В. Драгунский

«ОН ЖИВОЙ И СВЕТИТСЯ...»

Однажды вечером я сидел во дворе, возле песка, и ждал маму. Она, наверно, задерживалась в институте или, может быть, долго стояла на автобусной остановке. Не знаю. Только все родители нашего двора уже пришли, и все ребята пошли с ними по домам и уже, наверно, пили чай с бубликами и брынзой, а моей мамы все еще не было...

И вот уже стали зажигаться в окнах огоньки, и радио заиграло музыку, и в небе задвигались темные облака — они были похожи на бородатых стариков...

И мне захотелось есть, а мамы все не было, и я подумал, что если бы я знал, что моя мама хочет есть и ждет меня где-то на краю света, я бы моментально к ней побежал, а не опаздывал бы и не заставлял ее сидеть на песке и скучать.

И в это время во двор вышел Мишка. Он сказал:

—    Здорово!

И я сказал:

—    Здорово!

Мишка сел со мной и взял в руки самосвал.

—    Ого! — сказал Мишка.— Где достал? А он сам набирает песок? Не сам? А сам сваливает? Да? А ручка? Для чего она? Ее можно вертеть? Да? А? Ого! Дашь мне его домой?

Я сказал:

—    Нет, домой не дам. Подарок. Папа подарил перед отъездом.

Мишка надулся и отодвинулся от меня. На дворе стало еще темнее.

Я смотрел на ворота, чтобы не пропустить, когда придет мама. Но она все не шла. Видно, встретила тетю Розу, и они стоят и разговаривают и даже не думают про меня. Я лег на песок.

Тут Мишка говорит:

—    Не дашь самосвал?

Я говорю:

—    Отвяжись, Мишка.

Тогда Мишка говорит:

—    Я тебе за него могу дать одну Гватемалу и два Барбадоса!

Я говорю:

—    Сравнил Барбадос с самосвалом...

А Мишка:

—    Ну, хочешь, я дам тебе плавательный круг?

Я говорю:

—    Он у тебя лопнутый.

А Мишка:

—    Ты его заклеишь!

Я даже рассердился:

—    А плавать где? В ванной? По вторникам?

И Мишка опять надулся. А потом говорит:

—    Ну, была не была! Знай мою добрость! На! И он протянул мне коробочку от спичек. Я взял ее в руки.

— Ты открой ее,— сказал мне Мишка,— тогда увидишь!

Я открыл коробочку и сперва ничего не увидел, а потом увидел маленький светло-зеленый огонек, как будто где-то далеко-далеко от меня горела крошечная звездочка, и в то же время я сам держал ее сейчас в руках.

— Что это, Мишка,—сказал я шепотом,— что это такое?

—    Это светлячок,— сказал Мишка.— Что, хорош? Он живой, не думай.

—    Мишка,— сказал я,— бери мой самосвал, хочешь? Навсегда бери, насовсем! А мне отдай эту звездочку, я ее домой возьму...

И Мишка схватил мой самосвал и побежал домой. А я остался со своим светлячком, глядел на него, глядел и никак не мог наглядеться: какой он зеленый, словно в сказке, и как он хоть и близко, на ладони, а светит, словно издалека... И я не мог ровно дышать, и я слышал, как стучит мое сердце и чуть-чуть кололо в носу, как будто хотелось плакать.

И я долго так сидел, очень долго. И никого не было вокруг. И я забыл про всех на белом свете.

Но тут пришла мама, и я очень обрадовался, и мы пошли домой. А когда стали пить чай с бубликами и с брынзой, мама спросила:

—    Ну, как твой самосвал?

А я сказал:

—    Я, мама, променял его.

Мама сказала:

—    Интересно! А на что?

Я ответил:

—    На светлячка! Вот он, в коробочке живет. Погаси-ка свет!

И мама погасила свет, и в комнате стало темно, мы стали вдвоем смотреть на бледно-зеленую звездочку.

Потом мама зажгла свет.

—    Да,— сказала-она,— это волшебство! Но все-таки как ты решился отдать такую ценную вещь, как самосвал, за этого червячка?

—    Я так долго ждал тебя,— сказал я,— и мне было так скучно, а этот светлячок, он оказался лучше любого самосвала на свете.

Мама пристально посмотрела на меня и спросила:

—    А чем же, чем именно он лучше?

Я сказал:

—    Да как же ты не понимаешь?! Ведь он живой! И светится!..