10. Красное знамя над ровно
Поражение интервентов под Киевом и почти месячное победоносное наступление армий Юго-Западного фронта надломило моральный дух и боеспособность польских войск. Причем деморализация охватила не только солдат и значительную часть офицеров, но даже распространилась «на ряд лиц высшего командного состава. Сошлюсь на свидетельства самого Пилсудского.
К тому времени пришел конец заблуждениям и Пилсудского относительно боевых возможностей советской конницы. Кавалерийское объединение — Конная [168] армия, — которое Пилсудский месяц назад считал «оперативной нелепостью», за короткое время спутало его стратегические планы. «Приблизительно под конец июня, — признается верховный главнокомандующий польских вооруженных сил, — мне стало ясно, что добиться быстрого решения на южном фронте мне не удастся и что поэтому мой предыдущий план, основанный на недооценке конницы, должен быть изменен...»{41}
Борьбе с Конармией теперь уделялось самое серьезное внимание. Наряду с переброской на наше направление резервов из глубины страны и с других фронтов в Польше срочно формировались 12 кавалерийских полков, предназначенных для разгрома Конармии. «Постоянные неудачи, — писал Пилсудский, — не могли не отразиться и действительно отражались на общем настроении, выражающемся в мысли о необходимости введения какого-то нового метода для задержания и нанесения поражения неуловимому до сего времени противнику (Конной армии. — С. Б.). Таким мероприятием, по всеобщему мнению, с чем и я был согласен, считалось введение в действие с нашей стороны большого числа конницы. К организации этого средства борьбы было приступлено немедленно и энергично»{42}.
Успехи советских войск вызвали серьезную тревогу у империалистических организаторов нового антисоветского похода. Обеспокоенные поражением интервентов на Украине, они потребовали от правящих кругов Польши новых усилий, обещая во всем свою поддержку.
И польское правительство предприняло дополнительную мобилизацию. Для вооружения свежих формирований в конце июня из стран Антанты в Польшу прибыли очередные транспорты с оружием и боеприпасами.
Провоцируя панскую Польшу на продолжение войны, руководители Антанты форсировали подготовку к наступлению белогвардейской армии Врангеля. Французские и английские корабли спешно перебрасывали в Крым танки, броневики, оружие, снаряжение.
Обильная помощь империалистов позволила Врангелю уже в первых числах июня перейти к решительным [169] действиям. Он сосредоточил против 13-й Красной армии, занимавшей фронт на крымском направлении, четыре корпуса — 1-й, 2-й армейские, Сводный и Донской. По живой силе противник превосходил здесь советские войска более чем в два раза, а его преимущество в техническом отношении было вообще неизмеримо.
Но, несмотря на это, войска 13-й армии держались с большим упорством. Врангель достиг некоторого территориального успеха, но ему не удалось разгромить 13-ю армию и прорваться в тыл Юго-Западного фронта. К 24 июня фронт стабилизировался на линии Херсон — Никополь — Б. Томак — Бердянск. Врангель не смог серьезно повлиять на стратегическую обстановку в пользу белополяков. Но пока он занимал часть южных районов Украины, угрозу с его стороны нельзя было не учитывать. Поэтому Советское правительство, по-прежнему уделяя главное внимание польскому фронту, принимало все меры к усилению войск, действовавших против Врангеля.
В. И. Ленин указывал, что, «несмотря на те успехи, которые мы одерживаем на польском фронте, положение все же такое, что мы должны напрячь все силы... Важно не только начать, но нужно выдержать и устоять...»{43}
Советское правительство, наша Коммунистическая партия мобилизовали все силы и средства народа на разгром врага. Центральный Комитет РКП (б) обратился с письмом ко всем партийным организациям, призывая помочь фронту. Совет труда и обороны, возглавляемый В. И. Лениным, принял решение о мобилизации, подготовке и отправке в действующие войска новых пополнений, об улучшении материального снабжения Красной Армии. Десятки и сотни коммунистов из губернских, уездных и волостных партийных организаций, лучшие активисты центральных и местных комсомольских, профсоюзных и советских организаций отправлялись на фронт.
От войск теперь требовались новые усилия, чтобы окончательно сорвать планы польских интервентов и Врангеля. В решении этой ответственной задачи известная роль выпала и на долю Первой Конной армии. [170]
К ночи на 27 июня, утомленные боем за Новоград-Волынский, наши дивизии сосредоточились в 8–10 километрах западнее города на рубеже Красиловка — Ярунь — Суемцы. 45-я стрелковая дивизия и кавалерийская бригада Г. И. Котовского успешно продвигались к железнодорожному узлу Шепетовка. Они не отставали от Конармии, надежно прикрывая ее левый фланг.
В Новоград-Волынском разместились полевой штаб армии, запасная кавбригада и Особый кавалерийский полк. Здесь мы получили директиву Юго-Западного фронта с очередными задачами войскам.
12-й армии оставалась прежняя задача — не позднее 28 июня занять Мозырь и Олевск. Ударная ее группа должна была форсировать Случь, совместно с нами овладеть районом Костополь — Ровно, а затем уже развивать наступление в обход Сарны в общем направлении на Степань, Старый Черторийск.
14-й армии предстояло овладеть районом Староконстантинов — Проскуров{44} и отрезать днестровской группировке противника путь отхода за галицийскую границу.
Наша задача формулировалась так: «Командарму Конной, стремительно преследуя разбитого противника, забирая его технику и пленных, занять 29 июня район Шепетовки и не позднее 3 июля — район Ровно»{45}.
Из директивы становился предельно ясен замысел командования Юго-Западного фронта. Оно решило ударом на Ровно окончательно разрезать польский фронт на Украине и разбить противника по частям.
Основная роль отводилась наиболее подвижной Конной армии, действовавшей против 2-й польской армии на решающем, ровненском направлении. Ей. предстояло преодолеть не менее 80 километров и при этом форсировать две водные преграды — реки Корчик и Горынь.
Операция требовала серьезной подготовки. Реввоенсовет армии не мог не учитывать, что месячные напряженные бои крайне переутомили конармейцев и до предела измотали конский состав. К тому же мы по-прежнему ощущали острый недостаток в боеприпасах, медикаментах. Да и незначительное количество продовольствия и фуража, которое доставил к Новоград-Волынскому [171] наш обоз 2-го разряда, было уже израсходовано.
Организовать подвоз из нашей головной базы оказалось не простым делом. Разрушенная железная дорога восстанавливалась очень медленно. Правда, член Реввоенсовета армии С. К. Минин, начальник Автоуправления И. X. Аргир и чусоснабарма{46} Б. В. Лавровский принимали меры к созданию автоколонн для переброски грузов из Житомира к Новоград-Волынскому, но пока что плоды их усилий были более чем скромными. Это и не удивительно. Чтобы наладить нормальное снабжение действующих частей армии, требовалось время.
В таких условиях начинать операцию было рискованно. Поэтому мы решили выдвинуться на рубеж реки Корчик, километров на сорок западнее Новоград-Волынского. Там привести в порядок дивизии, подтянуть обозы с боеприпасами, продовольствием и фуражом. За это время предполагалось разведать реку Горынь и установить характер обороны противника.
И вот соединения двинулись в указанные им районы. Уже вскоре от них начали поступать донесения. Некоторые части продвигались беспрепятственно либо при слабом противодействии неприятеля. Другим, напротив, пришлось пробиваться. Тяжелый бой выпал на долю 4-й кавалерийской дивизии. Разъезд от ее головной 1-й бригады у села Пищев был внезапно обстрелян. Конармейцы с ходу атаковали сторожевую заставу противника и в короткой схватке разбили. Захваченные пленные показали, что у местечка Корец по восточному берегу реки Корчик занимали оборону два полка 3-й дивизии легионеров.
Установив это, Ф. М. Литунов приказал 1-й бригаде свернуть с шоссе к северу и атаковать левый фланг противника, а 2-й бригаде — обойти Корец с юга и ударить по правому флангу. 21-й бронеотряд и штабной эскадрон получили задачу наступать с фронта вдоль шоссе.
К полудню части заняли исходное положение и, поддержанные артиллерией, перешли в наступление. Атака была стремительной, казалось, противник вот-вот дрогнет и побежит. Но он выдержал и, подпустив конармейцев, встретил их сильнейшим огнем. Атака захлебнулась. [172] Полки спешились и продолжали наступать. Польские легионеры дрались с отчаянием обречённых. Пытались даже контратаковать, но всякий раз несли потери.
Все же после двух часов ожесточенного боя нервы польских солдат не выдержали. Чтобы прикрыть свою отходящую пехоту, в последнюю контратаку бросились уланы. Подошедшая 3-я бригада приняла на себя удар и, смяв противника, обратила его в бегство. Белополяки потеряли до 100 человек убитыми и 150 пленными. 4-я дивизия захватила шесть орудий, много пулеметов, винтовок и часть обозов.
Почти одновременно в районе сел Печиводы и Киликиев 6-я дивизия столкнулась с тремя полками конницы. Обычно в конном строю польская кавалерия без поддержки пехоты не выдерживала единоборства с нашими частями. И на этот раз при первом же натиске она поспешно отошла за реку Горынь, бросив на поле боя шесть орудий.
30 километров 11-я дивизия двигалась спокойно. Но к вечеру у населенных пунктов Кутки и Берездов завязала бой с кавалерией противника. В селе Кутки стояли три польских эскадрона. Наш один эскадрон 62-го кавполка, двигавшийся в головном отряде, дерзко атаковал превосходящего противника. Застигнутые врасплох, уланы не смогли оказать серьезного сопротивления и, потеряв до 50 человек убитыми, обратились в бегство. Полк преследовал их 5 километров до села Мирутин.
Подобное этому произошло и в Берездове. Штабной эскадрон, возглавляемый комиссаром штаба 11-й дивизии Николаем Вишневецким, прямо с ходу атаковал занимавшую село конницу, а подошедшие главные силы бригады С. М. Патоличева преследовали ее затем 10 километров до села Жуков.
В общем, к исходу дня Конармия овладела рубежом реки Корчик и расположилась в районе Корец — Киликиев — Берездов — Красностав, выполнив поставленную перед ней задачу. 45-я стрелковая дивизия заняла Дубовку, в 35 километрах юго-западнее Новоград-Волынского.
В течение 29 и 30 июня дивизии пополнялись боеприпасами и фуражом, кормили и перековывали лошадей, приводили в порядок вооружение и снаряжение, ремонтировали транспорт, эвакуировали больных и раненых. [173] Одновременно они усиленно вели разведку противника на реке Горынь.
Используя кратковременную передышку, 29 июня мы собрали совещание командного и политического состава дивизий, бригад, полков. На нем обсудили предстоящие боевые задачи и один из неотложных вопросов — об отношении к местному населению, о политической работе с ним.
Выступая первым, К. Е. Ворошилов обратил внимание на особенность условий, в которых армия действовала. Нам приходилось идти по районам, неоднократно подвергавшимся оккупации, где еще в годы мировой войны развернулись жестокие бои. Поэтому население здесь до крайности разорено. К тому же часть его неизбежно находилась под влиянием лживой вражеской пропаганды.
— Поэтому задачей политработников и командиров, партийных организаций и всех армейских коммунистов, — указывал он, — является разъяснение народу захватнического характера войны со стороны польских помещиков и капиталистов. Надо добиться, чтобы люди глубоко понимали освободительную миссию Красной Армии, ленинскую национальную политику нашей Коммунистической партии, Советского правительства.
В заключение Климент Ефремович рекомендовал всемерно помогать пролетариату и крестьянству освобождаемых районов в создании и укреплении органов народной власти.
Совещание потребовало запретить конфискацию продуктов у населения, не допускать порчи хлебов на корню и оберегать общественные покосы. Заготовку продовольствия и фуража разрешалось вести только за счет помещичьих излишков и монастырских запасов.
Мое выступление было посвящено итогам предыдущих боев и задачам предстоящей операции. Я особенно подчеркнул необходимость и в дальнейшем широко применять комбинированный бой против пехоты или спешенной конницы, занимавших подготовленную оборону. В прошедших боях хорошо зарекомендовал себя такой прием, когда меньшая спешенная часть сковывала противника демонстративными действиями с фронта, а большая часть скрытно выходила во фланг или тыл врага для решительного удара в конном строю. [174]
На следующий день состоялось заседание Реввоенсовета армии. На нем речь шла о снабжении и о награждении наиболее отличившихся бойцов, командиров и политработников. Дело с продовольствием, фуражом и боеприпасами по-прежнему оставалось сложным. Армейские тылы отстали. Мы решили обратиться по, этому вопросу во фронт. Оттуда поступил ответ, что командование принимает меры к удовлетворению потребностей армии. Относительно награждения нам разъяснили, что РВС армии имеет право награждать орденом Красного Знамени до бригадных командиров включительно.
В дни подготовки армии к наступлению на Ровно работать приходилось много. И только поздно вечером выпадало некоторое время для отдыха, для чтения личных писем, газет.
В один из вечеров к нам зашел С.А.Зотов с несколькими листами машинописного текста.
— Что, опять какие-то дела? — спросил Ворошилов.
— Нет. Это перевод статьи референта ставки главного командования польской армии, опубликованной в иллюстрированном журнале шестнадцатого июня. Любопытный материал.
— Ну-ну, дайте-ка посмотреть.
Климент Ефремович взял у Зотова бумаги и начал читать вслух:
— «Относительно ухудшения нашего стратегического положения не может быть и разговора. Общие операции военных действий нельзя оценить по действиям одного или другого участка фронта... Наше положение очень стойкое. Части армии Буденного действительно прорвались в наш тыл и сделали не одно опустошение; одиночные отряды временно приближались даже к Бердичеву и Житомиру, но они, несмотря на слухи, противником не были заняты. Буденновская авантюра находится ныне в стадии ликвидации. Буденный находится теперь в таком положении, что должен искать дорогу для скорейшего возврата на линию наших расположений, и найдет ли он дорогу — это другой вопрос...»
— Уже нашел, — прервал я Климента Ефремовича.
— Постойте, тут о вас лично сказано. — И продолжал читать:
— «Опыт действий в тылу налетами, рейдами он приобрел во время войны с Деникиным и, забравшись [175] в тыл, принес много вреда. Но там задача его была легче тем, что конница его в большинстве состояла из донских казаков, которые находили некоторое сочувствие у населения. Кроме того, он имел против себя нерегулярную армию, и это облегчило его задачу. В данном случае этим Буденный воспользоваться не может, ибо население ему вовсе не симпатизирует, а крестьяне смотрят на него недружелюбно.
Конница наша травит его со всех сторон, местами Буденный встречает нашу пехоту. Несмотря на нежелание вступать в бой, ему не всегда удается уйти от боя. Вообще Буденный избегает боя. Задача его заключается только в создании паники в тылу. Войско его составлено из отбросов общества: каторжников, бандитов и вообще нежелательного элемента.
Наездники все без седел, лошади заморенные, а ездок похож больше на бандита, чем на солдата. Мнение людей сделало из Буденного какого-то страшного легендарного зверя, но это ложь. Буденный нам не страшен, теперь он старается отступить и очень рад будет, если ему это удастся...»{47}.
Не знаю, верили ли референту в Варшаве, но польские солдаты, офицеры и генералы, находившиеся на фронте и действовавшие против Конармии, очевидно, смеялись над этими измышлениями не меньше нас,
Два дня противник не проявлял особой активности. Но утром 1 июля три пехотных полка легионеров и два полка из района Гоша — Межиричи перешли в наступление на Корец, против 4-й дивизии. 1-я бригада под давлением превосходящих сил начала отходить.
Ф. М. Литунов приказал своему артдивизиону обстрелять наступающего противника. На помощь 1-й бригаде он направил два бронеотряда и полки И. В. Тюленева. Но это не дало нужного результата. Противник отбросил бригаду Тюленева и продолжал наступать.
К полудню обстановка резко обострилась. Части 4-й дивизии с трудом сдерживали натиск неприятеля. Я распорядился, [176] чтобы С. К. Тимошенко двинул на помощь Литунову одну свою бригаду.
Несколько часов продолжался жестокий бой. В ходе его враг был остановлен, а затем и отброшен за реку Горынь. На поле боя противник оставил до 600 убитых и раненых. 4-я дивизия пленила 1000 солдат и офицеров, захватила 4 орудия, 40 пулеметов, 1500 снарядов. В этом бою конармейцы проявили стойкость и лихую отвагу. Исполнявший обязанности командира 19-го кавалерийского полка Я. Т. Черевиченко во время атаки был ранен. Но о» не покинул поле боя.
Инициативно и мужественно вел себя в бою конармеец Михаил Февралев. Когда погиб расчет и замолк пулемет, поддерживавший атаку у Межиричей, неприятельская пехота воспользовалась этим и бросилась вперед, тесня жидкие цепи спешенных эскадронов. Наступил резкий перелом, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы Февралев не поспешил к пулемету. Перетянув его по лощине и заняв удобную позицию, конармеец открыл огонь и прижал противника к земле.
По смельчаку ударили орудия. Снаряды рвались поблизости, но он не оставил огневой позиции. Поддержанные им, наши бойцы перешли в контратаку.
Первыми бросились на врага командир взвода Петр Сычев, бойцы Иван Куделин и Иван Данилов. Горстка храбрецов ворвалась на позиции артиллеристов, захватила пушки и пленила 30 солдат. Этот бросок взвода стал началом разгрома противника.
Успешно действовала и 6-я дивизия. С утра три кавалерийских полка белополяков перешли в наступление на Крылов и Киликиев. Уланы, видно, рассчитывали застать наших врасплох и атаковали в конном строю. Но, попав под перекрестный пулеметный огонь, только понесли потери.
Используя их замешательство, Тимошенко ввел в бой 2-ю бригаду И. Р. Апанасенко. Она развернулась и понеслась на противника. Головной эскадрон улан был моментально смят и разгромлен. Но затем наших кавалеристов встретили залпы, и развить успех не удалось. Бригада отошла, спешилась и завязала перестрелку.
Когда же к месту боя выдвинулся второй эшелон Тимошенко — 3-я бригада Н. П. Колесова, — дивизия стала [177] теснить белополяков и заставила их отступать за Горынь.
Важную победу одержали в тот день также части И. Э. Якира. После упорного боя они овладели железнодорожным узлом Шепетовка и местечком Грицев, укрепив этим левый фланг Конармии.
Ход боев 1 июня вначале навел меня на мысль, что поляки имеют лишь намерение сорвать наше наступление на Ровно. Однако захваченные в плен офицеры опровергли это предположение. Они показали, что польское командование преследовало решительные цели — ни больше ни меньше как окружить и разгромить Конармию. Эта операция не удалась, как говорили пленные, лишь потому, что 6-я польская дивизия по неизвестным причинам задержалась на севере, у Людвиполя{48}, а в результате подготовленный удар был ослаблен.
Несмотря на поражения, следовавшие одно за другим, польское командование по-прежнему стремилось «окружить и разгромить» нашу армию. А сделать это было нелегко, тем более силами одной 2-й армии. Пусть даже к месту боя своевременно подошла бы 6-я пехотная дивизия, за которой, кстати сказать, мы наблюдали, так разве она могла изменить положение? Против двух дивизий противника у нас действовали тоже две. Поэтому для борьбы с 6-й пехотной мы могли бы привлечь 11-ю и 14-ю кавалерийские да имевшийся сильный резерв.
После неудачи под Межиричами — Корецом бело-польские войска откатились за реку Горынь и приводили себя в порядок. Используя это, мы решили с утра 2 июля начать наступление на город Ровно. К тому времени сведения, добытые в боях, армейской разведкой и в результате допроса пленных, дали нам достаточно полное представление о характере обороны противника.
Главные силы 2-й польской армии закрепились на западном берегу реки Горынь. 3-я пехотная дивизия легионеров, заняв рубеж от Тучина до Оженина, прикрывала Ровно с востока. В полосе Оженин — Могиляны располагалась 1-я кавалерийская дивизия. Южнее ее, у города Острог, оборонялась 1-я резервная бригада, а еще правее — части 10-й пехотной бригады. 6-я пехотная [178] дивизия оставалась в Людвиполе, но следовало считаться с возможностью ее подхода в Ровненский район.
Позиции неприятеля по заболоченной реке Горынь были оборудованы окопами полного профиля с ходами сообщений и прикрывались проволочными заграждениями в три-четыре ряда. Особенно прочной являлась оборона 3-й дивизии легионеров.
Этот сильно укрепленный оборонительный рубеж, который занимала вся 2-я польская армия, и предстояло прорывать. Трудность операции усугублялась еще тем, что наши фланги были открытыми. Конармия вклинилась далеко на запад, опередив соседей на 50–60 километров. Такой отрыв создавал обоюдоострое положение. Мы угрожали флангам 3-й и 6-й польских армий, но и сами могли быть атакованы ими во фланг и тыл. Наибольшую заботу доставлял нам правый фланг, где 12-я армия отстала особенно далеко.
Все это приходилось учитывать при выработке решения. Мысль о нанесении главного удара правым флангом в направлении Тучин — Ровно мы сразу отбросили. Там ударной группе пришлось бы действовать в лесисто-болотистой местности, да к тому же под постоянной угрозой контратаки 6-й польской пехотной дивизии от Людвиполя.
Наступать по шоссе через Гощу тоже было нецелесообразно. Лобовая атака с востока могла привести лишь к затяжным боям, выгодным для неприятеля.
Поэтому наиболее целесообразным представлялось нанести главный удар по правому флангу 2-й польской армии, где оборонялись кавалерийская дивизия и пехотная бригада. Здесь оборона была слабее и к тому же имелись броды. После форсирования реки Горынь местность позволяла соединениям ударной группы широким маневром охватить Ровно с юго-востока, обойти с запада и отбросить противника на север, в лесисто-болотистые районы, что соответствовало замыслу Реввоенсовета фронта. А попытайся польское командование нанести контрудар с юга частью сил 6-й армии, нас могли прикрыть 45-я стрелковая дивизия и кавбригада Г. И. Котовского.
Этими соображениями мы и руководствовались, разрабатывая план операции. Решили ударную группу [179] иметь в составе 6, 11 и 14-й кавалерийских дивизий. Им предстояло форсировать реку Горынь юго-восточнее Ровно, на участке Могиляны — Острог, затем повернуть, на северо-запад и атаковать войска, оборонявшие город.
4-я дивизия, наступая вдоль шоссе, должна была сковать противника на фронте Тучин — Гоща и прикрыть правый фланг армии.
45-я стрелковая получила задачу оказать помощь 14-й армии в овладении Староконстантиновом, а к 4 июля занять Дубно.
В ночь на 2 июля наши соединения скрытно вышли в исходное положение и с рассветом начали наступление. Туманная дымка скрывала колонны конницы, бесшумно двигавшиеся к возведенным за ночь переправам.
Первой завязала бой 4-я дивизия. Километрах в десяти от Горыни, на подходе к селам Блудов и Тудоров, разведка заметила неожиданно выскочившую автоколонну с польской пехотой. Подступавший к шоссе небольшой лесок скрыл наших кавалеристов. Литунов приказал командиру артдивизиона обстрелять противника, а командирам бригад — развернуть полки и атаковать белополяков с ходу.
Удачный выстрел — и снаряд опрокинул головную машину, застопорив движение. Теперь наши артиллеристы повели беглый огонь по хорошо видимой цели. Из леса выскочили и заработали пулеметы на тачанках. Неся потери, неприятельская пехота начала высаживаться из машин. И тут лава 1-й бригады с криком «ура» покатилась на противника.
Все же вражеские подразделения, следовавшие позади, успели развернуться в боевой порядок. Встреченная сильным огнем, наша кавбригада отхлынула к лесу.
А вскоре белополяки перешли в контратаку. Исход боя решила 2-я бригада И. В. Тюленева, которая обошла противника и нанесла ему удар во фланг.
Прикрываясь пулеметным огнем, вражеская пехота спешно погрузилась на уцелевшие машины. 4-я дивизия перешла к преследованию.
На Горыни, у Гощи, наши настигли белополяков. Прижатые к реке, под сильным артиллерийским и ружейно-пулеметным огнем они, однако, успели проскочить через мост и сразу же взорвали его. [181] Итак, встречный бой был выигран. Части 4-й дивизии заняли все села по восточному берегу Горыни от Тучина до Гощи, выполнив поставленную задачу.
Захваченные в этом бою пленные показали, что против наших бригад действовали два полка 3-й дивизии легионеров. Они вместе с 6-й пехотной дивизией должны были атаковать нас в районе Корец. Чтобы нападение было внезапным, пехоту посадили на машины.
Пленный офицер возмущался бездействием своей разведки, не сумевшей обнаружить подход наших частей, и непонятной для него пассивностью 6-й пехотной дивизии. По его словам, ей было приказано наступать во фланг и тыл Конармии. Я учел это сообщение и приказал Литунову усилить разведку на север и северо-восток.
Мы в нашем штабе, естественно, с особым вниманием следили за развитием событий на фронте ударной группы. Во второй половине дня 6, 11 и 14-я кавдивизии вышли к Горыни на участке Черняхув — Могиляны — Волосковце — Кривин, но овладеть переправами не смогли. Спешенная кавалерия и пехота, поддержанные большим количеством пулеметов и артиллерией, оказывали упорнейшее сопротивление. Особенно жаркий бой разгорелся за железнодорожный мост у села Бродув.
Только к вечеру, используя подходивший вплотную к реке лес у Черняхува, 2-я бригада 6-й дивизии скрытно подошла к позициям польских кавалеристов на восточном берегу и внезапной атакой опрокинула их. На плечах неприятеля конармейцы переправились через реку и вышли к селу Оженин. Перехватив железную дорогу, бригада отрезала путь отхода польскому бронепоезду из Бродова на Ровно.
6-й кавдивизии следовало решительно использовать успех 2-й бригады, но она этого не сделала. В результате, подтянув три свежих полка, противник контратаковал Апанасенко с трех сторон и принудил его отойти на восточный берег.
Не удалось преодолеть Горынь и 11-й дивизии. Только 14-я кавалерийская, наступавшая южнее, смогла к вечеру сломить сопротивление поляков и форсировать реку вброд на участке Соловье — Нетишин.
Одно за другим поступали тревожные донесения из 45-й стрелковой дивизии. До полудня она вместе с кавбригадой [182] Котовского успешно продвигалась на запад. Потом в районе Губча кавбригада Г. И. Котовского с приданным ей 400-м стрелковым полком натолкнулась на колонну противника, двигавшуюся из Староконстантинова. Атака кавалеристов в конном строю оказалась внезапной, ошеломила белополяков и заставила отступить. Но скоро к ним подошли подкрепления и под давлением превосходящего противника части И. Э. Якира начали отходить. К вечеру дивизия оставила даже местечко Грицев, занятое в предыдущих боях.
Пленные показали, что 18-я пехотная дивизия переброшена по железной дороге из Летичева в Староконстантинов с задачей овладеть Изяславом и Славутой. Нам было ясно: переброску войск из 6-й польской армии на наше направление враг предпринимает, чтобы усложнить или вовсе сорвать начатую нами Ровненскую операцию. Пришлось принимать меры для ликвидации этой угрозы. Мы решили, не нарушая группировки сил, наступавших на Ровно, бросить на помощь И. Э. Якиру свой резерв — Особый кавалерийский полк и запасную кавбригаду, объединив их в группу под командованием А. М. Осадчего.
На следующий день наступление на Ровно продолжалось.
Передовые подразделения 4-й дивизии по восстановленному ночью мосту и вброд переправились через Горынь и на рассвете захватили небольшой плацдарм. Неприятель предпринял несколько контратак, но безрезультатно. Конармейцы не отступили ни на шаг.
Сильный натиск выдержали эскадроны 19-го кавалерийского полка, которые, как и некоторые другие подразделения армии, справедливо могли быть названы интернациональными. Здесь плечом к плечу сражались русский и украинец, чех и поляк. В бою был тяжело ранен китаец Ли Фу-цин. Рискуя жизнью, русский боец Леонтий Дрожжин под сильным огнем вынес товарища в безопасное место, перевязал, а затем доставил к санитарной линейке. Взаимная выручка и вера в друзей по оружию позволили конармейцам и на этот раз выдержать натиск врага и удержать плацдарм. А к 10 часам [183] главные силы 4-й дивизии захватили все переправы на участке Гоща — Тучин.
11-я дивизия на рассвете после короткой артиллерийской подготовки атаковала противника из района Вельбовка. Преодолевая упорное сопротивление белополяков, возглавляемые Ф. М. Морозовым и К. И. Озолиным бригады переправлялись вброд и вплавь. Отбросив пехотный полк врага, они устремились к Острогу.
На северо-восточной окраине города их остановил сильный огонь. В наступление пошли спешенные подразделения. Помощник командира 63-го полка Владимир Атаманов первым бросился вперед, увлекая за собой бойцов. Даже ранение в ногу не остановило его. Атаманов остался в строю до разгрома врага. Рядом с ним храбро сражался командир взвода 2-го эскадрона Василий Васильев. Прижимая к груди раненную осколком правую руку, с шашкой в левой, он впереди бойцов шел на окопы противника.
Смелым обходным маневром при содействии 14-й дивизии бригады Морозова окружили, а затем взяли Острог. 6-я дивизия в это время тоже успешно форсировала Горынь севернее Могиляны и с боем теснила противника на запад.
К ночи ударная группа армии продвинулась на 10–12 километров к западу от Горыни в направлении железнодорожного узла Здолбунов.
Потеряв надежду удержаться на реке и опасаясь обхода наших войск, противник отступил к рубежу Здолбунов — Тайкуры — Колоденка — Городище.
Во второй половине дня мы с К. Е. Ворошиловым приехали в Корец, где расположился полевой штаб армии. С. А. Зотов встретил нас неприятной новостью. Оказалось, что разъезды, высланные от эскадрона связи, обнаружили две большие колонны пехоты противника. Они двигались с северо-запада в нашем направлении и уже находились в 15 километрах от нас. Еще ближе, в деревне Речки, были захвачены в плен два солдата. Они принадлежали к разведгруппе 6-й пехотной дивизии и выехали вперед, чтобы выяснить, есть ли в местечке Корец части Конармии.
И опять замысел польского командования был предельно ясен. Теперь оно стремилось выдвинуть на правый фланг армии 6-ю пехотную дивизию, дабы сорвать [184] наше наступление. Но это был запоздалый маневр. Прорвав неприятельский фронт по реке Горынь и овладев городом Острог, наша ударная группа открыла себе путь на Ровно и к тому же сама вышла во фланг 2-й польской армии.
Поэтому мы решили продолжать наступление и на следующий день овладеть Ровно. А разгром подходившего противника я поручил Ф. М. Литунову. Одну бригаду он должен был оставить в районе Гоща для удержания захваченных переправ, а две другие повернуть на северо-восток против 6-й польской дивизии.
На рассвете следующего дня мы с К. Е. Ворошиловым выехали в 11-ю дивизию. Она занимала центральное положение. Находясь в ней, мы имели возможность оперативно руководить наступлением всех соединений.
Штаб Ф. М. Морозова, разместившийся в небольшой деревушке Грозов, несмотря на раннее утро, гудел как улей. По дому сновали ординарцы, суетились штабные командиры, то и дело слышался голос неугомонного начдива.
В 6 часов соединения перешли в наступление. 14-я дивизия, действовавшая правее 11-й, двинулась на север, к Тайкурам, а 6-я наносила удар южнее в обход Здолбунова и Ровно. Мы с передовыми частями Ф. М. Морозова верхом выехали к Здолбунову.
На подступах к Тайкурам 14-я дивизия атаковала польскую конницу. Удар оказался неожиданным, и противник в беспорядке отступил.
Овладев селом, дивизия устремилась на Колоденку, но здесь была остановлена артиллерийским и пулеметным огнем. Несколько атак не дали результата. Противник, засевший в окопах, стойко сопротивлялся и даже сам контратаковал. Во время одной из контратак в плен чуть было не попал командир 80-го кавполка В. С. Голубовский. Его придавил убитый конь. Противник был уже в каких-нибудь ста метрах, когда подскакавший боец помог Голубовскому освободиться из-под трупа лошади.
Жаркий бой разгорелся и на фронте 11-й дивизии. Часам к десяти ее головная бригада выбила из деревни Здолбица неприятельскую пехоту и, преследуя ее, заняла город Здолбунов. Но постепенно сопротивление [185] противника возросло. Дальнейшее продвижение застопорилось, а кое-где нашим пришлось даже отойти.
С высоты юго-западнее Здолбунова, где расположился командный пункт Морозова, в целом был хороший обзор. Мы хорошо видели бригады 11-й дивизии. Южнее Здолбунова в клубах пыли бесконечной лентой вились забиравшие к северу колонны 6-й дивизии. Не просматривалось только направление 14-й кавалерийской. Его скрывали лесные массивы, простиравшиеся к северо-востоку. Оттуда доносились глухие отголоски артиллерийской канонады.
Солнце уже клонилось к западу, а напряжение боя не угасало. И вдруг стрельба разом оборвалась. Только поглядев в сторону Ровно, я понял, в чем дело.
С севера по шоссе на Здолбунов окутанные облаком пыли и сопровождаемые пехотой шли шесть танков противника. А рядом по железнодорожному пути двигались три бронепоезда. Танки произвели впечатление. Здесь, на польском фронте, конармейцы видели их впервые.
Я приказал Ф. М. Морозову открыть по танкам и бронепоездам артиллерийский огонь и подготовить к контратаке резервную бригаду. А начдиву С. К. Тимошенко послал распоряжение ударить по флангу наступавшего на 11-ю дивизию противника.
Пока я отправлял связного к Тимошенко, Морозов успел вызвать командира конартдива. Подбежал плотный, загорелый запыхавшийся артиллерист и, молодцевато щелкнув каблуками, замер перед начдивом.
— Вот что, — сказал ему Федор Максимович, — покажите Реввоенсовету, как вы умеете стрелять. В общем, танки и бронепоезда надо остановить!
Артиллерист стремглав скатился с высоты. И вот уже на участке между железной и шоссейной дорогами появились батарейцы. Одно из орудий выкатили прямо на насыпь.
Когда противник подошел совсем близко, помощник командира взвода И. В. Лукьянов первым ударил по головному бронепоезду. Снаряд попал в паровоз, и котел взорвался. А в это время старшина 2-й батареи Н. С. Еремин угодил в танк. Тот задымил. Остальные машины развернулись и, грузно покачиваясь, пошли обратно. Вскоре дали задний ход и бронепоезда, оттаскивая подбитый состав. [186]
Морозов прямо сиял от гордости за подчиненных.
— Молодцы ваши пушкари, — похвалил я. — А теперь, Федор Максимович, ударьте-ка резервом по флангу отступающей польской пехоты.
С этого момента произошел перелом. 11-я кавалерийская, разгромив противостоящего противника, начала приближаться к Ровно с юга.
К вечеру и 6-я дивизия обошла Ровно. В районе Боярка — Обаров, в 4–6 километрах за городом, она перехватила Луцкое шоссе.
Части А.Я.Пархоменко тоже сломили сопротивление противника. Конармейцы устремились на север и, охватив город с северо-востока, перерезали Ровненское шоссе.
Войска 2-й польской армии отступили к предместьям Ровно. 3-я дивизия легионеров заняла оборону на восточной и северо-восточной окраинах города, конница и часть пехотных подразделений закрепились в южных и юго-западных пригородах — Басов Кут, Воля.
Противник приспособил для обороны дома, различные постройки, улицы, площади. Он цеплялся за каждую мало-мальски удобную позицию. Но полукольцо вокруг Ровно неумолимо сжималось. 6-я кавалерийская уже находилась в двух километрах западнее города. Бригады 11-й и 14-й дивизий вели бой на южной и северо-восточной окраинах.
Начала сгущаться темнота, из низин потянуло сыростью. Я знал, что бойцы устали, но, остановись мы на ночь, дай врагу передышку, и он закрепится. А чтобы сбить его завтра, потребуются новые большие усилия. Поэтому дивизии получили приказ продолжать наступление до полного освобождения Ровно.
И, как ни сопротивлялся противник, устоять ему не удалось. Дрогнули его ряды и покатились на север к единственному выходу из полуокруженного города.
В 23 часа Конармия овладела городом. Более тысячи вражеских солдат и офицеров сдались в плен. Нам достались богатые трофеи: железнодорожный состав с военным имуществом, 2 бронепоезда, 2 танка, радиостанция, большое количество обозов и 1500 лошадей.
Пока ударная группа штурмовала город Ровно, 4-я кавалерийская надежно прикрывала тыл армии.
Улучшилось положение и на нашем левом фланге. [187]
45-я стрелковая дивизия с подходом кавалерийской группы А. М. Осадчего перешла в наступление северо-восточнее местечка Грицев. Вначале противник сопротивлялся. Но когда, обнажив клинки, Особый кавалерийский полк Е. И. Горячева ринулся в атаку, неприятель оставил позиции и начал отходить к Грицеву. Значительная часть пехоты, окруженная на равнине, сдалась в плен нашим кавалеристам.
В Грицеве поднялась невероятная паника. Подразделения противника, успевшие отступить, хлынули на улицы местечка, напирая друг на друга, сбивая сгрудившиеся обозы.
Благодаря решительным действиям 45-й стрелковой дивизии и кавгруппы Осадчего 18-я пехотная дивизия противника не смогла атаковать главные силы Конармии.
Глубокой ночью Реввоенсовет и полевой штаб расположились в отеле «Версаль». Работать не могли. Сон сломил нас прямо за столом. Но чуть свет, не успело взойти солнце, Климент Ефремович был уже на ногах. Когда я встал, он прочитал мне подготовленный им текст телеграммы В. И. Ленину и М. И. Калинину. «Город Ровно, — говорилось в ней, — 4 июля в 23 часа взят доблестными частями 1-й Конной армии. Враг, оставив много убитых и пленных, а также трофеи, под ударами наших частей в панике отступил в северном и западном направлениях. Ясновельможный пан Пилсудский может быть уверен, что его подлая авантюра жестоко будет разбита саблями красных бойцов 1-й Конной армии»{49}.
4 июля перешел в наступление наш Западный фронт. Под его мощными ударами войска интервентов в Белоруссии покатились на запад. Красная Армия продвигалась на всем польско-советском фронте.
Но Первая Конная, выйдя в район Ровно, еще больше оторвалась от соседей. К исходу 5 июля 12-я армия вела бой на реке Уборть, Лишь ее левофланговая 44-я стрелковая дивизия заняла Людвиполь в 90 километрах [188] северо-восточнее Ровно. Соединения 14-й армии вышли на линию Терешполь — Новоконстантинов. Здесь наиболее успешно действовала 8-я кавалерийская дивизия В. М. Примакова, которая в ночь на 4 июля прорвала вражеский фронт. Она даже захватила Проскуров, где размещался штаб 6-й польской армии. Хотя штабу удалось спастись, червоные казаки внесли большое расстройство на фронте и в тылу противника. Это было хорошим началом. Однако в дальнейшем, не поддержанная другими частями и атакуемая со всех сторон, дивизия Примакова вынуждена была отойти.
Наши открытые фланги по-прежнему находились под угрозой. На севере, в каких-нибудь 20 километрах, нависла 2-я польская армия. Она не собиралась уходить в болотистые леса, а рассчитывала нанести удар на Ровно. Опрошенный нами пленный — начальник связи 3-й дивизии легионеров — показал, что к Ровно подошла 6-я пехотная дивизия и должна еще подойти 1-я дивизия легионеров из состава 3-й армии. С юго-востока в Ровненский район выдвигалась 18-я пехотная дивизия 6-й армии.
В общем обстановка для нас была сложной и чреватой опасностями. Не получив от фронта дальнейшей задачи, Реввоенсовет Конармии принял решение расположить соединения вокруг Ровно и закрепиться. Лишь 45-я стрелковая и кавгруппа Осадчего продолжали содействовать 14-й армии в разгроме староконстантиновской группировки противника.
В полдень 6 июля поступила наконец директива командующего фронтом. «В целях подготовки к дальнейшему наступлению, — говорилось в ней, — приказываю Конной армии разведывательными частями занять переправы через реки Стырь и Икву в районе Луцк, Торговица, Дубно. Левому флангу армии продолжать выполнение поставленной боевой задачи. Для содействия частям 12-й армии направить одну кавдивизию на Березно — Костополь. Главные силы расположить с соответствующими мерами охранения в районе Ровно, имея в виду дальнейшее наступление не позднее 11 июля в общем направлении Луцк — Владимир-Волынский — Грубешов»{50}. [189]
Итак, по директиве перед началом операции армия вроде бы получала передышку. Но задачи, поставленные ей, практически это исключали. Больше всего нас удивляло, почему командование Юго-Западного фронта снова дробило наши силы. И без того 45-я стрелковая дивизия с группой Осадчего действовали с 14-й армией. Теперь предстояло захватить переправы на реках Иква и Стырь в указанной полосе шириной 50–60 километров, что практически можно было осуществить лишь крупными отрядами. Кроме того, одну кавалерийскую дивизию следовало направить к городу Костополь в помощь 12-й армии. Все это, конечно, ослабляло нас в важнейшем Ровненском стратегическом районе.
Но директиву следовало выполнять. И в тот же день один полк 6-й кавалерийской дивизии двинулся через реку Стубла, чтобы занять район Радоховка — Подгорце. 11-я кавдивизия получила задачу с утра 7 июля наступать на город Дуб но и овладеть им. Затем одну бригаду выслать через реку Иква для захвата района Забраме — Подборце. 4-я дивизия разворачивалась на северо-восток, чтобы помочь 12-й армии в овладении Костополем. Части А. Я. Пархоменко подтягивались к Ровно.
Пока шла перегруппировка, обстановка на фронте Конармии начала резко ухудшаться.
7 июля 4-ю кавалерийскую атаковала действовавшая раньше против нашей 12-й армии 1-я дивизия легионеров. Удар белополяков пришелся по 1-й бригаде, занимавшей оборону севернее Тучина. Нажим противника нарастал с каждым часом, и начдив Ф. М. Литунов вынужден был перебросить к Тучину 2-ю бригаду.
К полудню бой достиг высшего накала. Отлично вооруженные превосходящие силы легионеров потеснили наши бригады и стали охватывать их с востока. Чтобы предотвратить прорыв противника, Реввоенсовет разрешил Литунову ввести в бой 3-ю бригаду, сменив ее в районе Житын — Забороль бригадой 6-й кавдивизии.
Вскоре с Литуновым прекратилась связь, и мы всю ночь тревожились за положение дивизии. В случае если бы противнику удалось сбить ее, ему открывался путь на Ровно с востока, в тыл Конармии.
Правда, 4-я кавалерийская являлась высокобоеспособным соединением. Не так-то просто заставить ее отступить. [190] Но ведь противник тоже сильный и опытный. Да и сколько его действует против Литунова? Хорошо еще, если только 1-я дивизия легионеров. А вдруг, пользуясь тем, что наша 12-я армия отстала, польское командование бросило на наш правый фланг и другие силы?
В общем, терзаемый сомнениями, я не находил себе места. Наконец не выдержал и решил поехать в 4-ю дивизию. К этому времени от Ф. М. Морозова поступило донесение о том, что его бригады захватили Дубно, а 66-й полк вышел к переправе через реку Иква. Относительно благополучно было также у С. К. Тимошенко и А. Я. Пархоменко.
Вначале, когда мы с К. Е. Ворошиловым прискакали в Тучин, подумали даже, не перешел ли оттуда штаб Ф. М. Литунова. Уж очень в поселке было тихо. Но встретившийся боец объяснил, что штаб дивизии на месте, и показал, как к нему проехать.
У дома, занимаемого штабом, на земле сидели четверо пленных. Рядом стоял рослый казак, о чем-то миролюбиво разговаривая с поляками. Он с наслаждением затягивался сигаретой, видно предложенной пленными.
— Кто такие? — спросил я, остановив коня.
— Заблудившие, товарищ Буденный, — объяснил боец, жестом показывая пленным, что надо встать.
— Как, «заблудившие»? — не поняв, переспросил я.
— Точно. Их тут за ночь и утром в лесочках много выловили. А этих я приголубил. Сами ко мне вышли, когда я купался. Сразу-то не разобрали, потому как я находился в чем мать родила. Спрашивают: «Наши?» «Они самые», — отвечаю, а сам шасть к карабину и командую: «Бросай оружие!» Бросили. Ребята попались хорошие, — лукаво улыбнулся боец. — Не убегли, даже когда я штаны натягивал.
Мы засмеялись. Поляки тоже улыбнулись.
— Ну а о чем вы тут рассуждали? — спросил бойца Ворошилов.
— Да вот, говорю им, зачем блудите в одиночку. Переходите к нам все разом — и войне конец. Они все как есть понимают и согласны переходить, но опять же офицеры мешают.
— А он правильно советует, — обратился Ворошилов к пленным. — Польская буржуазия ведет против русского трудового народа преступную войну. Война не [191] нужна вам, таким же трудовым людям, как вот этот человек, — указал Климент Ефремович на бойца.
Поляки слушали молча, кивали головами. Потом заговорили все разом на каком-то комбинированном польско-русском языке.
Нашу беседу прервали подъехавшие Ф. М. Литунов и В. И. Берлов. Запыленные, с воспаленными от недосыпания глазами, они устало свалились со взмыленных лошадей. Войдя в штаб, я было накинулся на начдива:
— Почему не принимаете мер к восстановлению связи с нами? Или мы должны разыскивать каждую дивизию?
— А разве связи нет? — удивился Литунов. — Мы с Василием Ивановичем с утра уехали в полки и совсем об этом не знали.
— Значит, ваш начштаба должен заботиться, — все еще недовольный, заметил я. — Ну ладно, докладывайте, что у вас тут происходит.
— Все в порядке, Семен Михайлович.
Ф. М. Литунов рассказал, что во второй половине дня, с подходом бригады А. А. Чеботарева, дивизия отбила яростные атаки противника и сама перешла в контратаку. 1-я дивизия легионеров начала отход по правому берегу Горыни на Александрию.
— А сейчас приказал бригадам перейти к преследованию, — закончил начдив.
Я одобрил его решение. Только распорядился установить связь с 44-й стрелковой дивизией 12-й армии и помочь ей овладеть Костополем.
Пока мы находились в 4-й дивизии, связь с Ровно была восстановлена. Сразу же позвонил С. А. Зотов. Новости, которые он доложил, заставили нас поторопиться в обратный путь.
18-я польская пехотная дивизия захватила город Острог, создав непосредственную угрозу нашему тылу и левому флангу.
Но это еще не все. Пожалуй, более тревожным было сообщение о том, что войска 2-й польской армии, сосредоточенные в Александрии, наводят переправы через Горынь и строят настил на железнодорожном мосту. Это означало, что противник готовился к наступлению на Ровно с севера. А там у нас стояли лишь две бригады 6-й дивизии.
Только мы собрались уезжать из Тучина, как разразился [192] сильнейший ливень с градом. Загрохотали такие мощные грозовые разряды, что казалось, будто небо рвется на куски. Небольшие облупившиеся хаты словно, присели в испуге перед страшной силой природы и дрожали оконными переплетами. Но гроза прекратилась так же внезапно, как и налетела. Ветер разогнал тучи, и мы сразу же выехали.
После дождя дорога испортилась, и в Ровно мы вернулись только поздно ночью. К этому времени поступила новая директива Реввоенсовета Юго-Западного фронта. Она потребовала от нас стремительным ударом левофланговых частей занять Кульчины — Базалия, установить связь с 8-й кавдивизией 14-й армии, направленной для овладения районом Базалия — Купель, и совместно с ней пленить староконстантиновскую группу противника.
И опять непонятно было, почему командование фронта еще больше распыляло войска Конармии и фактически переносило наши усилия к югу, ослабляя оборону Ровненского района.
Во всяком случае, ставя задачи дивизиям на 8 июля, мы стремились выполнить требования директивы и в то же время уделить внимание удержанию Ровно. В боях за него необходимо было разгромить 2-ю польскую армию вместе с пришедшими ей на помощь 1-й дивизией легионеров и 18-й пехотной дивизией. Поэтому Литунову надлежало всеми мерами способствовать 44-й стрелковой дивизии 12-й армии в продвижении на Костополь, а одновременно наносить с юго-востока удар по александрийской группировке неприятеля. Тимошенко должен был частью сил удерживать занимаемый район, не допуская прорыва противника со стороны Луцка. Две его бригады получили задачу прикрывать Ровно с севера в готовности отбросить за Горынь рвавшиеся к Луцкому шоссе части 2-й польской армии. Морозову и Пархоменко предстояло встречным ударом со стороны Дубно на восток и из района Острога на запад разгромить или пленить 18-ю польскую пехотную дивизию. Роль 45-й стрелковой и кавгруппы Осадчето оставалась прежней: помочь 14-й армии — окружить и разбить староконстантиновскую группу неприятеля.
Утром следующего дня приехал С. К. Тимошенко. Он вошел в полештарм усталый, осунувшийся, похудевший. [193]
Тяжелые, непрерывные бои, лишавшие сна и отдыха, изматывали даже таких богатырей.
— Что нового? — спрашиваю у него. — Как себя чувствуют сыны революции? — так любовно называл бойцов 6-й дивизии комбриг И. Р. Апанасенко.
— На севере обстановка накаляется. До дивизии противника из района Александрии, несмотря на огонь нашей артиллерии, форсирует Горынь.
Я посмотрел на карту:
— А каково положение у Клевани?
— Там пока спокойно.
— Тогда сделаем так. У Клевани оставьте один полк. Главные свои силы перебросьте к Шпанову и Бегени. Здесь контратакуйте переправившиеся части противника. Вам поможет четвертая дивизия.
Тут же мы послали Литунову распоряжение установить тесную связь с Тимошенко и форсировать наступление на Александрию. Ударом его бригад во фланг александрийской группировке польских войск мы рассчитывали сорвать или по крайней мере затормозить их переправу и наступление.
Весь день 6-я дивизия вела кровопролитный бой в 10–15 километрах севернее Ровно. Смелыми контратаками в конном строю конармейцы неоднократно отбрасывали пытавшегося наступать противника. И все же наведенные на Горыни переправы белополяки удержали и даже несколько расширили плацдарм.
Стало очевидно, что одной дивизии против превосходящих сил неприятеля долго не устоять. Ее нужно поддержать, и как можно быстрее. Но кем? 11-я и 14-я кавалерийские далеко южнее и юго-восточнее Ровно были связаны боем с 18-й пехотной дивизией. Снять одну из них для переброски в Ровно означало поставить армию под угрозу удара и с юга, причем южнее города у нас находились обозы и походные госпитали.
Оставалась единственная возможность — двинуть на помощь С. К. Тимошенко 4-ю дивизию. Направили к Ровно бригаду А. А. Чеботарева. Остальные продолжали выполнять прежнюю задачу — наступали на Александрию.
Утром 9 июля мы с К. Е. Ворошиловым выехали в 6-ю дивизию. Полештарм стал перемещаться южнее — в Здолбуново, а в Ровно осталась оперативная группа. [194]
Приезжаем в Шпанов, где разместился командный пункт С. К. Тимошенко. Там все в движении. Части только что отбили очередную атаку противника.
Начдив доложил, что его атакуют полки 3-й дивизии легионеров и 6-й пехотной. Особенно сильное давление белополяки оказывают вдоль железной дороги Александрия — Ровно, где оборонялась бригада Н. П. Колесова. Один спешенный полк закрепился в Шпанове и на железной дороге. Второй в конном строю укрылся в лесу северо-восточнее в готовности контратаковать. 2-я бригада удерживала шоссейную дорогу Хоцин — Ровно и местечко Грудек, к северо-западу от города.
Примерно через час неприятель вновь перешел в наступление. Густые цепи пехоты, поддержанные огнем артиллерии и бронепоезда, двинулись на 3-ю бригаду. Конармейцы подпустили их поближе и дали залп. Тут же застрочили пулеметы. Ударила наша артиллерия, Послышался взрыв на насыпи, и бронепоезд остановился. Оказалось, еще ночью наши подрывники заложили на железной дороге взрывчатку. Сразу же залегла большая часть вражеской пехоты. Только отдельные группы продвигались вперед.
Но вот из леса, куда они спешили, выскочил наш полк. От неожиданности белополяки замерли, затем начали метаться по полю, преследуемые конниками. Стали отходить и залегшие было цепи.
Положение здесь несколько улучшилось. Но севернее, у Житына, в бинокль мы наблюдали передвижение колонн противника. Туда должна была подойти 3-я бригада Литунова, выделенная в помощь 6-й дивизии, однако она не появлялась.
Странно. Почему же она задерживается? Без поддержки части Тимошенко не устоят. Решили с Ворошиловым проскочить немного на север. Несколько минут, и мы уже у облюбованной высоты. Лошадей и ординарцев оставили у подножия, сами поднялись пешком. С развалин разрушенного артиллерией сооружения обзор был превосходным. И позиции 6-й дивизии и вся открытая местность на северо-восток до населенных пунктов Забороль и Кустин оказались как на ладони.
На окраинах Шпанова рвались снаряды. Дальше на север, около леса, рядом с железной дорогой, двигались [195] крупные массы польской пехоты, дымил паровоз бронепоезда. Гул артиллерийской стрельбы доносился и с северо-востока, со стороны Александрии. Видно, там наступали части 4-й кавалерийской дивизии.
А вот и в Великом Житыне появилась конница. Это в село вошла бригада А. А. Чеботарева, которую мы с таким нетерпением поджидали. От сердца сразу отлегло. Теперь можно не беспокоиться за правый фланг С. К. Тимошенко.
Но что это? Впереди нас, из низины, выскочило вдруг подразделение польской пехоты и рассыпалось по полю.
Я подозвал адъютанта Зеленского.
— Видишь поляков? — показал ему на поле впереди. — Пошли в Житын к Чеботареву ординарца. Пусть немедленно атакуют.
Не успел адъютант добежать до лошадей, а уже из Житына вышла на рысях конница и, развернувшись, понеслась на врага. Это был 24-й кавалерийский полк. Донских казаков мы узнали легко. Но что удивило нас — впереди, вырвавшись метров на тридцать, скакал Олеко Дундич. Не больше чем полмесяца назад он был назначен помощником командира 36-го полка 6-й дивизии. А как оказался в 24-м полку — для меня и сейчас загадка. Может, выезжал на связь с бригадой А. А. Чеботарева?
Как бы то ни было, но мы видели совсем близко Олеко Дундича. Рослый золотистый скакун, сверкавшая в лучах солнца сабля, черная черкеска, лихо сбитая на затылок кубанка и трепетавший по ветру башлык создавали образ сказочного богатыря. По своей неукротимой отваге, по боевым делам это был действительно легендарный герой. И теперь, будто выпущенный на волю сокол, он летел навстречу подвигу. Но разве знает кто, что подготовила ему судьба?
На какой-то миг я оторвал взгляд от атакующего полка, обратив внимание на разорвавшийся у железной дороги снаряд. И тут же, как удар, стегнул тревожный голос Ворошилова:
— Дундич!..
Я резко повернул голову и успел еще заметить, как Олеко, взмахнув руками, камнем свалился с лошади. Так падают только мертвые! [196]
— Вон те два молодчика убили нашего Дундича, — показал мне Климент Ефремович на убегавших в кусты солдат. — Они стреляли в него. — И, вгорячах подняв, свой карабин, Ворошилов стал посылать пулю за пулей в петлявших по полю белополяков.
Я был потрясен не меньше Климента Ефремовича. В груди словно что-то оборвалось. В ярости выхватил маузер и выстрелил несколько раз, забыв о том, что противник далеко и пули мои просто не долетят.
Прибежал Зеленский и потянул нас к подножию высоты, где стояли в укрытии лошади.
— По вас же стреляют, — укоризненно заметил он, показывая на насыпь железнодорожного полотна, усыпанную переползавшими польскими солдатами.
Действительно, огорченные гибелью Дундича, мы не заметили, что вражеские пехотинцы появились совсем рядом.
Спускаясь к подножию высоты, я заметил, что атака 24-го полка не завершилась. Подразделение противника перед нашей высотой было смято и уничтожено. Однако ударили польские пулеметы, и конармейцы стали отходить. В поле остался лишь одинокий конь Дундича. Он стоял около убитого хозяина, пощипывая траву.
А в районе Шпанова кипел жестокий бой. Противник настойчиво атаковал 6-ю дивизию. Следовало спешить туда. До отъезда мы послали Литунову распоряжение войти в локтевую связь с 6-й дивизией на участке Житын — Шпанов и не допустить прорыва противника в стыке.
Когда вернулись на командный пункт С. К. Тимошенко, нам стало ясно, что если окончательно изнуренные 2-я и 3-я бригады 6-й дивизии еще могли удерживать Шпанов и железную дорогу, то с северо-запада Ровно защищать было нечем. 1-я бригада В. И. Книги не могла устоять против напора превосходящих сил противника, который, почти не развертываясь, в колоннах, давил своей массой на поредевшие цепи конармейцев. А резервов не было.
Пока мы обсуждали обстановку, в выемке железной дороги показался вражеский бронепоезд и обстрелял деревню.
— Что же вы, артиллеристы, терпите такую наглость?! — упрекнул я находившегося с нами начальника [197] артиллерии армии Г. И. Кулика. — Выдвигайте пушки и бейте прямой наводкой.
Кулик заторопился, стал помогать артиллеристам подтягивать орудие к железнодорожной насыпи.
Вскоре раздался выстрел, второй — и бронепоезд лишился трубы. Отдуваясь и нещадно дымя, он попятился назад, «о продолжал вести огонь, и снаряды все ближе ложились вокруг командного пункта. Один разорвался совсем рядом, осыпав нас землей. Когда пыль улеглась, я увидел, как Тимошенко удивленно рассматривал свой сапог. Осколок снаряда, словно бритвой, срезал заднюю часть голенища, к счастью не повредив ноги.
— Ого! — пошутил комиссар дивизии Бахтуров. — За трубу бронепоезда приходится расплачиваться сапогами. Давайте, пожалуй, уйдем, пока не взяли дороже. Уходить, действительно, пришла пора. Во второй половине дня вся 6-я дивизия сосредоточилась в районе Омеляны — Обаров и стремительной атакой овладела северо-западной окраиной Ровно. Закипел уличный бой. Борьба шла за каждый квартал, за каждое строение. Некоторые дома по нескольку раз переходили из рук в руки. Допоздна атаковали противника и полки 4-й кавалерийской дивизии. Но ворваться в город так и не смогли.
Учитывая чрезвычайную усталость конармейцев и утомленность лошадей, я приказал Тимошенко и Литунову прекратить атаки, части отвести на отдых, а за противником установить наблюдение.
Ночью на отбитом у врага бронепоезде вернулись в полевой штаб армии. Небольшая деревушка Коростово была погружена во мрак, и нам не без труда удалось разыскать домик, в котором разместился С. А. Зотов. К нему как раз приехал из Бердичева С. К. Минин.
Начальник штаба доложил о действиях 11-й и 14-й кавалерийских. В полдень у села Обгов они атаковали 18-ю польскую пехотную дивизию, двигавшуюся «а Дубно. После упорного боя противник отступил и ушел в сторону Кременца.
Нас порадовали успехи 403-го стрелкового полка 45-й дивизии и кавбригады Г. И. Котовского» В районе [198] Антонины они разгромили крупные силы неприятеля и захватили большие обозы, очевидно, той же 18-й пехотной дивизии.
И все же в целом день 9 июля закончился неудачно. Особенно обидно было от сознания, что Ровно удержать не удалось. Сказывалось распыление сил.
Ночью 6-я кавалерийская остановилась в 5–6 километрах юго-западнее Ровно в районе Омеляны — Ясеневичи, 4-я овладела селом Великий Житын и Александрией, 11-я удерживала Дубно, а бригады 14-й находились в районе Коростовки. Наконец, 45-я стрелковая дивизия и кавгруппа Осадчего заняли город Острог.
Мы полагали, что вражеские войска задержатся в Ровно, и решили на следующий день атаковать город с разных направлений. Кроме 4-й и 6-й дивизий в операции должна была участвовать и 14-я. Поэтому А. Я. Пархоменко получил задачу, не считаясь с усталостью конского состава, ночью безостановочно двигаться к Ровно и в 12 часов во взаимодействии с 4-й и 6-й дивизиями атаковать противника с юга.
Однако к утру наша разведка обнаружила, что крупные колонны противника стали отходить по шоссе на Луцк. Части С. К. Тимошенко сразу же перешли в наступление и захватили большое число пленных, обозы. Днем при содействии бригады 4-й дивизии они овладели Ровно.
Боевое знамя Конармии вновь развевалось над Ровно. Хотя мы не смогли полностью разгромить 2-ю польскую армию и главным ее силам удалось прорваться на запад, к Луцку, это была крупная победа. Прочное овладение Ровненским районом открывало нам путь на Брест, создавало возможность удара по флангу и тылу неприятельских войск в Белоруссии, способствовало успеху армий Западного фронта, которые продолжали успешно наступать и 11 июля освободили Минск.
О трудностях, которые возникли у польских войск после нашего прорыва к Ровно, лучше всего судить тому, кто их испытал. Поэтому здесь уместно будет сослаться на свидетельство польского военного историка Бернацкого. Говоря об операции Конармии, он признает, что, «форсировав р. Горынь и захватив важный коммуникационный узел (имеется в виду Ровно. — С. Б.), она разорвала польский фронт на пространстве от Александрин [199] до Изяслава, своим ударом она возбудила во фронтовом польском командовании мысль о невозможности ликвидации этого прорыва и необходимости отхода польских армий Укрфронта на 100 километров на запад. Дорога на Луцк и Ковель, а равно на фланг и тылы 6-й польской армии была открыта. 2-я польская армия была сброшена со своих коммуникационных путей в лесисто-болотистое пространство на север р. Горыни, что в свою очередь могло создать для нее критическое положение из-за невозможности организации своего снабжения. Затем новое положение польских армий (отошедших на запад) отразилось на моральном состоянии как польского командования, так и подчиненных ему частей, подтверждая еще раз, что, кроме мелких удач, разбить Конармию не удается и бои с нею каждый раз кончаются нашим отходом»{51}.
Днем 10 июля в Ровно конармейцы при большом стечении жителей города с воинскими почестями провожали в последний путь своего любимца Олеко Дундича.
Сотни людей, знавших героя или слышавших о его подвигах, в скорбном молчании стояли вокруг свежевырытой могилы. Низко опустил обнаженную голову верный друг Дундича, его ординарец Ваня Шпитальный. Это он, рискуя жизнью, под огнем противника вынес с поля боя тело Олеко, поймал и вывел в безопасное место его коня. Мне, как, наверное, и Шпитальному, и многим другим, трудно было поверить, что мы потеряли нашего Дундича, который презирал смерть, но страстно любил жизнь и часто говорил, что непременно доживет до полной победы пролетариата России и освобождения сербского народа от ига национальной и иностранной буржуазии.
Дундича в армии по-настоящему любили. И когда я сейчас размышляю об истоках этой любви, то прекрасно понимаю, что завоевал он ее не только личной храбростью. Ведь храбрецов в Конной было очень много. Мне кажется, не последнее значение имело то обстоятельство, что в глазах конармейцев Олеко Дундич олицетворял лучшие благородные черты бойца-интернационалиста, [200] который по своей воле пришел бороться за свободу русского народа. Ну и, конечно, прекрасные качества характера. Олеко был человеком большой души, жизнерадостным, милым и сердечным товарищем. Он умёл дорожить дружбой и обладал большой скромностью. За друга Дундич способен был, не задумываясь, отдать свою кровь, каплю за каплей.
Вражеская пуля оборвала жизнь замечательного богатыря, которого К. Е. Ворошилов метко назвал львом с сердцем ребенка.
В тот день с воинскими почестями мы похоронили и еще одного прекрасного человека — командира 9-го автобронеотряда коммуниста орденоносца Павла Никоноровича Бахарева. Уроженец деревни Новое Село, из-под Углича, он с первых дней революции с оружием в руках боролся за Советскую власть. Я узнал его как хорошего организатора, отважного командира бронеотряда еще во время боев под Царицыном. Затем вместе с красными конниками он участвовал в боях за Воронеж, Касторную, Донбасс, Таганрог и теперь вот на польском фронте. С болью в сердце я простился с этим мужественным солдатом революции, навсегда сохранив в памяти его светлый образ.
