журнал радиоэкспедиции, где велась регистрация всех радиограмм, увидел, что за последние полчаса в адрес штаба генерала Пухова поступило семь особо важных радиограмм. — Товарищ генерал! В адрес этой армии за последние полчаса передано четыре особо важные радиограммы, осталось передать еще три.
— Какие там еще «особо важные»?! — удивился начальник штаба фронта. — Вы мне о боевом приказе доложите. И, если он еще не передан, разберитесь, кто виновен в его задержке.
— Есть, разобраться и доложить, — ответил я и так расстроился, что продолжал держать в руках трубку, в которой слышались короткие гудки, будто сигнал бедствия 503.
— Легко сказать — разберитесь, — подумал я вслух, положив [122] наконец трубку. — А как разобраться, если нам, связистам, этого не положено знать.
Для определения первоочередности поступающих на радиоприемный пункт радиограмм они делились на три категории: «простая», «срочная» и «особо важная». Согласно Наставлению по радиосвязи особо важную радиограмму следовало передавать в первую очередь, а если их несколько, то в порядке их поступления. Однако большинство из них к нам приносили только этой серии, потому что каждый из отделов штаба, посылая радиограмму, считал ее самой важной. Поди определи, какая из них идет от оперативников или это боевой приказ? Об этом могли знать только в штабе, туда я и решил обратиться.
Каждая радиограмма имела свой порядковый, или, как мы называли, подписной номер, по которому в отделе штаба можно было легко найти ее текст. Уточнив, под какими номерами были переданные в штаб 13-й армии радиограммы и какие остались еще лежать на рабочем месте дежурного радиста радиоприемного пункта, позвонил дежурному по отделу штаба и попросил его сообщить мне подписной номер боевого приказа. По нему я бы сразу определил, посылали мы в 13-ю армию такую радиограмму или нет.
— Вы шутите, товарищ Холин, — услыхал в ответ в телефонной трубке. — Разве вы стали бы сами разглашать военную тайну, а хотите, чтобы это сделал я?
Как ни объяснял, зачем мне это нужно и что подлинный текст боевого приказа никто из радистов все равно никогда узнать не сможет, дежурный офицер был неумолим. Я обиделся, хотя он конечно же был прав, у него имелась соответствующая инструкция, и ее надо было выполнять.
Пришлось обратиться к начальнику отдела полковнику Ежову, который сразу же решил этот вопрос. Оказалось, что боевой приказ еще не передан нам, но теперь, зная, под каким номером он пойдет, можно было проследить за его передачей по назначению.
По телефону доложил генерал-лейтенанту Малинину, что, как только радиограмма с текстом этого приказа поступит на радиоузел, будут приняты все меры для немедленной передачи ее адресату по радио.
Этот случай заставил по-иному взглянуть на установленный у нас в точном соответствии с Наставлением по радиосвязи порядок прохождения радиограмм через радиоприемный пункт. Я доложил свои соображения заместителю начальника связи фронта по радио подполковнику Реммеру, и он тут же договорился с начальником отдела штаба, чтобы [123] они в дальнейшем сообщали нашему дежурному по радио или мне подписной номер радиограммы с текстом боевого приказа или срочного оперативного указания.
Позже было разослано во все подчиненные штабы распоряжение начальникам связи от генерала Максименко о применении условных сигналов «Примите боевой приказ» и «Примите боевое донесение».
Это, конечно, не значило, что боевые приказы так часто менялись и поступали к нам, но это означало, что к радисту поступил какой-то оперативный документ, подлежащий первоочередной передаче или приему по радио. Получив такой сигнал, каждый радист радиоприемного пункта был обязан немедленно принять эту радиограмму и проследить за временем ее прохождения до адресата.
За каждые сутки дежурный по радиоэкспедиции должен был составлять рапортичку, в которой указывалось, сколько, в какое время и в какие воинские соединения передано и принято радиограмм по этим сигналам.
В результате проведенного мероприятия все оперативные документы штаба фронта стали поступать в штабы армии в кратчайшее время вместо задержек, которые были бы неизбежно, если бы эти радиограммы передавались адресату в последовательности их поступления в радиоэкспедицию.
Теперь уже не припомню — то ли в этот вечер, то ли в следующий мы услышали надрывный гул немецкого самолета. Подвесив на парашюте светящиеся авиабомбы, фашистский летчик сделал несколько кругов, как коршун, высматривающий добычу, сбросил на жилые дома две авиабомбы и улетел.
Вскоре мы узнали, что обе бомбы упали недалеко от входа в монастырский сад, в котором размещался командный пункт штаба фронта, причем одна из них угодила прямо в дом, где жил командующий фронтом генерал армии К. К. Рокоссовский. Часовой, стоявший у дома, был убит. Младший адъютант командующего и второй часовой получили ранения, хотя и успели укрыться в щели, вырытой неподалеку.
Вздох облегчения вырвался у всех, когда стало известно, что Константин Константинович, обычно находившийся в это время у себя дома, на этот раз ушел в столовую Военного совета. За ужином вместе с начальником штаба фронта генерал-лейтенантом М. С. Малининым и членом Военного совета генерал-майором К. Ф. Телегиным и другими генералами и старшими офицерами он просматривал документы, когда послышался свист сброшенной бомбы. К счастью, никто [124] из находившихся в этот момент в столовой не пострадал, их лишь обсыпало битым стеклом и штукатуркой.
Во время этой злосчастной бомбежки командующий бронетанковыми и механизированными войсками фронта генерал Г. Н. Орел после напряженного дня отдыхал в своем домике, стоявшем недалеко от жилья командующего фронтом. Увидев фашистскую иллюминацию, он поспешил укрыться в щели, вырытой рядом. Но, посидев там буквально несколько секунд, тут же вернулся обратно в дом. И в это время совсем близко раздался взрыв. Генерал вышел на улицу и увидел, что бомба попала прямо в щель, в которой он только что находился. На ее месте чернела огромная воронка.
— Значит, еще повоюем, — засмеялся Орел, когда мы подбежали к нему.
— Вот гады, небось пронюхали про наш КП, — сказал один из офицеров, — теперь прощупывают.
— Не думаю, — заметил генерал, — скорее всего, это просто случайность.
И действительно, если бы фашисты имели разведданные, где расположился командный пункт штаба Центрального фронта, они наверняка организовали бы несколько массированных налетов на этот район. Однако этот случай послужил хорошим уроком, и по приказу командующего фронтом все отделы штаба были размещены в блиндажах, дополнительно срочно вырытых в монастырском саду.
К 10 июля наступление гитлеровцев в полосе Центрального фронта окончательно было остановлено. За неделю боев врагу удалось вклиниться в нашу оборону всего на 10–12 километров. Войска фронта успешно выполнили поставленную перед ними оборонительную задачу. Выполнили свою задачу и связисты фронта. Что касается радиосвязи, то в ходе оборонительной операции она широко использовалась, как уже известно читателю, для обеспечения взаимодействия между общевойсковыми соединениями, танковыми войсками и авиацией; в радиосетях командования радиосвязь применялась только при нарушении проводной связи.
Еще не осели едкие дымы и пороховая гарь над Понырями и Ольховаткой, еще не остыла земля, по которой только что прошли тысячи танков, орудий, автомашин, десятки и сотни тысяч натруженных солдатских ног, а войска правого крыла Центрального фронта 15 июля перешли в контрнаступление, изгоняя противника с Орловщины. из ее городов и сел. Наши соединения освободили Кромы, Севск, Глухов, на очереди был Конотоп и другие города Украины. [125]
В один из дней контрнаступления к штабу нашего фронта подъехали четыре автомашины ЗИС-5 с утепленными деревянными будками. «Сагарда!» — мелькнуло в голове, и в ту же минуту из кабины первой машины вышел наш давний знакомый, веселый, улыбающийся.
— Здравия желаю, товарищ инженер-майор! — поздоровался он. — Все доставлено в полном комплекте. Сделано так, как было задумано.
Это был тот самый подвижной радиоприемный пункт, схему которого мы разрабатывали по приказанию генерала Максименко.
— Здравствуйте, здравствуйте, Николай Николаевич, — пожал я ему руку. — Рад видеть вас в добром здравии. Как Липецк?
— Трудятся люди, — ответил Сагарда. — Готовы выполнить любую работу, которую им поручат. Все живут одним желанием — как можно скорее разгромить врага, и делают все, чтобы помочь фронту.
В этот же день по приказу подполковника Реммера я с новым подвижным радиоприемным пунктом и с тремя радиостанциями выехал на вновь организуемый командный пункт штаба фронта, который должен был разместиться в лесу у села Михайловка. Несмотря на то что машины крепко потрепало по разбитым, ухабистым дорогам, вся радиоаппаратура хорошо перенесла эту тряску и была готова к немедленной работе.
Как только на этот новый КП прибыли офицеры штаба и сам командующий, мы тут же приняли на себя все фронтовые радиосвязи, дав по радио условный сигнал на старое место. Этот сигнал означал: «Всем радиостанциям сворачиваться и переезжать к нам». Там радиостанции немедленно отключились, и мы тотчас же почувствовали, как заметно возросла нагрузка, справляться с которой радистам помогало их возросшее мастерство. К тому времени экзамены на первый класс сдали бывшие московские радиолюбители-коротковолновики Либин, Карпов и Сильницкий, а также прибывшие с курсов радистки Шамрай и Москвичева. Всем им было присвоено звание старшина.
Целые сутки радисты провели на своих рабочих местах, пока не прибыли остальные радиостанции и радисты радиоприемного пункта, а с ними специальная аппаратура, позволяющая использовать буквопечатающий аппарат Бодо для работы по радио. Ее сразу задействовали на связь со Ставкой. [126]
Для повышения мобильности радиоузла связи при переезде и развертывании его на новом месте вскоре был смонтирован на автомашинах еще один комплект радиоприемного пункта и буквопечатающей аппаратуры радио-Бодо, что позволило в дальнейшем производить эту операцию без всякой задержки, перекатом, то есть поочередно, ни на минуту не прекращая ни с кем радиосвязи. Эта операция была у нас уже настолько отработана, что перемещение радиоузла связи на новое место не замечали даже наши корреспонденты. Благодаря хорошей оснащенности аппаратурой связь с ними стала более четкой и надежной.
В скором времени к нам начала поступать американская аппаратура. Это были в основном радиостанции типа СЦР-299 и СЦР-399. По мощности они несколько уступали нашим РАФ (радиостанция аэродромная фургонная), но были более мобильны, так как смонтированы в металлических будках автомашин «шевроле» и «студебеккер», которые отличались повышенной проходимостью по бездорожью за счет передних ведущих колес. Первое время мы были довольны этими радиоустановками, но вскоре разочаровались, и этот «второй фронт», как иронически называли наши люди эти радиостанции, перестал радовать.
Из-за плохой теплоизоляции в будках летом была нестерпимая жара, особенно вечером, когда приходилось зашторивать дверь в целях маскировки, а поздней осенью и зимой — невозможный холод. Трудно было понять, на какие климатические условия были рассчитаны эти радиостанция.
Пришлось немало повозиться, чтобы исправить просчеты американских конструкторов. Борта будок обили войлоком и фанерой, пол застелили досками, но микроклимат в них почти не изменился, и зимой ноги по-прежнему сильно мерзли, несмотря на постоянно включенные электрокалориферы. Пришлось принять более радикальные меры, то есть заменить металлические будки деревянными, с утепленными бортами и полом, а вместо электрокалориферов установить небольшие железные печки-»буржуйки».
В соответствии с указаниями Главного управления связи была смонтирована радиостанция в небольшой мобильной автоматине «виллис», чтобы использовать ее как личную радиостанцию командующего для сопровождения его при выездах в войска фронта. Возглавил ее опытный радист А. М. Смирнов, которому было присвоено звание младший лейтенант. Он имел при себе все радиоданные и постоянно присвоенный радиопозывной командующего, а его знали не только наши, но и все армейские радисты. [127]
Начальник штаба фронта генерал-лейтенант М. С. Малинин, оставаясь на КП фронта, постоянно требовал от связистов регулярной информации о перемещениях генерала армии Рокоссовского.
Поэтому нами были разработаны условные радиосигналы, с помощью которых начальник рации командующего сообщал о своем новом местонахождении. Получив такой сигнал от дежурного радиста, я или дежурный по радиосвязи докладывал об этом генералу Малинину или дежурному офицеру оперативного управления.
Один за другим войска нашего фронта освободили Путивль, Конотоп, крупный железнодорожный узел Бахмач. Разумеется, это было не триумфальное шествие, ибо противник ожесточенно сопротивлялся.
Продолжая наступать, войска Центрального фронта освобождали города и населенные пункты, в которых мне приходилось не раз бывать в первые месяцы войны, и в душе ликовала радость: «Гроза повернула на запад, огонь пожирает тех, кто зажег его в июне сорок первого!»
Освобожден Нежин — важный опорный пункт обороны врага на пути к Киеву. Началась борьба советских войск за освобождение столицы Украины. Однако во второй половине сентября Ставка поставила перед нашим фронтом новую задачу — наступать на черниговском направлении.
30 сентября КП Центрального фронта снова переехал на новое место под село Сосница Черниговской области, где был развернут радиоузел. По приезде в Сосницу командования радиоузел взял на себя все радиосвязи от старого положения КП фронта, снова не допустив при этом перерыва в связи, настолько уже была отработана у нас эта операция.
К этому времени значительно возросла оснащенность нашего радиоузла, а отсюда и объем работы. Благодаря усилиям личного состава вся техника его была подготовлена к быстрым перемещениям штаба фронта.
В эти дни начали применяться новые антенны у передатчиков, не требующие большой площади для размещения и длительного времени для их подвеса. Были подготовлены радиостанции для работы на ходу, во время их перемещения. Все делалось нами для стремительного продвижения вперед. [128]
