В один из июльских дней к штабу нашего отряда подъехали две автомашины с радиооборудованием и девятью красноармейцами. Из кабины вышел улыбающийся Стоянов и, поздоровавшись со мной, сказал:
— Ну, страдалец, дошла очередь и до тебя. Вот предписание управления связи штаба фронта, поедешь со мной в Нежин устанавливать на ЗКП (запасной командный пункт) штаба аэродромную коротковолновую радиостанцию — 11-АК. Доволен?
— Зачем спрашивать, Сергей Николаевич? Наконец-то полезным делом займусь.
В Нежине подобрали окраинный домик с большим садом, где разместили привезенное нами оборудование радиостанции в трех упаковках. Установили двадцатиметровую мачту из дюралюминиевых труб, затем проверили готовность станции к работе и организовали посменное круглосуточное дежурство радистов. Должен сказать, что авиационная радиостанция 11-АК в те дни использовалась только во фронтовых и армейских радиосетях.
Штаб фронта не подавал нам никаких сигналов, как ни старались слушать, сидя за приемником, наши радисты. Стало быть, пока не было в этом необходимости.
— Если гора не идет к Магомету, Магомет сам пойдет к горе, — сказал Стоянов и связался по телеграфу с радиоотделением управления связи штаба фронта.
Сергею Николаевичу и мне приказали возвратиться в Киев, а команде станции продолжать дальнейшее дежурство — круглосуточное наблюдение за эфиром.
За неделю в Киеве произошли заметные изменения. Город стал еще строже, суровее. Прибавилось поврежденных вражеской авиацией зданий, увеличилось количество бомбоубежищ. На вокзале состав за составом грузились промышленным оборудованием, другими материальными ценностями и людьми, эвакуируемыми в восточные районы страны.
Происходили некоторые изменения в жизни отряда военинженера 1 ранга И. П. Лысенкова. Специалисты проводной [15] связи стали чаще выезжать в командировки, выполняя задания управления связи штаба фронта. Остальные красноармейцы и командиры продолжали нести дежурства, заниматься боевой и политической подготовкой.
Возвращавшиеся с заданий связисты-проводники рассказывали о своей работе по монтажу вспомогательных и запасных узлов связи, установке на них телеграфных аппаратов Морзе, буквопечатающих аппаратов — Бодо и СТ-35. Радиоспециалисты завидовали им и ждали, когда и их станут посылать на подобные ответственные задания.
Прошло некоторое время, и я получил приказ прибыть в управление связи штаба Юго-Западного фронта. Это, вероятно, не обошлось без содействия Сергея Николаевича Стоянова. Принял меня подполковник Иван Николаевич Козловский. Он в ту пору был помощником начальника связи фронта по радио. Расспросив о моей работе до войны, подполковник подвел меня к большой настенной карте Украины и, обведя указкой обширный район, включающий Воронеж, Белгород, Полтаву и Днепропетровск, сказал:
— Поезжайте в Киев и выясните в аппарате уполномоченного Наркомсвязи наличие в этой зоне всех коротковолновых радиостанций. И не только наличие, но также их подчиненность, мощность, диапазон волн и с кем они держат связь. Затем подготовьте предложения об использовании этих радиостанций для военных нужд. Поручение это не подлежит оглашению, поэтому распространяться о нем не следует. В целях маскировки интересуйтесь также радиовещательными станциями в этой зоне.
«Вот оно, настоящее дело, — думал я о задании, в то же время тревожась мыслью: — Неужели так далеко на восток может отодвинуться наш фронт?..»
Почти целую неделю занимался я выяснением наличия передающих радиосредств в тылу Юго-Западного фронта. Междугородная телефонная связь была перегружена, и приходилось подолгу ждать разговора с моими адресатами, чтобы уточнить, с кем связаны эти радиостанции в настоящее время и с какой нагрузкой работают. Возвращаясь из Киева в Бровары, докладывал полученные сведения высокому, худощавому старшему лейтенанту Василию Андреевичу Космодамианскому, занимавшему должность помощника начальника радиоотделения.
Космодамианский еще до начала войны работал в отделе радиосвязи штаба Киевского Особого военного округа. По своему служебному положению он больше нас был осведомлен [16] по вопросам организации и работы связи в ходе боевых действий.
Как-то мы спросили старшего лейтенанта Космодамианского, какова была связь у оперативной группы штаба округа, выехавшей из Киева в Тернополь (Тарнополь) еще 19 июня, перед самым началом войны, так как он входил в ее состав. Связистов оперативной группы возглавлял начальник связи округа генерал-майор Д. М. Добыкин. С началом военных действий эта оперативная группа была преобразована в штаб Юго-Западного фронта.
— Связь работала отлично и с Москвой, и со всеми штабами армии. Связь была проводная телеграфная, а также и телефонная, — ответил старший лейтенант. — Использовали мы воздушные линии гражданской связи. А когда ночью на 22 июня нас подняли по тревоге и я прибыл на свой узел связи, сообщений с подчиненными штабами и даже с Москвой уже не было.
— Почему?
— «Воздушки» шли в основном вдоль шоссейных дорог. Во время налетов немецкой авиации телеграфные и телефонные линии во многих местах были выведены из строя. Не исключена возможность, что портили диверсанты, засланные в наш тыл противником.
— Надо было сразу же перейти на радиосвязь, — вступил в разговор Стоянов.
— Гм, сразу, — хмыкнул Космодамианский. — А знаете ли вы, что в это время всякая работа радиостанций, военных конечно, была запрещена. Мы не могли, не имели права себя демаскировать. Радиоволна тоже уязвима: у немцев чрезвычайно развита система перехвата и подслушивания. Мы имели в Тернополе несколько развернутых радиостанций, но они по этим же причинам молчали. Кстати, не везде на местах имелись в наличии необходимые данные — волны и позывные; они должны были доставляться нарочными, но было уже поздно...
— Ну, а сейчас? Сейчас почему плохо используете радиосвязь? — не отставал от собеседника Сергей Николаевич Стоянов.
— Сейчас есть свои трудности, — объяснял, как мог, Космодамианский. — Суматоха приграничных тревог, тяжелые бои, переброска сил и средств с одного участка фронта на другой, недостаточность укомплектования радиоспециалистами и отсутствие квалификации у имеющихся.
Примерно в это же время я познакомился с воентехником 1 ранга Иваном Никитовичем Квашой, так же как и я [17] прикомандированным к управлению связи штаба фронта. Узнав, что Кваша до войны был главным инженером Тернопольского областного управления связи, я, конечно, засыпал его вопросами: где его застала война? какое положение со связью было в Тернополе в первые дни войны?
— Известие о внезапно начавшейся войне прямо ошеломило меня. — сказал Кваша, — и я поспешил на междугородную станцию, чтобы принять меры по устранению повреждений и розыскам обходных путей для восстановления связи с Луцком и Львовом. Только во второй половине дня появилась у них проводная связь со Львовом и Станиславом, но она снова и снова прерывалась из-за бомбежек вражеской авиации.
В первые дни войны оказалось, что использование гражданских воздушных линий связи для военных нужд стало очень уязвимым местом. Большие усилия, прилагаемые связистами для восстановления непрерывно появляющихся ох бомбежек повреждений связи, не давали желаемых результатов. Не хватало для этого автомашин, материалов и главным образом людей, ушедших в армию по мобилизации.
Вместе с тем у военных связистов были и свои трудности. Так, для обслуживания штаба Юго-Западного фронта только в первые дни войны был заново сформирован 42-й отдельный полк связи (командир полка подполковник Н. В. Ефимов). Для комплектования этого полка личным составом были привлечены приехавшие в Тернополь с оперативной группой связисты из 6-го отдельного полка связи, обслуживавшего Киевский Особый военный округ, пополненные связистами, призванными по мобилизации.
У вновь созданного полка связи не было в достаточном количестве имущества связи, необходимо было время для подбора специалистов требуемой квалификации. Потребовалось некоторое время, чтобы полк достаточно успешно обеспечивал связью вновь созданный штаб Юго-Западного фронта.
В первые дни войны, чтобы выйти из положения при повреждении линий связи, направляли из штаба фронта в подчиненные штабы офицеров связи из числа командного состава, оперативного отдела. Это было более надежно, но такие посланцы, добираясь до места назначения как придется: пешим порядком, на лошадях, автомашинах, мотоциклах, бронемашинах, а иногда и самолетами, все же в пути теряли много времени. При быстро меняющейся обстановке на фронте доставляемые таким образом распоряжения, приказы [18] и донесения в какой-то степени теряли свою оперативную ценность.
Вскоре в 42-м отдельном полку связи была создана для этой цели специальная рота подвижных средств связи, оснащенная мотоциклами, автомашинами и самолетами У-2, которая обеспечивала решение этой задачи при перерывах действий связи.
В конце июля 1941 года в войска поступил приказ Народного комиссара обороны «Об улучшении работы связи в Красной Армии», в соответствии с которым общевойсковым командирам и штабам вменялось в обязанность использовать радио в качестве основного вида связи. Это диктовалось необходимостью непрерывного управления войсками в условиях маневренной войны. И тут встал другой важный вопрос: требовалось дополнительное оснащение штабов радиосредствами и соответствующая подготовка радиоспециалистов для лучшего использования этих средств.
Широкому применению радио для управления войсками мешало тогда отсутствие должного опыта у командного состава в правильной организации радиосвязи. Даже многие начальники этой службы в частях не умели использовать радиосредства с учетом особенностей распространения радиоволн.
Это обстоятельство так характеризовал начальник Главного управления связи Красной Армии маршал войск связи И. Т. Пересыпкин:
Потребовалось время, большая кропотливая работа командиров и политработников связи, прежде чем требования приказа Наркома обороны «Об улучшении работы связи в Красной Армии» стали законом повседневной жизни в войсках фронта.
Лично мне очень пригодились в работе по совершенствованию использования радиосредств довоенный опыт бывшего радиста на судах торгового морского флота и особенно [19] занятия по поддержанию радиосвязи на коротких волнах, которыми я с увлечением занимался вместе с другими такими же радиолюбителями.
* * *
Тем временем на нашем фронте шли тяжелые оборонительные бои. Враг, несмотря на большие потери, рвался к Киеву.
4 августа меня вызвал в Бровары заместитель начальника связи фронта полковник Н. М. Филин.
— Слышал я, что по настоящему делу скучаете, товарищ Холин? — спросил он. — А дело вас ожидает. Вот вам командировочное предписание, поедете в Сумы с радиостанцией и ее экипажем. Будете поддерживать оттуда связь со штабом фронта. Подробнее о ваших обязанностях расскажет старший лейтенант Космодамианский. У него же получите расписание позывных и радиоволн.
Василий Андреевич Космодамианский подробно проинструктировал меня:
— До Нежина поезжайте автомашиной, далее поездом. В Сумах через военного коменданта найдете подполковнике Рыжкова, под руководством которого и будете работать. И вот еще что. Такие же функции будут выполнять радиостанции, направленные нами в районы Льгова и Полтавы. Поддерживайте связь с ними. Кажется, все! У Рыжкова получите более конкретный инструктаж. Пока не привезут радиостанцию, советую сходить посмотреть трофейный «радиотанк», который стоит на соседней улице. Доброго пути и успехов вам!
Последовав его совету, я отправился туда и увидел приземистую бронированную машину со скошенными во всех направлениях плоскостями, от которых, должно быть, рикошетируют снаряды. Из башни танка торчал длинный орудийный хобот, а сверху высовывался гибкий штырь антенны. Сначала мне подумалось, что такой танк управляется на расстоянии по радио — что-то подобное приходилось читать в технических журналах. Но это было не так. Просто-напросто машина была оборудована ультракоротковолновой радиостанцией для связи с другими экипажами и командиром подразделения или части.
Мне удалось довольно быстро разобраться в его радиооборудовании. Вместо микрофона здесь был установлен ларингофон, работавший под воздействием голосовых связок, что позволяло избавиться от шума мотора и громыхания гусениц. Хорошо бы, конечно, и наши танки радиофицировать, [20] но основное средство связи танковых войск — радио использовалось в силу недостаточного количества радиостанций еще слабо. В танковом батальоне радиосвязь осуществлялась только внутри батальона (по танковым радиостанциям одна радиосеть) и с вышестоящим штабом. В бригаде радиосвязь устанавливалась с командирами батальонов и вышестоящим штабом (1–2 радиосети). Такое ограниченное количество радиосетей затрудняло взаимодействие танков, пехоты, артиллерии в ходе боя. Вскоре подъехал Стоянов на грузовой автомашине, загруженной завернутым в брезент радиопередатчиком, демонтированным на Киевском радиоцентре (на Печерске), запасными частями, инструментом и другими деталями и материалами.
— Ну вот, теперь ты кум королю и сват министру, — сказал на прощание Сергей Николаевич. — Передатчик и приемник у тебя есть, остальное зависит от тебя и вот от этих бойцов, — показал он на радистов, сидевших в кузове.
В Нежин приехали глубокой ночью. С трудом вырвав у коменданта железнодорожной станции товарный вагон, втащили в него более чем 100-килограммовый железный шкаф передатчика по наклонному настилу и металлическим трубам.
* * *
И вот под стук вагонных колес я беседую со своими спутниками — радистами 42-го отдельного полка связи. Все они имели стаж военной службы несколько больший, чем я. Воронков уже третий год служит в армии, окончил полковую школу младших командиров, был участником оборонительных боев на луцком направлении и имел некоторый опыт приема и передачи боевых шифрограмм.
— Наш батальон связи обслуживал командование 19-й танковой дивизии, — рассказывал он, — но к помощи радио почему-то прибегали очень редко, больше пользовались телефонной и телеграфной связью.
Откуда ему было знать те обстоятельства, которые были изложены в приказе Наркома обороны от 23 июля 1941 года: «...неудовлетворительное управление войсками в значительной мере является результатом плохой организации... радиосвязи... Недооценка радиосвязи, как наиболее надежной формы связи и основного средства управления войсками, является результатом косности наших штабов, непонимания ими значения радиосвязи...»{2} [21]
В ходе беседы выяснилось, что младший сержант Воронков может принимать на слух азбуку Морзе со скоростью не более 12 групп цифрового текста в минуту, ефрейтор Шутов — только 8, да и то с трудом, а красноармеец Липатов — и того меньше.
Плохо, очень плохо для военных радистов, которым нужно обеспечивать поддержание радиосвязи. Даже радиолюбители, занимавшиеся на курсах в ленинградском радиоклубе без отрыва от производства по шесть часов в неделю, за учебный год приобретали навыки приема на слух со скоростью по 16 цифровых групп в минуту.
С тревогой думая о слабой профессиональной подготовке своих временных подчиненных, я решил вскрыть упакованный в брезент радиопередатчик, чтобы самому посмотреть его и кое о чем пораспросить радистов: хорошо ли они знают технику, умеют ли выявлять неисправности и устранять их?
Вскрыли и ахнули... Это был кустарный передатчик, изготовленный специалистами Киевского радиоцентра. И никакого, конечно, технического описания. Выли заметны последствия поспешного демонтажа: кое-какие детали висели на почти перетершихся проводах, в нескольких местах нарушена пайка. Чтобы не затруднять внимания читателя радиотерминологией, скажу — похоже, что передатчик работал только на одной волне, и, на какую был настроен сейчас, определить было невозможно. Не могли мы определить, как нам перестраивать на нужные нам волны с помощью съемных щупов на катушках самоиндукции.
Не лучшее положение было и с радиоприемником, где для грубой настройки применялись сменные катушки самоиндукции, а более точная настройка осуществлялась двумя конденсаторами переменной емкости по шкалам, разделенным на сто градусов.
Мне, радиоинженеру, и то пришлось серьезно задуматься над тем, как выйти из положения, а мои подчиненные и вовсе не знали, что предпринять. Воронков и Шутов были знакомы с военными радиостанциями, у которых для перестройки приемника и передатчика достаточно было поставить все ручки на заданный расписанием номер фиксированной волны, — и можно было уже поддерживать радиосвязь.
А как быть нам с этим радиооборудованием, они не могли себе представить. Решили вынуть из железного шкафа задающий генератор из двух блоков — кварцевого и диапазонного — и начали составлять принципиальные схемы [22] этих блоков. Трудность заключалась в том, что все монтажные провода их были собраны в жгуты, обмотанные изоляционной лентой. Необходимо было их прозванивать с помощью индукторного телефонного аппарата. Пришлось немало потрудиться, прежде чем удалось воссоздать схему задающего генератора, а затем и схему питания и включения передатчика в работу. Но это еще не давало ответа на главный вопрос: как настроить передатчик на заданную нам волну? Пришлось отложить это на потом и снова завернуть передатчик в брезент.
Поезд продолжал увозить нас все дальше и дальше на восток. Голову мою неотступно продолжала сверлить одна и та же мысль, на которую не находился ответ: как же мы сможем настраивать наш передатчик точно на радиоволну фронта и перестраивать его еженедельно на новую при смене радиоданных? Неужели мы так и не справимся с заданием и не сможем связаться с радиостанцией штаба фронта?
До места назначения мы добрались не без приключения. Несмотря на мои просьбы, машинист по какой-то причине не сделал остановки в Сумах, и состав проскочил несколько километров дальше. Глубокой ночью маневровый паровоз доставил наш вагон на вокзал, и утром я доложил подполковнику Рыжкову, начальнику фронтовой распределительной станции (ФРС), о нашем прибытии в его распоряжение.
В подчинении подполковника Рыжкова были командиры в основном из старшего начсостава. Они занимались тем, что уточняли и изменяли в соответствии с указаниями управления тыла штаба Юго-Западного фронта дальнейшие маршруты подходящих к Сумам воинских эшелонов.
Это была хлопотливая и ответственная работа: быстрая и своевременная переброска эшелонов с войсками, вооружением, боеприпасами, горючим на нужный участок фронта имела очень важное значение. До нашего прибытия подполковник Рыжков пользовался телеграфной связью по железнодорожным проводам. Теперь же, с нашим прибытием, появилась возможность при неисправности этих проводов использовать радиосвязь.
— Подберите место для себя где-нибудь здесь, в привокзальных помещениях, — предложил он мне.
Это было небезопасно: в случае налетов на станцию вражеской авиации можно было потерять вместе с проводной и радиосвязь. Поэтому я попросил разрешения обратиться [23] в горсовет с просьбой о выделении нам более подходящего помещения в городе.
— Хорошо, — согласился подполковник.
Председатель горисполкома отнесся к моей просьбе с пониманием, а когда прочитал предписание: «Частям и соединениям Юго-Западного фронта, а также местным властям оказывать военинженеру 3 ранга тов. Холину А. Т. помощь в размещении радиостанции и в выполнении им задания Военного совета Юго-Западного фронта», предложил поехать на его машине подбирать подходящее помещение. Вскоре мы облюбовали трехкомнатный домик, расположенный в глубине сада между высокими деревьями. В нем находилась контора Потребкооперации. Председатель горисполкома тут же распорядился о переселении кооператоров в другое место, и мы быстро обосновались в освобожденном помещении.
Воронков и Липатов занялись установкой антенны на крыше соседнего трехэтажного здания, а вместо второй мачты решили использовать самое высокое дерево в саду. Шкаф передатчика установили в одной из комнат предоставленного нам домика, смонтировали снятые при перевозке тяжелые детали, подключили кабель электропитания. Я занялся с передатчиком, а Шутова посадил за радиоприемник:
— Ищите радиостанцию штаба фронта в эфире.
Большие мечтательные глаза ефрейтора заблестели, ярким румянцем покрылись щеки на круглом лице. Шутов был горд оказанным доверием, но все же выразил сомнение:
— Это ведь все равно, что в стоге сена искать иголку...
Ефрейтор был прав: во-первых, эфир был забит многими станциями, работавшими азбукой Морзе; во-вторых, позывные радиостанции штаба фронта звучали всего несколько секунд в момент вхождения в связь; в-третьих, волна этой радиостанции ориентировочно могла находиться где-то в границах от 10 до 70 градусов шкалы у каждой из двух ручек, участвующих одновременно в настройке приемника; и наконец, уровень квалификации самого радиста оставлял желать лучшего.
— Ничего, товарищ Шутов, и в безвыходном положении надо искать выход и находить его.
Ефрейтор покрутил крупной кудрявой головой и, добродушно улыбнувшись, ответил:
— Что ж, утопающий за соломинку хватается. Попробую и я, авось повезет... [24]
После подвески антенны включили передатчик и опробовали его на той волне, на которой он работал в Киеве. Затем я сел за приемник и начал искать радиостанцию штаба фронта. Опуская специфические подробности причин неудачных поисков, скажу, что в конце концов сквозь сплошной треск морзянок различных радиостанций мне удалось в хаосе звуков, переполнявших эфир, обнаружить радиостанцию штаба фронта, которая работала с полтавской группой радистов.
Но это была еще только половина дела, дальше мне предстояло перестроить и передатчик на эту же волну. Пришлось поманипулировать щупами катушек самоиндукции, переставляя их на различные места, и вращать переменные конденсаторы контуров, пока не обнаружил работу нашего передатчика на радиоприемнике, настроенном на волну фронта. После чего, подстроив тщательнее все ступени передатчика, можно было выйти на связь со штабом фронта. Что и было сделано. Радист штаба фронта подтвердил отличную слышимость нашего передатчика.
— Радиосвязь со штабом фронта установлена, — доложил я по телефону подполковнику Рыжкову. — Готовы к выполнению ваших заданий.
Началось круглосуточное дежурство на радиостанции радистов нашего небольшого радиоподразделения. Чаще всего мне самому приходилось, сидя за радиоприемником, следить за работой в эфире радиостанции штаба фронта. Радисты при этом попеременно выполняли роль дублеров, сидя вместе со мной с наушниками.
Самый опытный из них, младший сержант Воронков, попросил, чтобы я организовал занятия по приему азбуки Морзе на слух.
— Теперь мы сами убедились, что практические навыки у нас слабоваты, а хотелось бы научиться работать так, чтобы обходиться без... ну, без опеки. Не все же время вы будете с нами.
Пришлось смастерить примитивный звуковой ламповый генератор и приступить к занятиям. Ребята удивились моей скорости приема на слух морзянки — до 120 букв любого смешанного текста в минуту и до 25 групп цифрового текста из пяти цифр в каждой.
— Где же вы и когда вот так научились, товарищ военинженер? — спросил меня Шутов. — Расскажите, пожалуйста.
К его просьбе присоединились и Воронков с Липатовым. [25]
Я. рассказал, что еще в Архангельске в школе второй ступени, которую окончил в 1927 году, пришло увлечение основами радиодела. Это стало моим хобби, как теперь говорят. Осенью сдал экстерном экзамены в мореходное училище, где основательно познакомился с предметом своего увлечения. Потом плавал радистом по Северной Двине, бороздил северные воды от Архангельска до Мурманска, плавал на больших судах торгового флота в Норвегию, Голландию, Бельгию, Англию и другие северные и северо-западные города Европы также в качестве судового радиста. Четыре года речных и морских путешествий не прошли даром. В 1931 году поступил сразу на четвертый курс рабфака связи в Архангельске, а через год — на радиофакультет Ленинградского института связи.
Зимой во время учебы вечерами преподавал прием и передачу азбуки Морзе на слух на курсах радиолюбителей при ленинградском городском радиоклубе, а в летние каникулы устраивался на работу на пароходы Ленинградского торгового флота в качестве радиста.
— Вот все это, вместе взятое, и помогло мне стать приличным радиоспециалистом, — закончил я свой рассказ.
— А ты хотел за какие-то полгода выйти в радиоасы, — с усмешкой сказал Шутов Липатову.
— Я? — удивился смущенно боец с нескладной фигурой и лицом, чуть побитым оспинками. Пряча свое смущение, он стал поправлять вечно сползавшие с тощих икр черные обмотки двухметровой длины. — Я не... я...
Воронков и Шутов рассмеялись:
— Я не я, и вина не моя... Так, что ли? Ничего, брат, научимся, война заставит.
Дежурства, сменяемые занятиями по повышению квалификации, продолжались.
* * *
В Сумы, довольно тихий для военного времени областной город, все чаще и чаще врывались предвестники надвигающейся грозы: немецкие бомбардировщики в одну из ночей налетели на железнодорожную станцию, частично повредили вокзал и привокзальные здания, нарушили проводную связь подразделения подполковника Рыжкова со штабом фронта и внесли значительные осложнения в графики следования железнодорожных эшелонов.
Железнодорожники и красноармейцы устраняли последствия бомбежки, но вражеские самолеты появлялись все чаще и чаще, и затруднений в работе сотрудников Рыжкова [26] становилось все больше я больше. В городе было введено военное положение. С запада увеличился приток железнодорожных составов с эвакуируемыми людьми и заводским оборудованием, с востока тыл слал на фронт новые воинские формирования, боевую технику, оружие, боеприпасы и продовольствие. Сумчане начали тоже готовиться к эвакуации.
Пристанционные пути подчас до предела были забиты грузовыми и санитарными составами, проводная связь со штабом фронта становилась крайне неустойчивой: бомбежки довольно ощутимо давали о себе знать.
— Ну, товарищ военинженер, — позвонил подполковник Рыжков, — теперь настало время и для команды радистов. Связь в основном ложится на ваши плечи.
И вот мы начали принимать и передавать данные о том, сколько и какие эшелоны движутся через Сумы с запада на восток и с востока на запад, куда, на какой участок фронта прежде всего отправлять те или иные составы, столь необходимые сражающимся войскам. Более или менее сносно работал пока лишь младший сержант Воронков, а Шутова и Липатова я не мог оставлять одних на дежурстве, так как самостоятельно вести радиосвязь они еще как следует не умели. Времени для отдыха становилось все меньше и меньше, спать приходилось урывками.
Кровопролитные бои шли на смоленском направлении. Потом появились новгородское и одесское направления... Война все ближе рвалась к Киеву, Ленинграду, ко многим другим жизненно важным районам страны.
Находясь в подчинении штаба Юго-Западного фронта, мы, маленькая группа радистов, естественно, больше всего обращали внимание на события, имевшие место на наших направлениях, о которых сообщали газеты и радио. И здесь фашизм представал перед советскими людьми в своем неприглядном облике.
Сообщения о зверствах гитлеровских солдат передавались по радио и публиковались в печати каждый день, заряжая наших радистов чувством величайшей ненависти к хозяевам «нового порядка».
— Отпустите меня в пехоту, товарищ военинженер, — со слезами на глазах просил красноармеец Липатов. — Хочу своими руками бить проклятых гадов...
— Успокойтесь, товарищ Липатов. В пехоте есть кому воевать с врагом. А здесь вы, как и каждый из нас, тоже делаете важное и полезное дело. Только одна вовремя принятая или переданная радиограмма поможет командованию [27] направить на нужный участок фронта многие воинские подразделения, сотни вагонов с оружием и боевой техникой. Вы — боец фронтовой радиоволны, Липатов, и оставайтесь им, старайтесь как можно лучше выполнять свой воинский долг. Недавно писали в газетах, что в июне этого года начальник связи пограничной комендатуры на реке Прут лейтенант А. В. Рыжиков обеспечил связь под огнем противника, за что ему было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.
А дело было так. В ночь на 22 июня фашисты открыли огонь и нанесли бомбовые удары по нашим объектам, чем удалось нарушить связь погранкомендатуры с очень важным постом. На место повреждения линии выехал комендант участка в сопровождении группы пограничников, в которую входил и лейтенант Рыжиков. В это время противник начал форсировать Прут. Вместе с одним связистом Рыжиков быстро отыскал повреждение и начал его исправлять, но тут появились фашисты. Отважный лейтенант пустил в ход штык и гранаты, гитлеровцы побежали. Рыжиков исправил линию. Приказ командования был выполнен.
— Слыхал, Липочка, — похлопывая по плечу приятеля, сказал ефрейтор Шутов. — Вот как дерутся связисты! Мы — бойцы фронтовой радиоволны! Гордись и «трудись, мечта — мой верный вол: я сам тружусь и ты работай». Это, браток, сказал сам Валерий Брюсов. Читал такого поэта?
— Не... Я знаю про каменщика.
— И «Каменщик» — хорошее стихотворение. Как там? «Эй, не мешай нам, мы заняты делом: строим мы немцу тюрьму».
— Там про немца нету... Просто: «...строим мы, строим тюрьму».
— Ну, это я применительно к нынешней ситуации. Сам знаешь: все течет, все изменяется, — балагурил Шутов. Посерьезнев, добавил: — В конце концов все изменится и на фронтах. В нашу пользу изменится. А чтобы в эти изменения и ты внес свой вклад, грызи гранит радиодела.
Умел ефрейтор и пошутить и ободрить товарища.
Тем временем из сводок, передаваемых по радио, нетрудно было понять, что враг продолжает упорно рваться к Киеву. Обстановка на фронте становилась все более напряженной, в связи с чем подразделение подполковника Рыжкова вместе с нашим радиохозяйством в двадцатых числах августа передислоцировалось из Сум на небольшую, [28] но важную узловую железнодорожную станцию Готня, которая связывала между собой стальные магистрали Сум, Льгова, Белгорода и Харькова. На новом месте мы, радисты, выполняли такие же обязанности, что и прежде, только нагрузка значительно увеличилась.
Наиболее трудное время наступило для нас, когда 14 сентября проводная связь со штабом фронта прекратилась совсем и наша радиостанция стала основным и единственным средством связи аппарата подполковника Рыжкова с управлением тыла фронта.
Но вот и эта ниточка оборвалась: 17 сентября радиостанция штаба Юго-Западного фронта вдруг перестала отвечать на наши вызовы и на вызовы других радиостанций нашей фронтовой радиосети. Только спустя несколько дней восстановилась проводная связь, но почему-то с Харьковом, и на наш вопрос, что случилось с радиосвязью, харьковские телеграфисты ничего не смогли сообщить. На просьбу позвать к аппарату кого-либо из командиров радиоотдела управления связи фронта они сказали: «У нас таких нет, и мы никого из них не знаем. Мы расположились на железнодорожном телеграфе Харькова».
После такого ответа настроение у меня да и у радистов оставалось весьма тревожным: что случилось? Почему радиостанция штаба фронта молчит, не откликаясь ни на наши вызовы, ни на вызовы таких же групп в других местах?
Ответ на эти вопросы дал прибывший к нам из 21-го отдельного восстановительного отряда связи лейтенант Хачатурян, с которым я когда-то учился в Ленинградском институте связи.
— Случилось несчастье. Штаб Юго-Западного фронта попал в окружение... Сейчас функции штаба фронта взял на себя штаб Юго-Западного направления. Штаб находится в Харькове. Управление связи возглавляет генерал-майор Борзов. Вероятно, вам надо съездить туда, получить необходимые радиоданные для связи и указания о дальнейшей работе.
На мои вопросы о том, что же конкретно известно о судьбе штаба фронта и при каких обстоятельствах он попал в окружение, Хачатурян ничего не смог ответить... [29]
