Конец «Померанского шатра»
Когда наши войска наступали от Лодзи к Познани, стояла ненастная погода. Только 20 января метеоусловия несколько улучшились, и мы получили возможность помочь своим наземным войскам форсировать реку Варта, закрепиться на ее западном берегу. В этот день удалось произвести около 600 самолето-вылетов.
В последующие дни шел снег. На дороге Варшава — Кутно намело такие сугробы, что застопорилось движение боевой техники. Даже для танкистов они стали помехой.
Мы решили захватить и освоить стационарные аэродромы с бетонными полосами в районе Познана Для решения этой задачи наметили послать больше половины своих БАО (батальон аэродромного обслуживания) вместе с подвижными частями. Потребовалось, естественно, разрешение командующего фронтом.
Я пошел на доклад к Жукову. Он был один в скромно обставленном кабинете. Маршал пригласил меня к карте, висевшей на стене, рассказал, как развивается операция и что предполагается сделать дальше. Тут же он уточнил задачи авиации. Мне стало ясно, что подвижные соединения и в первую очередь 2-я танковая армия, не остановятся на познанском рубеже, а будут двигаться дальше к Одеру
Выслушав командующего фронтом, я развернул свою карту и доложил, что половину батальонов — более тридцати — необходимо послать за реку Варта, как только ее форсируют подвижные части. Поскольку они составят довольно внушительные колонны, лучше всего пустить их по главной дороге на Познань, по шоссе Варшава — Берлин. По нашим расчетам, встреча с противником здесь менее вероятна: по этому пути движутся наши танки. Под их прикрытием и прорвутся тридцать БАО в район Познани к аэродромам. [287]
Г. К. Жуков спросил:
— А не боязно тебе выбрасывать их так далеко вперед? Ведь могут быть потери.
— Думал об этом, — ответил я. — Но иного выхода нет. Иначе отстанем от войск. К прибытию танковых частей наши батальоны должны занять аэродромы и подготовить полосы, чтобы на следующее утро мы могли посадить туда боевые самолеты. Только тогда авиация сможет по-настоящему взаимодействовать с наземными войсками. Ведь фашисты перед отступлением постараются взорвать все полосы. Нужно их упредить. Явиться на аэродромы, пока они не ушли с них. С боем внезапно занять аэродромы и не дать взорвать их, как то сделано было у г. Конотоп, Минск. Для разминирования аэродромов с батальонами будут направлены специальные группы саперов.
У нас уже имелось несколько бронетранспортеров с пушками, но я попросил Г. К. Жукова добавить еще несколько подразделений с мощными огневыми средствами. Они должны двигаться в составе наших колонн, чтобы усилить их при встрече с противником и вести бой в районе аэродрома Я доложил командующему фронтом и о том, что у меня есть договоренность с командармами и командирами танковых корпусов: они обещали помогать нам захватывать и защищать летные поля.
— Обстановка оценена верно, — заметил Жуков. — Думаю, риск будет не очень большим. Опасность, конечно, есть, но без нее воевать нельзя. Как говорится, без борьбы и доблесть увядает. Посылай батальоны вслед за танками.
Так началась наша наземная операция. На прикрытие своих колонн мы выделили истребительную дивизию. Еще одно соединение было готово взлететь для наращивания сил. Чтобы летчики лучше различали с воздуха подопечные подразделения, авиаторы нарисовали на крышах автомашин-фургонов опознавательные знаки.
Мы четко определили, какому батальону, на какой аэродром нужно выйти. Летчики регулярно докладывали мне, где находятся колонны. У каждого БАО были средства управления, и представители боевых частей могли сразу разворачивать радиосредства и связываться с самолетами.
Операция проводилась на глубину от 70 до 200 километров за линией фронта. Некоторые БАО останавливались на первом рубеже, другие шли дальше, вслед за танками. Командиры батальонов отлично выполнили поставленную задачу и обеспечили быстрое перебазирование авиации. [288]
Интересный случай произошел в районе Врешена. Главная дорога к аэродрому, расположенному северо-западнее города, шла через гору. Поэтому фашисты не заметили, как подошел к нему наш батальон. Они были заняты тем, что взрывали свои самолеты. Уничтожили машин тридцать, а летное поле повредить не успели. Наши авиаторы внезапно атаковали их и захватили стоянки. Командир батальона послал группу авиаспециалистов на автомашине посмотреть, что делается в городе. Поднялись солдаты в горку и ахнули: навстречу идет советский танк. В нем оказался командир 9-го танкового корпуса.
Позже он мне рассказывал:
— Гнался за гитлеровцами, а встретил нашу автомашину. Спрашиваю: «Откуда?» «С аэродрома», — отвечают. Оказалось, что они пришли туда раньше, чем город был взят наземными частями. Я похвалил их: здорово выполняете боевые задачи, поступайте в танкисты...
На следующий день мы прилетели во Врешен с оперативной группой воздушной армии. Два танковых и один конный корпуса все сокрушили на своем пути, но общевойсковые армии еще не подошли. И аэродромщики готовились самостоятельно вести бой. Все было предусмотрено, каждый знал свои обязанности на случай нападения противника.
Тут я узнал о воздушной схватке командира корпуса Савицкого и его ведомого лейтенанта Пивоварова с двенадцатью «фокке-вульфами». Евгений Яковлевич вылетел на поиски подходящего аэродрома в район Кутно. Увидев вражеских истребителей, он немедленно вступил с ними в бой. Почерк Савицкого легко было узнать: он не считал, сколько перед ним самолетов противника, он их атаковал. Силы были вначале неравными. Но вскоре на подмогу нашей паре пришла еще четверка «ястребков» во главе с младшим лейтенантом В. А. Калашниковым. Савицкий точной атакой сверху сбил ведущего неприятельской группы. Калашников сразил еще одного фашиста Остальные «фоккеры» на бреющем ушли на запад.
Продолжая взаимодействовать с наземными войсками, наши летчики штурмовали вражеские части, отходившие за реку Варта, уничтожали их на станциях и железнодорожных узлах. Бессмертный подвиг совершил лейтенант Н. П. Турин. В его самолет попал зенитный снаряд и Ил-2 загорелся. Не имея возможности спасти экипаж и машину, гвардеец направил пылающий штурмовик в гущу вагонов. Железнодорожный эшелон был уничтожен. [289]
Оружие отважных — таран применил в воздухе лейтенант А. И. Филиппов. На его ведущего капитана Панфилова напали два «фоккера». Отбивая их атаки, он израсходовал боеприпасы. Но желание победить было настолько велико, что отважный летчик пошел на таран: крылом своего самолета срезал кабину «фокке-вульфа», и тот круто пошел к земле. После этого Филиппов покинул самолет на парашюте и благополучно вернулся в свою часть.
Несмотря на непогоду и раскисшие аэродромы, мы ни на минуту не прекращали полеты на разведку. Вот и 31 января наши воздушные следопыты ушли в темно-серое облачное небо, чтобы проверить предположение о сосредоточении немецкой танковой армии в районе Ландсберг, Кюстрин, Фюрстенберг, Швибус, Шверин. Появление ее здесь могло создать серьезную угрозу для наших войск. Летчикам удалось обнаружить многокилометровые колонны отходящего противника, но «тигров» и «пантер» там не оказалось.
Наши подвижные части, выйдя к Познани, не стали ввязываться в бой за эту довольно мощную крепость, а пошли дальше. Позднее 8-я гвардейская армия В. И. Чуйкова окружила город, который немцы изо всех сил стремились удержать.
Когда танковые части перешли старую границу между Польшей и Германией, нам потребовалось вынести свой передовой КП вперед, чтобы оперативнее управлять штурмовиками и истребителями, поддерживавшими свои подвижные наземные войска. Связисты доложили, что самое удобное место для него — Мезеритц, Там мы и начали развертывать командный пункт армии. Перед тем как выехать туда, я побывал у командующего фронтом Г. К. Жукова. Его штаб располагался в Гнезно. Я доложил Георгию Константиновичу о смене местонахождения командного пункта и намерении перебросить авиацию дальше на запад.
Рассматривая наш план, Г. К. Жуков сказал:
— Выбирайте такие аэродромы, с которых даже истребители могли бы доставать Берлин.
Выслушав его указания о поддержке танковой армии Богданова, я уехал на свой передовой КП в Мезеритц. У старой польской границы остановился на контрольно-пропускном пункте. У обочины дороги Варшава — Берлин был укреплен большой щит с надписью: «Вот она, фашистская Германия!»
Когда мы увидели этот указатель, нас охватило волнение: Красная Армия вступала на немецкую землю. Память [290] воскресила трудный путь, который довелось пройти нашим войскам от Сталинграда через Курск, Белоруссию и Польшу. Вспомнились Москва 1941 года и слова Сталина: «Враг будет разбит, победа будет за нами».
Колонна у нас была небольшая: два бронетранспортера. В оперативную группу входили несколько офицеров штаба — связисты и охрана.
Когда проехали километров семь в сторону Мезеритца, услышали стрельбу. Решили остановиться и разобраться в обстановке. Выслали вперед автоматчиков. Те, возвратившись, доложили: нашли свои замыкающие танки, обнаружили вражескую засаду и обстреляли ее. Теперь путь свободен.
— Мезеритц недалеко, — предупредил офицер, уже побывавший на новом КП.
Вскоре мы въехали в поселок с каменными домами. Проверив линии связи, я отправился на аэродром. Поставил командирам частей задачи и вернулся к себе.
Адъютант сообщил, что ко мне пришел комендант города Мезеритц. «Что за нужда у него ко мне?» — подумал я.
Комендант доложил:
— Мы задержали вашего солдата, который пытался поджечь дом. Он сказал, что собирался сделать это по указанию командующего.
Я оторопел:
— Вы что, шутите?
— Так солдат говорит.
— Давайте его сюда, может быть, это какой-то провокатор, — засомневался я.
Приходит солдат-автоматчик, сопровождавший нас в переезде на новый КП. Лицо знакомое — из охраны.
— По чьему приказу вы поджигаете дома? — спросил я его.
— Товарищ командующий, — ответил он, — я не говорил, что вы давали указание поджигать. Гитлеровцы спалили мою родную деревню, сожгли моих родных. Я не могу это забыть. Когда мы ехали в Мезеритц и вышли на горку перед горящей деревней, вы сказали, что так им и надо: они у нас все пожгли, пусть и сами испытают то же. Ну, я и повторил коменданту ваши слова. Думал, что правильно поступаю.
Я разъяснил ему, что он неправ. Гитлеровцы действительно должны были получить по заслугам Как гласит старая русская пословица — что посеешь, то и пожнешь. [291]
Война пришла на их землю; наша задача — добить фашистского зверя в его берлоге. Но мы не должны отвечать жестокостью на жестокость.
— Товарищ командующий, я понял, — сказал солдат. — Не наказывайте меня, я не занимался ни грабежом, ни мародерством. Просто я хотел отомстить подлецам за своих родных, за нашу Родину, за все...
— Выполняйте хорошо свои обязанности, — подвел я итог нашему разговору. — Так и будете мстить до тех пор, пока мы не разобьем фашистскую армию.
Этот солдат достойно служил до конца войны.
На новом КП мы опять вернулись к вопросу о выдвижении вперед аэродромов. Подвижные войска уходили все дальше от Познани, до переднего края было уже от 100 до 125 километров.
Противник располагал большим количеством хорошо подготовленных аэродромов и в первой декаде февраля резко повысил активность в воздухе, особенно на подступах к Одеру. На этом направлении ему даже удалось, правда временно, добиться превосходства. Гитлеровцы сделали ставку на авиацию еще и потому, что у них не было других средств для остановки наших войск, продвигавшихся к Берлину.
Если обозреть с воздуха участок фронта от озера Бетше до Одера, можно увидеть большое количество лесов, рек, болот — словом, местность, совершенно неподходящая для создания аэродромов. А февральская погода, особенно в Западной Польше, была в том году чрезвычайно неустойчивой. То землю сковывали морозы и крутила вихри вьюга, то наступала оттепель и аэродромы прямо-таки «плыли». По ним даже автомашины не могли проехать, не говоря уже о взлете самолетов. Нам нужно было двигаться вперед, потому что для активных действий у истребителей уже не хватало радиуса.
Наши части рвались к Одеру, и гитлеровские самолеты буквально висели над ними. Берлинская противовоздушная оборона имела много истребителей, которые фашисты тоже бросили против наступающих советских войск. Приблизившись к логову врага, мы натолкнулись на сильную авиационную группировку, состоявшую из двух воздушных флотов, частей внутренних округов и училищ.
В то же время свои полки мы никак не могли придвинуть ближе. Были у нас только три площадки, находившиеся в 3—5 километрах от переднего края: на правом фланге — [292] у Морина и Кенигсберга-малого и на левом — у Решена. Полосы на них оказались с крепким грунтом, обеспечивающим взлеты и посадки. Но вся беда была в том, что эти пункты находились под обстрелом врага.
И тут нам пригодился опыт сорок первого года. Тогда в районе Осташкове осенью все построенные нами грунтовые аэродромы размокли и мы садились на песчаные площадки и с них успешно работали. Оказалось, что мокрый песок хорошо уплотняется и вполне выдерживает взлетающие самолеты. Вот и здесь, в Германии, аэродромщики сделали полосы на песчаном грунте.
В районе Ландсберга мы решили уложить металлическую полосу. Но для этого требовалось время. Надо было перевезти громадное количество плит общим весом 2600 тонн.
Мы решили использовать для засыпки летных полей битый кирпич и щебень. Предстояло срочно выполнить большую работу. От этого зависело, сможем ли мы надежно обеспечить войска, вышедшие за Одер, или они окажутся под ударами немецкой авиации.
Командующий фронтом принял решительные меры, и развернулись широкие работы по строительству аэродромов. Было запланировано ввести в строй пять полос с металлическим покрытием и шесть — с кирпичным. На все это были выделены необходимые средства, транспорт, инженерные подразделения. Жуков обязал каждую общевойсковую армию построить по одной площадке с твердым покрытием для нас.
Я уже говорил, что противник временно овладел инициативой в воздухе, потому что мы не имели аэродромов. Решил рискнуть: перебросить истребителей к самой линии фронта — в Морин, Кенигсберг-малый и Реппен, укрыть самолеты в капониры, личный состав в окопы и землянки, снабдить их мощными зенитными средствами.
Гитлеровцы пытались не допустить нас на аэродромы Кенигсберг-малый и Морин, но истребители 3-го корпуса отогнали их авиацию и завладели двумя полосами. В Реппен перебазировались летчики 13-го корпуса Попытка противника блокировать наши передовые точки была также сорвана летчиками совместно с расчетами зенитной артиллерии. Ее здесь было уже много — счетверенные и спаренные пулеметные установки, пушки малого и среднего калибра. Под их прикрытием наши «яки» могли в любой обстановке взлетать и садиться.
Когда сорвались попытки «задавить» аэродромы в Кенигсберге, Морине, Реппене с воздуха, противник стал обстреливать [293] их тяжелей артиллерией. Для этого он подвез к реке Одер дальнобойные орудия. Но и это не дало ему желаемых результатов.
Конечно, летному составу и специалистам обслуживающих подразделений было непривычно находиться под артиллерийским огнем. Но они быстро привыкли и работали так, как требовалось. Да, это были необычные действия для авиации, но при четкой организации и умелом управлении авиаторы успешно справлялись с поставленными задачами.
В связи с постройкой новых площадок нужно было перебрасывать на них полки. А как поднять самолеты с раскисших полос? Иногда утром землю еще схватывал мороз, и если летное поле располагалось на более или менее высоком месте, то на рассвете хотя и с риском, но удавалось выпустить истребители. Правда, лед, вылетавший из-под колес, иногда пробивал плоскости, повреждал винты.
С некоторых же аэродромов взлетать никак не удавалось. Особенно с одного, расположенного западнее Познани. Там находилось два истребительных полка. Генерал Савицкий с присущей ему смелостью разрешил лучшим летчикам взлетать с ... шоссе.
Это решение противоречило техническим нормам. Ведь для нормального взлета и посадки истребителям требуется полоса длиной более километра и шириной 50—70 метров. Шоссе имело ширину 14 метров, по бокам его тянулись глубокие канавы-водостоки, возвышались деревья, телеграфные столбы. Длина прямого участка составляла не более 400 метров.
Савицкий приказал спилить деревья и столбы, закрыть канавы дощатыми щитами и засыпать их землей. Эту работу удалось провести за сутки. И все же получилась чрезвычайно узкая полоска шириной 20 метров, опасная тем, что если самолет отклонится га разбеге, то неминуема катастрофа.
Евгений Яковлевич со своими инженерами решил сократить длину разбега до 385 метров. Для этого под закрылки вставили специальные колышки, которые увеличивали угол атаки и тем самым позволяли произвести отрыв самолета на меньшей скорости и сократить взлетную дистанцию.
Тракторами и на быках вытаскивали из грязи Як-3 на шоссе. Савицкий отобрал самых подготовленных летчиков, которые могли бы взлетать с узкой полоски. Он, безусловно, шел на большой риск. К счастью, никаких происшествий не произошло — все воздушные бойцы стартовали благополучно, показали высокое мастерство и мужество. [294]
С перебазированием истребителей на песчаные площадки ближе к Одеру мы вскоре перехватили инициативу в воздухе. Нашим войскам и особенно тылам, доставлявшим горючее и боеприпасы, очень помогали «ястребки», надежно прикрывая дороги от налетов немецкой авиации. По ним в начале февраля почти невозможно было спокойно ездить.
Перебазирование на передовые аэродромы позволило нашей авиации восстановить свое господство в воздухе. Во второй половине февраля гитлеровцы уже летали осторожнее и старались не забираться в наши тылы.
Между тем ликвидация окруженных в Познани гитлеровских войск затянулась. Наши танковые армии уже прошли старую границу между Польшей и Германией, были на подступах к Одеру, а крепость все еще держалась. Этот город — крупный промышленный и административный центр Западной Польши, важный узел железных и шоссейных дорог на берлинском направлении. Гитлеровцы стремились сковать здесь часть наших сил и тем самым снизить темп наступления. Крепость, возвышавшаяся на северной окраине, располагала всем необходимым для длительной обороны Мы по аэрофотоснимкам составили ее план. Со всех сторон ее окружали глубокий ров и прочные стены, крепостной вал с бойницами и с земляным перекрытием до пяти метров толщиной. Ниже первого земляного перекрытия шли сводчатые кирпичные перекрытия казематов со средней толщиной до полутора метров Внутри крепости находились электростанция, склады оружия, боеприпасов, горючего, жилые здания, казармы.
Гарнизон насчитывал свыше 12 000 человек. Он располагал значительным количеством продовольствия. Все это способствовало организации длительной обороны.
С 27 января в борьбу с окруженной группировкой в Познани включилась и воздушная армия. Дневным и ночным бомбардировщикам, штурмовикам была поставлена задача подавлять и уничтожать огневые точки, разрушать форты и крепостные стены, чтобы сделать в них проходы, уничтожать и изнурять засевших в казематах гитлеровцев. Для ударов по подземным сооружениям использовались фугасные бомбы, по зданиям применялись зажигательные средства. Учитывая специфические условия и характер целей, было уточнено обозначение наших войск, чтобы не ударить по своим.
Для руководства боевой работой бомбардировщиков и штурмовиков на командный пункт 8-й гвардейской армии выехал заместитель командующего воздушной армией [295] М. М. Косых с оперативной группой. Каждый экипаж получил план города с обозначенными целями, отдельные объекты в нем и крепость сфотографировали, и фотосхемы были даны ведущим групп.
Авиация действовала непрерывно. Надо было измотать и уничтожить врага как можно скорее. Ведь нашим наступающим войскам на главном направлении нужна была поддержка с воздуха.
В первое время обороны гитлеровцы пытались использовать для противодействия нашим войскам свою авиацию. В момент бомбардировки над крепостью появились «фокке-вульфы». Однако серьезного сопротивления они оказать не смогли. По этой причине, а также из-за значительного удаления от линии фронта (она проходила теперь по реке Одер) гитлеровцы больше не предпринимали попыток оказать помощь обреченному гарнизону.
В битве за Познань наши авиаторы проходили школу взаимодействия с войсками в уличных боях. На опыте Сталинграда мы знали, что нужна особая подготовка летного состава, чтобы ориентироваться в большом городе.
Даже на земле и то трудно найти улицу или здание. А с воздуха это сделать еще сложнее. Когда разговаривали с командирами по телефону и ставили цели по плану, получалось хорошо и ясно. Им точно и четко указывалось, где, в каком квартале наши войска Мы с командирами, руководившими действиями авиаторов над городом, прекрасно понимали друг друга. Но когда летчик подымался в небо, он не мог найти указанную цель.
Анализируя ход борьбы за Познань, мы сделали вывод, что допустили просчет — не отобрали и не подготовили предварительно людей для штурма крепости. Лучше послать меньше экипажей, но чтобы они сбросили бомбы именно туда, куда надо. Мы же направляли много самолетов, но их вели летчики, не имевшие специальной подготовки, да и метеорологические условия были сложными. Эффект получался не тот, на который мы рассчитывали.
Нужно прямо сказать, и не для того, чтобы задним числом оправдаться, а ради истины: наша авиация в полевых условиях крупных бомб не применяла И мы сначала использовали для ударов по крепости средние калибры.
На крепость надо было послать самолеты с крупными бомбами, которые могли бы вызвать существенные разрушения. Я попросил командующего ВВС срочно прислать тысячекилограммовые. Их доставили к нам на самолетах. [296]
Экипажи 3-го бомбардировочного корпуса были подготовлены к полетам с одной такой бомбой на борту.
Мы сбросили около десятка мощных бомб. Первым ударом разбили электростанцию, и в крепости во всех казематах воцарилась тьма Последующими ударами вывели из строя водопровод. Так были парализованы жизненные центры цитадели.
После мощной авиационной и артиллерийской подготовки наши части начали штурм. Они преодолели крепостной ров, очистили вал и вскоре полностью овладели крепостью. Остатки гарнизона были захвачены в плен.
Среди пленных оказался комендант города Познань генерал-майор Матерн. В его показаниях содержалось характерное признание:
«Нельзя сказать, что разрушение того или иного объекта крепости изменило тактику нашей обороны. Конечно, подавление авиацией артиллерийских позиций ослабило нашу огневую мощь, но основные силы все же были сосредоточены в казематах равелинов. Выведенную из строя 9 февраля электростанцию восстановить нам не удалось. Мы вынуждены были экономить энергию и установить строгий режим расхода воды, вплоть до запрещения бриться и умываться. Еще большее значение для нас имели частые повреждения проволочной связи... Окончательно выведенная из строя связь с подвергшимся 162 бомбардировке четвертым равелином, в котором находился в то время комендант крепости генерал-майор Гонель, привела к разрозненному действию каждого равелина, что, безусловно, осложнило всю обстановку.
Самое неприятное физическое ощущение я испытал от бомб замедленного действия; при взрыве такая бомба сотрясала казематы в самых отдаленных концах крепости. Казалось, что от взрывов завалятся стены; громадное моральное воздействие на солдат производили ночные бомбардировщики, которые сбрасывали по одной-две бомбы, но вся беда в том, что они работали как по конвейеру, беспокоя всю ночь. Каждый был напряжен до предела. Штурмовики были страшнее бомбардировщиков. Они налетали внезапно, выскакивали на крепость на низких высотах в минуты артиллерийских пауз».
Вот какое воздействие оказывала авиация на гарнизон крепости. Мы учли, что по таким объектам необходимо использовать наиболее мощные бомбы, правильно подбирать и специально готовить экипажи. Только так можно вывести [297] из строя главные центры сопротивления. Этот опыт очень нам пригодился впоследствии, при штурме города Кюстрин, крепости Китц и Берлина.
Всего при разгроме противника в Познани было произведено 1834 самолето-вылета. Пикирующие бомбардировщики вылетали 372 раза, штурмовики — 217, легкие ночные бомбардировщики днем — 612, ночью — 633. Сброшено 558 тонн бомб.
В заключение хотелось бы подчеркнуть значение Варшавско-Лодзинско-Познанской операции для военного искусства. За 18 дней наши войска совершили пятисоткилометровый прыжок от Вислы до Одера. Противнику было нанесено несколько мощных ударов, парировать которые он не смог. Опомнился враг только за Одером.
Нами было по-новому спланировано и осуществлено авиационное наступление с применением смелого аэродромного маневра и переброской летных частей в район действий подвижных войск.
Действия авиации по отходящим колоннам, скоплениям противника у переправ были весьма эффективны. Отличное взаимодействие авиации с подвижными войсками предрешило успех операции и обратило немцев в бегство. Точными ударами с воздуха мы создавали пробки и заторы на дорогах, отступающий противник так и не смог оторваться от наших подвижных войск и был разгромлен ими. Таран танковых соединений, взаимодействовавших с авиацией в ходе нашего наступления, был непревзойденным по масштабам, силе и темпам продвижения.
Маршал Советского Союза Г. К. Жуков в своих воспоминаниях так сказал по этому поводу: «Основная роль в развитии наступления на фронтах после прорыва обороны противника принадлежала танковым армиям, отдельным танковым и механизированным корпусам, которые во взаимодействии с авиацией представляли собой быстроподвижный таран огромной силы, прокладывавший путь для общевойсковых армий». И далее: «Танковые армии и отдельные танковые корпуса в тесном взаимодействии с авиацией стремительными ударами дробили вражеский фронт, выходили на коммуникации его войск, захватывали переправы и узлы дорог, сеяли панику и дезорганизовали тыл противника»{35}
Много нового дала нам операция Висла — Одер. О некоторых [298] основных выводах из опыта этой операции я уже говорил выше. Остановлюсь на некоторых деталях.
Заслуживает, в частности, внимания использование в этой операции новых средств обнаружения. В предыдущих сражениях к применению радиолокаторов мы подходили робко, держали их на значительном расстоянии от линии фронта, снижая тем самым радиус их полезного действия.
В последних боях радиолокаторы мы передали истребительным соединениям. Е. Я. Савицкий так вспоминает об этом: «До рубежа Кутно, Лодзь радиолокаторы были в моем распоряжении. По их данным я нацеливал на противника свои части. Радиолокаторы не только помогали наведению истребителей, но и обнаружению вражеских аэродромов. Систематическая засечка появляющихся самолетов противника в одном и том же месте позволяла предполагать наличие там аэродромов. Тогда на доразведку мы посылали истребители и выявляли вражеские аэродромы. После рубежа Кутно, Лодзь радиолокаторы были переданы в распоряжение командиров истребительных дивизий».
И еще новым в этой операции была непосредственная связь самолетов с танками, идущими в передовых отрядах. Связь с танкистами держали не только штурмовики, но и истребители. Были случаи, когда танкисты обращались к летчику за помощью: «Посмотри, где стоит артиллерия противника». Пилот смотрит и сообщает. Танкисты просят обозначить место расположения вражеской артиллерии огнем. Летчик атакует цель, а танкисты идут в обход батарей противника и быстро продвигаются вперед.
Высокие темпы продвижения наземных войск и аэродромный маневр авиации приводили иногда к тому, что радиостанции аэродрома и переднего края не доставали друг друга. Поэтому мы использовали промежуточную радиостанцию на самолете. Радист этого самолета, находящийся в воздухе, принимал распоряжения командира и передавал частям. Такой способ связи оправдал себя, и мы решили в будущем применять его чаще.
К концу февраля некоторые офицеры высказали мнение, что авиация противника снизила активность. Фашисты бросали самолеты на аэродромах из-за нехватки горючего. Но такое предположение не подтвердилось.
Советские танкисты в городах Крейзинг, Шрода, Бромберг и других пополнялись горючим из оставленных гитлеровцами авиационных складов. В брошенных фашистами боевых машинах были полные баки. Да и осмотр подожженных [299] перед поспешным отступлением «юнкерсов» и «мессеров» подтверждал, что без бензина самолеты не могли загореться. В Шроде мы обнаружили 94 таких самолета, в Крейзинге — 52, в Бенднарты — 87, в Кобыльнице — 77, в Лавице — 101 и Бромберге— 97. До уничтожения они находились в исправности и были заправлены всем необходимым для полета Почему же они остались на аэродромах и гитлеровцам пришлось их уничтожить? Наиболее вероятная причина такова: большая часть летного состава противника оказалась не подготовленной к полетам в сложных метеорологических условиях Опытные асы сумели подняться в воздух, а остальных наши танки застали врасплох, и им ничего не оставалось, как сжечь самолеты и бежать. Об этом рассказывали местные жители — поляки.
Когда наши войска вышли на Одер, то нашлись у нас на фронте такие товарищи, которые считали, что мы можем наступать дальше, чтобы уже в этой операции стремительным броском вперед захватить Берлин.
Да, захватить Берлин можно было, и, как говорил этим командирам маршал Жуков, не только на танках, но и на легковой машине можно было попасть в столицу Германии. Только вот как вернуться назад?
Наступление на Берлин в феврале 1945 года было бы не просто риском, а авантюрой. Наступление от Познани до Одера и то было рискованным, но здесь командование учло все возможные «сюрпризы» со стороны противника. На войне никогда нельзя поддаваться соблазну. Если бы наши войска пошли на Берлин, то немцы получили бы возможность нанести удар из Померании по правому флангу наших войск, отрезать выдвинувшиеся вперед соединения и нарушить коммуникации фронта.
Тем более что в то время стало известно: немцы срочно сформировали 11-ю армию под командованием Гиммлера. Как полководец он, конечно, ничем себя не проявил, но властью обладал огромной. Кроме того, в его руках оказалось много войск Куда двинется эта армада? Может быть, в Померанию?
Мы понимали, что если противнику удастся скрытно сосредоточить такую армию и ударить, например, с рубежа дельты Вислы на юг, на Бреслау, то создавалась бы серьезная угроза нашему фронту. Этот удар на некоторое время мог бы лишить наши войска связи с тылами, и мы остались бы без боеприпасов и горючего. Положение могло усугубиться еще и тем, что в 11-ю армию входили свежие механизированные [300] и танковые части. Этот факт тоже ничего хорошего нам не сулил.
Для воздушной разведки над Померанией мы отобрали лучших летчиков и штурманов. Им предстояло ежедневно детально просматривать громадную территорию и не пропустить ни одной колонны, которая бы двигалась на восток. Тем более что лесистая местность и плохая погода тоже способствовали скрытным передвижениям врага.
Разведчики летали на Пе-2 и фотографировали местность. По снимкам мы могли точно определять, что за войска идут, какова их организация.
Но вскоре ненастная погода не дала возможности взлететь даже опытнейшим экипажам. Пришлось вызвать охотников. Выбрали два экипажа В сложнейших условиях нужно было иметь ювелирную технику пилотирования, смелость и уверенность в себе. Когда оба самолета пошли буквально по верхушкам деревьев в тыл врага, я приказал начальнику отдела кадров прибыть ко мне с орденами Красного Знамени, чтобы по возвращении вручить летчикам за мастерство и храбрость.
До этого полета наши разведчики не отмечали колонн противника, идущих с запада на восток. Как бы они ни маскировались, что-нибудь мы обязательно заметили бы. Все экипажи заявляли, что движения по дорогам не наблюдается. Командующий фронтом требовал обнаружения противника. К нему поступили сведения по каким-то другим каналам о том, что предположительно 11-я армия Гиммлера может сосредоточиться в Померании, двигаясь через Штеттин. .Он хотел проверить эти данные воздушной разведкой. Я тоже допускал мысль, что гитлеровская армия сосредоточивается в Померании, но мы пока не напали на ее след Противника надо обнаружить! — так ставил я задачу. Экипажи прилетают и докладывают такие детали о своих наблюдениях, что не поверить им нельзя. Они говорили, что на дорогах гражданское население, а войск никаких.
Я, конечно, все это фиксировал, докладывал маршалу Жукову свои предположения Но меня мучило сомнение, что нам просто не удается засечь противника, который скрытно готовит удар с севера.
Прилетели и эти два экипажа, летчики доложили, что просмотрели буквально километр за километром, движения противника не заметили. Я их поблагодарил, вручил награды. Но в ответ на мой доклад маршал Жуков сказал: «Не умеете искать. Разве может противник безразлично относиться к [301] тому, что мы вошли в мешок на Одере? Он готовится из Померании нанести удар!» Такая уверенность командующего заражала и меня. И мы продолжали поиск.
Наконец пришло известие о том, что в районе озера Балатон в Венгрии гитлеровцы предприняли контрнаступление. В нем участвовала 6-я танковая армия СС, переброшенная туда с Западного фронта из Арденн. Совместными действиями войск под руководством Ф. И. Толбухина и Р. Я. Малиновского противник был остановлен и в дальнейшем разгромлен.
Может, думалось, это та армия, которую мы искали? Жуков сказал мне: «А почему бы противнику не создать в Померании другую? По-прежнему ваша задача номер один: следить за противником, чтобы не допустить внезапного удара нам во фланг».
«Откуда же гитлеровцы могли взять силы для создания здесь крупной группировки?» — прикидывали мы. Могло быть несколько вариантов. Немцы, например, могли перебросить части из рижского котла. Там действовала прибалтийская группа. Или высвободить силы из-под Кенигсберга. Наконец, снять с Западного фронта.
Но, как потом оказалось, фашистское командование не было способно пойти на большой риск и на крупный маневр. Гитлер решил иначе: сковывать наши войска в Прибалтике и Кенигсберге, а в Померании постепенно накапливать силы, используя последние ресурсы рейха для контрудара. И мы продолжали интенсивно вести разведку с воздуха, своевременно докладывали в штаб фронта обо всем, что делал противник в так называемом шатре, нависавшем над нами с севера В конце концов всеми видами разведки удалось установить, что к началу февраля между Одером и Вислой сосредоточились две фашистские армии: 2-я и 11-я, имевшие около двух десятков дивизий. Наши воздушные следопыты обнаружили, что приток войск в Восточную Померанию продолжается. Действительно, количество вражеских дивизий там, как потом выяснилось, возросло до сорока.
Одновременно в центре нашего внимания оставалось и берлинское направление. Мы понимали, что здесь сосредоточены большие силы немецкой авиации — фронтовой, противовоздушной, дальней, и что нам предстоит очень серьезная борьба в воздухе. У нас же пока не хватало аэродромов. Железная дорога была доведена лишь до Познани, и по ней перевозились грузы самой первой необходимости. [302]
Мы снабжали свою авиацию из-за Вислы, а это же расстояние в 700 километров!
При столь растянутых коммуникациях вести единоборство с мощной авиацией, владеющей прекрасными аэродромами, снабжающейся на месте, было очень трудно. Тем более что соседи — 4-я и 2-я воздушные армии — пока нам помочь не могли. 2-й Белорусский фронт находился в районе Данцига, а 1-й Украинский только подходил к Бреслау. Частью сил нашей 16-й воздушной армии господства в воздухе мы удержать не могли. Поэтому наша главная задача: приблизить всю армию к Одеру и обеспечить ее материальное снабжение, а на это нужно время. Пока же необходимо имеющимися силами прикрывать с воздуха наши плацдармы, бдительно следить за противником в Померании.
Вскоре, к нашему удовлетворению, Г. К. Жуков объявил, что директивой Ставки поставлена задача покончить с «померанским шатром». Еще 10 февраля перешли в наступление части 2-го Белорусского фронта и за десять дней смогли продвинуться всего на 50—70 километров. К тому же враг нанес там сильный контрудар и потеснил наши войска.
Тогда Ставка Верховного Главнокомандования решила ликвидировать группировку противника в Восточной Померании силами 1 -го Белорусского фронта. На это направление были повернуты четыре наши общевойсковые и две танковые армии. Мы со своей стороны перенацелили на правый фланг несколько дивизий бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей.
С плацдармов за Одером были выведены 1-я и 2-я танковые армии и брошены на север. Совместно с ними должны наступать 3-я ударная, 61-я и 1-я армия Войска Польского.
Вначале 1-я танковая армия была придана 2-му Белорусскому фронту Рокоссовского, с тем чтобы уничтожить группировку войск противника, расположенную за Данцигом. Это было сделано, и части соседа вошли в соприкосновение с нашими. На втором этапе операции 2-я танковая, 3-я ударная, 1-я Польская армии нанесли удар в направлении на Колобжег — порт на Балтийском море.
Что примечательного было в применении авиации при ликвидации «померанского шатра»? Начали мы действия с удара по аэродромам Финовфурт, Альтдамм и Штеттин. Причем налет на них запланировали на 28 февраля, за час до наступления темноты. Мы точно знали, что к этому времени самолеты противника будут на стоянках. Так оно и вышло. Первая группа штурмовиков в 18 часов 50 минут [303] подошла к Финовфурту и нанесла неотразимый удар. Противник, застигнутый врасплох, попытался поднять дежурную пару истребителей, ведущий нашей группы прикрытия А. В. Нику ленков сбил один за другим два «фокке-вульфа». За первой группой «илов» последовали другие, было уничтожено на стоянках 15 вражеских машин, взорвано три склада боеприпасов и два склада горючего, разрушено три ангара. У нас потерь не было. Правда, на двух других аэродромах из-за непогоды результаты оказались скромнее, но цели своей мы достигли. Противник, потеряв на земле 43 самолета и опасаясь новых ударов, перегнал уцелевшие самолеты в тыл.
Перед началом операции нам пришлось разрушать мощные опорные пункты долговременной обороны, применяя пятисоткилограммовые фугасные бомбы В ночь на 27 февраля По-2 сделали 247 вылетов. Днем пошли группы Пе-2 и «илы». Всего на врага было обрушено 200 тонн бомб. Наземные войска, перейдя в наступление, почти не встретили сопротивления в районе опорных пунктов. «Значит, кончилось их время», — шутили по этому поводу авиаторы.
Но дальше враг оборонялся яростно. Бои за Альтдамм шли до 20 марта. Много налетов на этот город произвели бомбардировщики 241-й дивизии. Во время одного из них мужество и геройство проявил командир звена лейтенант Виталий Сорокин. Перед подходом к цели он был тяжело ранен. Осколок зенитного снаряда перебил ему правую руку. Превозмогая боль, истекая кровыо, мужественный летчик с помощью штурмана продолжал полет и выполнил боевое задание. Сброшенные экипажем бомбы точно легли в цель. Раненый летчик привел пикировщик на свой аэродром, спас жизнь экипажу и сохранил самолет.
О проявленной стойкости, отваге и мастерстве летчика политотдел дивизии выпустил листовку. Сорокину впоследствии было присвоено звание Героя Советского Союза. В берлинском небе отважный летчик продолжал громить врага.
На Альтдамм мы направляли группы штурмовиков во главе с такими асами, как Герой Советского Союза капитан М. И. Румянцев, Н. М. Балакирев и М. И. Кучинский. Они помогали наземным войскам уничтожать артиллерийские батареи прямо-таки по их заказу. Только за один вылет группа Румянцева, например, уничтожила пять батарей. Со взятием 20 марта Альтдамма уничтожение «померанского шатра» было завершено. [304]
Теперь у нас появилась уверенность, что мы спокойно подготовим и проведем Берлинскую операцию. Мы сможем сосредоточить, во-первых, всю 16-ю воздушную армию против вражеской центральной авиационной группы, да еще с нами рядом две армии соседних фронтов.
Пару слов о действиях авиации союзников. Она продолжала бомбить Берлин и другие города Германии. Г. К. Жуков однажды спросил: какие бы цели дать ей, чтобы она помогла действиям наших войск, вышедших на Одер? Это было в начале марта Решили предложить авиации союзников разрушить все переправы от Штеттина и севернее. Это для того, чтобы противник не мог отходить и подбрасывать резервы в померанский коридор. Нам сообщили, что удары нанесены. Но у меня сложилось такое впечатление после полетов наших разведчиков, что с этими ударами у них получилось то же, что и при сбрасывании грузов в Варшаву, когда те попадали больше в расположение немцев, чем полякам. И в данном случае переправа у Свинемюнде после вылетов союзников действовала до тех пор, пока мы ее сами не разбили. А мы сделали это, как только начали операцию по ликвидации «померанского шатра».
Во время налетов на опорные пункты врага на севере произошел случай с нашими летчиками-штурмовиками. Я уже не раз отмечал, что самое страшное для авиаторов на войне — это ударить по своим. Такие факты были единичными, особенно в конце войны, когда организация боя, управление и оповещение стояли на высоком уровне. Но иногда случалось непоправимое.
Как-то поздно вечером мне позвонил Г. К. Жуков и строго сказал:
— Твои штурмовики ударили по нашей батарее, и у нас с той частью до сих пор нет связи. Выявите, кто это сделал, арестуйте, привезите ко мне командиров. Будем предавать виновных суду военного трибунала, такие действия — это предательство, они заслуживают высшей меры наказания — расстрела.
Конечно, такая тяжелая весть меня взволновала. Я не стал связываться со штурмовым полком по телефону, а поручил начальнику штаба П. И. Брайко сообщить командиру корпуса, что я вылетел к ним. Добрался до места ночью. На командный пункт были вызваны летчики участвовавшей в налете шестерки. Пришли крепкие, рослые ребята, у каждого по пять — семь орденов. По виду и по прошлым делам — герои, и вдруг такой нелепый факт. Спросил их: как было [305] дело? Они рассказали следующее: летели над линией фронта, неожиданно их обстреляла зенитка. Командир группы скомандовал: разворачиваемся в атаку. Провели штурмовку. Зенитка замолчала Шестерка последовала дальше и нанесла удар по заданной цели.
Я отпустил летчиков. Потом мне позвонил Брайко и сообщил: наши зенитчики действительно стреляли, они хотели обратить внимание штурмовиков, что выше их идут «мессершмитты». Жертв от удара штурмовиков у зенитчиков нет.
Итак, произошел недопустимый случай необдуманного и скоропалительного решения командира Смягчающим обстоятельством было то, что жертв все же не было. Предстояло всех летчиков везти к маршалу Жукову. Приказал к рассвету подготовить автобус, легковую машину и выехать в штаб фронта Дивизия штурмовиков находилась на крайнем правом фланге, а штаб фронта был в центре, до него часа четыре езды.
Перед отправлением я еще раз посмотрел на летчиков. Они явились все при орденах, в боевой форме, с пистолетами. Командир полка так распорядился. У меня мелькнула мысль: ведь мне приказано их арестовать, доставить в штаб, чтобы судить, а я их везу к командующему при всем параде, с оружием. Но туг же подумал, что не собираюсь отдавать их под суд. Я буду докладывать командующему фронтом, что они виновны, их наказать следует, но не судить. И решил привезти летчиков в полной боевой форме. А они в таком снаряжении еще внушительнее выглядели, один другому под стать.
Подъехали мы к дому, где находился маршал Жуков, уже часам к одиннадцати. Я пошел доложить ему и глянул из окна во двор: стоят там шестеро штурмовиков, четверо — сопровождавшие их истребители, командиры полка и дивизии — всего двенадцать человек. Как-то тяжело на душе стало. Но надо идти в приемную. Спросил у адъютанта:
— У себя ли маршал?
— Да, — ответил адъютант, — ждет вашего приезда. Значит, ему донесли, что я выехал с летчиками. Тут подошел ко мне начальник охраны и поинтересовался:
— Почему привезли офицеров с оружием?
— А как же летчикам на фронте без пистолетов? Ведь война еще не закончилась, — ответил я.
— Но ведь вы знаете, по какому поводу командующий фронтом вызвал их? — не успокаивался тот. [306]
— Конечно, знаю.
— Значит, надо отобрать пистолеты.
— Я разоружать летчиков не буду. Если вы считаете нужным, отбирайте.
— Нет, вы дайте команду, — настаивал комендант.
Я повторил, что разоружать не буду. Они же не кисейные барышни, а боевые летчики. И идут к своему командующему.
Мне кажется, Жуков слышал этот разговор. Захожу к нему. Поздоровались.
— Садись. Докладывай, — сказал он. Я ему все подробно рассказал. Он выслушал, не мешая, изредка задавал вопросы для уточнения. Потом спросил:
— Что ты думаешь с ними делать?
— Товарищ маршал, я думаю, что их нужно строго наказать, а под суд не отдавать, пусть воюют.
— Как строго наказать?
— Пусть воюют. Пусть искупят свою вину в бою. Но не представлять их к наградам... Боевые ребята.
Он ответил, что это слабое наказание. Слабо наказать — значит поощрить безответственность.
— Это очень серьезное наказание для них, тем более что вы издадите приказ, чтобы не награждать, — не согласился я.
— А командира? — спросил Г. К. Жуков.
— И командира, который вел, так же наказать. Всех одинаково. Их ведь и сбивают всех одинаково.
— Нет, мы командиров награждаем выше, чем рядовых, с командиров и спрос больше, — сказал Жуков. — А ты как думал?
— Товарищ командующий! Такие прекрасные летчики, ведь у штурмовиков редко найдете людей, которые имеют пять — семь орденов. Они обычно погибают, а тут — у каждого по пять и более орденов, все орденом Ленина награждены. Мы им должны Героя уже присвоить, потому что у них такое количество боевых вылетов.
— Ладно, зови, — распорядился Георгий Константинович.
Я вышел и распорядился:
— Заходите!
Все зашли, стали в шеренгу: командир дивизии, командир полка, летчики-штурмовики, а дальше — истребители. Жуков посмотрел на них, как будто бы оценил сразу каждого. Я представил ему командира дивизии, командира полка, штурмана полка. Жуков спросил: [307]
— Это тот, который вел?
— Так точно.
Летчики сами представлялись. Жуков заговорил с ними взволнованно и горячо:
— Ведь вы знаете, что мы воюем на немецкой земле, добиваем врага. Находимся на подступах к фашистскому логову, скоро разобьем его и кончим войну. И в это время вы бьете по своим... Как же вам не стыдно? Наш народ столько выстрадал, столько вынес и в тылу и на фронте... И вы все прошли огонь и воду, я же вижу!.. И тем более обидно, что вы такой позорный факт допустили!..
— Товарищ Руденко, — обратился он ко мне, — допустите всех воевать, чтобы они могли свой позор смыть кровью противника, потерями, которые будет нести враг от их ударов.— И опять повернулся к летчикам.—Я разрешаю, несмотря на этот безобразный проступок, чтобы вы дальше воевали, но приказываю никого из вас не награждать, об особо отличившихся докладывать мне, только я буду решать вопрос о награде. А вот командира группы все-таки судить, потому что он допустил такой просчет, который никто простить не может. Пусть суд и решит, учтя отягчающие и смягчающие вину обстоятельства. Я от имени Родины не могу это простить. Все. Можете идти.
Все, как по команде, повернулись и вышли. Кстати говоря штурману суд дал условное наказание, принял во внимание обстрел с земли. Очевидно, не без влияния командующего Все это было объявлено у нас, проработано с личным составом. Летчики-штурмовики смыли с себя позорное пятно славными ратными делами. Только один из них погиб, остальные доблестно воевали в Берлинской операции.
В тот день я приехал в штаб под большим впечатлением от встречи с командующим фронтом. Петр Игнатьевич встретил меня вопросом: «Ну, как?» Я ему кратко расска?ал о всем происшедшем. Он помолчал и со вздохом облегчения произнес:
— Вы спасли летчиков...
— Откуда вы это взяли?
— Все было решено еще вчера. Вы только улетели, звонит на КП Жуков и строго спрашивает: «Где Руденко?» Я докладываю, что улетел на аэродром, в дивизию, расследовать ошибочный удар. «Так ведь уже темнота наступает, а аэродромы не оборудованы для посадки ночью!» Отвечаю: «Должен долететь». А он мне: «Примите все меры, чтобы не заблудился и не попал куда не надо». После этого совершенно [308] другой голос у Жукова стал. И тут он начал расспрашивать, какие задачи решаем, как дела идут. Поговорили, можно сказать, по душам, и тут я понял, как правы вы были, что сразу же полетели в часть и сами стали расследовать, придав этому случаю должное значение. Его подкупило то, что, несмотря на сложную обстановку, командующий армией немедленно отправился на место. — Он помолчал. — Да, — продолжал П. И. Брайко, — после того как я узнал, что в результате ошибочной штурмовки не было людских потерь, кроме одного легко раненного солдата- батарейца, то подумал, что летчиков судить не будут. Вот так и закончился этот печальный эпизод Для всех нас он был уроком.
С выходом войск фронта на побережье Балтийского моря летчикам вменили в обязанность следить с воздуха за появлением вражеских кораблей и попытками их высадить десант. Но главные усилия и все наши мысли были направлены на подготовку Берлинской операции, на перебазирование полков как можно ближе к переднему краю.
Мы интенсивно готовили аэродромы, приходилось летать на все строительнье площадки. Прилетел я как-то в район у города Нойдамм: полоса здесь делалась на песке, среди рабочих были и местные жители — немцы. Посмотрел, как идут дела Подошел к группе работающих немцев. Они сразу же все стали навытяжку, даже старики и женщины.
Подойдя, поздоровался с ними. Они подобострастно стали кланяться, что меня очень удивило, стали приветствовать на немецком языке. Я спросил:
— Как работается, как устроились?
На аэродроме был офицер, знавший немецкий язык,
он перевел им мои слова. Вышел вперед старичок и ответил:
— Господин начальник, какая наша жизнь!.. Вы победили и по праву победителей все можете у нас взять. И наше, имущество, и нашу землю, и наших женщид Все ваше. |
— Разве у вас все это отобрали? — спросил я.
— Господин начальник, не отобрали, но мы знаем, что отберут.
— У вас ничего не тронули и не тронут, — ответил я. — Наша армия совершенно другая, армия трудового народа. Женщины ваши нам не нужны, у нас свои есть. Имущество и землю тоже забирать не собираемся. Гитлер посягнул на нашу страну и на нашу свободу, так вот мы и пришли к вам, чтобы защитить свою страну и свою свободу, а не за тем, чтобы отбирать вашу землю, ваше имущество и тем более ваших женщин. [309]
— Скажите мне, забрали у вас хоть одну женщину? — обратился я к немцу с вопросом.
— Господин начальник, я не знаю такого случая, — ответил он.
— Вот вам и вся истина. Вас попросили сюда на аэродром, чтобы вы, работая здесь, помогли нам быстрее уничтожить фашизм.
С марта 1945 года мы не допускали авиацию противника к реке Одер, встречали фашистские самолеты над его территорией и навязывали воздушные бои. В этом месяце было проведено полтысячи поединков, в которых уничтожено 465 машин противника, в том числе 429 истребителей.
Соединения 16-й воздушной армии активно участвовали в боях за улучшение наших позиций перед решающим наступлением. В «теле» 1-го Белорусского фронта, как у нас тогда говорили, было две «занозы». Это плацдармы, удерживаемые противником на восточном берегу Одера. Один — у Франкфурта, другой — у крепости Китц возле Кюстрина. Вражеские войска на этих направлениях закрывали нам подходы к мостам. Командующий фронтом приказал вытащить «занозы», сбить фашистов с правого берега.
Крепость Китц была невелика, но неприятности причиняла нам большие. Она разъединяла армии, готовящиеся к наступлению. По одну сторону моста была 5-я ударная, по другую — 8-я гвардейская.
Генерал В. И. Чуйков как-то рассказывал мне, что бойцы взяли в плен немецкого офицера из крепости. На допросе Чуйков спросил его:
— Ведь вы же обречены, чего же вы там сидите, почему не сдаетесь?
Пленный ответил:
— Господин генерал, у нас там обороняется дивизия, а вы перед ней поставили полк и хотите, чтобы мы подняли руки, ведь это же неприлично для военных. Пошлите хотя бы две дивизии, тогда и сдаться не стыдно.
Да, у гитлеровцев был строжайший приказ оборонять крепость до последней возможности. По опыту Познани мы предложили ударить по ней тысячекилограммовыми бомбами. Нам возразили: она маленькая, ее площадь в пределах рассеивания бомб, и мы можем попасть в свои войска. Пришлось успокоить: бомбить будут снайперы, и ни один осколок на свои войска не упадет. Отобрали лучшие экипажи, на полигоне нанесли план крепости, экипажи натренировались точно попадать в нее. Через день командир [310] 3-го бомбардировочного корпуса генерал А. 3. Каравацкий доложил:
— Экипажи готовы разрушить последние бастионы фашистов на правом берегу Одера.
К стенам Китца послали командиров с радиостанцией для управления пикировщиками. Установили ориентиры и доложили о готовности командующему 8-й армией генералу Чуйкову. Я выехал к нему на КП, рассказал, как будут нанесены удары. Он согласился: «Хорошо, пусть бомбят».
Над районом крепости патрулировали наши истребители, чтобы противник не помешал «Петляковым». Мы с Чуйковым следили с командного пункта за действиями летчиков. На цель пришла пятерка пикировщиков и заняла соответствующий боевой порядок для нанесения поочередных ударов. Первый экипаж стал пикировать с большой высоты, и бомба оторвалась как раз над нашим КП. Василий Иванович с тревогой произнес:
— Рано сбросил, по своим ведь угодит!
— Посмотрим, — уверенно ответил я.
Чуйков неожиданно вскипел:
— Что значит посмотрим?! Почему так безразлично говоришь?
Я не успел ответить. Бомба взметнула огромный столб огня в крепости. Василий Иванович улыбнулся:
— Ты смотри! Точно! Молодец какой!
Одна за другой над нами со свистом проносились бомбы. Я был уверен, что все рассчитано верно: учтена поправка на ветер, обозначена ограничительная черта на земле, и штурманы никак не могли ошибиться.
Все экипажи точно «спустили» на крепостной «островок» пять тысячекилограммовых бомб. Стены, другие сооружения крепости получили серьезные повреждения. Проведенная вслед за ударом с воздуха атака наземных войск принесла успех. Гарнизон Китпа капитулировал.
Вскоре и франкфуртская «заноза» была ликвидирована. В результате нам удалось восстановить мосты.
Значительно приблизилась к «рабочим местам» и наша авиация. Здесь мы построили 162 полевых аэродрома и взлетных площадок Правда, большинство из них имели узкие полосы, пригодные лишь для полетов одного-двух полков.
К тому же характер местности заставил нас выбрать площадки, близко расположенные друг к другу, что приводило, в свою очередь, к скученности частей. Это впоследствии [311] мешало нам организовывать массированные удары, затрудняло одновременный вылет большого количества самолетов, так как взлетно-посадочные «круги» соседних аэродромов накладывались друг на друга.
Постройка аэродромов — не единственная задача наших тыловиков в те дни. За время войны самолетный парк далеко обогнал в своем развитии средства наземного обеспечения полетов. Число самолетов в армии к 1945 году по сравнению со Сталинградской битвой возросло в 10 раз. Резко увеличились радиус действия самолетов, их бомбовая нагрузка, объем заправок, а наземные средства остались прежними. Офицеры тыла проявляли немало изобретательности, чтобы справиться с возросшим объемом перевозок и заправок. Как я уже отмечал, с большой энергией и находчивостью действовал мой заместитель по тылу генерал-лейтенант авиации А. С. Кириллов. Несмотря на тяжелую болезнь сердца, он ни в чем не делал себе скидки — с утра до ночи разъезжал по тыловым частям, базам, железнодорожным станциям. Его огромный опыт, деятельный характер, организаторская хватка, инициатива были незаменимы при решении самых неожиданных задач по обеспечению вылетов, число которых исчислялось многими тысячами.
Все ценное, что накопила служба авиационного тыла на длительном боевом пути, он стремился использовать в предстоящем сражении. Тут и мобильные батальоны аэродромного обслуживания, посаженные на автотранспорт, и колонны внешнего подвоза горючего, насчитывавшие по пятьсот автоцистерн, и передовые команды авиаторов, выезжавшие чуть ли не к самой передовой для «освоения» только что отбитых у противника аэродромов.
В ходе боев возникла и получила признание несколько необычная, но полезная для обеспечения воздушной армии трофейная служба О ней стоит сказать несколько подробнее. Еще в августе 1941 года приказом Наркома обороны в штат авиадивизий были введены технические команды, задача которых состояла в том, чтобы спасать и доставлять ремонтникам подбитые и совершившие вынужденную посадку самолеты. В мае 1942 года задачи технических команд расширились — они спасали все обнаруженные машины, учитывали боеприпасы и другое имущество, захваченное у противника. Так родилась трофейная служба. С каждым годом размах ее деятельности возрастал. За сентябрь — декабрь 1942 года из районов боев ею было эвакуировано 446 самолетов, за июль — август 1943 года — 685, а за весь 1944 год — [312] 2371 самолет. Поврежденные машины восстанавливались или разбирались на запасные части. Воины службы собирали металлолом для промышленности и отправляли с фронта на заводы. За тот же 1944 год только из 16 ВА было вывезено 1123 вагона ценнейшего сырья — металлолома.
Внимание трофейной службы привлекали и боеприпасы. Под руководством генерала Кириллова армейские умельцы наловчились использовать фашистские бомбы на наших самолетах, приспосабливать снаряды к нашему оружию. Для этого они меняли у бомб взрыватели, ставили на них отечественные стабилизаторы, подгоняли бомбодержатели.
Первое время наши летчики проявляли известное недоверие к трофейным боеприпасам. Пришлось провести показательное бомбометание в присутствии летчиков. Оно дало очень хорошие результаты и ликвидировало всякие сомнения.
В итоге уже на Курской дуге пятая часть сброшенных на фашистов бомб была их собственного производства. В 1944 году трофейная служба передала нашим авиационным частям свыше полумиллиона немецких бомб.
Теперь были созданы усиленные передовые отряды, которые прошли специальную подготовку. Перед ними ставилась задача: продвигаясь вместе с передовыми частями, брать под охрану, учитывать и эвакуировать вражеские самолеты и другое аэродромное имущество и оборудование, собирать инструмент, расходные и строительные материалы для нужд армии. Особый интерес А. С. Кириллов проявлял к новой немецкой технике. О ней следовало немедленно оповещать командование и летный состав. Это позволяло нам лучше готовить личный состав к встрече со всякими «сюрпризами».
В марте и начале апреля мы ни на день не прекращали разведку с воздуха. Полоса наступления войск фронта — около 120 километров в ширину и до 90 километров в глубину, включая Берлин, — была сфотографирована шесть раз. На снимках была запечатлена система обороны и расположение вражеских частей, в том числе авиационных. Наблюдение за ними проводилось ежедневно.
Было установлено, что гитлеровцы в районе Берлина имеют 62 аэродрома, из них 29 восточнее и 33 западнее города. На большинстве из них — искусственные взлетно-посадочные полосы Удаление баз истребительной авиации от линии фронта составляло всего 30—50 км.
Для противодействия нашему наступлению гитлеровское командование сосредоточило в районе Берлина лучшую [313] боевую технику и по возможности более подготовленные кадры. На вооружении у немцев появились новейшие модификации «хейнкелей», «юнкерсов» и других типов самолетов. Весьма вероятным было применение противником истребителя с реактивным двигателем и самолетов-снарядов.
Мы уже знали, что противник расположил перед нашим фронтом соединения и части двух флотов — 6-го и «Райх». Мы обнаружили базирование трех бомбардировочных эскадр, пяти эскадр ФВ-190. Кроме того, были выявлены группы ночных разведчиков и истребителей.
С началом подготовки заключительной операции фашисты перебросили еще 400 самолетов с Западного фронта. Так появилась здесь 4-я группа истребительной эскадры «Удет», которая до этого выполняла задачу противодействия англо-американской авиации. Из Норвегии была переброшена ночная штурмовая группа.
И к нам прибывали новые части. Командующий ВВС Красной Армии сообщил мне, что в 16-ю армию будет послан 6-й бомбардировочный корпус, вооруженный самолетами Ту-2, которым командовал генерал И. П. Скок, 1-й гвардейский истребительный корпус генерала Е. М. Белецкого, 188-я бомбардировочная дивизия Пе-2, возглавляемая полковником А.И.Пушкиным, 240-я истребительная дивизия Г. В. Зимина. В армии, таким образом, было 28 дивизий и 7 отдельных полков.
Всего в наших частях насчитывалось около 3500 самолетов. Как же неизмеримо выросли наши победные крылья! Достаточно вспомнить, что в начале 1942 года на калининском направлении в нашем распоряжении было всего 117 самолетов. Против нас в полосе 1-го Белорусского фронта гитлеровцы наскребли 1700 машин.
Подтянулись к исходным рубежам перед штурмом Берлина и наши соседи: справа — 4-я воздушная армия генерала К. А. Вершинина, насчитывавшая 1360 самолетов, слева — 2-я воздушная армия генерала С. А. Красовского, имевшая 2150 боевых машин. На тыловых аэродромах была сосредоточена 18-я армия главного маршала авиации А. Е. Голованова. В ее составе было 800 дальних бомбардировщиков. Около 300 машин имела оперативно подчиненная нам авиация Войска Польского.
Мы стремились не просто разгромить последний оплот фашистского люфтваффе, а сделать это с наименьшими потерями. Несмотря на наше превосходство в силах, воевать нужно не числом, а умением — на это были направлены [314] помыслы всех — от летчика до командующего фронтом. В ходе подготовки к операции перед нами стояла главная задача — не допустить ударов по сосредоточениям наших войск.
Первое, что предложили некоторые командиры, — это нанести удар по аэродромам для ослабления противника. Но, всесторонне оценив воздушную обстановку, мы пришли к выводу, что это не самый лучший способ действий. Можно потерять больше, чем приобрести. Самолеты гитлеровцев рассредоточены, их аэродромы в большинстве своем хорошо прикрыты зенитными средствами и истребителями, пункты управления ПВО оснащены радиолокаторами. А мы всего этого лишены при полете над вражеской территорией. Из-за дальности не могли четко управлять боевыми действиями групп с земли, маневрировать силами и наращивать их, как противник у себя на территории. Все преимущества оказались бы на его стороне.
Было решено громить гитлеровцев в воздухе. Для этого требовалось организовать четкое взаимодействие истребителей с зенитной артиллерией на подступах к плацдармам. Важно было своевременно обнаруживать воздушного противника, наводить на него истребители и, если надо, нападать крупными силами. Таким путем мы рассчитывали надежно прикрыть наши ударные соединения, к каким бы ухищрениям враг ни прибегал. Командующий фронтом Г. К. Жуков поддержал такой замысел. Представитель Ставки А. А. Новиков также одобрил этот план.
К Берлинской операции мы готовились с особой тщательностью и ответственностью, хотя условия оказались для нас нелегкими. В боях за расширение плацдармов на западном берегу Одера, о которых я уже говорил, участвовали многие части. И естественно, времени на подготовку у них было очень немного. Подводили нас и аэродромы. Из-за весенней распутицы с некоторых из них трудно было вести боевую работу.
Пополнение воздушной армии новыми соединениями бомбардировщиков и истребителей затягивалось. А ведь по прибытии летчикам необходимо время для изучения обстановки, уяснения предстоящих задач, требовался известный срок и для подтягивания тылов после перебазирования.
Наступала весна, зазеленели берега Одера, к которому тогда были прикованы взоры людей всего мира. Да, здесь собиралась великая гроза, всесокрушающая и очистительная... [315]
