Галерея  Статьи  Книги  Видео  Форум

Назад                     Содержание                     Вперед

После разгрома гитлеровских войск в оборонительном сражении на Курской дуге и контрнаступления на орловском направлении за девять последующих месяцев войны Центральный фронт провел ряд успешных операций. К ним относятся Чернигово-Припятская, проведенная с 26 августа по 1 октября, Гомельско-Речицкая — с 10 по 30 ноября 1943 года. В начале 1944 года фронт успешно осуществил Калинковичско-Мозырскую (с 8 января по 8 февраля) и Рогачевско-Жлобинскую (с 21 по 26 февраля) операции. Общая глубина этих операций достигла около 400 километров. Полностью была освобождена северная часть Левобережья Украины. Боевые действия войск фронта были перенесены на территорию Белорусской ССР.

Во всех этих операциях офицеры нашего штаба приобретали бесценный опыт, совершенствовали технику штабной службы и методы работы.

7 декабря штаб фронта переехал в Гомель, где пробыл более четырех месяцев. В этот период штаб артиллерии фронта уделял много внимания подготовке своих офицеров, занимался обобщением опыта боевых действий артиллерии в проведенных операциях и готовился к новым. Весной 1944 года офицерами нашего штаба была проделана значительная партийно-политическая работа в артиллерийских соединениях и частях РВГК. Много было сделано и для приведения их в полную боевую готовность (об этом будет сказано ниже). Некоторые армии проводили частные операции, и штаб артиллерии контролировал работу штабов артиллерии армий и по указанию [155] командующего артиллерией фронта переподчинял некоторые соединения и части РВГК в интересах армий.

Мне хорошо запомнилось, как готовилась частная операция в 48-й армии, получившая у нас название Мормальской. В коротком эпизоде попытаюсь показать, как умно и тактично наш командующий фронтом К. К. Рокоссовский иной раз отменял не очень удачные решения командующих армий, ни в малейшей мере не задевая их самолюбия. Точнее сказать, не отменял, а очень тонко подводил командиров к мысли самим отказаться от принятых неудачных решений. Хочу отметить и роль артиллерии, без которой немыслимы были боевые действия войск, и роль офицеров нашего штаба даже в тех случаях, когда они выезжали в армии с очень ограниченными задачами.

Итак, коротко о Мормальской операции. Было это ранней весной 1944 года, в период распутицы и долгого затишья на фронте. Именно это время и выбрал командующий 48-й армией генерал П. Л. Романенко для проведения частной операции с целью улучшения позиций на одном из участков армии.

По просьбе командарма генерал Рокоссовский разрешил на время операции придать армии находившийся в резерве фронта 4-й артиллерийский корпус прорыва под командованием генерала Игнатова. Передав необходимые распоряжения корпусу, я выслал в армию начальника оперативного отдела с офицерами нашего штаба, чтобы они оказали практическую помощь в планировании огня артиллерии, в управлении ею во время операции и в вопросах организации разведки. Накануне назначенного дня наступления, когда все было уже спланировано, выяснилось, что из-за плохого состояния дорог значительное количество частей корпуса находится еще на марше и не сможет прибыть к сроку в назначенные им районы, а следовательно, и принять участие в операции. По настоянию начальника оперативного отдела штаба артиллерии фронта полковника Левита командующий артиллерией армии генерал И. И. Тимотиевич доложил командующему армией об этих обстоятельствах и просил отложить проведение операции на два-три дня.

Реакция была совершенно неожиданная. Генерал Романенко заявил, что он не привык отменять своих решений и начнет наступление точно в назначенный день и [156] час, а от командующего артиллерией потребовал во что бы то ни стало (легко сказать!) обеспечить своевременную и полную готовность артиллерии. Командующий артиллерией армии и офицеры штаба артиллерии фронта понимали, что на подтягивание отставшей артиллерии уйдет не менее одного-двух дней. Понимали они и то, что, если наступление начнется без тщательно рассчитанных и спланированных надежной артиллерийской подготовки и поддержки атаки, это приведет к большим и неоправданным потерям. Нужно было принимать срочные меры, чтобы предотвратить беду.

Начальник оперативного отдела нашего штаба в тот же вечер связался по ВЧ с командующим артиллерией фронта, подробно доложил о положении дел в армии и попросил добиться отмены наступления. Несколько позднее об этом же было доложено и мне. Генерал Казаков немедленно отправился к командующему фронтом и сообщил ему обо всем. Уже минут через 20–30 К. К. Рокоссовский вызвал к телефону генерала Романенко.

— Добрый вечер, Прокопий Логвинович, как идут у вас дела? — поинтересовался он.

— Все в порядке, товарищ командующий, — бодро ответил Романенко. — Как я и докладывал, начну завтра, в назначенное время.

— Ну, а артиллеристы не подведут вас? Как там корпус Игнатова?

— Пожалуй, только у него одного не все благополучно. Некоторые бригады еще не подошли, но я приказал, чтобы к утру все были на месте, в полной готовности к открытию огня.

— А что вы их так торопите. Прокопий Логвинович? Дороги сейчас тяжелые, сами знаете какие. Взяли бы да и отложили операцию. Своя-то рука владыка.

— Так вы разрешаете, товарищ командующий, дня на два отложить операцию?

— Да хоть на пять! Это же частная армейская операция, в которой мы не связываем вас жесткими сроками.

— Благодарю, товарищ командующий. Я со своим штабом все подсчитаю и тогда доложу вам о точном времени начала операции.

— Не возражаю, Прокопий Логвинович.

Обсудив еще другие вопросы, Рокоссовский пожелал командарму успеха, и разговор закончился. [157]

У читателя может возникнуть вопрос: откуда автору стал известен разговор между Рокоссовским и Романенко? Дело в том, что у командующего фронтом находился в тот момент Казаков, который и передал мне его содержание.

В результате своевременного вмешательства К. К. Рокоссовского войска 48-й армии хорошо подготовились к выполнению поставленной задачи и при мощной поддержке артиллерии успешно справились с ней. Вот так, спокойно, без угроз и разносов, Константин Константинович Рокоссовский искусно направлял действия командармов. И это было лишь одно из многих завидных качеств нашего командующего, пользовавшегося у подчиненных глубоким уважением и большой солдатской любовью.

И еще об одном событии, происшедшем задолго до начала подготовки войск нашего фронта к Бобруйской операции, мне хотелось бы поведать читателю.

Сейчас уже немногие помнят, что в феврале 1944 года, когда наш фронт из Белорусского был переименован в 1-й Белорусский, слева от него, т. е. южнее, был образован 2-й Белорусский фронт (первого формирования). В его полосу входили Пинские болота, а на левом крыле находился город Ковель, сильно укрепленный противником. Но фронт этот просуществовал совсем недолго. В первых числах апреля 1944 года Ставка приняла решение расформировать 2-й Белорусский фронт, а его полосу вместе с действующими в ней войсками передать нашему фронту.

Для приема новой полосы и действующих в ней войск в город Сарны, где располагался тогда штаб 2-го Белорусского фронта, 4 апреля 1944 года выехала специальным поездом большая группа генералов и офицеров всех родов войск и служб, возглавляемая Рокоссовским. В составе этой оперативной группы для приема артиллерии и решения на месте артиллерийских вопросов находился также генерал Казаков с несколькими офицерами нашего штаба. Василий Иванович впоследствии рассказывал, что наша оперативная группа застала командование 2-го Белорусского фронта в весьма тяжелом положении. Управлению войсками под Ковелем мешали бандеровские банды, нагло действовавшие в окрестных лесах. Бандиты рвали линии связи, уничтожали из засад наших связистов, пытавшихся восстановить ее. В силу этих причин штаб артиллерии 2-го Белорусского фронта располагал сведендашв [158] о состоянии артиллерии трех — пятидневной давности. Мало того, что связь с войсками часто нарушалась, за последние дни ни один офицер штаба артиллерии фронта не выезжал в армии для выяснения обстановки, которая в районе Ковеля была очень тревожной.

Начав действовать, Рокоссовский прежде всего отдал распоряжение начальнику ВОСО фронта генералу А. Г. Чернякову, чтобы к утру следующего дня на станцию Сарны был подан бронепаровоз с одним броневагоном. Большая оперативная группа во главе с Рокоссовским погрузилась в бронепоезд, благополучно преодолела все районы действий бандеровцев и прибыла в 47-ю и 69-ю армии, действовавшие под Ковелем.

С приездом генерала Рокоссовского войска армий левого крыла фронта за очень короткий срок очистили территорию от банд бандеровцев. Тогда же было принято и осуществлено смелое решение, о котором хочу рассказать подробнее.

Разведка установила, что в самое ближайшее время можно ожидать активных действий танковых дивизий из группы армий «Северная Украина». Противотанковых же средств в полосах двух армий на козельском направлении было крайне недостаточно. Не имел их и резерв 2-го Белорусского фронта.

К. К. Рокоссовский отдал распоряжение генералу Казакову срочно подготовить соображения о возможности усилить армии ковельского направления за счет средств 1-го Белорусского фронта. В. И. Казаков поставил начальнику оперативного отдела штаба артиллерии задачу уже более конкретно. По самым скромным подсчетам, нужно было усилить войска на ковельском направлении тремя истребительно-противотанковыми артиллерийскими бригадами (по одной бригаде в 47-ю и 69-ю армии, одну — в резерв фронта) и одной зенитной артиллерийской дивизией.

И вот начальник оперативного отдела нашего штаба явился к своему коллеге полковнику Н. И. Колоярцеву, работавшему в штабе артиллерии 2-го Белорусского фронта и еще не успевшему полностью сдать дела, и попросил [159] у него карту и книгу шифровок. Познакомив Колоярцева с полученным заданием, он высказал мнение, что единственный выход видит в переброске походным порядком противотанковых бригад и зенитной дивизии с правого крыла фронта, т. е. из-под Довска. Вдвоем они прикинули возможные маршруты. Получилось, что расстояние, которое должны будут преодолеть наши части, составит около 1000 километров. Колоярцев был убежден, что с таким предложением к Казакову нечего и идти. На это Левит заметил, что генерал Казаков будет больше недоволен, если ему доложат, что переброска частей невозможна.

Несмотря на расхождение во мнениях, Левит все же окончательно наметил маршрут, промерил его и подсчитал время, необходимое для совершения такого сложного марша. При расчете времени принималась во внимание каждая деталь и, конечно, сложившаяся под Ковелем обстановка. В итоге всех расчетов на марш каждой бригады и зенитной дивизии отводилось трое суток.

Составив текст боевого распоряжения, которое должно было быть передано в Гомель, Левит явился к В. И. Казакову. Прочитав текст, генерал спросил:

— А дойдут ли?

— Должны дойти, — таков был ответ.

Генерал Казаков направился к командующему фронтом. Рокоссовский подписал шифровку, после чего Казаков связался со мной по ВЧ, сообщил о посланном начальнику штаба фронта распоряжении и приказал, не дожидаясь его получения, готовить бригады и зенитную дивизию к переброске под Ковель (они находились в это время в районе Довск, Рогачев, Жлобин).

Генерал Казаков указал и намеченный маршрут: Гомель — Чернигов — Коростень — Новоград-Волынский — Ровно — Луцк и далее в отведенные частям районы под Ковелем. Задача была нелегкая: не только совершить марш в очень короткий срок, но и сохранить боеспособность частей. Нужно было сделать все возможное и даже невозможное, чтобы выполнить ее.

Получив шифровку, начальник штаба фронта вызвал меня и дал ряд указаний по организации и выполнению марша, а также по обеспечению частей.

— Поскольку бригады и дивизия находятся во фронтовом резерве, сами отдайте необходимые распоряжения, [160] организуйте контроль выхода и марша и поставьте меня в известность об их отбытии и прибытии к месту назначения, — сказал М. С. Малинин.

Я начал действовать. В бригады немедленно выехали офицеры связи с необходимыми предварительными распоряжениями. А тем временем у меня шли переговоры с начальником отдела горюче-смазочных материалов полковником Н. И. Ложкиным об организации снабжения частей горючим на марше. Деятельная подготовка развернулась в бригадах и дивизии. Части снимались с боевых порядков и сосредоточивались в районах, откуда должны были начать марш.

С особой тщательностью проверялась надежность автотягачей, транспортных машин и материальной части артиллерии. Большая работа велась по подготовке водителей к длительному маршу. Немалые надежды мы возлагали на командиров бригад, особенно на тех, которые должны были выступить первыми. Это были прекрасные организаторы, испытанные в боях командиры 20-й и 4-й гвардейской истребительно-противотанковых артиллерийских бригад полковники А. И. Копелев и П. Н. Значенко.

А. И. Копелева я знал с 30-х годов по 23-й Харьковской стрелковой дивизии, в которой он был заместителем командира 23-го артиллерийского полка по политической части, а затем, после окончания артиллерийских курсов усовершенствования, занимал должность начальника штаба полка. Это был офицер с твердой волей, настойчивый, инициативный, с большими организаторскими способностями. Хорошо знал и П. Н. Значенко, причем не только по работе в штабе артиллерии фронта, но и по боевым действиям бригады. На этих командиров я крепко полагался.

Организовав подготовку бригад и дивизии, их командиры в Гомеле получили все необходимые указания на марш и сведения об обстановке в районе Ковеля.

Вспоминая о тех днях, я склонен думать, что самыми трудными в этом марше были первые 10–15 километров. И вот почему. Составляя свои расчеты, начальник оперативного отдела штаба артиллерии не мог предугадать и учесть капризов погоды в ту позднюю и очень изменчивую весну. Ведь с приемом полосы 2-го Белорусского фронта общая протяженность линии нашего фронта достигла 640 километров. А это означало, что в разных местах [161] здесь могли быть разные погодные условия. Так оно и получилось. Когда в Сарнах писалось боевое распоряжение о переброске артиллерии, там стояла вполне приличная погода, в то время как на правом крыле фронта начался сильный снегопад, образовались снежные заносы, замело дороги. Бригаде Копелева, например, пришлось пробивать себе дорогу лопатами и очень медленно продвигаться по снежному коридору между метровыми сугробами. Вот эти-то первые километры и были самыми тяжелыми.

Много часов прошло, прежде чем бригада выбралась на магистральную дорогу, которая расчищалась силами дорожной службы фронта.

Такую же безотрадную картину я наблюдал и в 4-й гвардейской истребительно-противотанковой бригаде, в район расположения которой я и командир бригады добрались с огромными трудностями. Бригады почти не было видно — ее занесло снегом. Первая попытка привести в движение головные машины и орудийные поезда результатов не дала. Преодолеть почти метровой толщины снег не было никакой возможности. Не знаю, кому пришла блестящая идея, но осуществил ее полковник Значенко, пустив вперед три сцепленные намертво тягача, которые, как таран, пробивали путь. К счастью, шоссейная дорога Могилев — Довск — Гомель находилась близко. Вскоре вся бригада вышла на основной маршрут, где я и распрощался с командиром.

Полковник Значенко заверил меня, что потерянное время бригада наверстает и придет в установленный срок. Далее колонна двинулась со скоростью не менее 40–50 километров в час, это меня успокоило, появилась уверенность в успехе марша.

4-ю гвардейскую истребительно-противотанковую бригаду под командованием полковника Значенко в армиях всегда встречали с радостью. Она выполняла наиболее опасные и сложные задачи по борьбе с танками врага. Личный состав бригады любил своего командира, верил в его способности, в его мужество и высокое чувство ответственности.

Не менее популярной была и 20-я истребительно-противотанковая бригада, завоевавшая добрую славу своими умелыми действиями в бою, бесстрашием ее бойцов и командиров. [162]

В Гомеле штаб организовал контрольный пункт, проходя который командиры частей докладывали о ходе марша. По мере их следования я сообщал об этом по ВЧ командующему артиллерией в Сарны. Но вот через Гомель прошла последняя часть, после чего мне оставалось только ждать вестей из района Ковеля. А там в это время порядком беспокоились, так как все разведывательные данные говорили о том, что противник готовится нанести сильный танковый удар в самое ближайшее время.

Как потом рассказывал генерал Казаков, беспокойство достигло наивысшего предела, когда прошло двое суток. Но вот миновало двое с половиной суток, и в кабинете Василия Ивановича зазвонил телефон. Это был долгожданный звонок. Командующий артиллерией 69-й армии генерал И. М. Пырский доложил, что командир 4-й гвардейской бригады полковник Значенко уже получает у него боевую задачу. Бригада была на подходе. У нас отлегло от сердца.

Через некоторое время появился со своей бригадой полковник Копелев, а вскоре прибыли и остальные. К чести командования, партийно-политического и личного состава этих частей, особенно большой армии водителей, марш был совершен блестяще. А положение войск левого крыла действительно было критическим. Дальнейшие-события показали, что своевременное прибытие под Ковель артиллерийского усиления спасло нас от больших неприятностей.

Начиная рассказ о деятельности штаба артиллерии фронта в период подготовки и проведения Бобруйской операции, я не случайно вспомнил описанный выше эпизод.

Опыт переброски артиллерии на столь значительное расстояние помог нам уже в ходе операции принять и осуществить еще более смелое решение. Но об этом позднее.

Прежде чем начать повествование о том, как мы готовились к операции, остановлюсь на некоторых проблемах [163] штаба, которые очень долго нас волновали и решения которых удалось наконец добиться.

Проблемой номер один являлась для нас малочисленность штаба артиллерии фронта. В нем было всего 13 человек, и только девять занимались непосредственно оперативными и разведывательными вопросами. Объем же деятельности штаба артиллерии возрастал из года в год пропорционально усложнявшимся задачам фронта, все время находившегося на одном из важных операционных направлений Красной Армии. В самом деле, если под Сталинградом на 19 ноября 1942 года во фронте насчитывалось три общевойсковых армии и ширина фронта составляла около 150 километров, то уже на Курской дуге к началу оборонительного сражения во фронте было пять общевойсковых и одна танковая армии, а фронт обороны растянулся на 300 километров. С выходом в Белоруссию, после принятия полосы и войск 2-го Белорусского, наш фронт имел уже десять общевойсковых и одну танковую армии, а ширина полосы боевых действий возросла до 640 километров. Количество артиллерии с 4 тысяч орудий и минометов под Сталинградом увеличилось к началу Белорусской операции до 16,5 тысячи орудий, минометов и установок ГМЧ. Штат же штаба артиллерии фронта продолжал оставаться на уровне 1942 года. Мог ли он в таком составе охватывать своим влиянием, оказывать помощь и осуществлять контроль за работой множества штабов артиллерии армий хотя бы на направлениях главных ударов? Да еще без своих средств управления и при крайне ограниченном количестве легковых автомашин. Командующий артиллерией фронта и я много раз ставили этот вопрос перед командующим фронтом, перед командующим артиллерией Красной Армии и перед его начальником штаба. И только спустя два года, в мае 1944 года, в состав управления командующего артиллерией фронта был введен отдел связи из четырех офицеров, а в июне того же года был утвержден новый штат оперативного и разведывательного отделов штаба артиллерии фронта.

При 7–10 армиях во фронте численность оперативного отдела доводилась до 12 человек и разведывательного — до 8 человек. Правда, напряженность работы и общая нагрузка офицеров не изменились, но это уже определялось характером и спецификой штабной работы. Она никогда не оставляла времени для отдыха. [164]

Другой немаловажной проблемой для нашего штаба, да, видимо, и для других штабов артиллерии фронтов, было обеспечение горючим легковых автомашин. Казалось бы, это вопрос мелкий, но только на первый взгляд. Особо остро эта проблема встала после выхода войск фронта в Белоруссию, когда ширина фронта достигла, как я уже указывал, 640 километров.

В состав фронта прибывало огромное количество артиллерии из резерва Ставки, и надо было осуществить рокировку большого числа частей РВГК внутри фронта. Наши офицеры были все время в разъездах — для контроля исполнения отданных распоряжений, для помощи штабам и артиллерийским частям, для организации разведки и планирования боевых действий артиллерии. А каждая поездка вела к большому расходу горючего. Ведь путь в оба конца равнялся нередко тремстам, а иногда и более километрам. И чего греха таить, теперь, спустя почти 30 лет, можно признаться, что штаб артиллерии выходил из этого положения, заимствуя горючее в артиллерийских соединениях и частях.

К этому времени артиллерия так выросла количественно, что стала одним из крупнейших потребителей горючего. Только в артиллерийских частях РВГК насчитывалось несколько десятков тысяч транспортных машин и тягачей. В отдел горючего тыла фронта потоком шли заявки от артчастей. Удовлетворить их одновременно чаще всего не представлялось возможным. А не зная оперативных планов, полковник Ложкин не мог решить, каким частям горючее требуется в первую очередь. Разобравшись в этом, мы договорились, что заявки от артиллерийских частей и соединений РВГК будут поступать сначала в наш штаб, где я или мой заместитель — начальник оперативного отдела будем накладывать визу с указанием, какое количество горючего и к какому сроку нужно выдать той или иной части в зависимости от оперативных планов их боевого использования. Так штаб артиллерии взял на себя еще одну функцию, благодаря чему в определенной степени упорядочилось снабжение горючим артиллерии РВГК. За эту помощь мы и стали получать горючее для своих машин в неограниченном количестве. [165]

Итак, в июне 1944 года была решена самая острая для нас проблема численности штаба артиллерии фронта. Оставалось позаботиться о его доукомплектовании хорошо подготовленными офицерами. К этому времени многих из тех, с кем свела меня судьба в первые дни пребывания на должности начальника штаба, уже не было рядом. Все они заслуженно пошли на повышение и прекрасно зарекомендовали себя на новых должностях. Кроме ранее покинувших наш штаб полковников А. М. Манило и П. Н. Значенко выбыли подполковник В. Н. Петухов — на должность командира 45-го запасного артиллерийского полка, которым он затем командовал бессменно до конца войны, и майор А. Ф. Воронин — на должность командира легкого артиллерийского полка.

Не остался без изменений и оперативный отдел. В разное время оттуда ушли заместитель начальника отдела подполковник Н. И. Кипровский и два помощника начальника отдела.

Подполковник Кипровский был назначен начальником штаба 22-й артиллерийской дивизии, совсем недавно прибывшей в состав фронта — сразу после того, как она была сформирована. Командир дивизии полковник Королев был доволен начальником штаба, но вскоре сам получил новое назначение. На его место прибыл полковник (впоследствии генерал) Д. С. Зражевский, вместе с которым до конца войны оставались начальник штаба полковник Кипровский и бессменный начальник политотдела дивизии полковник Н. С. Вениаминов.

Под руководством генерала Зражевского и его ближайших помощников дивизия успешно действовала во всех крупнейших операциях фронта. О том, как воевала дивизия, можно судить по ее полному наименованию: 22-я артиллерийская Гомельская Краснознаменная, орденов Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого дивизия прорыва РВГК. Высоких наград и почетных наименований были удостоены и все бригады славного соединения.

Однако вернусь к делам нашего штаба. Костяк штаба, состоявший из опытных, проверенных офицеров, у нас уже был. Поэтому нам удалось сравнительно быстро доукомплектовать штаб способными молодыми офицерами [166] и сколотить работоспособный коллектив, состав которого почти не изменялся до конца войны.

Я хорошо помню некоторых офицеров, пришедших в штаб в 1943–1944 годах.

Летом 1943 года на должность старшего помощника начальника оперативного отдела по изучению опыта боевых действий артиллерии был принят подполковник Л. И. Волков. В прошлом учитель, он оказался очень добросовестным и трудолюбивым офицером. Скромный, уравновешенный, он быстро вошел в штабную семью и снискал глубокое уважение и начальников и младших товарищей. В его обязанности входили сбор и обобщение материалов по боевым действиям артиллерии и подготовка отчетных докладов для Москвы. Часто офицеры отдела, щадя его возраст, пытались отправить Волкова отдохнуть, но он всякий раз возмущался этим, неизменно повторяя, что война требует от каждого отдачи всех сил. Несмотря на возраст, Лев Иванович не был кабинетным работником и очень часто выезжал в войска.

На должностях двух других старших помощников начальника оперативного отдела у нас были подполковники В. С. Крышовский и Н. В. Кирюшкин. Оба были хорошо подготовленными штабными офицерами, но опыт работы во фронтовом артиллерийском штабе приобрели уже у нас. Крышовский тяготел к работе в войсках и все мои и начальника отдела поручения выполнял с большим желанием, глубоко вникая в суть каждого вопроса. В. С. Крышовский, не раз попадая в сложную обстановку, проявлял при этом выдержку и храбрость. Выполняя задание на переднем крае, он был тяжело ранен в голову осколком снаряда, но по выздоровлении вновь вернулся к нам.

Н. В. Кирюшкин, казалось, был создан для работы непосредственно в штабе. Он с предельной аккуратностью и, я бы сказал, любовью вел рабочие документы оперативного отдела, всегда имел наготове необходимые справки и сведения, умело поддерживал тесную связь с различными отделами штаба фронта.

После ухода из штаба Н. И. Кипровского мы некоторое время не могли подобрать ему замену. И вот как-то при выезде в войска наше внимание привлек начальник штаба артиллерии одной из стрелковых дивизий подполковник Т. Ф. Удушливый — очень энергичный, распорядительный, знающий офицер. На нем мы остановили свой выбор. И не [167] ошиблись. С его приходом начальник отдела приобрел надежного заместителя, который быстро вошел в курс дела.

По новому штату в оперативном отделе предусматривалось еще пять человек. На эти должности, правда не сразу, нам удалось подобрать молодых офицеров.

Первым из пяти новых помощников к нам прибыл майор Л. С. Сапков, уже имевший опыт оперативной работы в штабах артиллерии 63-й и 48-й армий. Очень способный, одаренный офицер, Леонид Сергеевич удивительно быстро схватывал суть вопроса и мгновенно его решал, проявляя разумную инициативу. Он был универсальным штабным офицером, отличался энергией, смелостью и одинаково хорошо выполнял поставленные задачи как в войсках, так и в самом штабе.

Примечательна судьба Леонида Сергеевича Сапкова в послевоенные годы. Он занимал ответственные штабные и командные должности в Группе советских войск в Германии, Прибалтийском, Киевском и Ленинградском военных округах. Окончил после войны две академии, стал разносторонне подготовленным артиллеристом. Несколько лет мне довелось служить вместе с Леонидом Сергеевичем, и я не раз убеждался в широте его взглядов, в глубоком понимании роли ракетных войск и артиллерии в современных операциях. За довольно короткий срок Сапков прошел путь от майора — офицера штаба артиллерии фронта — до генерал-лейтенанта артиллерии — заместителя командующего ракетными войсками и артиллерией Сухопутных войск Советской Армии.

Несколько позднее к нам прибыли В. М. Турбин, Н. С. Товкач и Ю. В. Ряховский. Майор Турбин, энергичный, инициативный офицер, проявил большую склонность к работе в войсках, и мы охотно шли ему навстречу. Но прежде ему пришлось освоить технику работы в самом штабе по сбору информации, подготовке материалов для оперативных сводок и многое другое. Виталий Михайлович Турбин был очень требователен, контролируя работу в подчиненных нам штабах. И в то же время приветлив и общителен. В войсках его уважали, знали, что он не только проверит, но и поможет.

После войны Турбин тоже окончил две академии. С ним мы долгое время служили в Прибалтийском военном округе. На командных и войсковых учениях, работая [168] в войсках, Турбин, как и в годы войны, показал прекрасные качества штабного офицера, высокий уровень военных знаний и большую работоспособность. Генерал-майор артиллерии Виталий Михайлович Турбин и сейчас на ответственной должности.

Майор Н. С. Товкач был офицером несколько иного склада. Скромный, даже, пожалуй, застенчивый, он отличался большим трудолюбием, особой точностью при выполнении любого порученного дела. Но из-за некоторой нерешительности мы почти не привлекали его к самостоятельной работе в войсках.

Майор Ю. В. Ряховский попал к нам в штаб после ранения по рекомендации начальника отдела. Перед войной он окончил 2-ю Московскую специальную артиллерийскую школу, а затем — 1-е Московское артиллерийское училище. Ко времени прихода в наш штаб он уже имел боевой опыт и быстро освоил обязанности офицера оперативного отдела высшего артиллерийского штаба, отлично выполнял сложные поручения в войсках. К тому же Ряховский являлся незаурядным художником. Он прекрасно оформлял многочисленные оперативные и отчетные документы.

Вспоминая о новом пополнении оперативного отдела, невольно думаю о том, как молоды были эти офицеры и как быстро они мужали на фронте. Ведь Турбину, Ряховскому и Товкачу было тогда всего по 20 лет, на год-два старше были Сапков и Удушливый. И вот таким молодым офицерам доверялись ответственнейшие оперативные поручения, от выполнения которых часто зависели судьбы операций и жизнь многих тысяч людей. Да, война сделала их не по годам зрелыми и воспитала в них высокое чувство ответственности за порученное дело.

Завершая характеристику новых офицеров оперативного отдела, хочу сказать несколько добрых слов в адрес старшего лейтенанта А. В. Любимского, по профессии художника, который с большим знанием дела вел рабочие и отчетные карты фронтовой обстановки и положения артиллерийских частей и соединений фронта. Кроме того, Любимский обладал феноменальной памятью, что тоже было немаловажно в нашей работе.

В разведывательном отделе в первую очередь хочется отметить нового старшего помощника начальника отдела [169] подполковника П. Бокованова. Он уже имел опыт организации всех видов артиллерийской разведки в масштабе армии и сразу уверенно включился в работу отдела. Примерно тогда же прибыл и новый помощник начальника отдела майор А. Пышкин — молодой, энергичный офицер, хорошо знавший артиллерийскую инструментальную разведку (АИР).

Была у нас такая традиция. Каждого вновь назначенного офицера мы встречали неизменно доброжелательно, давали время, чтобы осмотреться и освоиться с новыми обязанностями, неизменно помогали ему. Но вот своеобразный испытательный срок заканчивался, новичок становился равноправным членом коллектива нашего штаба, и спрашивали с него, как с остальных.

Из сказанного видно, что оперативный и разведывательный отделы были укомплектованы хорошо подготовленными, способными офицерами. Это и предопределило успех работы штаба артиллерии фронта в последующих операциях, а дружеское, товарищеское отношение и заботливость начальников быстро сплотили коллектив.

Несколько слов о начальнике отдела связи штаба артиллерии фронта. На этот новый отдел возлагались большие надежды. Нужно было не только укомплектовать его знающими, дельными офицерами, но главное — подобрать опытного начальника. И тут нам просто посчастливилось. На эту ответственную должность нам прислали опытнейшего связиста полковника А. Н. Румынского.

В отличие от начальников ведущих отделов штаба он был (по тем временам) уже не молод: полковнику перевалило за сорок. Аркадий Никифорович оказался большим знатоком своего дела, прекрасным организатором. Связь артиллерии фронта попала в надежные руки.

В лице А. Н. Румынского я получил надежную опору. Перед операцией мы с ним рассматривали только схему организации радио — и проводной связи, а также расчет сил и средств. Все остальное он решал самостоятельно, в контакте с управлением связи штаба фронта. Полковник Румынский работал не покладая рук, был дисциплинированным офицером и пользовался уважением коллектива штаба артиллерии и генерала П. Я. Максименко. Офицеры отдела — специалисты по проводной связи, радио и эксплуатации — были его достойными помощниками. [170]

С конца февраля 1944 года начался довольно длительный период некоторого затишья на фронте. В это время напряженно трудились штабы всех степеней, личный состав артиллерийских частей и соединений. После длительных боев и сражений появилась возможность вывести многие артиллерийские соединения и части РВГК в резерв фронта и заняться приведением их в порядок: организовать ремонт боевой техники, пополнить личным составом, всеми видами вооружения, автотранспортом. В этот же период проводилась боевая и политическая подготовка. Последнее было совершенно необходимо, потому что нередко в части прибывало недостаточно обученное пополнение. Всеми этими вопросами наряду со множеством текущих дел и занимался штаб артиллерии фронта.

Вспоминая об этом периоде, хочется рассказать, как размещались и организовывали свой быт артиллерийские части, оказавшиеся в резерве фронта.

Большое количество артиллерии РВГК было выведено в район города Речица. Первой прибыла на отведенный ей участок 6-я артиллерийская дивизия под командованием генерала А. С. Битюцкого, опытного командира и великолепного организатора. Дивизия должна была расположиться недалеко от Речицы, в лесу. Сразу же возник вопрос о жилье. Решен он был блестяще. Когда некоторое время спустя туда прибыл командующий артиллерией фронта со своими заместителями, то увиденное поразило их. За короткий срок в лесу вырос большой городок из бараков-землянок, полностью врытых в землю, только двускатные крыши немного выступали над землей. Каждая бригада занимала одну «улицу», в бараках размещались побатарейно. Были там помещения для ленинских комнат, штабов дивизионов и бригад, мастерских. К нашему приезду территория городка дивизии была чисто убрана, личный состав удобно размещен в землянках, а в артиллерийских парках царил образцовый порядок. Командиры бригад позаботились и о бане: она уже достраивалась к тому времени. Да, 6-я дивизия в этом плане задала тон всем остальным.

После войны мне довольно длительное время пришлось работать с Алексеем Степановичем Битюцким в Прибалтийском [171] военном округе: он являлся моим заместителем. Битюцкий оказался прекрасным организатором боевой и политической подготовки и тактических учений артиллерийских частей округа. Он хорошо знал артиллерийские системы, правила стрельбы наземной артиллерии, любил бывать в войсках и не только контролировал мероприятия по боевой подготовке, но и оказывал практическую помощь. Пользовался большим уважением солдат и офицеров...

В район Речицы были выведены также дивизии 4-го артиллерийского корпуса прорыва и некоторые противотанковые бригады. Генерал Казаков приказал, чтобы их командиры побывали в 6-й дивизии и переняли ее опыт.

На другой день В. И. Казаков вызвал к себе генерала Битюцкого, еще раз поблагодарил за образцовое размещение дивизии и наградил его и командиров бригад именными часами.

Скоро в районе Речицы выросли подобные же городки дивизий 4-го артиллерийского корпуса. Большая армия артиллеристов — солдат, сержантов и офицеров — получила нормальные бытовые условия на время пребывания в резерве, благодаря чему они смогли хорошо подготовиться к новым боям, отдохнуть.

Накануне выезда в артиллерийские части и соединения, находившиеся во фронтовом резерве, в управлении командующего артиллерией было проведено партийное собрание. На этом собрании генерал Казаков поставил перед коммунистами задачи по работе в войсках. Он требовал, чтобы главное внимание было уделено подготовке воинов-артиллеристов к предстоящим боевым действиям, овладению артиллерийской техникой, ее сбережению и поддержанию в постоянной боевой готовности. Партийное собрание обязало отправлявшихся в войска коммунистов принять активное участие в проведении партийных, комсомольских и общих собраний в частях, призывая солдат и офицеров к беспощадной борьбе с фашистскими захватчиками, которые в течение трех лет бесчинствовали на белорусской земле.

Свое решение коммунисты штаба со всей ответственностью проводили в жизнь. Они побывали на многих собраниях, выступали на них, беседовали с артиллеристами.

В этот период во многих частях прошли митинги, посвященные вручению боевых и гвардейских знамен, а также [172] наград отличившимся в боях. Торжественно прошел митинг по поводу вручения гвардейского знамени 4-й гвардейской истребительно-противотанковой бригаде полковника П. Н. Значенко.

4-й артиллерийский корпус прорыва отмечал свою первую годовщину. Праздник проводился на базе 100-й гаубичной артиллерийской бригады большой мощности, которой всю войну бессменно командовал полковник (впоследствии генерал) В. А. Кузнецов. В гости к артиллеристам приехали член Военного совета фронта генерал-лейтенант К. Ф. Телегин, генерал В. И. Казаков, его заместители, офицеры нашего штаба и командующие артиллерией ряда армий. В этой бригаде был один из лучших коллективов красноармейской самодеятельности, да и сам командир бригады Кузнецов, обладавший приятным голосом, не отказывался от выступлений.

Однажды 4-й артиллерийский корпус посетили член Военного совета артиллерии Красной Армии генерал И. С. Прочко и начальник Штаба артиллерии Красной Армии генерал Ф. А. Самсонов. Они остались довольны состоянием боевой подготовки и партийно-политической работы, а также отличным размещением частей.

Вскоре после приема полосы и войск 2-го Белорусского фронта нам предстояло начать непосредственную подготовку к Бобруйской операции, являвшейся составной частью крупнейшей стратегической операции по освобождению Белоруссии, проводившейся четырьмя фронтами: 1-м Прибалтийским, 3, 2 и 1-м Белорусскими. От нашего фронта в этой операции должны были принять участие четыре правофланговые армии — 3, 48, 65 и 28-я, занимавшие к тому времени фронт протяженностью 232 километра. Замечу, что ширина полосы каждого из трех других фронтов, участвовавших в этой операции, не превышала 160 километров. Эти данные убедительно показывают, насколько нашему штабу было сложнее, чем другим, управлять артиллерией.

Сложность будущей операции определялась характером вражеской обороны и местности в полосе предстоявшего наступления. Оборону перед нашим фронтом гитлеровцы готовили в течение 5–7 месяцев. Все крупные населенные пункты были превращены в очень сильные опорные пункты и узлы сопротивления. К тому же лесисто-болотистая местность весьма усложняла действия наступающих [173] войск. Армиям фронта предстояло осуществить прорыв прочной обороны противника, разгромить его и развить наступление в западном направлении.

Полагаю, что не допущу преувеличения, если скажу, что в отдельные периоды наш штаб превращался в своего рода научный центр, в котором разрабатывались новые формы и методы боевого применения артиллерии. Коллективом офицеров штаба был разработан новый метод поддержки атаки пехоты и танков, впервые примененный на нашем фронте в Бобруйской операции и получивший в дальнейшем широкое распространение. Я имею в виду двойной огневой вал.

Сейчас уже трудно сказать, кто первый завел о нем речь, но хорошо помню, что находившийся тогда на нашем фронте маршал артиллерии Н. Н. Воронов очень одобрил эту идею. Что же касается автора двойного огневого вала, то одним именем тут не обойтись. Например, в разработке основы нового метода вместе со мной участвовали старший порученец Н. Н. Воронова полковник Н. М. Бреховских и полковник Е. И. Левит, а автором принципиальной схемы двойного огневого вала являлся майор Л. С. Сапков.

Что представлял собой двойной огневой вал и каковы его преимущества? В отличие от одинарного огневого вала артиллерия, начиная поддержку атаки пехоты и танков, ставила огневую завесу (вал) не по одному, а одновременно по двум основным рубежам, отстоявшим друг от друга на 400 метров. Последующие основные рубежи намечались также через каждые 400 метров, а между ними находились один-два промежуточных. Для ведения двойного огневого вала создавались две группы артиллерии. Они открывали огонь одновременно — первая по первому основному рубежу и вторая — по второму. Но в дальнейшем они действовали по-разному. Первая группа вела огонь по всем рубежам — основным и промежуточным, «шагая» по двести метров. В это же время вторая группа артиллерии вела огонь только по основным рубежам. Как только первая группа, сблизившись, открывала огонь по рубежу, где только что была завеса огня второй группы, последняя делала «шаг» вперед на 400 метров. Так двойной огневой вал велся на два километра. Получалось, что с началом поддержки атаки противник в 400-метровой полосе попадал как бы в огненные тиски. Остальные условия [174] организации и проведения двойного огневого вала сохранялись те же, что и при одинарном: тесное взаимодействие артиллеристов с пехотой и танками, четкие сигналы управления, высокая выучка и слаженность расчетов.

Что достигалось этим методом поддержки? Прежде всего в 600-метровой полосе всего фронта двойного огневого вала (учитывая поражение осколками снарядов за внешней зоной огня второго рубежа) исключался маневр живой силы и огневых средств противника: он был скован в пространстве между двумя огневыми завесами. При этом создавалась очень высокая плотность огня при поддержке атаки и увеличивалась надежность поражения. И второе: противник из глубины не мог подвести резервы к рубежу непосредственно перед нашими атакующими войсками или занять близкий рубеж для усиления своей обороны и проведения контратаки.

Результаты применения двойного огневого вала в Бобруйской операции убедили командующих армиями и командиров общевойсковых соединений и частей в том, что этот метод поддержки атаки является самым надежным, гарантирующим наименьшие потери со стороны наступающих войск и большие потери противника. Поэтому и в последующих операциях фронта командармы и командиры общевойсковых соединений всегда ратовали за двойной огневой вал.

Следует оговориться, что такой метод поддержки атаки возможен лишь при очень большой насыщенности войск артиллерией. Достаточно сказать, что при его проведении в каждой километровой полосе требуется иметь в двух группах артиллерии около 100 орудий, не связанных в это время другими задачами: контрбатарейной борьбой и сопровождением пехоты. В указанное число орудий не входит полковая и батальонная артиллерия, выполняющая иные задачи. Плотность же артиллерийских средств в Бобруйской операции на направлении главного удара фронта составляла в среднем 225 орудий и минометов на один километр.

Двойной огневой вал можно провести лишь при наличии еще одного, не менее важного условия — высокой обеспеченности артиллерии фронта (армии) боеприпасами. В операциях 1944–1945 годов штаб артиллерии фронта планировал расход боеприпасов на двойной огневой [175] вал в пределах 0,75–0,8 боевого комплекта, или 60–64 снаряда на 122-миллиметровое орудие, или 720–768 — на дивизион. Этот вид поддержки атаки требовал значительно большего расхода боеприпасов, чем любой другой, но это оправдывалось большим сокращением потерь в живой силе и танках в период атаки.

С учетом двойного огневого вала на первый день операции мы планировали расход боеприпасов до 2–2,25 боевого комплекта, или до 2000 снарядов на дивизион 122-миллиметровых гаубиц. Но так как операция длится десятки суток, то общий расход боеприпасов армий ударного направления фронта достигал четырех боевых комплектов. Такой огромный расход боеприпасов был возможен лишь во фронте, который имел много армий (как это было у нас). В этих условиях повышенная обеспеченность боеприпасами армий главного направления осуществлялась нами за счет армий второстепенного направления и резервов. Чтобы было понятней, приведу пример.

К Бобруйской операции у нас имелось 10 общевойсковых, одна танковая армия и несколько корпусов в резерве. На все армии и резервы Ставка определила расход боеприпасов на операцию 3 боевых комплекта (фронтовых). Во время наступления общая обеспеченность боеприпасами армий была: на главных направлениях — четыре боевых комплекта, в танковой — три, в армиях второстепенного направления и резерва — около двух боевых комплектов.

В длительный подготовительный период Бобруйской операции много и плодотворно потрудились наши разведчики. Я уже писал о важности артиллерийской разведки, о том, как опасен и тяжел труд разведчиков. Помимо войсковой артиллерийской разведки до 5 июня в трех армиях правого крыла фронта (3, 48 и 65-й) действовало всего три отдельных разведывательных артиллерийских дивизиона. Только с 5 июня количество разведывательных дивизионов начало увеличиваться. До 21 июня прибыли и были развернуты еще четыре — 821-й отдельный разведывательный дивизион 4-го артиллерийского корпуса, 725-й разведывательный дивизион 22-й артиллерийской дивизии, 5-й гвардейский разведывательный дивизион [176] 26-й артиллерийской дивизии и 44-й разведывательный дивизион 28-й армии.

Артиллерия фронта располагала к началу операции 98-м и 93-м отдельными корректировочно-разведывательными авиационными полками. 98-м ОКРАП командовал полковник Тищенко, которого мы знали еще по боям на Курской дуге. На Тищенко мы полагались во всех вопросах разведки и фотографирования обороны противника.

Помимо ОКРАПов были и другие средства воздушной разведки — так называемые воздухоплавательные дивизионы аэростатов наблюдения. У нас имелось два таких дивизиона — 4-й и 6-й, которые прибыли только к началу операции. От операции к операции увеличивалось количество средств артиллерийской инструментальной и воздушной разведки.

Организовать артиллерийские средства разведки в полосах четырех армий, сообразуясь с их задачами, постоянно контролировать действенность разведки было делом нелегким, требовавшим больших и разносторонних знаний, опыта, настойчивости и энергии. Всеми этими качествами в полной мере обладал начальник разведывательного отдела полковник А. М. Курбатов и его помощники. Артиллерийские органы разведки оказывали нам существенную помощь.

К началу планирования операции всеми видами артиллерийской разведки было обнаружено и засечено более 2600 различных целей, в том числе 233 артиллерийские и 113 минометных батарей, 1810 огневых точек и 444 другие цели. В обороне противника удалось разведать всю систему траншей, ходов сообщения и проволочных заграждений.

Не могу не сказать об огромной работе, проделанной подразделениями топографической разведки ОРАДов, имевшей решающее влияние на точность огня артиллерии. Эти подразделения развили опорную топографическую сеть на площади 754 квадратных километра, подали артиллерийским частям 846 опорных точек и привязали (определили координаты) 508 огневых позиций и наблюдательных пунктов. Действовали они в очень сложных условиях — на лесисто-болотистой местности, под огнем противника.

Ну, а чем в это время занимались офицеры оперативного отдела? Помимо обычных дел, связанных с руководством [177] артиллерией, проверкой выполнения всех указаний командования, оперативный отдел должен был организовать вывод на боевые порядки большого количества артиллерии из резерва фронта и принять артиллерию, прибывающую на усиление фронта из резерва Ставки. Такой объем работы нам предстояло выполнить впервые.

Из резерва фронта с 7 по 19 июня нужно было вывести в полосы четырех армий 60 полков и с левого крыла фронта туда же перебросить четыре полка. А из резерва Ставки прибывало 36 полков, которые требовалось принять, а также вывести из резерва фронта — задача нелегкая, но к ее решению мы были уже достаточно подготовлены.

Напомню, что в январе 1943 года под Сталинградом нам впервые пришлось принимать опаздывавшую к операции 11-ю артиллерийскую дивизию. Мы получили тогда первый опыт и сделали для себя некоторые практические выводы. Позднее, на Центральном фронте, мы распространили этот опыт, который в армиях получил дальнейшее развитие. Исходя из него, штаб артиллерии еще задолго до подготовки Бобруйской операции отдал распоряжение командующим артиллерией армий готовить позиционные районы для возможного в будущем их усиления РВГК. И это вновь оправдало себя. Правда, организованное размещение в армиях вновь прибывающей артиллерии и ее подготовка к выполнению задач в операции достигались не одной этой мерой. Делалось еще и многое другое. Сразу же после того как в армиях становилось известно, какая артиллерия будет придана, начинались топографические работы по привязке предполагаемых боевых порядков. А части, еще находясь в резерве, высылали от себя команды для инженерного оборудования огневых позиций и наблюдательных пунктов. Нередко органы разведки частей резерва, как только были готовы наблюдательные пункты, занимали их и приступали к ведению разведки в заданной полосе задолго до вывода на боевые порядки самих частей.

Наиболее сложными задачами для штаба артиллерии фронта были прием и вывод в позиционные районы артиллерийских частей, прибывавших по железной дороге из резерва Ставки. За шесть дней нам нужно было принять 67 эшелонов. Шутка сказать, И эшелонов в сутки! К этому добавились еще организационные неполадки. В шифротелеграмме [178] сообщалось, что прибывающие части РВГК имеют очень ограниченное количество горючего, которого с трудом хватит только на разгрузку и вывод их в ближайшие районы сосредоточения. Оказалось, что выгружать все эшелоны с артиллерией на шести станциях, наиболее близко расположенных к линии фронта, нельзя, так как они заняты разгрузкой войск фронта и очень важными военными грузами. Где-то, видимо, были допущены просчеты, не учтена пропускная способность железной дороги.

В такой ситуации оставалось одно: разгружать более маневренные артиллерийские части на удаленных от линии фронта станциях. Для этой цели мы выслали офицеров оперативного отдела на дальние станции, предоставив им право самостоятельно решать, своевременно сообщая об этом штабу артиллерии, на каких станциях разгружать части.

Горючего требовалось очень много. К тому же его нужно было доставлять частям на станции выгрузки, ломая все установившиеся порядки оформления выдачи. Только благодаря хорошим деловым отношениям с отделом горюче-смазочных материалов мы смогли как бы в долг получить горючее для частей, которые еще не были зачислены на фронтовое снабжение.

Я всегда с глубоким чувством признательности и благодарности вспоминаю полковника Н. И. Ложкина. Он был человеком дела и прекрасно понимал, что своевременная боевая готовность артиллерии к операции важнее формальностей.

...Нужно было видеть радостное удивление командиров прибывающих частей, когда встречавшие их офицеры нашего штаба вместе с боевыми распоряжениями вручали им наряды на необходимое количество горючего, которое к тому же выдавалось прямо на станции выгрузки или где-то вблизи нее. Ведь всю дорогу они только и думали, как быстрее пополнить свои скудные запасы горючего.

Была у командиров частей еще одна забота — топографические карты района предстоящих боевых действий. Обычно для их получения вновь прибывающие части должны были выслать своих представителей в топографический отдел фронта, встать на довольствие. Но где взять время для этого? Ведь сразу же по прибытии частям предстояло совершать марш в отведенные для них районы [179] сосредоточения. А расстояния до многих из этих районов были довольно значительны. Но командиры и в этом случае беспокоились напрасно. Вместе с боевыми распоряжениями и нарядами на горючее им вручалось необходимое количество комплектов карт, причем для командиров частей и их начальников штабов карты нового района были склеены и удобно сложены для пользования. На каждую карту были заранее нанесены передний край наших войск, маршруты следования и районы сосредоточения. Не скрою, приятно было выслушивать доклады наших офицеров о том, что командиры частей и соединений остались очень довольны таким вниманием. И позднее многие из них вновь с благодарностью вспоминали, как организовал тогда встречу штаб артиллерии 1-го Белорусского фронта. А что, собственно, особенного мы сделали? Так оно и должно было быть в каждом штабе, где проявляют подлинную заботу о войсках, о том, чтобы не сорвать срок сосредоточения артиллерии, ее готовность к боевым действиям.

Попутно хочу отметить, что к Бобруйской операции у нас появились бригады новой организации: к нам прибыли из резерва Ставки 3-я и 4-я корпусные артиллерийские бригады двухполкового состава, на вооружении которых были новые артиллерийские системы: 100-миллиметровые пушки и 152-миллиметровые тяжелые гаубицы образца 1943 года. Увеличилось и количество дивизий. Помимо 12-й артиллерийской дивизии прорыва, возвратившейся во фронт после доукомплектования, к нам прибыла 26-я артиллерийская дивизия. Так что к началу операции в Белоруссии наш фронт имел уже пять артиллерийских дивизий, не считая дивизии полевой реактивной артиллерии.

В результате принятых Ставкой мер к началу операции группировка артиллерии нашего фронта достигла небывалой по тому времени численности. Только в четырех армиях правого крыла фронта насчитывалось около 10 тысяч орудий и минометов и 850 установок и рам полевой реактивной артиллерии{29}. А всего во фронте было 15,5 тысячи орудий и минометов и 900 установок и рам реактивной артиллерии, то есть почти столько, сколько [180] было артиллерии в составе 1-го Прибалтийского, 3-го и 2-го Белорусских фронтов вместе взятых. Приведенные цифры достаточно ярко говорят о роли нашего фронта в Белорусской операции четырех фронтов.

Наличие сильной артиллерийской группировки позволило нам создать высокую плотность артиллерии на участках прорыва. На решающем направлении она была доведена до 225 орудий и минометов на километр фронта, а на отдельных участках — и выше.

Ставка позаботилась и о боеприпасах. Только в войсках было сосредоточено 2,5 миллиона снарядов и мин, что позволило организовать огонь артиллерии с самой высокой плотностью. Артиллерийская подготовка была спланирована в полном соответствии с нашими возможностями и характером вражеской обороны. Для надежного подавления противника предусматривалось проведение двух огневых налетов: пятнадцатиминутного — в начале и двадцатиминутного — в конце артиллерийской подготовки. Причем командующий артиллерией фронта потребовал, чтобы во время последнего налета огонь велся в нарастающем темпе. С этой целью отпущенные для этого снаряды были распределены с таким расчетом, чтобы плотность огня в конце огневого налета превышала начальную в два-три раза.

В связи с тем что за время длительной оперативной паузы противник сильно укрепил свою оборону, настроив множество деревоземляных сооружений, в график артиллерийской подготовки между двумя налетами был включен 90-минутный период разрушения. Таким образом, продолжительность артиллерийской подготовки составила 2 часа 05 минут. И хотя к этому времени мы убедились в целесообразности более короткой артиллерийской подготовки, в данном случае из-за сильно укрепленной обороны противника не смогли пойти на это. О том, как была спланирована в этой операции поддержка атаки, читатель уже знает. Правда, двойной огневой вал был применен не везде, а только в тех армиях, где этому благоприятствовала местность. Там же, где не было сплошной обороны и необходимых условий, поддержка атаки осуществлялась уже известными методами одинарного огневого вала и последовательного сосредоточения огня.

Одной из сложных артиллерийских проблем в наступательных операциях было обеспечение боеприпасами артиллерии [181] подвижных групп танковых, механизированных и кавалерийских корпусов, которые после ввода в прорыв действовали в оперативной глубине вражеской обороны, далеко отрываясь от баз снабжения.

Готовясь к Бобруйской операции, управление артиллерийского снабжения при активном содействии штаба артиллерии фронта по-новому решило этот сложный вопрос. В распоряжение командующего артиллерией подвижной группы от артиллерийского склада выделялась так называемая летучка с боеприпасами в составе 15–20 автомашин. Бесперебойная связь командующего артиллерией подвижной группы с летучкой осуществлялась двумя радиостанциями. Благодаря этому снабжение подвижных групп шло непрерывно.

Большую роль в подготовке к Бобруйской операции сыграли прибывшие в этот период на наш фронт представители Ставки Верховного Главнокомандования — Маршал Советского Союза Г. К. Жуков и маршал артиллерии Н. Д. Яковлев.

Маршал Жуков уделял очень большое внимание боевому использованию артиллерии в предстоящей операции. Особенно его интересовали характер распределения артиллерии РВГК между армиями и ее плотность на участках прорыва. Н. Д. Яковлев с присущей ему пытливостью вникал во все мелочи работы. Николая Дмитриевича можно было встретить всюду: в штабах артиллерии армий и артиллерийских соединений и частей, на огневых позициях, на наблюдательных пунктах. Его участие в подготовке артиллерии фронта к предстоящей операции в немалой степени способствовало нашим успехам.

Наступление четырех армий правого крыла нашего фронта началось рано утром 24 июня 1944 года. Как обычно, атаке предшествовала авиационная, а затем и артиллерийская подготовка, которая в 3-й и 48-й армиях началась в 3 часа 55 минут, а в 65-й и 28-й на час позднее. Нет нужды говорить, какой огромной силы был огонь артиллерии. Нет необходимости подробно рассказывать и о ходе боевых действий: об этом уже достаточно написано. Хочется остановиться лишь на некоторых моментах, связанных [182] непосредственно с боевой деятельностью артиллерии и работой нашего штаба.

После артиллерийской подготовки пехота и танки, поддерживаемые огнем артиллерии, перешли в атаку. В первый день наступление развивалось особенно успешно в полосах 65-й и 28-й армий. Там, где поддержка атаки осуществлялась двойным огневым валом, наша пехота продвигалась без потерь, о чем свидетельствовали донесения из армий. Так что эффективность огня как во время артиллерийской подготовки атаки, так и во время ее поддержки была высокой. За семь суток наступления армии правого крыла продвинулись в глубину вражеской обороны на 50–70 километров, то есть на 10–20 километров больше, чем намечалось по плану. За те же семь дней, с 24 по 30 июня, артиллерия четырех армий израсходовала около 1 миллиона снарядов и мин. Противнику были нанесены огромные потери, сведения о которых удалось собрать тогда же благодаря усилиям офицеров нашего штаба. Так, нам стало известно, что огнем артиллерии было уничтожено 1750 различных целей (орудий, пулеметов, танков и пр.), примерно столько же подавлено, разрушено около 800 деревоземляных огневых точек. Думаю, что фактически враг понес еще больший урон, тем более что в приведенных данных нет сведений о его потерях в живой силе. Основная масса артиллерии выполнила свои задачи по обеспечению успешного прорыва вражеской обороны и развития наступления уже к пятому дню операции.

Противник стал стремительно отходить на запад. Войска на направлении главного удара фронта перешли к преследованию. Темп наступления усилился, когда 29 июня был взят Бобруйск и в кольце окружения были уничтожены пять немецких дивизий. 30 июня конно-механизированная группа во взаимодействии с белорусскими партизанами захватила Слуцк.

Артиллеристы в этой операции показали большое мужество и героизм. Исключительную отвагу проявил в уличных боях в селе Лапин сержант 86-й тяжелогаубичной бригады Г. Власенко. С 50 метров он расстрелял из орудия танк. Затем увидел второй, но поразить его мешало здание. Власенко, не раздумывая, ворвался в дом, за которым укрывался танк, уничтожил в доме немецких автоматчиков, а затем противотанковой гранатой — и танк. [183]

Уже будучи раненным, он забросал гранатами попавшееся на пути замаскированное вражеское орудие...

Командир взвода управления лейтенант Гармаш, следуя со своими разведчиками в боевых порядках пехоты, одним из первых ворвался в город Глусск, где обнаружил немецкую батарею, которая вела огонь по нашей пехоте. Разведчики с криками «ура!» атаковали батарею, уничтожили фашистских солдат и офицеров и открыли губительный огонь по врагу из трех его же орудий.

...Судьба операции на правом крыле фронта была решена. Противник продолжал отходить на запад. Предстояло спешно организовывать и проводить операцию на ковельском направлении. Для дальнейшего наступления войска правого крыла фронта уже не нуждались в поддержке столь мощной группировки артиллерии. И было отдано распоряжение вывести большую часть артиллерии РВГК в резерв фронта. Еще раньше, 25 июня, распоряжением командующего артиллерией фронта в резерв были выведены 122-я и 124-я гаубичные бригады большой мощности, 28 июня с боевых порядков был снят весь 4-й артиллерийский корпус прорыва в составе 36 полков, который начал выдвижение в районы сосредоточения для последующей переброски на ковельское направление. С той же целью 29 июня перешли в отведенные районы снятые с боевых порядков 22-я артиллерийская дивизия, многие артиллерийские бригады и отдельные полки. Всего в этот день удалось вывести в резерв фронта еще 30 полков.

Штабы артиллерии армий и фронта при активной помощи командиров и штабов артиллерийских соединений и частей проделали все это с большой четкостью и организованностью.

В чем заключалось стратегическое значение наступления на левом крыле фронта — на ковельском направлении?

К началу Бобруйской операции фланговые группировки 1-го Белорусского фронта были удалены одна от другой на сотни километров: их разъединяли обширные болота Полесья. Теперь же почти все Полесье осталось позади. Протяженность линии фронта сократилась более чем [184] вдвое. Появилась возможвость согласованно наступать во всей полосе фронта и всеми силами — десятью общевойсковыми, одной танковой и двумя воздушными армиями. Эти огромные силы и были использованы для полного очищения от немецко-фашистских войск белорусской земли и начала освобождения Польши.

Какова была группировка войск и артиллерии на левом крыле фронта к описываемому моменту?

Начиная Бобруйскую операцию, в которой участвовали четыре армии, фронт располагал еще четырьмя армиями (61, 70, 47 и 69-я), занимавшими оборону южнее, до Ковеля включительно. Помимо штатной артиллерии этих армий на левом крыле фронта находилось более 30 артиллерийских и минометных полков РВГК (6-я артиллерийская дивизия прорыва, 32-я минометная бригада, 4-я гвардейская, 8, 20 и 40-я истребительно-противотанковые артиллерийские бригады, 40-й корпусной артиллерийский полк, 75-й и 303-й гвардейские минометные полки реактивной артиллерии), а также 322-й отдельный артиллерийский дивизион особой мощности, в которых насчитывалось около 1000 орудий и минометов.

Для проведения Люблинско-Брестской операции (тогда мы называли ее Ковельской) Ставка передала нашему фронту еще три армии — 8-ю гвардейскую, 1-ю армию Войска Польского и 2-ю танковую. В результате такого усиления количество артиллерии на левом крыле увеличилось примерно на 2600 орудий и минометов; и все же для создания мощной артиллерийской группировки на новом оперативном направлении фронта этого было недостаточно. Вот почему нам пришлось перебрасывать на новое направление всю артиллерию РВГК, выведенную в резерв фронта на его правом крыле, что составляло около полутора тысяч орудий, минометов, боевых установок и рам реактивной артиллерии{30}. Поначалу мы предполагали перевезти всю артиллерию по железной дороге. Произведенные расчеты показали, что для этого потребуется 113 железнодорожных эшелонов. И хотя это было не так уж и много, но пропускная способность железной дороги в полосе фронта не позволяла своевременно осуществить перевозку. Поэтому пришлось решиться на [185] смешанную переброску артиллерии — по железной дороге и походным порядком.

Штаб артиллерии фронта взял на себя организацию этой беспримерной рокировки, вплоть до разработки графиков маршей для каждой бригады. Сначала мы определили, что походным порядком будут следовать наиболее подвижные части: 23-я легкая артиллерийская бригада 5-й артиллерийской дивизии; 11-я минометная, 46-я. легкая и 32-я гаубичная артиллерийские бригады 12-й артиллерийской дивизии; 22-я и 23-я бригады 5-й гвардейской минометной дивизии реактивной артиллерии.

Все три дивизии входили в состав 4-го артиллерийского корпуса прорыва, во главе их стояли генералы А. И. Снегуров, М. Н. Курковский и полковник Г. М. Фанталов. Кроме бригад этих дивизий решили перебросить походным порядком еще 41-ю истребительно-противотанковую бригаду, 1070-й противотанковый полк, а также 6, 56, 92 и 94-й гвардейские минометные полки реактивной артиллерии. Это не только сократило потребность в железнодорожном транспорте на 37 эшелонов, но и позволило своевременно перебросить на левое крыло всю выделенную туда артиллерию.

Для ускорения выдвижения артиллерии на новое направление мы наметили два маршрута до города Коростень; дальше все части должны были двигаться по хорошо знакомому шоссе через Новоград-Волынский — Ровно — Луцк и далее в отведенные им районы сосредоточения. Общая протяженность маршрутов составила 550–650 километров.

Часть маршрута Ровно — Луцк проходила в полосе 1-го Украинского фронта, чему мы тогда не придали особого значения, но что, как выяснилось потом, создало определенные затруднения.

Чтобы сократить сроки готовности частей, мы разослали их командирам разработанные графики маршей бригад. Командирам же дивизий и корпусов выслали копии боевых распоряжений, возложив на них ответственность за материальное обеспечение маршей, общее руководство и контроль.

Оставалось только уточнить некоторые детали снабжения частей горючим. С этой целью я и поехал ночью 3 июля в управление тыла фронта к начальнику штаба тыла генералу М. К. Шляхтенко и начальнику отдела [186] ГСМ полковнику Н. И. Ложкину. Как раз в это время у генерала Шляхтенко шло совещание с начальниками ведущих отделов. С моим появлением совещание ненадолго прервали. Интересовавший меня вопрос разрешился очень быстро. Я уже собирался прощаться, когда ко мне обратился начальник дорожного отдела полковник Г. Т. Донец:

— А ко мне, товарищ генерал, у вас нет вопросов?

— Как будто нет... Шоссе отличное. По всему маршруту мы уже не раз ездили. Изучили его хорошо.

— Ну-ну! Как знаете, — с усмешкой ответил Донец. — Смотрите только не пожалейте потом.

— А что? — почуяв неладное, тревожно спросил я.

— Вот так-то лучше, — рассмеялся Донец и рассказал в чем дело.

Оказалось, что большой участок шоссе между Ровно и Луцком около суток назад сильно пострадал от бомбежки. Начальник дорожного отдела 1-го Украинского фронта организовал срочный ремонт шоссе, закрыв проезд через разрушенный участок.

— Так вот, — продолжал Донец, — когда ваши колонны подойдут к ремонтируемому участку, их будут направлять в объезд по проселочным дорогам. Расстояние увеличится в два-три раза, а скорость движения уменьшится раз в пять. Вот и полетят все ваши расчеты и графики.

— Что же делать?

— А вот что. Вышлите представителей бригад и полков к перекрытому участку, а я договорюсь со своим коллегой из 1-го Украинского фронта, чтобы для ваших частей открыли половину проезжей части дороги.

Нужно ли говорить, как я был благодарен полковнику Донцу за его «непрошеное» вмешательство в наши дела.

Я еще раз убедился, как тщательно, во всех деталях нужно проверять возможности выполнения своих планов и решений. Не удивительно, что, возвращаясь в ту ночь к себе в штаб, я был очень недоволен собой и своими ближайшими помощниками тоже. К тому времени мы были уже опытными штабистами и должны были учитывать быстрые перемены обстановки на фронте.

Задуманный нами маневр прошел очень организованно, в чем, несомненно, большая заслуга командиров дивизий, бригад и полков, партийных и комсомольских организаций [187] и всего личного состава, особенно водителей. Выдвижение частей с правого крыла началось 5 июля и закончилось 9 июля, и за период с 8 по 13 июля вся артиллерия, следовавшая походным порядком, сосредоточилась в новых районах на ковельском направлении. Продолжительность марша бригад и полков колебалась от двух с половиной до четырех с половиной суток. Части, следовавшие по железной дороге, также своевременно прибыли на левое крыло фронта.

Прежде чем начать переброску большого количества артиллерийских частей и соединений на левое крыло, я доложил план переброски начальнику штаба фронта генералу Малинину. Одобрив план, Малинин тут же отдал распоряжение начальнику ВОСО генералу Чернякову удовлетворить заявки штаба артиллерии на подвижный состав и срочно перебросить эшелоны под Ковель. Затем приказал своему заместителю генералу И. И. Бойкову, чтобы офицеры оперативного отдела помогли произвести все необходимые расчеты.

На подготовку наступления на ковельском направлении оставалось совсем немного времени. Чтобы облегчить руководство войсками, штаб фронта 12 июля переехал в большую деревню Родошино на левом крыле фронта. К этому времени штаб артиллерии уже разослал армиям указания по боевому использованию артиллерии и все отправные данные для планирования артиллерийского наступления. В оставшееся время нужно было помочь штабам артиллерии армий правильно реализовать указания фронта, проконтролировать, как доведены задачи до исполнителей, проверить готовность артиллерии.

В предстоящей работе была одна особенность. Мы еще мало знали штабы артиллерии армий, принятых фронтом под Ковелем, так как, готовя наступление на бобруйском направлении, все внимание уделяли армиям правого крыла фронта. Поэтому со штабами артиллерии армий на левом крыле почти не имели личных контактов. Теперь предстояло знакомство с ними в условиях напряженной подготовки к серьезной операции.

При первом детальном знакомстве со штабом артиллерии 8-й гвардейской армии (бывшая 62-я) мы увидели, что имеем дело с хорошо подготовленным армейским артиллерийским штабом, имеющим не только большой боевой опыт, но и высокую штабную культуру и, как говорят, [188] свой почерк. Начальником штаба артиллерии был ветеран 8-й гвардейской армии полковник В. Ф. Хижняков. У нас очень быстро установилось полное взаимодействие. Забегая вперед, могу сказать, что с Владимиром Фомичом нам довелось дойти до Берлина, и я рад, что первое впечатление не обмануло меня. Артиллерией армии руководил опытный генерал Н. М. Пожарский. Следует добавить еще, что и Пожарский, и Хижняков всегда работали не покладая рук. Благодаря хорошей подготовке штаба артиллерии 8-й гвардейской армии все планирование было выполнено правильно и своевременно. Новый метод поддержки атаки, разработанный нами к Бобруйской операции, этим штабом был усвоен хорошо. Здесь четко выполнялись требования командующего артиллерией фронта Казакова.

Неплохо подготовленным оказался и штаб артиллерии 47-й армии, возглавляемый полковником Н. Г. Бордюковым. А вот в 69-й армии нашим офицерам пришлось потрудиться, чтобы помочь штабу артиллерии справиться с возложенными на него нелегкими задачами. Там явно не на месте оказался начальник штаба, которого вскоре сменил опытный, трудолюбивый и добросовестный штабной офицер полковник В. П. Проскурин, бывший до того долгое время начальником штаба 12-й артиллерийской дивизии прорыва.

Планируя артиллерийское наступление на левом крыле фронта, наш штаб стремился предельно упростить график артиллерийской подготовки, однако не в ущерб ее мощности и надежности. Благодаря высокой обеспеченности фронта боеприпасами мы спланировали всего два, но зато очень мощных 20-минутных огневых налета — в начале и в конце артиллерийской подготовки. А учитывая прочность вражеской обороны и на этом направлении, мы включили в график артиллерийской подготовки между двумя огневыми налетами 60-минутный период разрушения. Поддержку атаки решили вновь осуществить двойным огневым валом, так оправдавшим себя в Бобруйской операции.

Однако тщательно разработанным планам не суждено было претвориться в жизнь. Хорошо изучив повадки противника, командующий фронтом опасался, как бы тот не вывел из-под огня свои основные силы, занимавшие главную полосу обороны. Удайся врагу такой маневр — и огромной [189] силы удар нашей артиллерии придется по пустому месту, а сотни тысяч дорогостоящих снарядов и мин будут выброшены на ветер. Такого нельзя было допустить, и командующий фронтом решил, прежде чем проводить спланированную артиллерийскую подготовку и бросать в бой главные силы, проверить истинное состояние обороны противника и наличие в ней вражеских войск действиями усиленных передовых батальонов.

Итак, 18 июля в 5 часов началась сравнительно короткая 30-минутная артиллерийская подготовка, по окончании которой передовые батальоны решительно атаковали вражеские позиции. Действия каждого батальона поддерживались артиллерией. Сопротивление противника оказалось незначительным, и передовые батальоны, быстро выбив его из первой траншеи, начали продвигаться вперед. Их успех исключил необходимость осуществления разработанного нами плана артиллерийского наступления. В 9 часов в сражение были введены главные силы армий — началось общее наступление. План артиллерийского наступления начал выполняться с периода поддержки атаки методом последовательного сосредоточения огня, так как главные силы были введены в сражение, когда передовые батальоны продвинулись в глубину обороны до двух километров. Наступление развивалось успешно. Уже в ночь на 20 июля произошло знаменательное историческое событие: войска ударной группировки левого крыла фронта вышли к Государственной границе Советского Союза по реке Западный Буг.

Противник предпринимал огромные усилия, чтобы не допустить выхода советских войск на государственную границу и форсирования реки с ходу. Однако ничего сделать не смог. Ненависть к врагу и любовь к Родине неудержимо вели советских воинов на запад. Ночью 20 июля части 8-й гвардейской и 69-й армий с ходу форсировали Западный Буг и захватили два небольших плацдарма на западном берегу. Капитан Куликов, командир батареи 86-й тяжелогаубичной бригады 5-й артиллерийской дивизии, которой командовал полковник Н. П. Сазонов, выкатил гаубицы к самому берегу реки и подавил огневые точки и наблюдательные пункты врага. Под прикрытием огня этой батареи командир дивизиона майор Шитов переправил на противоположный берег другие батареи своего дивизиона. Развернувшись, они вступили в бой с противником. [190] Этот подвиг вызвал восхищение всех, кто наблюдал за переправой. В честь героев батарея Куликова дала три победных залпа по врагу.

Опуская описание хода всей операции, перейду к некоторым ее итогам. Благодаря быстрому прорыву войсками 47, 69 и 8-й гвардейской армий вражеской обороны на ковельском направлении и успешному развитию операции на правом крыле, перешли в наступление 61-я и 70-я армии, занимавшие оборону на широком фронте в центре фронтовой полосы.

Уже 23 июля 2-я гвардейская танковая армия освободила Люблин, а на второй день подошла к Висле в районе Демблина. 28 июля войска 28, 61 и 70-й армий овладели Брестом. В первых числах августа советские войска захватили плацдармы на Висле, южнее Варшавы, — у Магнушева и Пулавы. В течение всего августа там продолжались ожесточенные бои. Нам удалось не только удержать, но и расширить захваченные плацдармы. На правом крыле фронта 48-я и 65-я армии лишь в конце августа вышли к реке Нарев. 4 и 5 сентября они форсировали ее и захватили плацдармы в районах Пултуска и Сероцка. Наконец, 47-я армия и 1-я армия Войска Польского 14 сентября овладели правобережной частью Варшавы — Прагой. На этом закончились Бобруйская и Люблинско-Брестская операции, являвшиеся составной частью общей стратегической операции по освобождению Белоруссии.

В результате Белорусской операции, в которой активное участие принимал и наш фронт, были полностью очищены от фашистской нечисти Белоруссия и Литва, боевые действия перенесены на территорию Польши. Началось освобождение братского польского народа от фашистского порабощения. Эта операция развертывалась на огромной территории — более 1000 километров по фронту и до 600 километров в глубину — от Днепра до Вислы и Нарева.

Немало сделала в этой операции и артиллерия. Ее огнем были уничтожены десятки тысяч вражеских солдат и офицеров и огромное количество боевой техники, разрушены сотни оборонительных сооружений. Артиллерия только трех армий левого крыла за 12 дней — с 18 по 29 июля — израсходовала около 1,7 миллиона снарядов и мин. [191]

Прежде чем продолжить рассказ о работе нашего штаба, необходимо напомнить об изменениях, происшедших в организационной структуре штабов артиллерии фронтов к концу последней операции.

Я уже писал, что оперативные группы ГМЧ постепенно утрачивали свою первоначальную самостоятельность. Известно и то, что уже в Курской битве все планирование боевого использования артиллерии, в том числе и ГМЧ, осуществлял штаб артиллерии. И вот 23 августа 1944 года Генеральный штаб издал директиву о расформировании оперативных групп ГМЧ. Той же директивой в состав штабов артиллерии фронтов вводился отдел по оперативному использованию ГМЧ. Отдел состоял из восьми человек. В нашем штабе этот отдел возглавил полковник В. В. Русанов, который до этого был начальником оперативного отдела оперативной группы.

В том же месяце был объявлен штат дивизиона управления командующего артиллерией фронта, формирование которого должно было проводиться за счет расформированной оперативной группы ГМЧ. Это явилось большим событием в жизни штаба. Наконец-то штабы артиллерии фронтов имели в своем непосредственном подчинении значительные средства управления. Читатель поймет нашу радость, когда узнает, что взамен одного радиовзвода, который мы получили еще под Сталинградом, нам дали целый дивизион управления, в состав которого входили: батарея телефонной связи численностью 65 человек, состоявшая из трех телефонно-кабельных взводов и отделения подвижных средств связи; батарея радиосвязи численностью 41 человек и хозяйственный взвод с транспортным и хозяйственным отделениями. Всего в дивизионе насчитывалось 129 человек. В штабе дивизиона имелись четыре легковые машины, четыре «виллиса», восемь полуторатонных ГАЗ-АА, пять специальных машин и четыре мотоцикла с колясками. Это было такое богатство, о котором мы раньше и мечтать не могли. Нужно ли говорить, как неизмеримо возросли возможности командующего и его штаба при осуществлении оперативного управления артиллерией фронта. Вот когда пришел конец нашим мытарствам, постоянным заботам о том, где достать [192] машину, чтобы послать офицеров для решения неотложных оперативных вопросов. Да, в этом смысле для штаба и для меня начиналась новая жизнь, а уж о том, как благотворно все это сказалось на деятельности командующего артиллерией фронта по руководству артиллерией, и говорить нечего.

Оперативная пауза, начавшаяся с выходом советских войск на Вислу и с захватом плацдармов на ее западном берегу, длилась почти четыре месяца. Однако назвать это время периодом затишья никак нельзя. Южнее Варшавы укреплялись позиции наших войск на магнушевском и пулавском плацдармах. То и дело разгорались ожесточенные схватки с противником, пытавшимся сбросить нас оттуда. Велась усиленная разведка всех видов. И все же главное внимание командования фронта, как нам тогда казалось, было приковано к событиям, развернувшимся в районе севернее Варшавы. Там, в лесном районе, 65, 70 и 47-я армии вели бои с гитлеровцами, удерживавшими плацдармы на модлинском направлении — в треугольнике междуречья Нарева и Вислы.

Следует признать, что опыт поддержки атаки пехоты огневым валом при наступлении войск в лесу не дал положительных результатов. И это понятно. Мы оказались в плену настойчивых требований армий, которые в качестве метода поддержки признавали только полюбившийся им огневой вал. Но дело было не только в этом. Когда под воздействием огня противника наступление в лесу приостановилось как в 70-й, так и в 47-й армиях, К. К. Рокоссовский предложил командующему артиллерией фронта разобраться, в чем причина задержки наступления пехоты, для обеспечения успешных действий которой в армиях было достаточно артиллерии.

По приказу генерала Казакова этим занималась группа штабных офицеров. По результатам проверки были сделаны соответствующие выводы, и генерал Казаков приказал командующим артиллерией армий все орудия сопровождения выдвинуть в переднюю и за переднюю линию атакующих цепей пехоты, чтобы пехота шла под прикрытием огня и за щитами орудий. Поэтому или вследствие других принятых мер наступление стало развиваться успешно. Задачи на модлинском направлении были решены.

В тот же период на варшавском направлении, на подступах к столице Польши, впервые появились цели, достойные [193] артиллерии большой и особой мощности, что было весьма отрадно: раньше ее приходилось использовать только при прорыве полевой обороны.

Артиллерийская группа разрушения (АР) вместе с другими артиллерийскими частями смела на пути наступления пехоты все преграды, и 14 сентября город и крепость Прага (предместье Варшавы) была взята войсками 47-й армии под командованием генерала Н. И. Гусева. В этой, казалось бы, небольшой операции, длившейся всего четыре дня, артиллерия большой и особой мощности убедительно показала, что никакие долговременные укрепления не спасут гитлеровские войска от возмездия.

14 сентября 1944 года командирам всех частей, входивших в состав группы АР, приказом Верховного Главнокомандующего была объявлена благодарность. Этим же приказом объявлялась благодарность всем участникам освобождения Праги. Высокими правительственными наградами были отмечены все части, входившие в группу АР.

А теперь несколько слов о применении дивизиона управления для организации связи командующего артиллерией фронта в ходе боев на модлинском направлении.

Узел связи дивизиона развернулся в районе наблюдательных пунктов 70-й армии, в центре полосы модлинского направления. Рядом на вышке был оборудован и наблюдательный пункт, с которого офицеры нашего разведотдела вели непрерывное наблюдение за противником и действиями своих войск. Была установлена телефонная и радиосвязь с наблюдательными пунктами командующих артиллерией 65-й и 47-й армий, действовавшими справа и слева от 70-й армии. Сам командующий артиллерией фронта находился с командующим фронтом в 47-й армии, где происходили главные события. Начальник оперативного отдела штаба артиллерии почти все время был в районе узла связи, а его заместитель подполковник Т. Ф. Удушливый являлся представителем командующего артиллерией фронта в 65-й армии.

Наличие у командующего артиллерией фронта своей ни от кого не зависящей связи коренным образом изменило как характер его работы в войсках, так и работу выехавших с ним офицеров штаба. Они могли теперь в [194] любой момент связаться по телефону не только с командующими артиллерией армий, но и с командирами артиллерийских соединений. Намного сократилось время на передачу распоряжений, команд, на получение информации от подчиненных штабов.

Возвратившись в штаб фронта, Василий Иванович и офицеры, бывшие с ним на модлинском направлении, подробно рассказали мне о том, как действовал дивизион и какие возможности организации гибкого управления артиллерией открываются перед нами. Эти сведения позволили нам обобщить полученный опыт для еще более успешного использования своих средств связи в следующей, Висло-Одерской операции, к которой мы вскоре начали готовиться.

В описываемый период затишья в полосе фронта происходило немало других важных событий. Наиболее значительными из них были бои на наревском плацдарме, успех которых во многом предопределили оперативность штаба артиллерии фронта и беспримерные по мужеству действия артиллерии.

Перелом в боях за плацдарм наступил 6 октября. 65-я армия генерала П. И. Батова не только удержала, но и расширила его. А 14 января 1945 года именно с этого, наревского плацдарма советские войска перешли в наступление, когда началась Висло-Одерская операция.

Важнейшие операции, проведенные 1-м Белорусским фронтом в 1944 году, обогатили штаб артиллерии фронта знаниями и опытом руководства боевыми действиями артиллерии в самых различных условиях. Не раз за это время нашему штабу пришлось решать задачи, принципиально отличные от тех, с которыми мы имели дело в операциях 1942–1943 годов. Одной из них является разработка и освоение нового метода поддержки атаки войск — двойного огневого вала, который позднее вошел в уставы и получил дальнейшее развитие. Офицерам штаба артиллерии фронта пришлось немало потрудиться над тем, чтобы метод двойного огневого вала усвоили все артиллерийские штабы, командиры соединений и частей, все артиллеристы фронта.

Новым был и марш-маневр огромных масс артиллерии на неслыханные до того расстояния в 500–1000 километров [195] (уставы предусматривали ускоренные марши на 250–350 километров, не более).

С 1944 года штаб артиллерии стал полнокровным органом управления артиллерией фронта. Пять отделов — оперативный, по использованию гвардейских минометных частей, разведывательный, укомплектования, связи — позволяли штабу решать все задачи по боевому использованию артиллерии во время операции и поддержанию ее в постоянной боевой готовности.

Полное освобождение Белоруссии, выход наших войск на территорию Польши вдохновляли воинов Красной Армии на новые ратные подвиги, вселяли уверенность в скорой и окончательной победе над фашизмом. [196]

Назад                     Содержание                     Вперед