Над волжской твердыней
Весна 1942 года застала меня на Брянском фронте. 5 мая
я получил приказ расформировать 7-ю авиационную группу, которой командовал, и передать ее полки генералу С. А. Красовскому. В это время он начал формировать 2-ю воздушную армию.
Не успели представители этой армии принять наши части, как меня срочно вызвали к аппарату правительственной связи. Звонил Поскребышев, секретарь И. В. Сталина. Он сказал, что рядом с ним находится генерал Новиков, и передал ему трубку. Командующий ВВС Красной Армии сообщил, что он был у товарища Сталина, разговаривал с ним о моем назначении, и приказал мне немедленно выезжать в Москву.
В штабе ВВС, куда я прибыл через день, мне вручили приказ о назначении заместителем командующего ВВС Юго-Западного фронта. Не задерживаясь в столице, отправился на автомашине в Валуйки, где должен был представиться новому начальнику.
Первым меня принял командующий ВВС фронта генерал Ф. Я. Фалалеев — вдумчивый и тактичный человек. Он участвовал в гражданской войне, потом находился на партийных и командных должностях в сухопутных войсках. В 1933 году закончил Качинскую школу, затем учился в Военно-воздушной академии. У Федора Яковлевича опыт общевойскового командира сочетался с глубоким знанием авиационной тактики и оперативного искусства.
Фалалеев рассказал мне о положении дел на фронте, о неудачном наступлении на Харьков, о потерях, которые понесли тогда наши наземные части и авиация. Но сейчас обстановка стабилизировалась, о недавних неудачах говорят мало, а все готовятся к новым боям.
Фалалеев предупредил меня, что его вызывают в Москву, [86] и недели через две он был назначен начальником штаба Военно-Воздушных Сил. Его заменил генерал Т. Т. Хрюкин. По приказу Ставки вместо ВВС фронта начала формироваться 8-я воздушная армия. Все генералы и офицеры переводились на соответствующие должности в новое объединение. Я стал заместителем командующего 8-й воздушной армией, генерал Я. С. Шкурин — начальником штаба.
С первых дней совместной работы с Т. Т. Хрюкиным я убедился, что это умный, энергичный и решительный человек. Тимофей Тимофеевич был высокого роста и могучего телосложения, выглядел очень молодо, хотя и прошел большой трудовой и боевой путь. Он родился в городе Ейске в семье каменщика. В молодости работал грузчиком, молотобойцем. Выделялся энергией, деловитостью, задором. Вступив в комсомол, быстро завоевал авторитет среди молодежи, был избран секретарем райкома ВЛКСМ. С 1932 года Хрюкин — курсант летного училища, по окончании учебы — летчик-бомбардировщик. В боях с фашистами в небе Испании, с японскими милитаристами в Китае проявил храбрость и мастерство. 22 февраля 1939 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
В начале войны он командовал ВВС 12-й армии, действовавшей против немецкой группировки «Юг». Потом возглавил ВВС Карельского фронта. Под его руководством авиаторы отражали атаки врага на Мурманск и железнодорожную магистраль, связывавшую этот порт со всей страной.
В боевой обстановке трудно оставаться невозмутимым. И Хрюкин в трудные минуты бывал порою вспыльчив и горяч. Но на него никто не обижался, требования его были всегда продуманны и обоснованны. Мы как-то быстро сошлись с ним и дружно трудились над укреплением авиации фронта.
Прошедшие бои многому научили нас. Уже само формирование воздушной армии было большим шагом вперед. Авиация теперь весомо могла участвовать во фронтовых операциях. Был открыт путь к тесному оперативному взаимодействию с сухопутными войсками и централизованному управлению ее действиями.
Подвергалась реорганизации и дальнебомбардировочная авиация. На базе ее частей создавалась авиация дальнего действия, подчиненная Ставке Верховного Главнокомандования.
Претерпели изменения и авиационные дивизии фронтовой авиации. Раньше существовали смешанные соединения, [87] в которые входили полки истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков. Высказывалось мнение, что так будто бы легче достигается их взаимодействие. На самом же деле такая организация мешала массированному применению бомбардировщиков и истребителей. Вполне своевременно Ставка потребовала создать однородные авиационные соединения, перейти к централизованному управлению ими в бою.
В состав 8-й воздушной армии вошли четыре истребительные дивизии, две штурмовые, две бомбардировочные, одна ночная бомбардировочная, части разведки и связи. Мы использовали любую возможность для выявления сил, расположения и ближайших задач авиации противника. Данные разведки, поступавшие из разных источников, говорили о том, что фашистское командование готовит крупные налеты авиации. Встал вопрос: как организовать их отражение ?
К этому времени генерал Я. С. Шкурин заболел, его отправили в госпиталь. Штаб лишился опытного руководителя. Это почувствовал и командующий при разработке плана отражения предполагаемых налетов авиации противника. Тимофей Тимофеевич вызвал меня и сказал, чтобы я лично занялся этим делом, так как дальше откладывать его нельзя «Бери, кого тебе нужно, и действуй!» — сказал командующий.
Закрылись мы с офицерами в хате, поработали день, а вечером отпечатанный на машинке документ представил командующему на подпись. План имел кодовое название «Буря». В нем каждой дивизии ставились задачи по вариантам, определялись части, задача которых — отражать налеты с различных направлений, порядок управления ими и организации взаимодействия.
Тимофей Тимофеевич остался доволен планом. Наши предложения получили одобрение командования фронтом. После заседания Военного совета Хрюкин предложил: «Становись начальником штаба». Я ответил: «Нет. Всегда был на командных должностях, и эта работа мне по душе». Он настаивал, но я не соглашался. Вопрос разрешился сам собой, когда к нам прибыл очень квалифицированный начальник штаба армии полковник Н. Г. Селезнев.
Враг накапливал на юге крупные силы, жаждал реванша за зимнее поражение под Москвой. Войска нашего фронта, в том числе и авиачасти, готовились к отражению возможных ударов противника. [88]
По указанию Ставки нам передавалась 220-я бомбардировочная дивизия, которой командовал генерал И. Д. Антошкин. Она воевала на Южном фронте. Хрюкин предложил: хорошо бы слетать, принять ее полки на месте, посмотреть, что они собой представляют. Я попросил поручить это задание мне. Хотелось побывать в штабе 4-й воздушной армии, которой командовал генерал К. А. Вершинин. Мы с ним вместе учились в академии, но потом в течение десяти лет ни разу не виделись. Теперь же воевали на соседних фронтах Я знал его как деятельного, инициативного командира. Хотелось поговорить с ним, ознакомиться с его опытом.
Штаб 4-й воздушной армии стоял тогда в Краснодоне. Я полетел на самолете УТ-2 со штурманом 8-й армии. Вершинин встретил нас радушно, познакомил со своими фронтовыми делами, и я вновь убедился в его умении глубоко разбираться в событиях и людях.
Из Краснодона мы отправились в 220-ю бомбардировочную дивизию. Еще в штабе 4-й армии нас предупредили, что она в прошедших боях понесла большие потери в технике, нужно время, чтобы пополнить ее части самолетами, а поврежденные машины отремонтировать. Я позвонил Т. Т. Хрюкину и предложил посадить дивизию за Дон, на аэродром у станции Панфилове. Там укомплектовать, добиться полной боеспособности. Тимофей Тимофеевич согласился с этим предложением. Приказ о перебазировании я передал, командиру соединения генерал-майору авиации И. Д. Антошкину, которого знал с 1923 года, сначала курсантом Киевской школы, а потом учлетом Качи. Иван Диомидович был выше среднего роста, статный, на занятиях по физкультуре нельзя было не любоваться его крепкой, ладной фигурой. Он лучше всех крутил «солнце» на перекладине. Впоследствии Антошкин рос как командир и летчик, умело применял новинки в технике пилотирования и тактике. В битве на Курской дуге он уже командовал корпусом.
Иван Диомидович в короткий срок перебазировал дивизию на наш фронт и стал готовить ее к боям.
Конец июня. Как прекрасна степь на Украине и Дону в это время! На ее просторах зеленеют хлеба, поднимаются густые травы. Щедрое солнце высоко стоит над благодатным краем. Глянешь — радоваться бы, да сердце щемит от горечи и боли.
Куда дошли полчища захватчиков! Невольно вспоминаются [89] слова Виктора Гюго: рану, нанесенную родине,. каждый из нас ощущает в глубине своего сердца.
28 июня противник начал наступление на воронежском направлении. Ко 2 июля оборона на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов была прорвана на глубину до восьмидесяти километров. В воздухе большую активность проявляли летчики 4-го флота гитлеровцев. В его состав, как мы потом узнали из трофейных документов, входили 32 группы бомбардировщиков, 15 групп истребителей, 20 отрядов разведчиков. Всего, у врага насчитывалось 1400 самолетов — больше половины того, что он имел на советско-германском фронте. 8-я воздушная армия могла противопоставить фашистской армаде немногим, более 300 самолетов. Правда, в ходе последующих боев мы убедились, что 4-й воздушный флот действовал не только против нар, но и против 2 и 4 ВА.
При отступлении за Дон мне было поручено возглавлять группу из четырех дивизий, которые поддерживали правофланговые армии фронта. Наши летчики отважно сражались с врагом в воздухе, несмотря на его численное превосходство. Особенно славился боевыми подвигами 2-й истребительный полк 220-й истребительной дивизии. Как сейчас, стоят перед моими глазами красивые сильные бесстрашные ребята Петр Дзюба, Николай Тарам, Тимофей Лобок, Иван Черныш, Григорий Алексеенко, Иван Леонов. Они первыми шли на самые трудные задания, горя желанием нанести наибольший урон противнику, порой ценой своей собственной жизни. Иван Черныш над селом Радьковка у реки Оскол вступил в схватку с тремя «мессершмиттами», двух уничтожил, но третий фашист успел поджечь его самолет. Иван погиб как герой. Мстя за смерть друга, Иван Леонов и Петр Дзюба день ото дня увеличивали счет сбитых гитлеровских самолетов и за свои подвиги были удостоены звания Героя Советского Союза. 30 июля 2-й истребительный полк был заменен в дивизии 512-м. На смену одним героям пришли другие, не менее славные, — Моторный, Семенюк, Макаров... Об их боевых делах речь впереди.
Командиром 220 над стал подполковник А. В. Утин, выпускник Военно-воздушной академии. Это был человек редкой силы воли и целеустремленности. Имея хорошую теоретическую подготовку и большой опыт, он выработал эффективный метод подготовки летчиков к ведению боевых действий на самолетах, которые пришли на смену старым истребителям «чайка» и И-16. Утин личным примером во фронтовом небе учил подчиненных вести на Як-1 в паре [90] и группе маневренный бой с противником. Простой в обращении, сердечный и заботливый, любящий шутку и острое слово, молодой командир скоро полюбился всему личному составу. Впоследствии Утин, как и Антошкин, отличился в боях над Доном и Волгой и был выдвинут командиром авиакорпуса.
Пока мы находились на правом крыле фронта, штаб 8-й воздушной отходил к Россоши. Поступил приказ и нам двигаться в этот пункт, чтобы соединиться там. Но, прилетев на аэродром, мы увидели, что там осталась лишь эскадрилья управления на нескольких По-2. На одном из этих самолетов я вылетел в Павловск, где находилась 235-я истребительная дивизия, которой командовал майор И. Д. Подгорный, впоследствии заместитель главкома Войск ПВО страны.
Подлетая к Дону, я увидел воздушную карусель: пикировали бомбардировщики, вели бой Истребители. На реку обрушивались бомбы, поднимая столбы воды. Это немцы бомбили переправу, а наши истребители стремились во что бы то ни стало помешать им. Бой с каждой минутой становился ожесточеннее. На своем По-2 я не мог даже отвернуть в сторону. Тогда решил: будь что будет — попробую пролететь за Дон. Внизу — кипящая от разрывов бомб река. Я внимательно наблюдал за боем, за тем, как геройски дрались наши летчики-истребители. Но силы были неравны. Накатывающиеся волны бомбардировщиков со зловещим гулом пикировали на скопление войск и переправу.
Тяжелое чувство вызвала эта картина. Снова под напором превосходящих сил врага мы вынуждены обороняться и отступать. По пути в Павловск, а потом в Калач Воронежский, где расположился штаб воздушной армии, я убедился, что отходили наши войска не так, как в 1941-м. Авиация планомерно перебазировалась на восточные аэродромы, части вывезли все имущество, эвакуировали личный состав, ничего не бросили, не потеряли. Никто не оказался в окружении. Летчики непрерывно вели воздушные бои, разведку, мы знали, где и какие силы противника действуют.
В самые тяжелые дни с 8 по 11 июля 1942 года 8-я воздушная армия имела 138 боевых самолетов разных типов. На этом направлении немецкая авиация превосходила нашу в шесть и более раз. Генерал Хрюкин искусно использовал имевшиеся силы на главных и самых опасных направлениях. Делая по три — пять вылетов в день, летчики воздушной армии разрушали переправы через реки Черная Калитва и Свинуха, уничтожали подходившие к ним мотомехчасти [91] и живую силу противника. Наносили удары и по дорогам, препятствуя продвижению войск врага на юго-восток.
В начале июля стало ясно, что частям 8 ВА придется перебазироваться в район Сталинграда Нужно было выяснить, какие там аэродромы, определить будущую дислокацию авиаполков. Тимофей Тимофеевич дал мне задание вылететь в Сталинград и решить все на месте. Прибыв туда, я увидел дымящие трубы заводов, шумные улицы города, привольно раскинувшегося на берегу могучей реки. В нем не чувствовалось еще дыхания боев, он жил обычной трудовой жизнью.
Штаб Сталинградского военного округа находился в доме напротив универмага, в подвалах которого впоследствии укрывался и был взят в плен фельдмаршал Паулюс со своим штабом. Я зашел в кабинет командующего ВВС округа и неожиданно увидел там своего преподавателя Ивана Панфиловича Антошина. Красвоенлет гражданской войны, он в двадцатые годы командовал первой эскадрильей в Ленинграде, где начинал летный путь Валерий Чкалов. Потом был переведен в академию имени Н. Е. Жуковского, где увлекательно передавал свой боевой опыт слушателям. Особенную известность он получил после выхода на экраны кинокартины «Валерий Чкалов». Зрителям полюбился образ командира «бати». До этого Антошина так в академии никто не называл, а после у него словно бы и не было другого имени.
Во время войны я уже встречался с ним на Западном фронте в 1941 году. Он командовал ВВС 22-й армии, с которой наша 31-я дивизия взаимодействовала. Теперь снова нас свела судьба. Вспомнили былые времена, посетовали, что приходится встречаться в такой обстановке. Антошин принял близко к сердцу мои заботы, вызвался лично ознакомить меня с аэродромной сетью округа. Сначала я изучил расположение площадок по карте в штабе, потом облетел их. Вскоре прибыли офицеры тыла нашей армии. Уточнил с ними места базирования частей и опять вернулся в Калач Воронежский. Мои предложения были рассмотрены, утверждены, и полки начали перелетать в район Сталинграда. Туда же отправился и штаб воздушной армии. А я опять остался с оперативной группой для организации поддержки войск и прикрытия железной дороги Борисоглебск — Сталинград.
Командный пункт располагался на станции Панфилове. Близ нее на аэродроме находились штурмовики, потом к [92] ним присоединились бомбардировщики. В состав группы входили еще две истребительные дивизии.
Что можно сказать о тактике немецко-фашистской авиации? Собственно, она действовала так же, как и в 1941 году. На направлении главного удара или на острие своего танкового клина наносила мощные удары, прикрывала наступающие части и, кроме того, стремилась нарушить наши коммуникации. Крупные группы по 20—40—60 самолетов бомбили советские войска, железнодорожные станции, строящиеся оборонительные сооружения и сосредоточение резервов. Фашистские истребители действовали группами по 10— 18 самолетов.
Усилия наших истребителей в этот период были направлены главным образом на то, чтобы прикрыть от ударов с воздуха свои войска. Перед авиационными частями ставилась основная задача — всеми силами и средствами задерживать и останавливать наступающие войска противника, особенно танковые.
Ставка Верховного Главнокомандования принимала экстренные меры по усилению нашей воздушной армии. С 20 июля по 17 августа мы получили 21 авиаполк (447 самолетов). Радовало нас то, что три четверти прибывших на фронт боевых машин составляли новые истребители Як-1, Як-76, грозные штурмовики Ил-2, скоростные пикирующие бомбардировщики Пе-2.
В этот же период Ставка Верховного Главнокомандования направила в войска основополагающие указания: как эффективнее использовать боевые возможности новых самолетов. В июне 1942 года мы получили приказ Народного комиссара обороны «О действиях наших истребителей по уничтожению бомбардировщиков противника». В нем отмечалось, что советские истребители, встречая группы «юнкерсов», вступают в бой с прикрывающими их «мессерами».
В результате противник получает возможность почти безнаказанно наносить удары по нашим войскам. Приказ требовал: «Считать основной задачей наших истребителей при встрече с воздушным противником уничтожение в первую очередь его бомбардировщиков». Это стало одним из принципов применения советской истребительной авиации, ее тактики.
Значительно чаще истребители стали наносить бомбовые удары. «Бомбодержатели (по две балки на каждом самолете), — говорилось в приказе Наркома обороны, — установлены не случайно и не для украшения самолета, а для того, [93] чтобы использовать и эти самолеты для дневного бомбового удара по врагу... Применение истребителей на поле боя для бомбометания днем значительно увеличит ударную силу нашей авиации...»
Мы получили также приказ Народного комиссара обороны об использовании штурмовиков в качестве дневных бомбардировщиков. Сначала летчики на Ил-2 попробовали действовать с бреющего полета, но с малой высоты можно было применять только бомбы с замедлением, что снижало эффективность ударов. Тогда Тимофей Тимофеевич поручил мне отработать в 228-й штурмовой дивизии методы бомбометания с высоты 800—1000 м и пикирования с углом до тридцати пяти градусов. Для этого 228 шад, которой командовал полковник В. С. Степичев, была отведена на аэродромный узел Урюпинск, в район Борисоглебска. Первые же полеты на бомбометание с пикирования под углом 30—35° насторожили нас. Самолет в таком крутом пике подвергался резким перегрузкам, на которые он не был рассчитан. Тогда мы решили уменьшить угол в два раза, установить его в 10— 15 градусов. Оказалось, что при таком пикировании и бомбометание эффективнее. Да и после сбрасывания бомб можно еще обстрелять цели из пушек. За неделю интенсивных испытаний мы отработали атаки штурмовиков с круга и написали инструкцию. Она была утверждена командующим, и после этого штурмовики 8-й армии бомбили с большим эффектом.
Но мы еще чувствовали себя в долгу перед наземными войсками. Не могли авиаторы в полной мере помочь им в июле 1942 года, в дни тяжелых боев на Дону. Уже в начале месяца передовые части немецко-фашистских армий нанесли удар во фланг и тыл Юго-Западного фронта и к 10 июля вышли в большую излучину Дона в районе Кантемировка, Боковская, Морозовск, Миллерово. На севере и на юге войска нашего фронта вынуждены были отходить на левый берег реки. А сталинградское направление оказалось слабо прикрытым. В эту брешь нацелились фашистские дивизии. По решению Ставки Верховного Главнокомандования в большую излучину Дона перед Сталинградом выдвигались две армии — 62-я и 64-я.
Чтобы усилить помощь с воздуха этим армиям и улучшить взаимодействие с ними, командующий приказал мне срочно побывать на их командных пунктах. Как туда быстрее добраться? Конечно, на По-2. Правда, фашистские истребители буквально охотились за этими самолетами в воздухе. Потому нужно было глядеть в оба: как появится «мессершмитт», [94] немедленно укрываться в овраг, чтобы не попасть под обстрел. Но не всегда это удавалось. Несколько командиров было убито.
И на этот раз, пережив несколько тревожных минут при встрече с «мессерами», я добрался до Калача Донского. Оттуда на автомашине предстояло ехать дальше. Командный пункт 62-й армии располагался в хуторе Перелазовский. Штаб и средства управления были так искусно замаскированы, что их с трудом удалось найти. Я рассказал командарму генералу В. Я. Колпакчи о своих поисках КП, заметил, что раз его на земле не видно, значит, с воздуха немцы тем более не обнаружат. Он ввел меня в курс дела, ознакомил с обстановкой, объяснил, где авиации необходимо немедленно ударить, чтобы задержать противника. Разведчики полу чили задание выявить расположение вражеских артиллерии, танков, резервов.
Я доложил командарму о возможностях авиачастей, выделенных для поддержки 62-й армии. Мы обо веем договорились. Тут же по радио передал в дивизии первые приказания, доложил генералу Хрюкину о полученных заданиях и начале действий.
«Теперь можно и гостей встречать», — сказал Колпакчи. Дело в том, что к 15 часам к нему должны были прибыть заместитель командующего фронтом и член Военного совета. В такой сложной обстановке приезд начальников не мог не беспокоить командарма. Бой идет близко. Генерал Колпакчи докладывал обстановку и решения прибывшим генералам, когда зашумел репродуктор и послышался голос штурмана, передававшего результаты воздушной разведки. Нужно напрягать слух и внимание, чтобы разобрать слова доклада. Это и вывело из равновесия заместителя командующего фронтом.
— Что за передача, ничего не разберешь! — возмутился он.
Ему доложили, что офицер штаба все записал. Пикирующие бомбардировщики находятся в воздухе и ждут указаний.
— Плохо! Посадить сюда, — указал он на пашню, — командира, пусть доложит и получит задание.
Я объяснил, что здесь площадки нет и средств тоже, летчик произвести посадку не сможет.
— Как это он не сядет? За невыполнение приказа под суд!
Тут вмешался член Военного совета, послал меня на радиостанцию ставить задачу; за время моего отсутствия, очевидно, состоялся разговор, после которого в управление [95] полетами заместитель командующего фронтом больше не вмешивался. Этот факт еще раз показал, что требование не допускать неправильного использования авиации было не лишним.
Окруженные части 62-й армии сражались упорно и стойко, прорвали кольцо и соединились со своими войсками. Армия здесь дралась весь июль и первую пятидневку августа. Потом с боями медленно отходила в направлении Калач Донской.
Левее нее сражались бойцы 64-й армии под командованием генерала М. С. Шумилова. Изматывая и обескровливая врага, наши части на этом участке с боями отходили на нижнее течение Дона в направлении Мышкова.
На стыке этих двух армий у Калача сосредоточивалась 4-я танковая армия. Там она формировалась и там же теперь наносила контрудары. Авиация должна была содействовать их успеху и прикрывать переправы.
Для управления истребителями была поставлена станция наведения в районе переправы Калач Донской. Вверх по течению Дона в трех-четырех километрах от расположения КП фронта действовал крупный узел связи. А я со своей радиостанцией кочевал вокруг переправы и наводил истребителей, вызывал их с аэродромов при появлении «юнкерсов» и «хейнкелей», которые пытались бомбить мосты и сосредоточение 4-й танковой армии. Данные о приближении самолетов противника мы получали от постов ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи). Я имел возможность по радио быстро вызывать с аэродромов своих истребителей. Это была первая такая радиостанция в 8-й воздушной армии. Она обеспечивала наведение, разведку, передачу распоряжений командования. На основе полученного опыта была составлена инструкция.
Наших воздушных бойцов не останавливало численное превосходство врага, они дрались с большим мастерством, проявляя при этом образцы героизма и отваги. Особенно выделялись высокой выучкой, дерзостью и храбростью летчики 434-го истребительного авиационного полка под командованием майора И. И. Клещева. Навсегда сохранится в памяти напряженный маневренный воздушный бой, проведенный ими в конце июля 1942 года. Дело было так.
Заместитель командира эскадрильи капитан И. М. Черкашин вылетел с четверкой самолетов Як-1 на прикрытие своих войск и переправ в районе Калач Донской. Вскоре с запада появилось 40 бомбардировщиков противника Ю-88 [96] и 10 истребителей Ме-109. Мы с пункта управления предупредили об этом Черкашина.
Несмотря на большое превосходство в силах врага, ведущий нашей четверки сумел обойти его истребителей и стремительно атаковать бомбардировщиков. Не успели фашисты опомниться, как четыре Ю-88 вспыхнули и рухнули на землю. Остальные вражеские самолеты сбросили бомбы куда попало и поспешно повернули на запад Истребители противника, ошеломленные дерзостью советских летчиков, не приняли боя и тоже убрались следом за своими бомбардировщиками. Вот что значит внезапность и стремительность удара.
В другой раз Черкашин во главе шестерки атаковал группу в 90 «юнкерсов» и 8 «мессершмиттов». Смелой атакой советские истребители расстроили боевой порядок вражеских бомбардировщиков, вынудили беспорядочно сбросить бомбы и уйти на свою территорию. В этой воздушной схватке наши летчики сбили пять самолетов врага, не потеряв ни одного своего. Черкашин меткими очередями уничтожил два «юнкерса», а его ведомый лейтенант Морозов — один.
«Не теряй времени на подсчет вражеских самолетов, а стремительно атакуй и уничтожай их» — так учил своих боевых друзей Черкашин. «Смелый да умный всегда добьется победы — не числом, так умением», — говорил он.
За боевые заслуги Черкашин уже в то время был награжден двумя орденами Красного Знамени и орденом Отечественной войны I степени.
В 434-м истребительном авиаполку доброй славой пользовалась боевая пара в составе командира звена лейтенанта Кукушкина и его ведомого сержанта Смирнова. Но недолго они воевали вместе. Возвращаясь с боевого задания, летчики встретили на маршруте девять немецких бомбардировщиков и двенадцать истребителей. Несмотря на малый запас горючего, Кукушкин и Смирнов атаковали противника, сбили пять вражеских самолетов и сорвали их удар по нашим войскам. В этом бою смертью героя погиб лейтенант Кукушкин.
Командир полка майор Клещев был мастером огня и маневра, умело руководил подчиненными в бою. За первые 18 дней битвы под Сталинградом он и его летчики провели 144 воздушных поединка с врагом, сбили 36 самолетов.
Жизнь Клещева оборвалась трагически. Любимец летчиков двадцатичетырехлетний командир полка погиб в сентябре 1942 года. Самолет, на котором он летел с фронта в Москву, в отпуск, попал в очень сложные метеоусловия [97] и разбился. Воспитанный им летный состав продолжал храбро сражаться с врагом.
Одновременно с истребителями напряженные боевые действия вели штурмовики и бомбардировщики. Поддерживая 1-ю и 4-ю танковые и 62-ю армии, наносившие контрудар западнее Калач Донской, наши экипажи только за 28 и 31 июля уничтожили свыше 30 танков, 180 автомашин с войсками и грузами, много артиллерийских орудий.
Командующий воздушной армией Т. Т. Хрюкин, горячо радуясь каждому успеху летчиков, лично поздравлял и награждал отличившихся. Он навещал раненых воздушных бойцов в госпиталях, когда внимание и поддержка им были особенно нужны. Вспоминается случай со старшим лейтенантом И. И. Кобылецким.
Девять истребителей Як-1 сопровождали восьмерку штурмовиков, вылетевших на уничтожение переправы противника в районе Калач Донской. При подходе к цели советские летчики были встречены 25 вражескими истребителями Ме-109. Восемь «мессеров» насели на пару «яков», возглавлявшуюся старшим лейтенантом И. И. Кобылецким. В завязавшемся воздушном бою ведущий со своим ведомым сбили два «мессершмитта», но и их самолеты были повреждены. Покидая горящий «як», Кобылецкий получил ожоги третьей степени, а при приземлении с парашютом сломал обе ноги. В тяжелом состоянии его доставили во фронтовой госпиталь, который находился на левом берегу Волги. Узнав об этом, Т. Т. Хрюкин навестил боевого летчика, поблагодарил его за доблестную службу Родине, сообщил о представлении к высокой награде. До этого И. И. Кобылецкий был удостоен орденов Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды. Впоследствии ему присвоили звание Героя Советского Союза.
Несколько позже командующий воздушной армией поощрил ведущего наших штурмовиков сразу же после нанесения ими удара. Группу возглавлял один из славных летчиков сталинградского неба командир эскадрильи старший лейтенант Иван Иванович Пстыго, ныне маршал авиации.
Восьмерка «илов» вылетала тогда по срочному вызову командования наземных войск, чтобы атакой с воздуха задержать продвижение противника. Обстановка на фронте была чрезвычайно сложной, и существовала опасность ударить по своим частям. От летчиков требовалась буквально ювелирная точность. Ведущий группы, все штурмовики действовали с величайшей осмотрительностью и мастерством, [98] метко сбросили бомбы на прорвавшиеся вражеские танки. После возвращения на свой аэродром И. И. Пстыго явился к командиру 504 шал майору Ф. Болдырихину:
— Докладывает старший лейтенант...
— Отставить! — прервал его Болдырихин. — Вы — капитан.
Командир рассказал, что Т. Т. Хрюкин лично наблюдал за действиями штурмовиков, остался доволен эффективностью их удара. Как только «илы» легли на обратный курс, он подписал приказ о повышении в воинском звании ведущего группы.
Не забывал командарм Т. Т. Хрюкин и воинов частей обеспечения, проявлявших образцы мужества и трудового героизма.
...Старший сержант Денис Ковтун, ефрейторы Евгений Кузьменко и Дмитрий Шурша, красноармейцы Петр Якобчук, Иван Гура получили задание — оборудовать ложный аэродром и сделали это очень искусно. Фашисты клюнули на «приманку» — значительная группа вражеских машин усердно бомбила макеты самолетов. Находчивые воины для большего эффекта сами поджигали их. То в одном, то в другом месте вспыхивали соломенные машины. Фашистские бомбардировщики, сделав последний заход, развернулись на запад. Их сменила другая группа. Десятки налетов совершили «юнкерсы» на эту площадку. Сбросили 500 бомб.
Тимофей Тимофеевич слетал на У-2 к отважным аэродромщикам. От имени Президиума Верховного Совета СССР он вручил смельчакам правительственные награды. Орден Отечественной войны I степени получил старший сержант Денис Ковтун, ордена Отечественной войны II степени — ефрейторы Евгений Кузьменко и Дмитрий Шурша, красноармейцы Петр Якобчук, Иван Гура.
Все воины-сталинградцы знали имя сержанта Бобищева, летчика-штурмовика 431-го полка. Делая в день по три-четыре боевых вылета, он только в июле уничтожил 15 танков, 30 автомашин, несколько сот гитлеровцев.
Горько было слышать печальную весть о героической смерти военкома эскадрильи 686-го полка батальонного комиссара И. П. Зозулинского. Это случилось в конце июля. Его самолет был подбит над целью. Видя, что спасти машину невозможно, герой не пожелал выброситься с парашютом и попасть в руки врага, он предпочел смерть позорному плену и направил горящий штурмовик на колонну бензоцистерн и танков противника. Даже погибая, военком нанес [99] немалый урон гитлеровцам. После огненного удара наши летчики еще долго наблюдали взрывы и пожары в стане врага.
Для штурмовых действий по войскам противника использовались также истребители. Весть об одном удивительном случае, происшедшем в 268-й истребительной авиадивизии, заинтересовала не только летчиков, но и командование армии. Мне довелось встретиться с «виновниками» этого события и выслушать их рассказ. Говорил главным образом командир звена младший лейтенант Сыромятников.
— Получил я боевую задачу, — немного смущаясь, начал он, — звеном нанести штурмовой удар по колонне мотопехоты на дороге. Сообщил я ее своим боевым друзьям: младшим лейтенантам Макарову, Кирпичникову и Корсакову. Долго им разъяснять не пришлось, мы друг друга с полуслова понимаем.
Немного помолчав, Сыромятников продолжал:
— С солнечной стороны на небольшой высоте незамеченными подошли к дороге. Видим, поднимая столбы пыли, движутся автомашины с солдатами. Подаю команду, как договорились на земле, атаковать передних. С первого захода вспыхнули четыре вражеских автомобиля. Колонна остановилась, а нам только это и надо было. Идем в атаку. Над дорогой все больше клубов дыма от горящих автомашин. А мы боевым разворотом уйдем вверх и опять наносим удар со стороны солнца.
Вначале зенитный огонь был слабый, затем усилился. Опомнились фашисты, начали огрызаться.
Вдруг мой самолет прошила очередь крупнокалиберного пулемета, а через мгновение мотор стал сбавлять обороты. Все попытки «оживить» его окончились неудачей. Самолет быстро терял высоту.
— Страшно, поди, стало? — спросил я Сыромятникова. Он поднял на меня свои ясные голубые глаза и бесхитростно ответил:
— Может, и страшно, да некогда было в этом разбираться. Лихорадочно искал выход. Воспользоваться парашютом — значит попасть в руки врага. Нет, думаю, надо как можно дальше на планировании уйти от вражеской колонны, выиграть время, пока гитлеровцы подоспеют к месту посадки самолета, и подготовиться к бою. Твердо решил — дешево жизнь не отдам.
Сбросил я в воздухе фонарь кабины, выбрал поровнее площадку и сел на фюзеляж. От удара на мгновение потерял [100] сознание. Придя в себя, вскочил на ноги и первое, что увидел, это своих истребителей поочередно пикирующих в сторону колонны врага. Сразу понял: они прикрывают меня, не допускают гитлеровцев к месту посадки.
Заметил и другое. Один из самолетов прошел бреющим надо мною, и летчик покачал машину с крыла на крыло. Затем горкой набрал высоту, развернулся боевым разворотом на 180 градусов и, убрав газ, перешел на планирование.
Стало ясно, что друзья хотят посадить самолет и взять меня на борт. Это до слез тронуло меня. Немного успокоившись, прикинул, где может оказаться истребитель после приземления, чтобы быстрее добежать до него. Но он сел почти рядом со мной. В кабине—младший лейтенант Макаров.
Вдалеке показалась автомашина с гитлеровцами. Мы быстро облили бензином подбитый истребитель, и пламя охватило его.
Втискиваюсь за сиденье летчика. Когда самолет взял разбег, а затем оторвался от земли, сразу отлегло от сердца; вскоре мы были на нашем аэродроме. Выскакиваю из кабины, хочу обнять и расцеловать своего спасителя, а он в недоумении отбивается. Только и сказал: «А здорово мы их, гадов, разделали!»
Когда Сыромятников кончил рассказывать, я горячо поблагодарил его за честную службу Родине.
Подлинным героем в небе Сталинграда показал себя командир звена 183-го истребительного полка старший лейтенант М. Д. Баранов. 6 августа четверка «яков» под его командованием вела бой против 25 «мессершмиттов». Снайперским ударом Баранов сбил одного «мессера», но при выходе из атаки заметил группу из шести «юнкерсов». Он дал команду своим товарищам нанести удар по бомбардировщикам. Баранов подбил один «юнкерс», тот сразу пошел на снижение и приземлился в расположении наших войск. Остальные поспешили повернуть назад. Но истребители врага продолжали бой. В этой схватке Баранов сбил еще один «мессершмитт». Против него дрались четыре истребителя противника. У нашего летчика кончились боеприпасы. Тогда он решил применить оружие отважнейших — таран и правой плоскостью ударил по стабилизатору Ме-109.
Вражеский самолет, потеряв управление, упал на землю. Самолет Баранова тоже поврежден, и летчик вынужден выброситься с парашютом. Под охраной своего ведомого он приземлился на нашей территории. [101]
Политуправление Сталинградского фронта выпустило листовку. «Товарищи летчики! Истребляйте немецких оккупантов! Бейте их так, как Герой Советского Союза Михаил Баранов! Он уничтожил 24 вражеских самолета, разбомбил сотни автомашин, танков, бензоцистерн, паровозов, истребил около тысячи гитлеровских солдат и офицеров. Слава герою Михаилу Баранову! Он защищает Родину умело, с честью и достоинством!»
Трудные задачи выпадали на долю наших летчиков-штурмовиков. Порой они оказывались единственной силой, сдерживавшей наступление танковых частей врага.
Так получилось в начале августа южнее Сталинграда. Гитлеровское командование, встретив упорное сопротивление наших войск в излучине Дона, повернуло 4-ю танковую армию с кавказского направления на сталинградское. Вражеские танки двигались в район Котельниково, Абганерово, где наших войск было очень мало. Вскоре гитлеровцы появились на подступах к станции Котельниково. С аэродрома Абганерово летчики 228-й штурмовой дивизии под командованием полковника В. В. Степичева старались задержать их продвижение. И вдруг как снег на голову сообщение из штаба воздушной армии: Котельниково взято противником. И приказ: нанести штурмовой удар по этой станции.
— Как же так? — недоумевали мы. — Бьем и бьем по наступающим на Котельниково танкам, а они вдруг на станции. Такого не может быть! Авиация порой лучше видит, где именно находятся вражеские войска.
Посоветовавшись с командиром дивизии Степичевым, решаю не посылать пока штурмовиков на Котельниково, а еще раз произвести тщательную разведку того района.
Прилетают разведчики, подтверждают: на станции противника нет. Стоят там наши эшелоны с ранеными. И опять у меня крупный разговор с Тимофеем Тимофеевичем. Он спрашивает:
— Почему не выполняете решение Военного совета?
Докладываю:
— Надо раньше узнать, в чьих руках Котельниково
— Вы опять своевольничаете, — продолжает он. Я отвечаю:
— Летчики видели, что в Котельниково нет противника, по своим бомбить мы не можем.
— Что вы там, — кипятится командующий, — глаза в карман спрятали, что ли? У нас есть совершенно точный доклад, я посылаю бомбить Котельниково. [102]
Убедительно прошу его воздержаться от этого. Кажется, уговорил. А у самого тоже на душе неспокойно. Вдруг разведчики ошибаются и враг достиг Котельниково?
Наступает вечер. Один наш летчик, сбитый в районе Котельниково, добрался до Абганерово на попутных машинах Был на станции Котельниково, говорит:
— Сам видел эшелон с ранеными. Готовятся уезжать сюда, в район Сталинграда. Никаких войск врага поблизости нет.
— Когда вы там были? — спрашиваю.
— В шестнадцать часов, — отвечает летчик.
Я опять на телеграф. Докладываю Хрюкину: пришел летчик из Котельниково и подтверждает, что станция наша.
— Значит, кто-то информировал Военный совет неправильно и продолжает необоснованно упорствовать, что Котельниково у противника, — ответил мне Тимофей Тимофеевич. — Я представляю командованию фронта ваши данные. Правильно, что не бомбили, а то ударили бы по своим. Меня все же тревожит то, что вы слишком близко сидите и аэродром Абганерово на большой дороге, как бы вас ночью танки противника не прихватили...
Я его успокоил и пообещал вести разведку ночью вдоль дорог на автомобилях, а самолеты держать в готовности к немедленному взлету. Немцы не застанут нас врасплох.
— Добро! — согласился Хрюкин. — Действуйте. Я иду докладывать!
На аэродроме Абганерово были подготовлены две разведгруппы на автомобилях, одну пустили вдоль железной дороги на Котельниково, а вторую — через Аксай по грунтовой дороге. Доложил в штаб армии, что послал наземную разведку.
Через некоторое время возвратилась машина из Котельниково. Разведчики доложили, что там наши, станция работает. Я сразу же сообщил об этом в штаб армии, чтобы успокоить Тимофея Тимофеевича, знал, что он будет волноваться, несмотря на наши заверения о принятых мерах.
Через некоторое время вернулась вторая группа разведчиков из Аксай. Старший докладывает:
— Были в Аксай, по всей дороге ни одного немца, едут наши подводы и машины.
Это сообщение, немедленно переданное мной, окончательно успокоило Тимофея Тимофеевича, да и меня.
Штурмовики летали и били по врагу с аэродрома Абганерово еще двое суток. С помощью авиации наши подошедшие [103] резервы еще на двое суток задержали танки противника перед Котельниково.
12 июля Юго-Западный фронт был переименован в Сталинградский, а 5 августа начал формирование Юго-Восточный. По директиве Ставки в начале августа предстояло создать также 16-ю воздушную армию. По предварительным данным, формированием ее должен был заниматься я. Прислали уже и штаб. Тыл создавался на месте.
Разместились мы непосредственно в Сталинграде, почти в центре, у каланчи. С ее высоты мы вместе с начальником штаба полковником Н. Г. Беловым изучали ориентиры города.
Но вскоре произошли изменения. Ставка решила не дробить авиацию и временно оставить одну воздушную армию для обеспечения двух фронтов. Мне приказали вернуться к исполнению обязанностей заместителя командующего 8 ВА.
Как представитель авиационного командования я срочно вылетел в 1-ю гвардейскую армию, которой командовал генерал К. С. Москаленко (начальник штаба — генерал С. П. Иванов). Она наносила контрудар севернее Калач Донской. Авиация должна была энергично поддержать ее боевые действия. Едва успел обосноваться там, как получил новый приказ: выехать в Сталинград Было это 23 августа. Не зная об обстановке, сложившейся в городе, я направился через с. Большая Ивановка к тракторному заводу. Ехали по дну оврага. Вдруг вижу, на пригорке самолеты. Наши зенитки, прикрывавшие аэродром, почему-то стреляют не вверх, а над землей. Навстречу нам двигались автомашины. Я остановил головную и спрашиваю у водителя, в чем дело. Оказывается, у поселка Рынок фашистские танки прорвались к Волге. По ними вели огонь зенитные орудия, установленные на аэродроме.
Дальше ехать было нельзя, и мы направились в 228-ю дивизию, располагавшуюся в совхозе «Сталинградский». Там меня ждало распоряжение: возглавить авиационную группу на правом берегу Волги.
23 августа одновременно с прорывом фашистских танков на город налетело более тысячи самолетов. Сталинград горел. Дым, подгоняемый ветром, расстилался километров на пятьдесят.
Бомбежка продолжалась несколько суток. После этих налетов штаб 8-й воздушной армии был переправлен за Волгу. [104]
24 августа мне было приказано явиться к командующему 8-й воздушной армией, который находился на КП фронта в сталинградских катакомбах, вырытых в крутых берегах балки Царица Я перелетел на аэродром Погромный, оттуда машиной подъехал к реке и переправился в центр города на пристань. Через Волгу катер шел под обстрелом и бомбежкой, но мы благополучно добрались до берега. Остатки зданий еще дымились, улицы были завалены щебнем и железом. То тут, то там с грохотом рушились стены, рвались снаряды, не смолкала канонада зениток. В воздухе висел гул и рев моторов, слышался треск пулеметов. Ад какой-то, будто и не было того цветущего города, в который недавно приезжал.
На пристани меня встретил офицер штаба, чтобы провести на КП, поскольку там я еще не бывал. Он порекомендовал идти посреди улицы, чтобы не завалила какая-нибудь падающая стена. Короткими перебежками под частыми разрывами бомб мы добрались, наконец, до балки Царица.
Вот и вход в катакомбы, где находится КП Юго-Восточного фронта, рядом вход на КП 8 ВА. Заглянул я в пещеру, в ней неуютный полумрак, тускло мерцают огоньки электролампочек. Внутри — духота. Но от тишины стало вроде спокойнее, от сознания безопасности нервное напряжение сразу спало.
Генерал Хрюкни приказал мне отправиться в штаб 8-й воздушной армии и организовать защиту с воздуха Сталинграда и войск, оборонявших город. Задача была очень сложной. Ведь части понесли в боях большие потери. Самолетов оставалось мало: пять — десять машин на полк. Но чем труднее была обстановка, тем отважнее сражались советские богатыри.
Подобно капитану Гастелло, летчик-штурмовик А. А. Рогальский, оказавшись в безвыходном положении, направил свой горящий Ил-2 на скопление вражеских танков. Взрыв разметал их в разные стороны. Такой же мощный удар по противнику нанес летчик-штурмовик Иван Веденин, выросший в Сталинграде и отдавший за него жизнь.
Штурмовики громили не только наземного врага, но и воздушного. Лейтенант Шулякин на самолете Ил-2 вступил в бой с шестью «мессерами». В неравной схватке советский летчик уничтожил два вражеских самолета. Будучи раненным, он сумел довести поврежденную машину до своей территории и благополучно сесть. Как восхищали и воодушевляли защитников Сталинграда подвиги крылатых воинов! [105]
Находясь день и ночь на командном пункте 8-й воздушной армии, я вместе с политотделом и штабом готовился к созданию 16 ВА В начале сентября командующий ВВС Красной Армии генерал А. А. Новиков, будучи представителем ставки у нас во фронте, распорядился немедленно принимать части и соединения, а штаб направить в совхоз «Сталинградский». 16-я воздушная армия должна была начать боевые действия в составе Сталинградского фронта. А 8-я воздушная армия оставалась на Юго-Восточном.
На первых порах в 16-ю воздушную армию входили 220-я и 283-я истребительные (командиры полковники А. В. Утин и В. А. Китаев), 228-я и 291-я штурмовые дивизии (командиры полковники В. В. Степичев и А. Н. Витрук). Несколько позже к нам прибыло и соединение ночных бомбардировщиков (командир полковник М. X. Борисенко).
4 сентября 1942 года я подписал первый боевой приказ частям. С этого времени и начала действовать 16-я воздушная армия. Истины ради следует сказать, что командующим считался член Военного совета ВВС Красной Армии генерал П. С. Степанов, находившийся на фронте в 8 ВА в качестве представителя Ставки, а я официально значился его заместителем. Перед тем как мне вылететь в совхоз «Сталинградский», из 8 ВА меня вызвал Павел Степанович и сказал: «Вот что, я член Военного совета ВВС, а не командующий воздушной армией. Меня назначили на эту должность для того, чтобы при формировании армию не обделила Понял? А командовать армией будешь ты, поэтому сразу же со всей ответственностью принимайся за дело. Я же остаюсь здесь». Так Степанов и не поехал со мной. Правда, в середине сентября он все же побывал у нас, подписал несколько приказов, даже управлял боевыми действиями с передового КП.
28 сентября я был назначен командующим 16 ВА. Уезжая в Москву, Павел Степанович сказал мне:
— Действуйте, желаю успеха!
Из совхоза «Сталинградский» через несколько дней мы перебазировались в Малую Ивановку, где находился штаб Сталинградского фронта Главная задача этого фронта, а значит, и 16-й воздушной армии, состояла в том, чтобы во взаимодействии с войсками и авиацией Юго-Восточного фронта контрударом в южном направлении разгромить группировку противника, прорвавшуюся к городу.
Первые бои летчики нашей воздушной армии вели в условиях, когда противник сохранял превосходство в воздухе. Части были недоукомплектованы личным составом и самолетами. [106] Одна из лучших 228-я штурмовая авиадивизия и та нуждалась в пополнении боевой техникой на одну треть. Молодых летчиков предстояло вводить в строй по ходу выполнения боевых задач.
Мы категорически запретили, несмотря на нужду в людях, выпускать на задание молодых необлетанных на фронте летчиков. Организовали занятия, изучение района полетов и передачу боевого опыта. Перед молодыми летчиками-штурмовиками выступил штурман полка старший политрук М. Г. Скляров, рассказавший, как возглавляемой им группе Ил-2 удалось уничтожить на аэродроме Обливская 50 вражеских самолетов. Комэск старший лейтенант А. И. Кадомцев поделился опытом нанесения метких ударов по скоплениям танков противника. Провели мы полигонные учения, в ходе которых летчики совершенствовали прицельное бомбометание с пикирования. В авиаполках дивизии ширилось соревнование за звание снайперских экипажей.
В истребительном авиаполку, которым командовал Герой Советского Союза подполковник Н. С. Герасимов, организовали встречи молодых летчиков с лучшими воздушными бойцами И. П. Моторным, З. В. Семенюком, В. Н. Макаровым. Моторный рассказал молодежи о бое шестерки «яков» над хутором Вертячий с 60 самолетами противника. Успех наших истребителей определило то, что в первые же минуты схватки ведущий сбил два вражеских истребителя, остальные ушли на запад.
Подготовка молодежи дала хорошие результаты. Мы избежали неоправданных потерь и постепенно наращивали силу ударов. Только за четыре дня — с 5 по 8 сентября — летчики армии произвели 688 самолето-вылетов, провели 21 воздушный бой, уничтожили 21 вражеский самолет. Молодые летчики учились у прославленных асов, сражаясь вместе с ними. С восторгом говорили новички о действиях в воздухе командира 237-го истребительного полка майора А. Б. Исаева, который за первые дни боев сразил пять самолетов противника.
Однако мы видели, что следует улучшить управление истребителями в воздухе, чтобы постоянно срывать, ослаблять удары немецкой авиации по нашим войскам. Обеспечить непрерывность управления — в этом состояла главная задача. Но радиостанций и специалистов у нас было мало.
Изучили и взяли за основу полученный нами опыт в 8-й воздушной армии и авиаторов — защитников Ленинграда. Задумали такой план. В Малой Ивановке на КП ВА установить [107] несколько радиостанций для радиосетей различного назначения. Одна предназначалась для управления истребителями воздушного боя с помощью микрофона Для этого мы связали по радио на единой волне командные пункты воздушной армии, командира истребительной авиадивизии, командиров полков, станции наведения и ведущих групп, находящихся в полете.
Мы решили поставить радиостанции визуального наблюдения с таким расчетом, чтобы обеспечить обзор над всей линией фронта. Где бы ни появился самолет противника, он может и должен быть обнаружен и на него должны быть наведены истребители. А командиры, находясь на радиостанции, оценивают воздушную обстановку и помогают нашим истребителям в бою советом, командой и в случае надобности подкреплением.
Генерал А. А. Новиков выделил нам из своего резерва необходимое количество радиосредств, и мы смогли установить 12 станций. Это по тем временам было довольно много. Правда, в экипажах этих станций не было летчиков, одни радисты. Кто же будет наводить истребители? А. А. Новиков опять пришел на помощь. Он приказал из резерва запасной авиационной бригады выделить для нас 24 командира-летчика. Мы определили по два на каждую станцию наведения. И хотя прибывшие офицеры имели боевой опыт, с ними провели занятия по тактике и методам наведения.
В итоге на переднем крае у нас появились радиосредства, и радиосети стали работать бесперебойно. Сразу сказался эффект мобильности.
Находясь на своем КП, я имел возможность командовать истребителями и штурмовиками в воздухе. Данные об обстановке, доклады ко мне поступали непрерывно с воздуха, я слышал бой, ощущал динамику управления им. Все было прекрасно организовано.
Нашим войскам очень досаждали так называемые «рамы» — гитлеровские самолеты — разведчики и корректировщики. Они указывали цели для минометного и артиллерийского огня или вызывали авиацию Теперь, как только появлялась «рама», станция наведения немедленно вызывала наши истребители. Во-первых, для того, чтобы сбить самолет-разведчик, во-вторых, для встречи идущих за ним боевых самолетов. Благодаря наведению по радио и мобильности истребителей удары в воздухе стали своевременными и точными. [108]
Мы чувствовали себя гораздо уверенней. Конечно, еще немало было неполадок, несогласованности. Главная трудность — на истребителях не хватало передатчиков. Идет, например, группа из восьми самолетов, и только на двух есть передатчики, а остальные летчики имели лишь радиоприемники и только получали команды и информацию от своих командиров с воздуха и с земли.
Опять нам пошли навстречу. По приказанию командующего ВВС Красной Армии А. А. Новикова, бывшего на нашем фронте представителем Ставки, мы начали получать самолеты, как правило, имеющие передатчики. Система управления по радио быстро утвердилась, получила признание, прошла проверку боем. На основе приобретенного опыта составили первую в Военно-Воздушных Силах инструкцию об управлении боем истребителей по радио. Она была введена приказом командующего ВВС, подготовленным и подписанным у нас в армии. Инструкция очень помогла нам как в период оборонительного сражения, так и позже, когда мы уже уничтожали окруженную под Сталинградом группировку.
16-я воздушная армия начала получать пополнение. Вновь прибывшие летчики буквально рвались в бой. Именно таким неудержимым характером обладал старший сержант Б. М. Гомолко — летчик 520-го истребительного полка, который по требованию представителя Ставки был с ходу введен в бой. Мы все очень волновались: как-то новички покажут себя? И вот получаю донесение: сражаются стойко и умело. Они обнаружили 10 бомбардировщиков врага, которые шли в расположение наших войск. Истребители врезались в строй самолетов противника, и Гомолко первым сбил «юнкерс». Израсходовав весь боезапас, он не вышел из боя, а решился на таран и отрубил хвост второму фашистскому самолету. Машина Гомолко была повреждена и начала разрушаться, летчик выбросился с парашютом. Почти одновременно покинули «юнкерс» и два фашиста. Но наш летчик приземлился раньше, чем они, и предложил им сдаться в плен. .Когда один из них хотел достать оружие, Гомолко пристрелил его, а второго доставил в штаб.
На нашем фронте часто можно было встретить заместителя Верховного Главнокомандующего Г. К. Жукова, начальника Генерального штаба А. М. Василевского и представителей Ставки по родам войск. Командование ВВС Красной Армии также постоянно бывало в воздушной армии. Это повышало нашу ответственность и помогало нам. [109]
А. А. Новиков и его заместитель Г. А. Ворожейкин постоянно делились опытом, содействовали в получении материальных средств. Так было с радиостанциями. Так было и при усовершенствовании фронтовых истребителей... Расскажу об этом подробнее.
7 сентября мы поехали в 66-ю армию, которой командовал генерал Р. Я. Малиновский. Она находилась на левом крыле фронта, фланг упирался в Волгу против Сталинградского тракторного. На наблюдательном пункте, расположенном в окопах на возвышенности, мы увидели заместителя Верховного Главнокомандующего Г. К. Жукова и члена Государственного Комитета Обороны Г. М. Маленкова. Вначале мы из укрытий осматривали панораму местности. Командующий армией докладывал задачу и свое решение. Постепенно все из укрытий вышли. Стоим, как говорят, на виду. День был облачный. Со стороны Волги из-за облаков послышались стрельба и гул моторов. Но самолетов не было видно. Вдруг барабанной дробью протрещала очередь из пушек. Сверху посыпались снаряды, они разрывались буквально рядом с нашей высотой. Правда, никто не пострадал. Но кто-то порекомендовал все же использовать окопы по назначению. Не успели мы уйти в укрытие, как увидели: наши истребители преследуют вражеских бомбардировщиков, атакуют их. Сначала один сбили, потом другой. Приятно смотреть, как побеждают наши летчики. Я вижу улыбку на суровом лице Жукова.
Правда, некоторые генералы высказали сомнение — мол, сбиты не фашистские самолеты, а наши. Жуков вопросительно посмотрел на меня. Через адъютанта я приказал послать людей на места падения бомбардировщиков и снять таблички с двигателей. Вскоре доставили эти таблички. Они оказались немецкими...
Когда командующий армией продолжил доклад, небо снова огласилось мощным гулом, заставившим всех поднять голову. Самолеты шли почти на бреющем. Два наших «яка» гнались за одним «мессершмиттом». Они так зажали его, что, казалось, деваться ему больше некуда. Но «мессер» вдруг прибавил скорость, дал горку, оторвался от наших истребителей и скрылся.
Маленков спрашивает меня:
— Почему упустили врага? Ведь наши самолеты-истребители имеют преимущество и в скорости, и в высоте, и в маневренности. Летчики виноваты.
Я докладываю, что опытные экземпляры наших самолетов [110] по своим характеристикам действительно лучше немецких. А вот те, которые находятся у нас в частях и не раз ремонтировались в полевых условиях, не имеют таких данных. Г. М. Маленков, отвечавший в Государственном Комитете Обороны за производство авиационной техники, возмутился :
— Вы ругаете нашу боевую технику и защищаете честь мундира.
Я доложил, что советские летчики действовали правильно и сумели зажать фашиста. А ушел он потому, что скорость его самолета и скороподъемность оказались больше, чем у наших, особенно на горке. Разгорелся спор. В это время со стороны фронта показался наш штурмовик. Его преследовал и непрерывно атаковал «мессершмитт». Кто-то сказал:
— Удирает наш «ил».
Я отвечаю:
— Ничего подобного. Просто скорость у него меньше, чем у «мессера».
Примерно в километре от нас фашист при очередной атаке снова промахнулся и выскочил вперед. Летчик-штурмовик мгновенно воспользовался этим. Как только вражеский самолет показался впереди, он открыл огонь из пушек. Хорошо получилось. «Мессершмитт» загорелся и упал в полукилометре от нас. А Ил-2, сделав змейку, пошел на свой аэродром. На командном пункте загремели аплодисменты. Послышались возгласы: «Вот это молодец! Вот это летчик! Штурмовик сбил истребителя!»
Еще в ходе боя я засек время, а затем передал приказание в штаб найти летчика-штурмовика, сбившего «мессершмитт», сообщить его фамилию. Вскоре мне донесли, что это капитан П. С. Виноградов — заместитель командира полка. Жуков приказал наградить его орденом и повысить в воинском звании. Подготовили приказ, который тут же был подписан. Героические действия штурмовика восхитили всех присутствующих. А я не преминул заметить, что у нас каждый летчик жаждет победы над врагом, но порой не все от него зависит.
Г. М. Маленков сказал, чтобы ему дали тактико-технические данные «яков» и «мессершмиттов». Действительно, по заводским данным, наш «як» превосходит «мессер» в скорости километров на двадцать.
— Объясните, пожалуйста, — говорит Маленков, —почему же вы считаете, что наш истребитель хуже вражеского?
Я пояснил свою мысль: во фронтовых условиях машина [111] в процессе ее эксплуатации теряет свои первоначальные качества. Нужно учитывать и другое обстоятельство. Завод указывает данные, полученные при испытании опытных образцов самолета, которые изготовлены были из металла с точным соблюдением аэродинамических форм. В боевых же условиях на машине с перкалевой и деревянной обшивкой, деревянными силовыми элементами неизбежны частые повреждения поверхности. А это немедленно сказывается на летных данных самолета: скорость его падает из-за увеличения сопротивления воздуха.
Испытывается «як» с закрытым фонарем. А на фронтовых истребителях целлулоид быстро желтеет от солнца, трескается, и через него летчик не видит противника. Поэтому он не закрывает фонарь в бою, чтобы лучше видеть и не быть сбитым. А полет с открытым фонарем на пять — семь процентов уменьшает скорость машины. Надо учесть еще и то, что «лопухи», которыми прикрываются убранные колеса, мнутся, образуются щели, в полете происходит подсос воздуха. И на этом мы теряем скорость.
И все же я не убедил Маленкова.
— Я полагаю, — сказал он, — что все-таки вы защищаете «честь мундира».
Тогда я добавил, что самолеты из боя возвращаются с пробоинами. Как мы их чиним? Берем полотно, эмалит и лепим заплатки. А они тоже увеличивают сопротивление. По причинам, о которых я доложил, теряется до 10—15 процентов скорости.
— Считаю, что все это вы преувеличиваете, — подвел Г. М. Маленков итог нашей беседе. И помолчав, добавил: — Давайте проведем испытания ваших самолетов здесь, на фронте, проверим соответствие их опытному экземпляру.
Я доложил обо всем командующему ВВС Красной Армии и попросил прислать бригаду испытателей из научно-исследовательского института. Мне, конечно, был неприятен упрек члена ГКО. Но раз решили провести испытания, значит, я в чем-то убедил Маленкова.
Вскоре в 16-ю армию приехала группа летчиков и инженеров, чтобы организовать испытания на мерном километре. Они проводились в 434-м истребительном полку, известном своими славными боевыми делами. Определили два самолета. Один пилотировал летчик-испытатель Зайцев, другой — боевой истребитель. Что же оказалось? Фронтовой «як», пилотируемый летчиком-испытателем, показал скорость процентов на десять ниже, чем указывалось в заводской таблице. [112]
У «яка», управляемого летчиком-фронтовиком, она оказалась меньше на шестнадцать процентов.
Стали разбираться, в чем дело. Установили, что Зайцев закрывал фонарь, хотя обзор был плохой, убирал радиатор, несмотря на то что вода в системе охлаждения доходила порой до кипения.
Фронтовой летчик фонарь не закрывал, радиатор выпустил, чтобы температура двигателя была 50—60°. В бою некогда следить за радиатором, там вообще держат температуру 40°. Если закипела вода в двигателе, надо принять меры. Иначе он откажет, и придется садиться. А будешь часто отвлекаться от наблюдения за противником — собьют.
Вот я и говорю Зайцеву:
Послушайте, вы неправильно испытания проводите.
Он мне доказывает, что делает все по установленной методике. И приводит соответствующие положения инструкции. Выслушал я его и говорю:
Хорошо, товарищ Зайцев, в бою вы так же будете эксплуатировать машину, да еще над территорией противника?
Разумеется, нет, — отвечает он.
— Вот вы и испытайте так, как будете воевать.
Все-таки мы провели полеты по двум вариантам. И в обоих случаях результаты оказались ниже, чем у опытного самолета. Меня предупредили, что Маленкову кто-то доложил, будто мы «мешали» испытателям. Когда написали отчет, нас вызвали к нему на доклад. Собралось человек пятнадцать. Пришли боевые летчики высказать свое мнение. По ходу доклада опять возник спор. Но тут испытатели оказались на нашей стороне.
Маленков спросил:
Что же вы предлагаете?
Летчики уже давно высказали мне свои пожелания. Я их и передал представителю ГКО. На заводе надо сделать новые фонари и доставить сюда. Тогда можно вести бой с закрытым фонарем и хорошо видеть противника. Поверхности самолета следует покрыть лаком, как на опытном самолете, а не эмалитом.
Хорошо было бы и облегчить самолет Як-1, — продолжал я свой доклад. Сейчас бои ведутся только днем, а на борту истребителя сто килограммов оборудования для ночных полетов. Предлагаем снять его с самолета. Это позволит увеличить скорость полета и улучшит маневренность машины. [113]
Практика показывает, что бои мы ведем обычно на высотах до трех тысяч метров, максимум забираемся на четыре-пять. Кислородом никто не пользуется, а мы возим специальное оборудование. Предлагаем снять и это оборудование. Кроме того, на «яке» имеется два воздушных баллона для запуска двигателей, а можно обойтись одним. Предлагаем снять два пулемета и два патронных ящика, оставить одну пушку и увеличить боекомплект к ней. Получится выигрыш в весе более полутонны А поскольку самолет станет легче, то на одиннадцать процентов прибавится относительный запас его мощности, увеличится и скорость, особенно вертикальная.
Просим также стабилизатор и рули сделать металлическими, переднюю кромку крыла — тоже из металла. Это сохранит аэродинамику самолета.
Кончив доклад, я невольно подумал: «Какова же будет реакция?»
— Изложите все это в письменном виде, — задумчиво сказал Маленков. — Ваши предложения будут приняты. С заявкой поедете сами на тот авиазавод, который поставляет самолеты шестнадцатой воздушной армии.
Прибыв на завод, я переговорил с директором И. С. Левиным. Он согласился с нашими предложениями. Одобрили их и представители ОКБ А. С. Яковлева. Они решили только проверить центровку, чтобы не нарушалась устойчивость самолета. Но в принципе было уже видно, что облегчение машины — дело перспективное.
Состоялся митинг рабочих завода. Рядом с седоволосыми ветеранами производства я увидел женщин и даже мальчишек — выпускников ремесленных училищ. Невольно дрогнуло сердце. Поэтому, видимо, я и говорил так взволнованно. Рассказал о боях под Сталинградом, о том, как отважно сражаются советские летчики. Объяснил, что предлагают наши авиаторы и как это поможет нам еще сильнее и с меньшими потерями бить немецко-фашистских захватчиков. В заключение я спросил у руководителей завода: когда они думают дать нам облегченные машины? От имени коллектива директор заверил, что недели через две мы начнем их получать. Такое отношение к предложению фронтовиков меня обрадовало.
Еще раньше к 16-й армии прикрепили ремонтный завод, расположенный в Поволжье. Я слетал туда и договорился, что они будут тщательно полировать поверхности самолета для уменьшения лобового сопротивления. [114]
Одновременно мы принимали меры по повышению выучки летного состава. Какой основной недостаток наблюдался тогда в ведении воздушных боев? У нас, к сожалению, применялась еще тактика «роя». Группы составляли из шести — восьми самолетов, летчики держались парами в плотном строю и прикрывали хвост друг друга. Плотный боевой порядок лишал истребителей их основного качества — маневренности. Тяготея к полетам группой, авиаторы неохотно летали парой. Вражеские летчики стремились вести бой на вертикалях, чтобы полнее использовать скоростные качества своих машин, а наши предпочитали горизонтальный маневр. Дальнейшее совершенствование тактики мы связывали с получением облегченных «яков».
Конечно, и у нас было немало мастеров маневренного боя, особенно в 220-й дивизии, которой командовал полковник А. В. Утин. Я уже говорил о нем, как о вдумчивом воспитателе, новаторе тактики. Он подготовил десятки смелых и искусных воздушных бойцов. Здесь следует прежде всего назвать инспектора по технике пилотирования 3. В. Семенюка, комэска В. И. Шишкина, а также В. Н. Макарова и И. П. Моторного.
Когда пригнали нам с авиационного завода два облегченных «яка», мы передали их Моторному и Макарову. Они облетали новые машины, провели учебный воздушный бой в районе аэродрома и проверили параметры пилотажа и маневрирования. После полета ведущий доложил:
— Любого «мессершмитта» на вертикали сразим. Я говорю:
— Хорошо! Вылетайте парой к линии фронта.
Наши летчики еще не вернулись, а уже поступило донесение о том, что они сбили два «мессера». Возвратившись с задания, Моторный и Макаров рассказали, как вели бой на облегченных самолетах, о новых тактических приемах, которые использовали. Преимущество в вертикальной скорости позволяет догонять «мессер» и уходить с набором высоты, чтобы занять выгодное положение для новой атаки. При этом, разумеется, нужно уметь и метко стрелять.
С завода прислали еще два усовершенствованных «яка». И мы решили всем летчикам показать их возможности вести бой на вертикалях. В обычный Як-1 сел Макаров, в Як-7 — Семенюк, в облегченный — Моторный. Они должны были одновременно на высоте 200 метров подойти к железной дороге, а затем, разогнав машины до максимальной скорости, перейти на вертикальную горку. [115]
И вот самолеты устремились ввысь. Первым, исчерпав запас мощности, сваливается на крыло Як-1, метров через 200 — Як-7, а облегченный набирает еще метров 700—800 и в заключение делает бочку.
Летчики зашумели. Чувствовалось, что последний маневр пришелся им по душе.
Получив еще несколько облегченных «яков», мы скомплектовали десять смешанных пар. Это была уже сила. Результаты получились отличные. На «яке», ставшем легче и маневреннее, летчики уверенно поражали «мессеры» всех модификаций. Это помогало изменить воздушную обстановку в нашу пользу.
К концу первого месяца боевой жизни армии счет уничтоженных вражеских самолетов достиг 296. К этому же времени ударами с воздуха было выведено из строя около 400 танков и бронемашин, до 1400 автомашин, много другой боевой техники и живой силы противника.
Но враг по-прежнему оказывал яростное противодействие. Чтобы преодолевать его зенитный огонь и иметь больше времени для атак на цель, штурмовики стали применять эшелонирование. Уменьшению потерь самолетов Ил-2 способствовало то, что их начали выпускать в двухместном варианте. Во второй кабине размещался стрелок с пулеметом для защиты задней полусферы. Надежно прикрывали штурмовиков и истребители. Перед приходом «илов» в район цели они «очищали» его от вражеских самолетов.
Порою победы в воздухе доставались дорогой ценой. 18 сентября из 434-го истребительного полка передали, что летчики этой части сбили 19 самолетов противника и несколько наших воздушных бойцов не вернулись на свой аэродром. В их числе старший лейтенант В. А. Микоян. Ранен был командир полка А. Б. Исаев.
В 283-й истребительной дивизии летчик В. Н. Ченский, израсходовав в схватке с врагом боеприпасы, пошел на таран. Он ударил по «мессершмитту» левой плоскостью своего «ястребка». Немецкий самолет упал на землю, остальные фашистские истребители ушли на запад. На КП армии сообщили, что Ченский спасся на парашюте и уже находится в своей части. Мы от души поздравили героя с победой.
Более трагично закончился бой группы «яков», возглавляемой капитаном И. Ф. Стародубом, против тридцати самолетов врага. Наши «ястребки» сбили пять из них. И. Ф. Стародуб, сразив «мессершмитт», решил атаковать «юнкерс», но боеприпасы кончились. Тогда он без колебаний [116] направил свою машину на фашистский бомбардировщик. При столкновении оба самолета взорвались в воздухе. Ценой собственной жизни летчик выполнил приказ: надежно прикрыть с воздуха защитников Сталинграда.
Успешному выполнению летчиками боевых задач способствовала активная и целеустремленная партийно-политическая работа. Партийные и комсомольские организации воспитывали у авиаторов высокие морально-боевые качества. Вдохновляющий пример в воздухе и на земле показывали крылатые комиссары.
...19 сентября во время боя с вражескими истребителями отличился военком 291 иап батальонный комиссар Л. И. Бинов. Он решительно атаковал «мессершмитт» и сбил его, а когда кончились боеприпасы, направил свой «ястребок» на второй самолет. Гитлеровец не успел уклониться в сторону. После таранного удара его самолет стал беспорядочно падать. Но Бинов сумел выровнять поврежденную машину и посадить ее в расположении своих войск. О подвигах комиссара наши агитаторы рассказали всему личному составу.
Авиаторам армии было хорошо известно и имя военкома 512 иап батальонного комиссара И. М. Мамыкина. Большинство воздушных поединков он завершал победой. Но в неравном бою 21 октября геройски погиб. На могиле комиссара летчики поклялись отомстить врагу за смерть Мамыкина, еще беспощаднее уничтожать немецко-фашистских захватчиков. Подвиг военкома стал для них примером того, как надо любить Родину, как защищать ее счастье, свободу и независимость.
От боя к бою росли в армии ряды коммунистов и комсомольцев. В заявлениях о приеме в партию и комсомол воздушные бойцы выражали непоколебимую готовность отдать все силы, а если потребуется, и жизнь за Отечество, стойко защищать волжскую твердыню.
«Необходимо отдать должное воинам 24-й, 1-й гвардейской и 66-й армий Сталинградского фронта, летчикам 16-й воздушной армии и авиации дальнего действия, — пишет в своих воспоминаниях Г. К. Жуков, — которые, не считаясь ни с какими жертвами, оказали бесценную помощь 62-й и 64-й армиям Юго-Восточного фронта в удержании Сталинграда»{4}. [117]
