Двадцатилетним юношей я поступил на радиофакультет Ленинградского института связи и спустя пять лет получил диплом инженера.
— Куда бы вы хотели поехать работать? — спросил меня после окончания института председатель комиссии по распределению молодых специалистов.
— Туда, где более всего нужны комсомольцы.
Председатель удовлетворенно кивнул головой, посеребренной сединой, и вопросительно посмотрел на мою сокурсницу, стоявшую рядом.
— А вы?
— Туда, куда Саша. Мы с ним поженились...
— Понимаю, понимаю вас, ребята, — как-то по-домашнему сказал председатель.
Пошептавшись с членами комиссии, он попросил показать дипломы. Посмотрев наши оценки, предложил:
— Хотите в Киев? Вы там, кстати, и практику проходили.
— Киев — город столичный, там и без нас хватает специалистов. Нам бы в такое место, чтобы можно было испытать себя на прочность...
— Хорошо! — улыбнулся седоголовый председатель. — Есть такое благодатное местечко для проверки всех моральных и, если хотите, физических качеств молодых строителей социализма. Скажем, Забайкалье. А?
Далекое, неведомое Забайкалье для нас было овеяно романтикой. Сразу же вспомнилась древняя Сибирь за Великим Каменным Поясом, воинственная дружина знаменитого Ермака, несметные подземные клады почти всех элементов таблицы Менделеева, прогнозы великих ученых, наступление социалистической действительности с ее невиданным размахом развития этих когда-то богом позабытых окраин бывшей царской России...
— Мы согласны поехать в Забайкалье...
— Весьма отрадно, товарищи комсомольцы! Весьма. Ну-с, счастливого пути и добрых свершений! [4]
И вот мы приехали в Читу. Из книг и кинофильмов знали, что недалеко отсюда были когда-то каторжные места: Шилка, Горный Зерентуй, Нерчинский завод. На студенческих вечерах, бывало, распевали известную на всю Россию невеселую песню: «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах, бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах...»
Бродяг давно не было, золотонош также не было. Было преобразующееся советское Забайкалье. Мы строили в Чите мощную широковещательную радиостанцию, возможности которой позволяли обслуживать население громадного края, голос которой был слышен и за его пределами.
Минул суровый сибирский год, испытывавший нас на прочность. Я работал главным инженером на строительстве Читинской радиостанции, а затем и на ее эксплуатации. Жена, Вера Ивановна, трудилась на должности инженера.
Весной сорокового года из Народного комиссариата связи пришло в Читу указание: направить группу инженеров для строительства радиовещательных станций в ряде мест вдоль наших новых западных границ Белоруссии и Украины. В число направленных в город Луцк попали и я, и жена.
Луцк — областной центр Волынской области, которая вместе с другими областями Западной Украины вошла в состав Советского Союза. Промышленность в Луцке, как и в других городах бывшего Волынского воеводства, представляла тогда жалкую картину: ремесленные мастерские, примитивное мукомольное производство, пивоваренные заводики. И все-таки Луцк предстал перед нами совсем иным миром «западной» жизни, со своим бытом. Первое, что бросалось в глаза, это многочисленные костелы и небольшие частные магазинчики, лавки, палатки, харчевня с обязательным пивом и колбасными изделиями собственного изготовления.
Транспорта, в современном понимании, там не было. По улицам тащились волы, впряженные в дроги, цокали коваными копытами першероны и битюги, тянувшие высоко нагруженные возы, проносились открытые пролетки с седоками. Но больше всего было велосипедистов различных возрастов — от мальчишек до мужчин и женщин почтенного возраста. Особенно нас поражали грузовые велосипеды с толстыми покрышками и проволочными багажными сетками у руля, в которых доставлялись в магазины различные пакеты и увозились покупки. Велосипед был наиболее распространенным средством передвижения по городу. [5]
Главная, замощенная булыжником улица, сплошь застроенная двух — и трехэтажными домами с непривычной для нас архитектурой, с остроконечными черепичными крышами, выглядела совсем по-иноземному в отличие от извилистых улиц окраин с одноэтажными домиками, стоящими в зелени небольших садиков.
На северо-западной окраине города стояло недостроенное немецкой фирмой техническое здание, возле которого возвышалась стовосьмидесятиметровая металлическая мачта. Неподалеку валялись обломки другой мачты, в которую, по рассказам местных жителей, врезался самолет польского офицера, торопившегося вместе с семьей покинуть Луцк в канун сентябрьских событий 1939 года.
Вот здесь-то и была выбрана площадка для строительства широковещательной радиостанции, которая должна была войти в строй в числе первого десятка радиостанций подобной мощности. Они расширяли зоны слышимости Московского радио, из их радиопередач население сопредельных государств могло услышать правду об успехах социалистического строительства в СССР.
Из Москвы в Луцк приехало много специалистов: главный механик, прорабы, электрики, водители автомашин и другие. Начальником строительства был назначен радиоинженер Сергей Николаевич Стоянов. Это был энергичный, жизнерадостный человек, лет на пять постарше меня. Ему уже приходилось строить подобную радиостанцию.
Начальником дирекции строительства был мой одногодок Архип Григорьевич Молдованов, высокий, худощавый, довольно добродушный, но весьма упрямый украинец. Он имел богатый опыт по эксплуатации различных радиообъектов. Мне вменялись обязанности главного инженера дирекции строительства. Часть специалистов и строительных рабочих подобрали в Луцке.
Нашему коллективу предстояло сделать дополнительную пристройку к имевшемуся двухэтажному техническому зданию, возвести административный корпус, выстроить отдельную дизельную электростанцию, по мощности превышавшую имевшуюся городскую. Кроме того, мы должны были построить жилье для обслуживающего персонала, произвести массу других важных и второстепенных работ.
Поначалу всем нам приходилось трудновато, особенно с жильем: городские власти большое внимание уделяли размещению беженцев из соседних воеводств панской Польши. Связисты жили в нескольких не очень благоустроенных номерах единственной гостиницы. Постепенно наши строители [6] расселялись по частным квартирам в ожидании домов, которые сами же строили ускоренными темпами. И вот наконец наш жилищный кризис миновал. Дирекция стройки получила довольно сносный метраж в двухэтажном доме, выросшем неподалеку от центра города.
Строительство радиостанции и других объектов вокруг нее подвигалось успешно, хотя, по непонятным мне тогда причинам, руководство из Москвы поторапливало: быстрее, быстрее завершайте сооружение радиостанции...
* * *
Весной 1941 года по Луцку поползли тревожные слухи. Говорили о нарушении государственной границы немецкими самолетами, якобы сбившимися с курса, о возможном конфликте с фашистами. Мы стали замечать, что особенно в майские и первые июньские дни участились тревоги в штабах частей, которые размещались в Луцке. Чаще обычного командиры в полевой форме одежды выезжали, подолгу не появлялись в городе и бойцы гарнизона, а когда возвращались, их загорелые лица становились суровее, на гимнастерках были соленые пятна от пота. Во время таких отлучек остававшиеся в Луцке красноармейцы и командиры становились подтянутее, строже, неусыпно несли круглосуточную патрульную службу. За городом в высоком поднебесье гудели моторы истребителей.
В субботу 21 июня 1941 года по случаю приезда из Читы моей мачехи, добрейшей Зинаиды Ивановны, заменившей мне с шестилетнего возраста родную мать, к нам на новую квартиру зашел на чашку чая Архип Григорьевич Молдованов.
— Чай — это неплохо, — вытирая платком вспотевшее лицо, сказал он, усаживаясь за стол.
И тут в комнату буквально влетела взволнованная жена Молдованова, Людмила, высокая и стройная блондинка.
— Ты чого такая смурая? — шутливо спросил Архип Григорьевич.
— А что же мне, прикажешь веселиться? — вопросом на вопрос ответила Людмила. — Ты знаешь... вы знаете, — обратилась она уже ко всем присутствующим, — на междугородной телефонной станции...
Мы с тревогой ждали ее рассказа. Людмила работала инженером на городской междугородке и могла быть осведомлена кое в каких делах лучше нас. Оказывается, по заявке штаба 5-й армии, дислоцировавшегося в Луцке, Людмиле и ее сослуживцам пришлось срочно организовывать дополнительные [7] междугородные связи в интересах воинских частей.
— Понятно? — спросила она мужа.
— Пока не очень, но догадаться можно, — отозвался Архип.
Тревожные слухи, бродившие по Луцку, и вот это последнее сообщение Людмилы Молдовановой наводили на раздумья о возможном конфликте на западных границах, но, что он может перерасти в войну, никому из нас и в голову не приходило.
На рассвете нас разбудил какой-то сильный взрыв, потрясший весь дом, от которого даже зазвенели стекла в окнах. Встревоженные, кое-как одевшись, выскочили из дома, недоумевая, что происходит. В безоблачном небе увидели, как наш тупоносый «ишачок» отчаянно атаковал самолеты странной формы с необычно вытянутыми фюзеляжами.
Сторож из местных поляков, охранявший поблизости склад стройматериалов, тревожно спросил меня, мешая русские, украинские и польские слова:
— Пан начальник, цо такэ робится? Это цо, война?
Что ему было ответить? Может, очередная провокация, а может быть, и в самом деле война. В районе вокзала грохнули взрывы авиационных бомб.
Вскоре с междугородки прибежала взволнованная Молдованова.
— По телефону из Владимир-Волынского передали: немецкие войска форсировали Буг. С ними бьются пограничники.
Мы с Молдовановым отправились к своему начальнику, чтобы выяснить обстановку и получить указания о дальнейших действиях. У Сергея Николаевича Стоянова собрались уже и другие работники строительства. Все были в неведении, в том числе и сам начальник.
— Пойду в горком партии, — сказал Стоянов, — и там все выясню.
Все стало предельно ясно, когда городские громкоговорители донесли из далекой Москвы голос Молотова. Началась война с фашистской Германией.
Вернувшийся из горкома партии Стоянов сказал, что строителям радиостанции разрешили отправить семьи в Киев.
— Хлопоты с отправкой семей поручаю товарищу Холину. Остальных прошу идти на объект. Надо объяснить положение рабочим, подготовить техническую документацию и все ценное к возможной эвакуации. [8]
Работа и все наши действия начали приобретать военный ритм. Составив списки членов семей, подлежащих эвакуации, я получил в отделе НКВД специальный на то пропуск, распорядился, чтобы приготовили для отъезжающих автомашины, имевшиеся в распоряжении дирекции строительства. Стоянов и Молдованов делали свое дело на объекте: рассчитывали рабочих, подлежащих призыву в армию, подготовляли к отправке техническую и другую документацию.
* * *
К вечеру на город налетели фашистские бомбардировщики и начали ожесточенную бомбежку. Вспыхивали и рушились жилые дома мирного Луцка, дым и гарь заполонили все улицы и переулки. Люди кинулись из города к пойме реки Стырь. Немецкие летчики, подлетая к городу, расстреливали толпы, скопившиеся на широкой пойме, из крупнокалиберных пулеметов, сбрасывали осколочные бомбы. Город горел сотнями огромных костров, на улицах образовались завалы, заторы — ни проехать, ни пройти. Обходными путями, по закоулкам, по садам и огородам, люди потянулись за городскую черту, на дороги, ведущие в Ровно, Новоград-Волынский и дальше — на Киев.
Мы снова все собрались на квартире у Стоянова. Подошли машины ЗИС-5. Посадили семьи с немудрящим дорожным запасом, раненых рабочих, приехавших по московским путевкам в Луцк, и отправили в направлении Киева. На одной из автомашин, опасаясь повторных разрушительных налетов вражеской авиации, мы выехали за город, взяв с собой всю документацию. Переночевали в ближайшем лесу.
Утром возвратились в Луцк, чтобы сходить в горком партии и военкомат. Здание военкомата было полностью разрушено прямым попаданием авиабомбы, помещения горкома, НКВД, междугородной телефонной станции, областного управления связи сильно пострадали от бомбежки. Местные власти спешно эвакуировали женщин, детей, стариков, советские и партийные документы, наиболее важные материальные ценности. У западной окраины Луцка, на высоком берегу Стыри, деловито работали красноармейцы: рыли окопы, траншеи, ходы сообщения, устанавливали огневые точки, артиллерийские орудия и зенитки. В небе патрулировали наши самолеты. Военные люди занимались своим прямым, непосредственным делом: готовили город к обороне. Это вселяло надежду, придавало оставшимся на месте горожанам бодрости. [9]
Сергей Николаевич разыскал кого-то из местного партийного начальства. Ему сказали:
— Поезжайте в Ровно, там немного поспокойнее. Станьте на военный учет, решите, что делать с вашей документацией.
До соседнего областного города было не более семидесяти километров, но добирались до него довольно долго: по шоссе в ту же сторону шли и ехали сплошные вереницы беженцев, эвакуировались коллективы предприятий и учреждений, перегонщики угоняли от войны гурты скота; навстречу этому потоку, лицом к огню и громовым раскатам артиллерии шли и ехали на машинах подразделения пехотинцев и других родов войск — армия оставалась армией, готовой вступить с ненавистным врагом в смертельную схватку. В Ровно никаких разрушений заметно не было, хотя на его окраинах уже рылись противотанковые рвы и строились надолбы. Разыскав военкомат, увидали огромную толпу людей разных возрастов.
Кое-как пробившись со Стояновым к высокому, худому полковнику с осунувшимся от недосыпания лицом, изложили свою просьбу.
— Не до вас, товарищи, — устало отозвался военком, — видите, что делается во дворе? Каждому не терпится получить предписание, каждый хочет получить оружие прежде других... Если и вам не терпится, поезжайте в Киев. А почему вы не явились в свой военкомат?
— От места приписки в нашем военкомате, товарищ полковник, остались одни развалины да воронки от фугасок, — ответил Стоянов.
— Вон оно что... Тогда поспешайте в Киев, — еще раз посоветовал ровенский военный комиссар.
В пути наблюдалась та же картина, что и по дороге от Луцка на Ровно. До столицы Украины добрались только к ночи 24 июня. Переночевав, пошли по начальству со своими заботами и хлопотами.
* * *
В Управление уполномоченного Наркомата связи, размещавшегося на Крещатике, прибыл заместитель наркома связи Александр Дмитриевич Фортушенко. Дождавшись, когда он освободился, мы втроем: Стоянов, Молдованов и я — вошли в его кабинет. «Освободившийся» замнаркома разговаривал сразу по двум телефонам — со Львовом и по местному. Кивнул нам: садитесь.
Наконец-то дошла очередь и до нас. [10]
— Слушаю вас, — сказал Александр Дмитриевич. Сергей Николаевич кратко изложил суть дела.
— Хорошо, что зашли. Сдайте секретную и техническую документацию, а сами отправляйтесь в Москву, в Наркомат связи.
— Но мы бы хотели призываться... — начал было Стоянов.
Фортушенко понимающе улыбнулся:
— Ну, если уж хотели... тогда идите в военкомат. Счастливого вам пути!
— А что там, во Львове? — указав взглядом на междугородный телефон, поинтересовался Стоянов.
Фортушенко устало махнул рукой:
— На окраине начались бои. Идите, товарищи. Обо всем узнаете из сообщений по радио...
...От замнаркома связи втроем направились в один из киевских райвоенкоматов, где нас поставили на военный учет и каждому вручили предписание: прибыть туда-то, в распоряжение такого-то. Меня назначили в 21-й отдельный восстановительный отряд связи, находившийся в непосредственном подчинении штаба Юго-Западного фронта. Эта часть располагалась в здании школы на улице Короленко.
Командовал отрядом военный инженер 1 ранга И. П. Лысенков. Расспросив меня о довоенной работе и о том, как мы добрались от Луцка до Киева, он познакомил меня с задачами, которые решал отряд.
— Обо всем остальном после. Идите к старшине отряда за обмундированием, познакомьтесь с комсоставом и бойцами отряда, потом приступим к делу.
Старшина, плотный, с крупными чертами лица и прокуренными рыжими усами, выдал мне все положенное, в том числе и пистолет «ТТ». Из каптерки я вышел преображенным из штатского человека в военного с прямоугольником и эмблемой в каждой петлице гимнастерки — военный инженер 3 ранга. Непривычно было чувствовать себя затянутым в поскрипывающие при каждом движении ремни портупеи, распространявшие вокруг себя кислый запах кожи.
— Ничего, оботретесь, обтерпитесь, — успокоил меня усач.
Свой недавно пошитый в Луцке шевиотовый костюм я аккуратно сложил на дно полученного вещмешка, стараясь не очень его помять, будучи глубоко убежденным, что в недалеком будущем он снова пригодится. Мне и в голову не могла прийти мысль, что через несколько месяцев брошу его [11] без сожаления и пройдут долгие военные годы, прежде чем представится возможность снова надеть гражданскую одежду.
В отряде я увидел своего знакомого времен практики на Киевской радиовещательной станции в Броварах — радиоинженера Николая Николаевича Сагарду. Был он в ту пору начальником дежурной смены и пользовался большим авторитетом в коллективе. Теперь Сагарда был воентехником 2 ранга, по-нынешнему — лейтенант-инженер.
— А-а, — отмахнулся Николай Николаевич от моего вопроса, — звание — дело временное, а вот знания — постоянное!
Отряд был только что сформирован и полностью укомплектован по штатам военного времени. Помимо командиров здесь были призывники киевских предприятий и организаций связи: Центрального телеграфа, междугородной и городских телефонных станций, местной радиостанции и т. п.
— Наша обязанность, — повторил Николай Николаевич слова Лысенкова, — восстанавливать средства военной и гражданской связи, нарушенной противником, то есть идти следом за наступающими частями. К сожалению, этого делать пока еще не приходится. Сами понимаете, какая ситуация на фронте... Помимо того, слабовато у нас техническое оснащение, нет подвижных ремонтных мастерских, недостает инструмента, приспособлений для сварки и пайки... Ну да это дело поправимое: все зависит от нас, инженеров и техников.
— А что же вы сейчас делаете? — поинтересовался я.
— Так, — с запинкой промолвил Сагарда, — выполняем кое-какие поручения, задания Управления связи штаба фронта. Поживете — увидите. Кстати, вы один из Луцка?
Пришлось рассказать о моих спутниках. Немного позже узнал, что Сергей Николаевич Стоянов в звании военного инженера 2 ранга назначен военпредом штаба фронта на связной радиоцентр, располагавшийся около Печерской лавры, а Архип Григорьевич Молдованов почему-то попал не по назначению — в 254-й артиллерийский полк на какую-то интендантскую должность.
Со Стояновым мы вскоре встретились, разговорились. Он рассказал о своих новостях, я — о себе и своем отряде. В общем, ни хорошего, ни плохого пока не было, одним словом — тыловики...
* * *
Киев был еще тылом, и довольно глубоким, но уже и сюда доносилось суровое дыхание войны. [12]
Киев становился городом-воином. По ночам в небе парили аэростаты заграждения, начеку были расчеты зенитных орудий, на своих постах находились отряды МПВО.
Президиум Верховного Совета УССР, СНК и ЦК компартии республики опубликовали в печати Обращение к украинскому народу. В нем говорилось, в частности, что настало время, когда каждый, не жалея жизни, должен до конца выполнить свой священный долг перед Родиной, перед своим народом.
О многих событиях в прифронтовом Киеве мы узнавали из местной печати, из фронтовой газеты «Красная Армия», из рассказов командиров, приезжавших в наш отряд из штаба фронта, находившегося в Броварах, в 18 км северо-восточнее Киева.
Многое видели и своими глазами.
После первого воздушного налета на город гитлеровцы начали повторять их систематически. Наши летчики и зенитчики дали фашистам достойный отпор.
По ночам пришлось дежурить на крыше и нам — для тушения зажигательных бомб, сбрасываемых немецкими летчиками. Запомнилось хорошо первое дежурство. Вместе со мной на крышу школы, в которой размещался отряд, поднялись Н. Н. Сагарда, связисты Д. В. Палов и М. И. Терпи гора. У бойцов — винтовки, у нас с Сагардой — пистолеты. А еще у каждого «на вооружении» — большие железные клещи для захвата зажигалок...
Земная беспокойная жизнь. Не то слово — «беспокойная». До сердечной боли, до крови, до смерти беспокойная... Немцы рвутся к Киеву. Передовые отряды мотопехоты фашистов с танками уже достигли реки Ирпень. Еще 15–20 километров — и бои начнутся у самых ближних киевских окраин. И вот в такое-то напряженное время, думалось мне, приходится выполнять самые заурядные обязанности в 21-м отдельном восстановительном отряде связи или, как сегодня, стоять на крыше с железными клещами...
Как-то я уже сказал об этом Сергею Николаевичу Стоянову. В душе он, как видно, посочувствовал мне, но вслух сказал:
— Боец должен стоять на том посту, куда его поставили. Придет время, сменят.
В ночном небе все пока было относительно спокойно. Изредка луч мощного прожектора обшаривал небосвод и, ничего не обнаружив, угасал. Но вот ночную тишину разорвали тревожные гудки заводов и паровозов, возвещая воздушную тревогу. Издали послышался гул немецких самолетов. [13] Высветленные дорожки от нескольких прожекторов начали обшаривать небосвод, пересекаясь между собой, стараясь поймать вражеские самолеты в свои перекрестия. Скоро они нащупали группу фашистских «юнкерсов». Зенитные орудия открыли заградительный огонь. Яркие огненные точки разрывов зенитных снарядов окружили гитлеровских стервятников. С земли к ним потянулись красные пунктиры трассирующих пулеметных очередей.
Часть бомбардировщиков шарахнулась в разные стороны, а два из них оказались в цепком сплетении прожекторных лучей. Они отворачивали в стороны, набирали высоту и пикировали, но прожектористы не выпускали их из светового плена. Фашистские летчики так и не смогли прорваться к центру города и днепровским мостам. Они были вынуждены сбросить бомбы куда попало, после чего ретировались.
Остаток ночи прошел, как говорится, без особых происшествий. [14]
