Москаленко К.С. На Юго-Западном направлении. Воспоминания командарма. Книга I. — М.: Наука, 1969.

Весь день 2 сентября штабы завершали подготовку наступления. Отсрочка позволила закончить сосредоточение главных сил армии, предоставить войскам краткий отдых перед атакой. Радовало прибытие 7-го танкового корпуса под командованием генерал-майора танковых войск П. А. Ротмистрова. После изнурительного марша корпус к исходу 2 сентября сосредоточился в балке Родниковская. Это и был его исходный район для наступления. Отсюда танкистам генерала Ротмистрова предстояло уже на следующее утро пойти в атаку.

К сожалению, и в этот день не были получены артиллерийские средства усиления. В результате в армии не было, например, ни одного зенитного орудия. Легко представить, что это означало, если вспомнить о господстве противника в воздухе и широком применении им авиации как для поддержки своих наступающих войск, так и для отражения наших контрударов.

Многократное численное превосходство вражеской авиации дало себя знать уже в дни подготовки к наступлению. Так как необходимо было спешить и был дорог каждый час, то и сосредоточение войск в исходные районы для наступления частично проводилось в светлое время суток. В условиях совершенно открытой местности для фашистских летчиков не составило большого труда обнаружить выдвижение войск 1-й гвардейской армии.

Так немецко-фашистское командование узнало состав сил 1-й гвардейской армии и легко разгадало наши намерения, в том числе направление подготовляемого главного удара. Противник изготовился к отражению наступления, что само собой исключало внезапность наших действий, и в то же время многократными ударами с воздуха стремился помешать организованному и быстрому сосредоточению войск армии. [321]

Силу подготовляемого нами удара, несомненно, ослабляли и те изменения, которые незадолго до наступления произошли в полосе соседней 4-й танковой армии. Ее левофланговые дивизии, которые должны были наступать одновременно с нами для обеспечения безопасности правого фланга 1-й гвардейской армии, предприняли активные действия 2 сентября. Будучи контратакованы противником и понеся значительные потери, они отступили.

В результате стык с 4-й танковой армией оказался необеспеченным. Следовательно, и переходить в наступление там мы не могли. Пришлось поставить двум правофланговым дивизиям задачи не на активные действия, как предусматривалось боевым приказом фронта, а на оборону участка фронта от стыка с 4-й танковой армией до железнодорожной линии. Дивизии должны были с места отразить возможное наступление противника в северном направлении. Это решение было утверждено заместителем Верховного Главнокомандующего генералом армии Г. К. Жуковым.

Так волею обстоятельств ударная группировка армии уменьшилась на две дивизии. Кроме того, одной дивизии и танковой бригаде было приказано прочно оборонять рубеж на левом фланге, с тем чтобы не допустить активных действий врага вдоль Волги на Камышин.

3 сентября в 7 час. 30 мин. 1-я гвардейская армия перешла в наступление на фронте Кузьмичи — высота 139,7 с задачей прорвать оборону противостоящих войск, уничтожить их и соединиться с частями 62-й армии.

Наступлению предшествовала получасовая артиллерийская подготовка. Она была слабой и не дала необходимого эффекта. поэтому сразу же завязались упорные кровопролитные бои. Преодолевая ожесточенное сопротивление, наши части сбили боевое охранение врага, затем уничтожили его передовые части и группы автоматчиков, окопавшихся под танками, подбитыми в предыдущих боях. Только после этого войска 1-й гвардейской армии смогли начать продвижение к главной полосе вражеской обороны.

Противостоявший враг создал мощную огневую систему и действовал с большим упорством. Так как немецко-фашистскому командованию в силу вышеизложенных причин стали известны силы атакующих и места нанесения ударов, то на соответствующих направлениях оно заблаговременно создало опорные пункты. Туда же были нацелены действия всей вражеской авиации, подтянуты резервы пехоты, танков, артиллерии, минометов.

Перед началом атаки войск 1-й гвардейской армии противник провел по всему фронту артиллерийскую и минометную контрподготовку, он с переходом наших частей в наступление бросил [322] против них авиацию. Она действовала группами по 20—30 самолетов непосредственно против наступавших подразделений пехоты и танков, а также огневых позиций артиллерии. К атакованным участкам начали выдвигаться вражеские танки и мотопехота.

Обстановка, таким образом, далеко не благоприятствовала атакующим. В первые же часы боя на действиях наступавших войск сказалось огромное превосходство противника в силах и средствах.

В результате к исходу 3 сентября 24-я стрелковая дивизия полковника Ф. А. Прохорова и сводная бригада 16-го танкового корпуса (командир корпуса генерал-майор танковых войск М. И. Павелкин) смогли достичь лишь северо-западной и северо-восточной окраин Кузьмичей. Ни овладеть полностью этим селом, превращенным противником в крупный опорный пункт, ни продвинуться дальше на юг им не удалось.

Примерно такими же были в тот день итоги боевых действий 116-й стрелковой дивизии полковника И. М. Макарова и 7-го танкового корпуса генерал-майора танковых войск П. Л. Ротмистрова. Совместно наступая в направлении высоты 139,7, на гребне которой враг также оборудовал мощный опорный пункт, они продвинулись только на ее северные и северо-восточные скаты.

Все же к концу дня первые результаты наступления [323] выглядели обнадеживающе. Преодолевая ожесточенное сопротивление и медленно продвигаясь в южном направлении, соединения 1-й гвардейской армии постепенно сужали коридор, занятый войсками противника и отделявший нас от частей 62-й армии. До начала наступления ширина этого коридора составляла не менее 8 км, а к исходу 3 сентября, например, между Кузьмичами и высотой 143,6, удерживаемой частями 62-й армии, — 5,5 км, и еще меньше между высотами 139,7 и 145,1 (последняя также была занята войсками 62-й армии) — около 3 км.

Казалось, еще одно усилие, и мы соединимся с С2-й армией, отсечем вражескую группировку, прорвавшуюся к Волге севернее Сталинграда. Однако все попытки добиться этого были безрезультатны.

Здесь уместно отметить, что немецко-фашистское командование придавало очень большое, можно сказать — огромное значение факту выхода своих войск к Волге. Он широко использовался фашистской пропагандой. Более того, как ни мал был захваченный гитлеровцами клочок волжского берега, они тешили себя мыслью, что, овладев им, будто бы приблизились к осуществлению главной стратегической цели своей летней кампании 1942 г.

Известно, что и позднее, когда под Сталинградом угроза гибели нависла над 6-й немецкой армией, Гитлер в своей ставке истерически кричал: «Я но оставлю Волгу, я не уйду с Волги»{126}. Даже [324] в тот период командование 6-й немецкой армии по приказу Гитлера пыталось «удержать оборону вдоль Волги»{127}. Вполне попятно, что оно с еще большим рвением делало это и начале сентября. Ведь тогда фашистские войска продолжали наступать на Сталинград и имели огромное превосходство в силах и средствах.

Именно невыгодным соотношением сил, особенно господством противника в воздухе, можно объяснить результаты наступления 1-й гвардейской армии 3 сентября. Мы нанесли противнику чувствительный удар и продвинулись на несколько километров, но соединиться с 62-й армией не смогли.

Враг был еще очень силен. Он оказался в состоянии надежно прикрыться от удара из района севернее Сталинграда и одновременно крупными силами вновь перейти в наступление против 62-й и 64-й армий, непосредственно оборонявших город. Только против первой из них он сосредоточил восемь дивизий с 400 танками. При поддержке крупных сил авиации эта группировка наступала в полосе Культстан, Елхи в двух направлениях — на Городище, Александровку и на Воропоново, Купоросное. Южнее возобновила активные действия против 64-й армии 4-я танковая армия противника.

Новый яростный натиск танковых и моторизованных войск врага, поддерживаемых массированными ударами авиации, привел к ухудшению положения 62-й и 64-й армий. Развитие событий вновь и вновь настойчиво требовало нанесения новых ударов из района севернее Сталинграда, с тем чтобы по крайней мере отвлечь от города часть сил противника. Для этого, однако, нужны были более значительные силы, чем те, которыми располагала 1-я гвардейская армия. Несомненно, именно такой оценкой обстановки под Сталинградом руководствовался Верховный Главнокомандующий, когда потребовал ускорить ввод в сражение 24-й и 66-й армий.

Дело в том, что еще в ночь на 3 сентября генерал армии Г. К. Жуков в донесении, посланном с командного пункта 1-й гвардейской армии, сообщил Верховному Главнокомандующему следующее: «... Наступление 24 и 66-й армий назначаю на 5—6 сентября, сейчас идет детальная отработка всем командным составом, вовсю заняты материальным обеспечением операции. Начинаем наносить удар с севера на юг во фланг и тыл противника четырьмя армиями с тем, чтобы смять фланги противника перед сталинградским обводом и выйти на рубеж р. р. Россошка, Червленая. Дальнейшие действия в зависимости от обстановки...»{128} [325]

В тот момент в Ставке, по-видимому, не вызвали возражений сроки ввода в сражение 24-й и 66-й армий, названные Г. К. Жуковым. Но в течение дня 3 сентября обстановка в полосе 62-й и 64-й армий вновь обострилась, и поздним вечером на имя генерала армии Г. К. Жукова была получена следующая телеграмма из Москвы:

1-я гвардейская армия уже вела наступление; речь, следовательно, шла о том, чтобы ускорить нанесение удара силами 24-й и 66-й армий. К сожалению, это оказалось невозможно. Получив подтверждение того, что войска названных двух армий могли сосредоточиться в исходных районах для наступления не раньше 5 сентября, Верховный Главнокомандующий в разговоре по телефону с Г. К. Жуковым в ночь на 4 сентября приказал: «Если противник начнет общее наступление на город, немедля атакуйте его, не дожидаясь окончательной готовности войск»{130}.

Так как переговоры по данному вопросу со Ставкой велись ее представителями в основном с командного пункта 4-й гвардейской армии, то их содержание в общих чертах было мне известно. И я понимал, что в сложившихся условиях 1-й гвардейской армии неизбежно придется и завтра, 4 сентября, атаковать в одиночку ослабленными в предшествующих боях войсками.

Выполняя приказ Ставки и командования фронта, войска 1-й гвардейской армии в течение ночи на 4 сентября готовились продолжать наступление. Им были поставлены те же задачи, что и накануне. Кроме того, было решено ввести в бой на левом фланге, в районе русла Сухой Мечетки, находившиеся во втором эшелоне 38-ю гвардейскую стрелковую дивизию полковника А. А. Онуфриева совместно со сводной бригадой 4-го танкового корпуса (командир корпуса генерал-лейтенант танковых войск В. А. Мишулин) и в центре — 84-ю стрелковую дивизию генерал-майора П. И. Фоменко. Начало наступления — 6 час. 30 мин., перед наступлением получасовой артналет на вражеские позиции. [326]

Но ровно в 6 часов одновременно с артиллерийской подготовкой армии заговорила артиллерия противника. Полтора часа, до 7 час. 30 мин., продолжалась его артиллерийская контрподготовка, имевшая целью расстроить боевые порядки советских войск и помешать их переходу в наступление. Одновременно вражеская авиация произвела массированный налет, в котором участвовало около 300 самолетов.

Нечего и говорить, дивизии первого эшелона понесли за эти полтора часа немалые потери. Но врагу удалось лишь ненадолго задержать начало наступления.

В 8 час. 30 мин. войска 1-й гвардейской армии пошли в атаку. Их встретила сплошная завеса огня, созданная вражеской артиллерией с земли и авиацией, действовавшей группами по 100 самолетов, с воздуха.

Некоторое представление о характере боев, происходивших в тот день в полосе наступления 1-й гвардейской армии, дает запись переговоров по прямому проводу, состоявшихся 4 сентября 1942 г. в 14 час. 50 мин. между начальником штаба Юго-Восточного фронта генерал-майором Г. Ф. Захаровым и работником Генерального штаба полковником И. И. Бойко. Она гласит:

К сожалению, принятые меры все же не обеспечивали надежного прикрытия с воздуха. Это объяснялось тем, что в пашем распоряжении было мало самолетов/ и авиация неприятеля обладала многократным численным превосходством. Гак обстояло дело и в отношении артиллерии. Противник выдвинул сильный противотанковый заслон. В то же время он непрерывно подбрасывал большие группы танков с мотопехотой и неоднократно переходил в контратаки. Такой характер боев в полосе наступления 1-й гвардейской армии отметили и наблюдатели одной из частей 62-й армии, находившиеся на высотах 145,1 и 143,6. [327]

«По данным наблюдателей из этого района,— сообщил в тот день генерал Г. Ф. Захаров во время переговоров по прямому проводу с Генеральным штабом,— противник весь день штурмует район высоты 139,7, Кузьмичи и севернее. По-видимому, по нашим частям, которые наступают с севера. Я приказал Шумилову выслать роту танков с автоматчиками на север, любой ценой пробиться к своим частям, связаться с ними и провести их на юг»{132}.

Ожесточенные бои на этом участке продолжались весь день 4 сентября. Противнику, пытавшемуся контратаками отбросить войска 1-й гвардейской армии на север, не удалось этого добиться. Но и мы не смогли продвинуться на юг, так как вражеское командование противопоставило нашим войскам крупные силы, которые оно начало перебрасывать из-под Сталинграда.

Последнее обстоятельство и являлось важнейшим результатом наступательных действий 1-й гвардейской армии в течение 3 и 4 сентября. Враг почувствовал реальную угрозу с севера и был вынужден направлять сюда одну за другой пехотные, танковые и артиллерийские части, ранее предназначавшиеся для наступления против 62-й и 64-й армий. Так началось осуществление указания Ставки Верховного Главнокомандования об отвлечении от города части сил противника.

Уже одно это делает полностью оправданным ввод 1-й гвардейской армии в сражение к северу от Сталинграда до подхода 24-й и 66-й армий. И можно с очень большой долей вероятности предположить, что при ином решении Ставки или в случаи отсутствия возможности нанести удар с севера в течение 3—4 сентября противник мог уже тогда овладеть Сталинградом. Конечно, это в еще большей степени относится ко всему периоду наступательных действий советских войск из района севернее Сталинграда. Но, несомненно, в указанные два дня было положено начало тому отвлечению вражеских сил от города, которое, как мы увидим далее, основательно спутало карты командования 6-й немецкой армии.

4 сентября наконец начали подходить войска 24-й и 66-й армий. Первая из них сосредоточивалась справа от 1-й гвардейской армии, вторая — слева.

В тот день на командном пункте армии побывал командующий 66-й армией генерал-лейтенант Р. Я. Малиновский. Встреча была совсем не похожа на предыдущую, состоявшуюся в ночь под Новый, 1942 год. Тогда, под Харьковом, за праздничным [328] столом мы поднимали тосты за полный разгром врага в наступающем году. Многое произошло с тех пор, и было понятно: противник сильнее и опаснее, чем представлялось раньше, для его разгрома потребуется еще много сил и жертв.

Родион Яковлевич прибыл, чтобы ознакомиться с обстановкой на фронте, в частности на том участке, который передавался 66-й армии. В свою очередь он информировал меня о сосредоточении ее войск, выразив сожаление но поводу того, что оно проходило недостаточно быстро.

— Опаздываем,— озабоченно говорил мне Р. Я. Малиновский.— Завтра в наступление, а дивизии растянулись на марше. Жаль, не сможет 66-я армия завтрашний совместный с вами удар нанести всеми своими силами. Придется вводить их в бой но частям, по мере сосредоточения.

Вскоре выяснилось, что так обстояло дело и в 24 и армии. Причем там опоздание оказалось еще большим, и поэтому некоторые стрелковые дивизии этой армии на следующий день вступали в бой сразу же после продолжительного марша.

Короче говоря, в назначенный срок —5 сентября в 6 час. 30 мин.—1-я гвардейская армия перешла в наступление вновь в одиночку. Перед этим, в течение ночи, мы подтянули огневые средства и провели несколько частных атак с целью улучшить позиции, но успеха не имели. Тогда же разведкой было установлено, что противник продолжал усиливать оборону, перебрасывая резервы. На удары он отвечал мощным огнем и сильными контратаками, вынуждая отходить на исходные позиции. Еще более упорное сопротивление встретили мы, перейдя в наступление утром. Теперь на атакующих обрушилась еще и авиация противника.

Слева от 1-й гвардейской армии в 9 часов начали наступать соединения 66-й, а справа в 15 часов — войска 4-й танковой и 24-й армий...

И в этот и в последующие дни противник оказывал исключительно упорное сопротивление. Оно явно возросло по сравнению с предыдущими двумя днями, когда удар наносила одна лишь 1-я гвардейская армия. Это было результатом продолжавшейся переброски вражеских сил с целью уплотнения войск, противостоящих нашему наступлению.

Воины 1-й гвардейской армии, в том числе приданных частей и соединений, проявляя чудеса беззаветной храбрости и самопожертвования во имя разгрома врага, буквально прогрызали вражескую оборону. «За семь дней ожесточенных боев (все происходило неподалеку от совхоза Котлубань), — вспоминает главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров, командовавший тогда 7-м танковым корпусом, который входил в состав 1-й гвардейской армии, — части корпуса продвинулись всего на четыре [329] километра. Эти немногие километры и для нас и для врага были поистине полем смерти.

В боях весь личный состав корпуса сражался самоотверженно, не щадя себя. Например, командир 1-й мотострелковой роты 62-й танковой бригады капитан Бондаренко первым с группой бойцов ворвался на передний край вражеской обороны. В короткой рукопашной схватке они истребили расчет противотанкового орудия, затем захваченное орудие повернули в сторону противника и открыли огонь по контратакующим немцам. В течение часа рота вела неравный бой. В этом сражении капитан Бондаренко погиб»{133}.

Мы продвигались вперед медленно, неся большие потери от огня артиллерии, минометов врага и главным образом от налетов его авиации, по-прежнему господствовавшей в воздухе. Но и удары Красной Армии причинили противнику серьезный урон. Так, в 7-м танковом корпусе за дни боев с 3 по 10 сентября насчитывалось около 400 убитых и раненых. Фашисты же в полосе наступления этого корпуса оставили на поле боя почти тысячу одних лишь убитых солдат и офицеров. Корпус уничтожил 50 вражеских танков, 69 артиллерийских орудий и минометов, свыше 100 автомашин и т. д.{134}

Так геройски, самоотверженно сражались воины и остальных соединений 1-й гвардейской, а также других армий левого крыла Сталинградского фронта.

Каков же был общий итог этого наступления? Прежде чем ответить, нужно хотя бы вкратце коснуться стоявших перед войсками фронта задач. Это тем более необходимо, что в различных послевоенных советских публикациях данный вопрос освещается по-разному.

В некоторых из них он изложен в соответствии с решением командующего фронтом. Согласно этому решению ставились следующие задачи армиям: 4-й танковой — наступать левым флангом в направлении Вертячего, отбросить противника за Дон и выйти на рубеж оз. Песчаное—Мариновка; 24-й—нанести удар в направлении Карповка и, разгромив противостоящего врага, достичь рубежа Мариновка — Новый путь; 1-й гвардейской во взаимодействии с 24-й — наступать на разъезд Басаргине, в дальнейшем выйти на рубеж Новый путь — Верхне-Царипынский; 66-й — ударом в направлении Орловки отсечь прорвавшуюся к Волге группировку противника и уничтожить ее.

Взглянув на карту, можно увидеть, что в целом выполнение этих задач привело бы к выходу 4-й танковой, 24-й и 1-й гвардейской армий на линию оз. Песчаное — Мариновка — Новый путь — Верхне-Царицынский. А так как это было возможно лишь при [330] условии разгрома главных сил наступавшей на Сталинград вражеской ударной группировки, то невольно возникает вопрос: была ли такая задача реальна при сложившемся тогда соотношении сил на этом участке фронта? Полагаю, что не может быть двух мнений. Противнику принадлежало огромное превосходство в силах и средствах, в особенности в артиллерии, танках и авиации{135}. В таких условиях измотанным в предыдущих боях и понесшим большие потери 4-й танковой и 1-й гвардейской армиям, а также не успевшей полностью сосредоточиться 24-й армии эта задача была не по плечу.

И все же приказом фронта армиям левого крыла ставилась именно такая задача. Приказ разрабатывался за несколько дней до назначенного срока наступления четырех армий из района севернее Сталинграда и носил на себе отпечаток явной переоценки их сил и возможностей. Такой грех издавна водился за штабом Сталинградского, ранее Юго-Западного, фронта. Сказался он и при постановке армиям левого крыла фронта задач на наступление.

В нескольких словах о работе штаба фронта в описываемый период можно сказать, что он руководил боевой деятельностью войск без учета реальной, быстро менявшейся обстановки. Разрабатываемые им документы, предварительно не согласованные с командующими армиями, подчас не имели прочной основы. Не став гибким и высокоавторитетным органом, штаб фронта оказался не в состоянии обеспечить твердое руководство войсками.

Этот крупнейший недостаток был подмечен генералом армии Г. К. Жуковым сразу после прибытия в район Сталинграда. Как заместитель Верховного Главнокомандующего он потребовал укрепить руководство штаба фронта. И это, бесспорно, оказало в дальнейшем положительное влияние на ход боевых действий советских войск к северу от Сталинграда.

Однако вернемся к реальным условиям наступления четырех армий и к его действительной цели. К сказанному об обстановке тех дней в междуречье Дона и Волги к северу от Сталинграда и о состоянии 1-й гвардейской и левофланговых частей 4-й танковой армии добавлю, что 24-я и 66-я армии не успели не только полностью сосредоточить силы и средства в своих полосах наступления, но и должным образом сориентироваться на незнакомой местности, организовать взаимодействие и управление, изучить противостоящие вражеские войска и их систему обороны. [331]

Скажем прямо, все это называется неготовностью. Но была ли возможность отложить наступление до сосредоточения всех подходивших войск, с тем чтобы изготовиться лучше и нанести удар всеми силами одновременно? Нет. Враг вновь усилил натиск на город, и помощь его непосредственным защитникам — 62-й армии под командованием генерал-лейтенанта В. И. Чуйкова — нужна была сейчас, а не через несколько дней.

Между тем было ясно, что от исхода сражения за этот город, где враг на узком участке сосредоточил свои главные усилия, будет зависеть дальнейший ход борьбы на советско-германском фронте. История полностью подтвердила такую оценку значения битвы за Сталинград. Она также показала, что для разгрома мощной сталинградской группировки противника нужны были совместные действия войск нескольких фронтов, осуществляемые в невиданных ранее масштабах. Но в дни, о которых идет речь, идея крупной наступательной операции в районе Сталинграда, способной стать поворотным пунктом в войне, еще только зарождалась в Ставке и Генеральном штабе. Должно было пройти некоторое время, прежде чем эта идея сначала стала четким, детально разработанным планом, который затем был осуществлен и вошел в историю войн как одна из самых блестящих ее страниц.

А пока жестокая действительность диктовала, как и не раз прежде, неизбежную необходимость идти на врага теми силами, какие имелись в данный момент, ибо самым важным тогда было не допустить падения Сталинграда, отвлечь от него силы врага. Именно так оценивала положение Ставка. Вот почему при переговорах с генералом армии Г. К. Жуковым по прямому проводу Верховный Главнокомандующий, как отмечено выше, потребовал атаковать противника из района севернее Сталинграда, не дожидаясь окончательной готовности сосредоточиваемых там войск. При этом И. В. Сталин подчеркнул: «Ваша главная задача: отвлечь силы немцев от Сталинграда и, если удастся, ликвидировать немецкий коридор, разделяющий Сталинградский и Юго-Восточный фронты»{136}.

Следовательно, на мой взгляд, о задачах, которые ставились в начале сентября армиям левого крыла Сталинградского фронта, нельзя судить только по решению командующего фронтом. Нужно учитывать и изменения в обстановке, происшедшие в период между принятием этого решения и началом наступления. Необходимо также считаться с тем, что вследствие резкого обострения обстановки Ставка потребовала — и не могла не потребовать! — ввода в бой неполностью готовых войск и в связи с этим [332] фактически изменила самую идею наступательной операции, ограничив ее в основном задачей отвлечения сил противника от города.

Эти важные обстоятельства, к сожалению, ускользнули от внимания авторов ряда исследований, посвященных битве под Сталинградом. В результате осталась по существу нераскрытой одна из блестящих страниц эпопеи города на Волге — удар левого крыла Сталинградского фронта в первой половине сентября 1942 г. Более того, в некоторых публикациях бросается в глаза стремление оценить результаты этого удара, исходя из вышеупомянутой идеи выхода 4-й танковой, 24-й и 1-й гвардейской армий на рубеж оз. Песчаное — Мариновка — Новый путь — Верхне-Царицынский. Так поступили, например, составители уже упоминавшейся книги «Великая победа на Волге». Как и следовало ожидать, это привело их к глубоко ошибочному заключению о том, что наступление названных армий «успеха не имело»{137}.

Чтобы внести ясность в этот вопрос, позволю себе обратиться к документу, на который я уже указывал в одной из своих статей. Это — донесение Верховному Главнокомандующему, написанное генералом армии Г. К. Жуковым, лично следившим за ходом боевых действий севернее Сталинграда. Вот его полный текст:

Как участник боев, о которых идет речь, считаю себя обязанным полностью подтвердить оценку хода и результатов наступления, данную в приведенном донесении.

Войскам левого крыла Сталинградского фронта действительно не удалось прорвать оборону противника и соединиться с 62-й армией. Но они смогли осуществить главную задачу наступления — отвлечь на себя крупные силы противника: восемь отборных дивизий, значительную часть артиллерии, танков и авиации. Тем самым была резко ослаблена его ударная группировка, нацеленная на овладение Сталинградом.

Таким образом, срыв фашистских планов захвата Сталинграда — результат общих усилий советских войск — и непосредственно оборонявших город, и наносивших удары с севера по врагу. Этим и определялся успех наступления армий левого крыла Сталинградского фронта, в том числе и 1-й гвардейской. Он достался дорогой ценой: за него отдали жизнь тысячи героев. Пусть же и над ними сияет в веках слава победителей в Сталинградской битве!

Наступление войск левого крыла Сталинградского фронта, начавшееся 3 сентября, прекратилось 11 сентября, и почти сразу же противник усилил натиск на позиции соединений Юго-Восточного [334] фронта, непосредственно оборонявших город. Здесь нельзя не увидеть взаимосвязи. Войска противника, прибывшие с других направлений под Сталинград, теперь целиком направлялись для усиления ударной группировки, наступавшей на город, в то время как в предшествовавшие дни часть их немецко-фашистскому командованию приходилось выделять для парирования наших ударов с севера.

Видимо, относительная слабость и непродолжительность этих ударов привела фашистское командование к заключению о том, что у Красной Армии больше нет сил для проведения операций стратегического масштаба. Гитлер так и заявил 12 сентября на совещании в своей ставке в Виннице. Он добавил, что советские войска на грани истощения и что их сопротивление под Сталинградом имеет лишь «местное значение».

По странному совпадению в тот же самый день в Москве в Ставке Верховного Главнокомандования родилась идея и вскоре началась разработка плана будущей грандиозной Сталинградской наступательной операции, которой предстояло стать поворотным пунктом всей второй мировой войны. Так история заранее обрекла на провал прогнозы и планы фашистского командования.

Позволю себе коснуться вкратце истории рождения идеи наступательной операции крупного масштаба в районе Сталинграда, так как показанные выше действия левого крыла Сталинградского фронта по крайней мере косвенно были связаны с обороной города. Впрочем, уместнее привести рассказ Г. К. Жукова, одного из участников разработки плана операции «Уран».

12 сентября он и А. М. Василевский были вызваны для доклада к Верховному Главнокомандующему. «Я повторил,— вспоминает Георгий Константинович,— то же, о чем докладывал по телефону, и, кроме того, сказал, что 24-я, 1-я гвардейская и 66-я армии, участвовавшие в наступлении 5—11 сентября, показали себя боеспособными объединениями. Основная их слабость — отсутствие в армиях качественных средств усиления, мало гаубичной артиллерии и танковых частей, необходимых для непосредственной поддержки пехоты. Местность на участке Сталинградского фронта крайне невыгодна для наступления наших войск — открытая, изрезанная глубокими оврагами, где противник хорошо укрывается от огня. Заняв ряд командных высот, он имеет дальнее артиллерийское наблюдение и возможность во всех направлениях маневрировать огнем. Кроме того, у противника есть возможности вести дальний артиллерийский огонь и из района Кузьмичи — Акатовка — совхоз «Опытное поле». При этих условиях 24-я, 1-я гвардейская и 66-я армии Сталинградского фронта прорвать фронт обороны противника не могут.

— Что нужно Сталинградскому фронту, чтобы ликвидировать коридор противника и соединиться с Юго-Восточным фронтом? — спросил Сталин. [335]

— Минимум еще одну полнокровную общевойсковую армию, танковый корпус, три танковые бригады и не менее 400 стволов гаубичной артиллерии. Кроме того, на время операции необходимо дополнительно сосредоточить не менее одной воздушной армии.

А. М. Василевский полностью поддержал мои расчеты. Сталин достал свою карту с расположением резервов Ставки и долго ее рассматривал. Мы отошли с Александром Михайловичем подальше от стола в сторону и очень тихо говорили о том, что, видимо, надо искать какое-то иное решение.

— А какое «иное» решение? — вдруг подняв голову, спросил Сталин.

Я никогда не думал, что у Сталина такой острый слух. Мы подошли к столу.

— Вот что,— продолжал он,— поезжайте в Генштаб и подумайте хорошенько, что надо предпринять в районе Сталинграда, откуда и какие войска можно перебросить для усиления Сталинградской группировки. А заодно подумайте и о Кавказском фронте. Завтра в 9 часов вечера соберемся здесь»{139}.

Так началась работа над планом мощного контрнаступления в районе Сталинграда.

С этой грандиозной наступательной операцией трех фронтов, начатой в ноябре, нельзя даже сравнивать наспех подготовленные сентябрьские удары левого крыла Сталинградского фронта. Но все сказанное означает, что идея осуществления такой операции возникла как раз под влиянием итогов нашего наступления в начале сентября. Они показали, что сравнительно небольшими силами, имевшимися у нас тогда к северу от Сталинграда, можно было лишь отвлечь часть вражеских войск от города, тем самым не допустив его немедленного падения. А для достижения решительной цели — разгрома сталинградской группировки противника и, следовательно, срыва всего стратегического замысла немецко-фашистского командования на 1942 г.—требовалось значительно больше сил и средств.

Грубейший просчет Гитлера в том и заключался, что, вопреки его оценке, Советское Верховное Главнокомандование было полно решимости достичь именно такой цели и располагало необходимыми для этого резервами. «Иное» решение, о котором 12 сентября шла речь в Ставке, вскоре было воплощено в плане операции «Уран». В нем предусматривалось осуществление уже не таких в сущности частных задач, как ликвидация разрыва между Сталинградским и Юго-Восточным фронтами или даже оттеснение врага подальше от Сталинграда. Теперь намечалось неизмеримо большее — окружение и ликвидация всей сталинградской [336] группировки противника с целью решительно повернуть в пользу Советского Союза ход военных действий на юге.

Подготовка сил и средств, привлекавшихся к операции, требовала нескольких недель. Одновременно в течение всего этого времени нужно было не допустить захвата Сталинграда вражескими войсками, активной обороной измотать их. Таким образом, главная задача армий левого крыла Сталинградского фронта оставалась прежней. Мы должны были ударами по северному флангу наступавшей группировки противника ослаблять ее натиск на позиции 62-й и 64-й армий.

Читатель уже знает из приведенного донесения Верховному Главнокомандующему от 10 сентября, что в те дни командование Сталинградского фронта готовило новый контрудар. На этот раз намечалось нанести его на другом участке фронта — южнее ст. Котлубань. Там в описываемый момент находился стык 4-й танковой и 24-й армий, удар же было приказано нанести силами последней и 1-й гвардейской.

Для осуществления этого решения, само собой разумеется, потребовалось перегруппировать силы. Штабу 1-й гвардейской армии предписывалось передать дивизии с их полосами в состав 24-й и 66-й армий, а самому передислоцироваться в район ст. Котлубань. Там нам предстояло принять другие соединения и занять полосу шириной 12 км. После этого 24-я армия становилась уже не правым, а левым нашим соседом. Так возникала возможность совместно, смежными флангами 1-й гвардейской и 24-й армий, нанести удар по врагу в упомянутом районе.

Задача была все та же — прорвать оборону противника и соединиться с 62-й армией. Однако по сравнению с предыдущей операцией новое наступление предстояло осуществить меньшими силами. К участию в нем привлекались уже не четыре, а только две армии.

Другая особенность заключалась в том, что в процессе подготовки к наступлению состав 1-й гвардейской армии почти полностью обновлялся. В нее включались 173, 207, 221, 258, 260, 292, 308, 316-я стрелковые дивизии и ряд артиллерийских частей усиления. Из прежнего состава остались лишь танковые корпуса — 4, 7-й и 16-й, частично пополнившие к тому времени материальную часть.

Иными словами, 1-ю гвардейскую армию нужно было формировать заново, в третий раз за последний месяц. Впервые это было сделано в августе на плацдарме за Доном, затем в начале сентября в восточной части междуречья и, наконец, теперь — в центральной его части. И каждый раз, еще не закончив формирования, армия вводилась в сражение. Этого требовала обстановка, не [337] оставляя даже необходимого минимума времени на укомплектование. Враг рвался вперед, и нужно было бить его теми силами, какие имелись. Вот почему соединениям и частям приходилось с ходу вступать в бой. Иного решения в тот грозный час не существовало.

На этот раз на формирование армии было отведено пять суток. Боевой приказ фронта требовал, чтобы она уже 17 сентября нанесла удар по врагу.

Армия укомплектовывалась в основном ослабленными соединениями. Всего лишь две стрелковые дивизии — 258-я и 260-я — были новыми. Они только что прибыли из резерва Ставки и были полностью укомплектованы личным составом. Не хватало у них некоторых видов вооружения—минометов и пулеметов, а также частично транспортных средств. Остальные шесть стрелковых дивизий с 5 сентября участвовали в боях в составе 24-й и 66-й армий, понесли большие потери в личном составе и вооружении.

Танковые корпуса имели старые боевые машины, побывавшие в среднем или капитальном ремонте. Кроме того, их было мало. Например, 7-й танковый корпус, по свидетельству П. А. Ротмистрова, имел перед началом этого наступления всего 87 танков{140}.

Обстановка за последние дни изменилась не в нашу пользу. В результате усилившегося с 13 сентября натиска вражеских войск героические защитники Сталинграда к 17 сентября были оттеснены к центральной части города, где завязались ожесточенные уличные бои. Это значило, что расстояние, отделявшее нас от частей 62-й армии, несколько увеличилось, при этом врагу по-прежнему принадлежало господство в воздухе и численное превосходство в наземных силах.

Наконец, немецко-фашистские войска, противостоявшие Красной Армии южнее ст. Котлубань, располагали чрезвычайно удобными для обороны позициями и к тому же успели их сильно укрепить. Передний край вражеской обороны проходил по гребням господствующих высот. Ими прикрывались огневые позиции артиллерии и все передвижения в глубине обороны. Окружающая местность на многие километры прекрасно просматривалась с этих высот. Такими преимуществами в особенности обладал важнейший узел обороны противника — опорный пункт, оборудованный на вершине высоты 154,2, находившейся на стыке 76-й пехотной и 3-й моторизованной дивизий.

Штаб армии, возглавляемый полковником С. П. Ивановым, успешно справился с трудностями подготовки и организации наступления. Буквально в течение двух дней — 14 и 15 сентября — были приняты дивизии, включенные в состав армии, произведена смена войск на переднем крае, поставлены задачи и нарезаны полосы наступления, распределены средства усиления [338] дивизий, составлены и доведены до войск планы артиллерийского наступления, инженерного обеспечения, материально-технического снабжения, противотанковой и противовоздушной обороны. Были составлены и согласованы плановая таблица боя, план работы штаба и контроля за выполнением боевого приказа. Короче, проделана вся та сумма мероприятий, которая в иных условиях требует значительно большей затраты времени. Позаботились и о разведке противостоящего врага, определении его группировки и системы огня. Важное место, как всегда, занимала организация взаимодействия, политическое обеспечение операции.

Командиры, политработники, партийные и комсомольские организации провели большую работу по разъяснению задач, стоявших перед войсками армии. Разнообразными формами партийно-политической работы они укрепляли воинскую дисциплину и организованность, воспитывали личный состав в духе славных боевых традиций Красной Армии, горячей любви к Родине, безграничной преданности великому делу Коммунистической партии.

Вечером 15 сентября был подписан и разослан боевой приказ. Одновременно Военный совет армии обратился ко всему личному составу со специальным обращением. В нем говорилось:

Во всех дивизиях, танковых бригадах, полках и батальонах были проведены партийные и комсомольские собрания, красноармейские митинги, инструктажи агитаторов и редакторов боевых листков. На митингах выступали командиры, политработники и значительное число красноармейцев. Бывалые воины делились опытом, призывали к стойкости, решительности, стремительности в бою.

Мысли и чувства воинов армии прекрасно выразил сержант Фролов из 1980-го стрелкового полка 260-й стрелковой дивизии.

— Нам,—сказал он, выступая на митинге,— выпало большое счастье быть защитниками Сталинграда, этого исторического города, не склонившего свою голову в 1918 г. перед белогвардейцами. Не склонит головы и не станет на колени Сталинград и сейчас перед гитлеровцами. Отстоим его во что бы то ни стало!..{142}

На партийных и комсомольских собраниях были обсуждены вопросы о расстановке коммунистов и комсомольцев во время боев. Принятые решения можно было, как всегда, охарактеризовать тремя словами: «Коммунисты, комсомольцы—вперед!» В соединениях и частях развернулось соревнование на лучшее выполнение боевых приказов. Были проведены также конференции снайперов, истребителей танков, пулеметчиков, минометчиков, артиллеристов.

Утром 16 сентября командиры стрелковых дивизий, танковых корпусов и частей усиления собрались у меня. На столе лежала карта района предстоящих боевых действий. Рядом стоял ящик с песком, на котором офицеры штаба изобразили все то, что нам было известно об обороне противника. С помощью этого несложного сооружения я в присутствии представителя Ставки генерала армии Г. К. Жукова провел инструктивное занятие. Мы уточнили задачи соединений и частей, увязали взаимодействие в бою.

Здесь же был вскрыт ряд недоделок в подготовке наступления. Особенно это относилось к организации взаимодействия в звеньях дивизия — полк — батальон, пехота — танки — сопровождающая артиллерия. Были выявлены и недостатки в материальном обеспечении войск. Во всем этом дала себя знать спешка, к которой вынуждала ускоренная подготовка наступления.

Меня огорчило и то, что при всех невыгодных для нас условиях, о которых уже говорилось, мы снова готовились нанести удар по противнику в лоб. Глядя на карту, я думал: не лучше ли скрытно сосредоточить войска на плацдарме в малой излучине [340] Дона и ударить вдоль Дона на Калач по тылам 6-й немецкой армии? Мне представлялось, что в этом случае конфигурация линии фронта и уязвимость вражеских коммуникаций должны были поставить группировку противника в тяжелое положение и вынудить ее отвести войска от Сталинграда. Обо всем этом я и доложил Г. К. Жукову после окончания занятия.

Конечно, мне тогда не было известно о другом, уже разрабатываемом, плане наступления, превосходившем по масштабам во много раз все то, что изложил я в беседе с Георгием Константиновичем. Последний же никого не мог посвятить в содержание этого плана, так как в то время о нем знали лишь три человека — И. В. Сталин, А. М. Василевский и он. Поэтому Г. К. Жуков, внимательно выслушав меня, ответил кратко:

— Перспективы, открывающиеся после нанесения ударов с плацдармов в южном и юго-восточном направлениях, заманчивы и заслуживают тщательного изучения, но у тебя для этого мало сил и средств. В свое время это будет сделано. Теперь же Верховный Главнокомандующий требует направить все силы на помощь сталинградцам.

Так представитель Ставки еще раз указал на главную задачу армии в предстоявшем наступлении. Тогда же он в интересах исправления выявленных на занятии недостатков перенес начало контрудара на утро 18 сентября.

К сожалению, многого так и не удалось устранить. Кроме того, существовали такие недостатки, и весьма серьезные, которые даже при желании не могли быть исправлены нами в то время. Но об этом позже.

Главная задача войск левого крыла Сталинградского фронта заключалась в отвлечении вражеской ударной группировки от города, в оказании непосредственной помощи героической армии генерала Чуйкова.

В течение последних двух дней перед наступлением командиры дивизий, танковых корпусов, полков, бригад и отдельных частей производили рекогносцировку на местности, увязывали взаимодействие. Пополнялись запасы горючего, боеприпасов. В эти же дни командный пункт армии перебрался ближе к войскам — в район южнее совхоза Котлубань.

Наступил день 18 сентября. Светало. Оставалось уже немного времени до начала нашей артиллерийской подготовки, назначенной на 5 час. 30 мин. Но вновь, как и во время наступления в начале сентября, первой заговорила вражеская артиллерия. Она вела огонь по местам сосредоточения наших войск, которые были хорошо видны гитлеровским наблюдателям на высотах.

Орудия противника умолкли после того, как мы начали артиллерийскую подготовку, длившуюся полтора часа. Но они не были подавлены и, когда в 7 часов наша пехота пошла в атаку, встретили ее сильным огнем из-за высот. [341]

Вот как развивались события на левом фланге армии, где наносился главный удар.

Части 316-й стрелковой дивизии полковника И. Е. Зубарева с 87-й танковой бригадой 7-го танкового корпуса (командир бригады полковник И. В. Шабаров) в 7 час. 30 мин. ворвались на разъезд 564-й километр. Дружной атакой выбив оттуда противника, они двинулись вдоль железной дороги в направлении возвышенности под названием «Большой гребень», господствовавшей над окружающей местностью и тянувшейся примерно на 5 км к западу от железной дороги.

Правее в том же направлении успешно наступали 308-я стрелковая дивизия полковника Л. Н. Гуртьева с 62-й танковой бригадой того же 7-го танкового корпуса (командир бригады подполковник Д. К. Гуменюк). Достигнув северных скатов высоты 154,2, части 308-й и 316-й стрелковых дивизий к 11 часам разгромили оборонявшегося там противника.

А за час до того 87-я танковая бригада, преодолевая упорное сопротивление врага, вышла на гребень в районе отметки 154.2. После этого вместе с двигавшимися вслед за ней частями 316-й стрелковой дивизии она начала наступление на высоту 145,5. В это же время 12-я танковая бригада (командир полковник В. М. Баданов), действовавшая совместно с 292-й стрелковой дивизией генерал-майора С. В. Лишенкова, шестью танками прорвалась на хутор Бородкин.

Таким образом, уже в течение первой половины дня оборона противника была прорвана. Несмотря на это, положение было [342] неопределенным. По всему фронту наступления шли ожесточенные бои, и нельзя было с уверенностью предсказать их исход.

Дело в том, что важной составной частью нашей наступательной операции должен был стать удар части сил 62-й армии из района Мамаева Кургана в юго-западном направлении. Цель этого удара состояла в том, чтобы затруднить противнику переброску его резервов на север, против наступающих 1-й гвардейской и 24-й армий. Однако она не была достигнута. Сил, наносивших удар со стороны города, оказалось недостаточно.

В результате ничто не мешало фашистскому командованию непрерывно подбрасывать танки с мотопехотой из района Большая Россошка к атакованному участку в районе высот 154,2, 145,5 и хутора Бородкин. С самого начала нашего наступления над полем боя все время висела вражеская авиация. Группы по 15—20 самолетов одна за другой методично бомбили боевые порядки атакующих.

С 12 часов фашисты начали из района хутора Бородкин серию контратак пехоты и танков. Во второй половине дня, кроме того, резко повысилась активность авиации противника. И хотя, несмотря на это, атакующие соединения приблизились к хутору и овладели расположенной вблизи него высотой 145,5, наступление явно ослабевало.

В 14 часов я принял решение ввести в прорыв войска второго эшелона армии — 4-й танковый корпус генерал-майора танковых войск А. Г. Кравченко, 221-ю и 207-ю стрелковые дивизии (командиры соответственно полковник П. И. Буняшин и полковник С. С. Гузенко). Однако, получив приказ, они проявили медлительность и запоздали с выходом на «Большой гребень».

А там в 18 часов противник предпринял контратаку крупными силами пехоты с 50 танками и вновь овладел высотой 154,2.

Поредевшие части 308-й и 316-й стрелковых дивизий, не закрепившиеся на «Большом гребне» и к тому же лишившиеся поддержки танков и артиллерии (танки к этому времени были подбиты огнем противника, а орудия сопровождения отстали еще утром), не сдержали натиска врага. Штабы обеих дивизий потеряли управление частями. Последние с наступлением темноты начали мелкими группами отходить от хутора Бородкин и со скатов высоты 145,5 к разъезду 564-й километр.

Во всем этом сказалось и недостаточное количество сил, выделенных для наступления. Соединения и части армии были недоукомплектованы личным составом. Мы располагали малым количеством технических средств борьбы. Не хватало полевой, зенитной и противотанковой артиллерии. Большую часть танков составляли машины Т-60 и Т-70, имевшие слабое вооружение и слабую броню. Нехватка автомашин резко снижала подвижность и маневренность нашей пехоты и артиллерии. Снабжение же войск осуществлялось конным транспортом, что в условиях [343] господства авиации противника приводило к большим потерям лошадей и частым перебоям в подвозе материальных ресурсов.

Неужели, спросит молодой читатель, нельзя было сосредоточить на левом крыле Сталинградского фронта больше сил, полностью снабдив их всем необходимым? Безусловно, можно было. В стране тогда значительно увеличилось производство вооружения и боевой техники. Благодаря этому мощь общевойсковых армий значительно возросла за счет автоматического вооружения, более крупных калибров противотанковых, зенитных орудий, реактивной артиллерии, более мощных танков. Словом, осень 1942 г. ознаменовалась важными переменами в вооружении и оснащении войск Красной Армии.

Но перемены эти, естественно, произошли не в один день и даже не в один месяц. И тем более не сразу сказались их результаты. Наконец, не следует забывать, что именно в то время, о котором идет речь, формировались и вооружались новейшей техникой крупные резервы, предназначавшиеся для наступательных операций стратегического масштаба.

Советскому Верховному Главнокомандованию удалось не распылить их, сохранить для решающих сражений. Это сыграло, как показал дальнейший ход событий, огромную роль в разгроме врага.

В течение следующих четырех дней дивизии почти беспрерывно штурмовали господствующие высоты. Но противник стянул туда столько огневых средств и живой силы, что снова овладеть [344] гребнем не удалось. Кроме того, командование 6-й немецкой армии нацелило в полосу 1-й гвардейской армии всю авиацию. Она и в первый день наступления нанесла нашим войскам чувствительные потери, совершив до 2 тыс. самолето-вылетов. Теперь же в светлое время суток в воздухе все время находилось 120—150 вражеских самолетов, которые не давали пехоте подняться с земли.

С 23 сентября армия перенесла свои усилия на правый фланг. Но и там прорыв обороны противника не был осуществлен.

Тем не менее общепризнанным является тот факт, что войска 1-й гвардейской и 24-й армий своим наступлением во второй половине сентября оказали огромную помощь 62-й и 64-й армиям в удержании Сталинграда. Мы сковали тогда силы всей северной части немецко-фашистской группировки, лишив ее возможности перебрасывать подкрепления в центр города, где именно тогда борьба достигла критической стадии. Другим важным результатом наступления в районе севернее Сталинграда были поистине колоссальные потери, понесенные противником. «...Части нашего корпуса,— свидетельствует в своих воспоминаниях бывший гитлеровский офицер И. Видер,— понесли огромные потери, отражая в сентябре яростные атаки противника, который пытался прорвать наши отсечные позиции с севера. Дивизии, находившиеся на этом участке, были обескровлены, в ротах оставалось, как правило, по 30—40 человек»{143}.

А офицер штаба 3-й моторизованной дивизии полковник германского генерального штаба Г. Р. Динглер о боях в междуречье севернее Сталинграда писал следующее: «Я не преувеличиваю, утверждая, что во время этих атак мы не раз оказывались в безнадежном положении. Тех пополнений в живой силе и технике, которые мы получали из Германии, было совершенно недостаточно»{144}.

Воины 1-й гвардейской армии в этих боях проявили массовый героизм. Не счесть примеров беззаветной храбрости и самопожертвования во имя разгрома врага. Приведу некоторые из них.

Во время боя танковый десант проник в тыл противника, оседлал дорогу, по которой двигались подкрепления, и смело атаковал вражескую автоколонну. При этом рядовой В. В. Крушенко уничтожил один грузовик с фашистскими солдатами, а три других вывел из строя. Метким огнем он также скосил несколько мотоциклистов и автоматчиков. При отходе группы, в которой находился отважный боец, были ранены его товарищ-автоматчик и политрук роты. В. В. Крушенко обоих вынес с поля боя.

Танк лейтенанта В. А. Грибанова из 483-го танкового батальона 12-й танковой бригады во время атаки прорвался в тыл [345] противника. Там он уничтожил три противотанковых орудия, автомашину с боеприпасами и расстрелял до 50 вражеских солдат и офицеров. Будучи атакован тремя фашистскими танками, он вступил в бой с ними и подбил один из них. Когда врагам удалось поджечь советский танк, Грибанов вытащил из горящей машины двух раненых членов экипажа и помог им добраться до своих.

Самоотверженно действовал старший сержант С. Я. Четвериков из 342-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона 258-й стрелковой дивизии. Когда от огня прорвавшихся четырех фашистских танков погиб расчет, которым Четвериков командовал, он не растерялся. Отважный артиллерист вступил в единоборство с четырьмя вражескими танками. Два из них он подбил, а остальные повернули назад.

Лейтенант В. Ф. Пешков во главе танкового взвода первым прорвался к окопам противника в Вороньей балке. Экипаж его танка уничтожил три противотанковых орудия, два дзота и несколько пулеметов. Врагу удалось подбить боевую машину Пешкова. К тому же заклинило люк башни. Танкисты во главе с лейтенантом Пешковым до последнего продолжали вести огонь. Они пали смертью героев.

Эти скупые строки взяты из сохранившихся в архиве пожелтевших от времени наградных листов, подписанных мной в дни наступления. Только представленных к высоким правительственным наградам за выдающиеся боевые подвиги в сентябрьских наступательных боях 1-й гвардейской армии было 433. А сколько еще славных боевых дел было совершено тогда! Их не счесть. Скажу одно: геройски сражались и пехотинцы, и артиллеристы, и танкисты, отвагу и мужество проявили красноармейцы и командиры всех родов войск, с одинаковым пылом бились с фашистами воины и старшего и младшего поколений, в едином порыве шли на врага служившие в 1-й гвардейской армии представители всех национальностей страны.

Нас цементировала и направляла на великие подвиги славная Коммунистическая партия. Выдающаяся роль во всех сражениях принадлежала коммунистам и комсомольцам, которые в любых условиях находились в авангарде борьбы, призывали, воодушевляли на подвиги и сами являлись примером самоотверженности и бесстрашия.

Коммунисты, комсомольцы шли в первых рядах атакующих. Они показывали пример в бою, по ним равнялись все воины армии. За время наступления во второй половине сентября, как всегда в такие дни, усилился приток заявлений в партию и в комсомол. В 258-й стрелковой дивизии, например, за несколько дней было подано свыше 400 таких заявлений, а в 260-й стрелковой дивизии только в одном 1026-м стрелковом полку — 180.

Тогда же, во второй половине сентября, свыше тысячи человек было принято в ряды комсомольских организаций соединений и [346] частей армии. Подвиги комсомольцев составили одну из лучших страниц истории этого наступления 1-й гвардейской. Тысячи убитых гитлеровских солдат и офицеров, 67 танков, 40 противотанковых орудий, 50 автомашин, 12 минометных батарей и, кроме того, свыше 30 минометов, в том числе девять шестиствольных,— таков далеко не полный перечень нанесенного в те дни урона врагу только комсомольцами армии.

С окончанием сентябрьских наступательных боев севернее Сталинграда 1-я гвардейская армия была расформирована. С первых дней своего пребывания на сталинградском направлении ее войска почти непрерывно атаковали противника, сначала на Задонском плацдарме, потом в междуречье. Именно в этих местах должно было в недалеком будущем начаться несравнимо более мощное наступление советских войск.

Случилось так, что со всеми этими переменами совпало еще одно событие: Юго-Западный фронт, преобразованный летом в Сталинградский, создавался вновь, и это было еще одним добрым предзнаменованием. Управление фронта было приказано сформировать на базе штаба 1-й гвардейской армии, а ее войска передать в состав 24-й армии. Так, в начале октября 1-я гвардейская армия прекратила свое существование подобно тому, как это произошло два месяца назад с 1-й танковой армией.

В действиях этих двух армий было много общего. Характерная для них особенность состояла в том, что они участвовали в Сталинградской битве в оборонительный период, а действия вели наступательные. Заслуга 1-й танковой армии в том, что этими действиями она вместе с 62-й и 4-й танковой армиями задержала на несколько недель наступление 6-й немецкой армии. 1-я же гвардейская армия совместно с другими войсками Сталинградского фронта отвлекла на себя значительную часть сил противника, без чего было бы невозможно удержать город. Таким образом обе армии внесли весомый вклад в оборону твердыни на Волге, в создание условий для перехода советских войск в контрнаступление, в разгром немецко-фашистской группировки под Сталинградом.

В особенности мне хочется отметить успешные действия танковых корпусов Е. Г. Пушкина, А. Г. Кравченко, П. А. Ротмистрова, Г. С. Родина, А. М. Хасина, стрелковых дивизий А. А. Онуфриева, С. С. Гурьева, А. И. Пастревича, Н. П. Иванова, М. Л. Песочина, В. Д. Хохлова, Л. Н. Гуртьева, Н. Е. Зубарева. Названные командиры, как и многие командиры бригад, полков, батальонов, дивизионов, рот, батарей и взводов, показали образцы руководства боевыми действиями, примеры личного героизма.

Важную роль в координации действий фронтов и армий, в организации частных наступательных операций, о которых шла речь, играли представители Ставки, в первую очередь заместитель Верховного Главнокомандующего генерал армии Г. К. Жуков и начальник Генерального штаба генерал-полковник А. М. Василевский. [347] Они часто бывали не только на командных и наблюдательных пунктах, но и в войсках, на передовых позициях, под минометным и ружейно-пулеметным огнем противника, помогали словом и делом.

После окончания наступательных действий войск 1-й гвардейской армии я получил неожиданное приказание выехать в Москву, в Ставку.

Не раз пришлось мне на Сталинградском фронте испытывать горечь расставанья с боевыми друзьями. Так было в июле, когда прощался с 38-й армией, в августе — с 1-й танковой. Дважды обновлялся состав войск в 1-й гвардейской, и каждый раз прощание было нелегким. Как-то особенно сближаешься, роднишься с людьми, с которыми делишь все превратности войны, как говориться, ешь из одного котелка. Но еще труднее оказалось прощанье со Сталинградом, вернее, с той пядью земли вблизи города, на которой довелось за него сражаться.

Уезжая, я думал о тех, кто в жестоких схватках с врагом в опаленных зноем задонских и приволжских степях сложил головы за свободу и независимость Родины. Нет, недаром пролилась их кровь, врагу так и не удалось осуществить свои замыслы, несмотря на непрерывное увеличение численности действовавших здесь войск противника. Если к 23 июля германское командование сосредоточило на сталинградском направлении 18 дивизий, то к 30 июля их было уже 23, к 15 августа — 39, а к 13 сентября — 47.

Но ведь и Красная Армия день ото дня становилась сильнее: прибывали направляемые Ставкой под Сталинград новые дивизии, да и ненависть к фашистским захватчикам удесятеряла силы. Войска Сталинградского и Юго-Восточного фронтов, в том числе и 1-я гвардейская армия, поклялись отстоять город на Волге и свято выполняли свою клятву. Они сражались, не зная ни сна, ни отдыха, не щадя своей крови и самой жизни. И все очевиднее становилось, что вражеский стратегический план на 1942 г. сорван, а отборные, самые боеспособные дивизии противника перемалывались советскими войсками под Сталинградом.

В конечном счете это неизбежно должно было подготовить почву для изменения в пользу Советского Союза стратегической обстановки на юге страны, а значит и на всем советско-германском фронте. Предстояла еще упорная, жестокая борьба: враг продолжал наступать на позиции защитников Сталинграда. Но силы его явно слабели, и в этом уже заметно сказывались непрерывно нараставшее сопротивление и ответные удары Красной Армии...

Обо всем это неотступно думалось в часы, когда самолет уносил меня в Москву. Думалось, конечно, и о причине вызова в Ставку. Быть может, я как командующий 1-й гвардейской армией не сделал все, что мог, и вот теперь мне укажут на это? Или речь идет о новом назначении? И не означает ли это в любом случае, что сюда, в Сталинград, я больше не вернусь? [148]