С. Аксаков МАТЕРИНСКАЯ ЛЮБОВЬ

Положение моё становилось хуже и хуже. Припадки появлялись чаще, продолжались долее; я потерял аппетит, бледнел и худел с каждым днём; терял также и охоту заниматься ученьем: один только сон подкреплял меня. Наконец, отдали меня в больницу. Там поместили меня очень хорошо: дали особую небольшую комнату, назначенную для тяжёлых больных, которых на ту пору не было; там спал со мной дядька 1 Евсеич, переведённый в больничные служители.

Мать моя. уезжая в последний раз из Казани, заставила Евсеича побожиться, что он уведомит её. если я сделаюсь болен. Он давно порывался исполнить обещание, но его постоянно удерживали; теперь же он решился действовать, не спрашиваясь никого: один из грамотных дядек написал ему письмо, в котором, без всякой осторожности и даже несправедливо, он извещал, что молодой барин болен и что его отдали в больницу.

Можно себе представить, каким громовым ударом разразилось это письмо над моим отцом и матерью. Письмо шло довольно долго и пришло в деревню во время совершенной распутицы, о которой около Москвы не могут иметь и понятия: дорога проваливалась на каждом шагу, и во всяком долочке 2 была зажора, то есть снег, насыщенный водою; ехать было почти невозможно. Но мать мою ничто удержать не могло: она выехала в тот же день в Казань, со своею горничной Парашей и молодым мужем её, Фёдором; ехала день и ночь на переменных крестьянских лошадях, в простых крестьянских санях в одну лошадь; всех саней было четверо: в трёх сидело по одному человеку без всякой поклажи. которая вся помещалась на четвёртых санях: только таким образом была какая-нибудь возможность подвигаться шаг за шагом вперёд, и то — пользуясь морозными утренниками, которые на этот раз продолжались, по счастью, до половины апреля.

В десять дней дотащилась моя мать до большого села Мур- зихи, на берегу Камы; здесь пошла уже большая почтовая дорога, крепче уезженная, и потому ехать по ней представлялось более возможности; но зато из Мурзихи надо было переехать через Каму, чтобы попасть в село Шуран, находящееся, кажется, в 80 верстах от Казани. Кама ещё не прошла, но надулась и посинела; накануне перенесли через неё почту на руках, но в ночь прошёл дождь, и никто не соглашался переправить мою мать и её спутников на другую сторону. Моя мать принуждена была ночевать в Мурзихе; боясь каждой минуты промедления, она сама ходила из дома в дом по деревне и умоляла добрых людей помочь ей, рассказывала своё горе и предлагала в вознаграждение всё. что имела. Нашлись добрые и смелые люди, понимавшие материнское сердце, которые обещали ей, что если дождь в ночь уймётся и к утру хоть крошечку подмёрзнет, то они берутся благополучно доставить её на ту сторону и возьмут то, что она пожалует им за труды.

Ветер разогнал облака, и к утру мороз высушил дорогу и тонким ледочком затянул лужи.

На заре шестеро молодцов, рыбаков по промыслу, выросших на Каме и привыкших обходиться с нею во всяких её видах, каждый с шестом или багром, привязав за спину нетяжёлую поклажу, взяли под руки обеих женщин, обутых в .мужские сапоги, и отправились в путь, пустив вперёд самого расторопного из своих товарищей для ощупывания дороги. Дорога лежала вкось, и надобно было пройти около трёх вёрст.

Переход через огромную реку в такое время так страшен, что только привычный человек может совершить его, не теряя бодрости и присутствия духа. Фёдор и Параша просто ревели, прощались с белым светом и со всеми родными; но мать моя с каждым шагом становилась бодрее и даже веселее. Провожатые поглядывали на неё и приветливо потряхивали головами. Надобно было обходить полыньи, перебираться по сложенным вместе шестам через трещины; мать моя нигде не хотела сесть на чуман 3, и только тогда, когда вся опасность миновалась, она почувствовала слабость и почти лишилась чувств.

За двое суток мать моя доехала до Казани, остановилась где-то на постоялом дворе и через полчаса уже была в гимназии...

Не нахожу слов и не беру на себя рассказать, что чувствовал я, когда вошла ко мне моя мать. Она так похудела, что можно было не узнать её, но радость, что она нашла дитя своё не только живым, но гораздо в лучшем положении, чем ожидала, так ярко светилась в её всегда блестящих глазах, что она могла показаться и здоровою, и весёлою. Я забыл всё. что вокруг меня происходило, обнял свою мать и несколько времени не выпускал её из моих детских рук.

1 Дя́дька — слуга. Во время крепостного права барчуки от няньки переходили на попечение дядьки.

2 Доло́чек — впадина в земле, небольшая низина.

3 Чума́н — широкий лубок для катанья с гор или во́зки снега.


Вопросы и задание.

1. Что вы узнали из этого рассказа о силе материнской любви?

2. Укажите места в рассказе: а) когда вы испытывали страх за судьбу матери; б) когда радовались за неё.

3. Как мать была вознаграждена за свою неустрашимость, за беззаветную любовь к сыну?

Категория: Родная речь. 4-й класс | Добавил: shels-1 (13.01.2023)
Просмотров: 242 | Рейтинг: 0.0/0


Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]