Начало Великой Отечественной войны застало меня недалеко от г. Ковеля, где стояла наша часть. О первых неравных боях с фашистскими захватчиками, о тяжелых днях отступления на Восток рассказывать долго. Начну с тех дней, когда я после реорганизации части был направлен в 13-ю гвардейскую дивизию генерала Родимцева. Меня очень обрадовало, что я попал в гвардейскую часть.

Первое время я ведал боепитанием в третьем стрелковом батальоне 42-го гвардейского полка, которым командовал гвардии полковник Елин. Наша дивизия вела летом 1942 года упорные бои с врагом, рвавшимся к Сталинграду. Наши части наносили врагу большие потери, но гитлеровцы еще имели превосходство в силах и упрямо лезли вперед.

В июле дивизия была выведена из боев. Генерал Родимцев со своим штабом уже находился в Сталинграде. Бои шли в те дни в районе Донца и Дона.

Когда мы прибыли в Сталинград, то здесь еще не чувствовалось дыхания приближающегося сражения. Город жил своей повседневной напряженной трудовой жизнью. В свободный час мы с друзьями ходили по его красивым улицам, любовались его зданиями, новыми заводами, растянувшимися по берегу Волги на многие километры. Я вспомнил, с какой радостью в родной валдайской деревне Крестовой наши колхозники встречали в свое время прибывшие в МТС новенькие тракторы «СТЗ». Теперь я сам увидел громадный завод, где они изготовлялись. Но в те дни я еще не предполагал, что этот прославленный завод, этот город на Волге мне придется отстаивать самому в жестоких и длительных боях. [8]

Пробыв в Сталинграде три дня, мы отправились вверх по Волге в Камышин. Здесь наша дивизия стала готовиться к новым боям. Меня назначили командовать пулеметным отделением.

Весь август прошел в учебе. С фронта приходили нерадостные вести. Скоро нам стало известно, что фашисты несколько раз бомбили Сталинград. В десятых числах сентября на улицы этого города прорвались вражеские танки. Ходил слух, что в некоторых местах гитлеровцы около города вышли даже к Волге. Враги на Волге! От этих трех слов вскипала кровь. Мы горели нетерпением идти в бой. Нет, не должен враг перешагнуть красавицу Волгу, не должен захватить Сталинград, никогда не бывать этому!..

Сентябрьской ночью по тревоге наша дивизия на машинах двинулась вдоль волжского берега на юг. Под утро мы уже были в Малой Ахтубе против Сталинграда. Над громадным городом полыхало гигантское зарево. Волжские воды багровели отблесками пожаров. Грохот не смолкал ни на минуту. В небе все время висели самолеты. Вражеская артиллерия непрерывно била не только по городу, но и по противоположному берегу Волги. Наши машины шли под этим огнем без остановок. У пристани мы быстро выскакивали из машин, и они сразу уходили в тыл.

К пристани подошел катер с баржей, и мы начали грузиться. Нас, видимо, очень ждали на том берегу, потому что переправа началась, несмотря на дневное время и сильный обстрел.

Катер отошел от берега. Медленно пересекаем Волгу. Снаряды ложатся то спереди, то сзади нас.

На середине реки произошло несчастье. Какой-то трос намотался на винт катера, и мы остановились. Огонь врагов усилился. Командиры приказали в случае необходимости прыгать в Волгу и добираться до берега вплавь

Должен признаться, что плавать я не умею, и тогда, на середине широкой реки, кипевшей от разрывов снарядов и мин, я очень пожалел об этом. Но, к счастью, все обошлось благополучно. Баржа оторвалась от катера, и течением ее понесло вниз. Нас догнал и подцепил бронекатер. Вновь поплыли к грохочущему боем, пылающему городу. Эта переправа через Волгу запомнилась мне на всю жизнь.

Вот, наконец, и сталинградский берег. Быстро спрыгиваем на сушу. Поднимаемся по берегу наверх. Города я не узнал. Полтора месяца назад его улицы были украшены прекрасными зданиями, а теперь на месте их стояли черные, обугленные скелеты домов, многие дома горели.

Мы шли по дымным улицам. Ни я, ни другие бойцы еще не знали, где же враги. В первые минуты думалось, что они вблизи города и пытаются штурмом взять его. [9]

Нас ведет командир роты лейтенант Наумов. Я иду следом за командиром взвода лейтенантом Бойко. Читаю название улицы: Солнечная. Сейчас на ней не то что солнца, но и неба не видно. В конце улицы видим трех милиционеров, примостившихся с винтовками у баррикады.

— Где фашисты? — спрашивает у них старший сержант Куке.

— Да вон на той улице, — отвечает один из милиционеров.

Нам не верилось. Но автоматная очередь, резанувшая по окнам первого этажа дома, вдоль которого мы пробирались, рассеяла все сомнения.

Враги на улицах Сталинграда! Трудно было примириться с этой мыслью. Мы не знали того, что Гитлер в эти часы уже хвастливо кричал, что его армия взяла Сталинград. Мы, вступив на улицы города, знали только одно: врагу никогда не взять Сталинграда! Этой мыслью мы жили, она вела нас в бой.

В бой мы вступили через сорок минут после высадки в Сталинграде. Взвод лейтенанта Бойко пошел выбивать фашистов из одного захваченного ими дома. Я со своими пулеметчиками должен был прикрывать его. Обнаглевшие гитлеровцы думали без труда сбросить нас, защитников Сталинграда, в Волгу. Они просчитались. С первых же минут боя мы не только не пустили их дальше, но и начали выбивать из отдельных домов. Наш взвод тоже захватил намеченный дом.

А ночью мне было приказано захватить одно здание, построенное в виде буквы «Г». С группой бойцов мы бесшумно подкрались к этому дому, сняли часового, перебили вражеских солдат и заняли дом. В подвалах обнаружили большое количество жителей. Их перевели поближе к берегу Волги, чтобы потом переправить на другой берег, а дом перешел во владение нашей седьмой роты.

Три дня мы держали в этом доме оборону, пока фашисты не снесли его снарядами. Но подвал остался целым, и важная позиция была сохранена.

Ночью к нам приползли два бойца из зоны, захваченной врагом. Проверив, кто такие, мы проводили их к командиру роты. Один из бойцов, с усталым, обросшим лицом, сообщил:

— Там, в здании комендантского управления, наша рота в окружении ведет бой с гитлеровцами. Ей нужны боеприпасы, нужна помощь, чтобы выйти сюда.

Лейтенант Наумов связался по телефону с командованием. Вскоре командир роты вызывает меня:

— Двенадцать солдат я вы за старшего пойдете на выручку комендантской роты. Эти два бойца тоже пойдут с вами за проводников.

Это была первая моя вылазка в тыл врага, и я, понятно, волновался. [10]

Во второй половине ночи через дворы, через проломы в домах, не выходя на улицы, поползли вперед. Комендантское управление было в другом конце города. Начало светать. Присмотрел я один небольшой кирпичный домик. Решил занять в нем круговую оборону и, выждав, вечером двинуться дальше.

Пригляделись к домику. Никто не входит и не выходит. Подползли к окну. Вижу, на кровати кто-то лежит. Решили войти. Тихо открыли дверь, смотрим — на кровати раненая женщина. Она приподнялась и ахнула:

— Господи, наши! Значит, фашисты не взяли Сталинграда!

— Правильно, не взяли! — отвечаю. — И никогда не возьмут!..

Я расположил бойцов так, чтобы держать круговое наблюдение. Еще на пути к дому в одном месте нас обстреляли, и мы потеряли несколько человек, в том числе одного из проводников. Если сейчас гитлеровцы обнаружат нас, то им легко будет разнести снарядами наш кирпичный домик.

Вдруг один из наблюдателей докладывает:

— Товарищ сержант, во двор вошла какая-то женщина.

— Не стрелять. Если подойдет к двери — впустить... Женщина эта вошла проведать раненую соседку. Увидев нас, она тоже была изумлена Похлопотав у раненой, она хотела уйти, но я не пустил. Тогда она стала плакать:

— Там у меня дети остались одни...

Пожалел я ее и покаялся потом. Только она вышла, смотрю подбегают к ней три гитлеровца, грозятся автоматами, потом направились к домику. Короткими очередями мы уничтожили их.

Вскоре на домик обрушился артиллерийский огонь. Оставаться здесь было нельзя. Женщина спряталась в погребе, а мы, приметив один из ближних больших домов, незаметно перебежали один за другим в его подвал. Фашисты, разрушив кирпичный домик, успокоились. Артиллерия умолкла.

День мы провели в подвале. В сумерках двинулись в дальнейший путь. Шальным осколком убило второго проводника. Что делать? Города я не знаю. На счастье, в одном из дворов натолкнулись на старика. Расспросили его, он объяснил куда идти.

Когда мы приблизились к комендантскому управлению, то увидели, что все здание уже занято врагом. Остатки комендантской роты, видимо, прорвались к своим до нашего подхода.

Моя группа основательно поредела. Надо было возвращаться. Идти прежней дорогой было неразумно. Враги, несомненно, искали проникшую к ним в тыл группу советских бойцов. Я повел своих солдат другим путем.

Это была тяжелая дорога, полная опасностей и неожиданностей. В коротких схватках мы уничтожили на пути более сорока фашистов. Вымотались изрядно. Трое суток ничего не ели. Страшно хотелось пить, но водопровод был разрушен.

Ползли через подвалы и дворы всю ночь. Под утро выбрались [11] к своим. Нас уже считали погибшими. Мы первым делом набросились на воду. Пили волжскую воду с наслаждением. Комбат приказал предоставить нам сутки отдыха. Я подробно доложил ему о всем замеченном во вражеском тылу. Все это было подробно записано. Так родилось мое первое большое разведдонееение.

Забрались в подвал на отдых. Под артиллерийскую «музыку» я сразу же уснул и проснулся ровно через сутки...

Командир батальона после первой моей вылазки в тыл врага еще не раз посылал меня разведывать отдельные дома, прощупывать, насколько они укреплены. Но недолго мне довелось быть разведчиком.

27 сентября вечером вызвал меня к себе командир роты.

— Товарищ Павлов, есть дело...

— Слушаю, товарищ гвардии лейтенант...

— Видишь вон тот четырехэтажный дом, что выходит на площадь 9 января?

— Вижу, товарищ гвардии лейтенант.

— Этот дом — очень выгодная позиция. Нужно разведать, много ли там немцев. Это вы сделаете сегодня ночью. Сколько бойцов вам нужно?

— Троих хватит.

— Выбирайте сами...

Я выбрал пулеметчика из моего отделения Черноголова и еще двух храбрых парней: Глущенко и Александрова.

До наступления темноты мы наблюдали за домом и установили, что огонь из него не ведется, но заметили, что со стороны площади к зданию подходят вражеские танки.

С наступлением темноты, часов в девять вечера, мы поползли вперед. До дома было совсем недалеко, метров полтораста — двести. Но какие это были метры! Гитлеровцы, не переставая, вели огонь по нашим позициям.

Прижимаясь как можно ближе к земле, мы медленно продвигаемся к дому. Времени у нас не очень много, потому что скоро должна взойти луна. Впереди ползет Александров, за ним я, третьим движется Глущенко. Черноголов остался пока у сарайчика, из которого мы днем вели наблюдение за домом. Он — наш связной и получил от меня приказание: если мы благополучно доберемся, тогда и он поползет к нам; если же неудача, то условленными сигналами вызовет подкрепление.

Метр за метром ползем вдоль трамвайного пути к дому. Ни на минуту не прекращают стучать вражеские пулеметы. Временами мы застываем на земле, и тогда отчетливо слышно, как над [12] ухом, точно шмели, поют пули. Едва на мгновение замолкнут пулеметы, мы вновь начинаем ползти. Уже позже я обнаружил на своей шинели два прореза — следы пуль.

Днем мы установили, что дом имеет четыре подъезда. Держим курс к первому подъезду. Еще несколько томительных минут, и, взмокшие от пота, прижимаемся к холодной стене дома. Переводим дыхание, ждем Черноголова. По1 нашим следам он ползет более уверенно и вскоре присоединяется к нашей группе.

Пора действовать. Прислушиваемся... В доме тихо. По моему приказанию Александров остается снаружи у подъезда, а Глущенко, войдя туда, наблюдает за лестницей, ведущей в верхние этажи. Мы с Черноголовым спускаемся в подвал. Прикладываю ухо к двери. Доносится приглушенная русская речь. «Наверное, жители с верхних этажей», — решаю я. Сильным толчком раскрываю двери, врываюсь вместе с Черноголовым в подвал,,. Включаю фонарик и, скользнув тонким лучом по группе женщин и стариков, говорю:

— Добрый вечер!

— От неожиданности и изумления в первую минуту все молчат. Очнувшись, какая-то женщина говорит:

— Как вы сюда попали? Ведь в доме фашисты!

— Знаем, поэтому и пришли, — отвечаю я. — А где они?

— Во втором подъезде, в первом этаже.

— А здесь нет?

— Не видали...

Все же осторожность требует проверки. Глущенко следит теперь за подвалом, а я с Черноголовым обследую подъезд, этаж за этажом. Пустые, разгромленные квартиры. Холодный ветер гуляет по комнатам. Убеждаемся, что в первом подъезде немцев действительно нет.

Выходим на двор. Уже серебрятся края облаков, скоро взойдет луна, надо действовать быстрее. Пробираемся вдоль стен ко второму подъезду. По-прежнему караулить остаются Александров и Глущенко. Приказываю Глущенко следить за подвалом, а с Черноголовым тихонько поднимаемся по нескольким ступенькам на площадку первого этажа... Перед нами две двери, ведущие в квартиры. Прислоняюсь к двери, слушаю. В квартире — немецкий разговор. Черноголов приглашает меня знаком послушать и у второй двери. И здесь слышны обрывки немецких фраз. Двери чуть-чуть приоткрыты...

Вооружение наше состояло из автоматов, ножей и гранат. Все карманы были заняты «лимонками». Шепотом передаю Черноголову план действия: я распахиваю двери одной квартиры, он — другой, бросаем по три гранаты и затем врываемся в комнаты.

Неожиданный грохот наших гранат нарушает тишину в доме. Кидаемся в комнаты, полные дыма и пыли, строчим из автоматов. [13]

В глубине комнаты различаю окна, сквозь которые видна площадь, освещенная взошедшей луной. По площади с воплями убегают три фигуры — это раненые нами вражеские солдаты. Трое убитых гитлеровцев валяются на полу около окон.

Быстро обследуем верхние этажи. Здесь нет никого. Очередь за подвалом. Раскрываю двери и с автоматом наготове вхожу в подвал. В глубине подвала нечто вроде стола, на нем слабо мерцает каганец. Здесь полно людей — то же жильцы с верхних этажей. Опять удивленные восклицания и радость напуганных взрывами людей. Раздаются вопросы:

— Да как вы сюда попали? Ведь над нами фашисты.

— Были да сплыли. Сейчас здесь мы, советские бойцы... Приглядываюсь и узнаю среди жильцов знакомое лицо.

— Санинструктор Калинин, ты почему здесь? — спросил я.

— Возился с ранеными и застрял, — отвечает санинструктор. Меня интересует, есть ли еще гитлеровцы в доме. Узнаю, что группа их находилась лишь во втором подъезде и вела отсюда обстрел площади. Говорят, что в подвале третьего подъезда есть тоже жильцы. Все же решаю продолжать разведку. Тщательно осматриваем все квартиры и чердаки третьего и четвертого подъездов. Убеждаюсь, что дом теперь в наших руках.

Я вспомнил о том, что командир роты посылал нас только на разведку дома, а приказа дом захватить не было. Мы, можно сказать, перевыполнили приказ, не только разведали, но и захватили дом. Что же делать дальше? Оставлять его без [14] бойцов — значит дать возможность врагу вернуться сюда. Принимаю решение остаться и оборонять дом. Нас четверо. Расставляю посты: Черноголов занимает позицию у окна, где раньше были гитлеровцы, и наблюдает за площадью. Глушенко следит за подъездами. Александров смотрит за тыловой стороной. Одна беда — мало боеприпасов. Ничего! Напишу донесение комбату, и мы получим боеприпасы, подмогу в людях. Но кто же доставит донесение? Остаться втроем рискованно. Прикинув, решаю послать к комбату санинструктора Калинина. Я написал в донесении, что в результате разведки нашей группе удалось захватить дом, но туговато с боеприпасами и продовольствием, жду дальнейших указаний. Вручаю донесение Калинину и приказываю:

— Самому комбату в руки, и быстро!

Едва только санинструктор вышел из второго подъезда, как гитлеровцы начали сильный обстрел дома. «Ага, уже доложили начальству!» — подумал я об уцелевших фашистах, сбежавших из нашего дома. Пришлось временно укрыться в подвале. Но как только обстрел прекратился, мы снова заняли свои посты.

Вдруг слышу голос Черноголова:

— Товарищ сержант, на минутку!

Поднимаюсь к нему, а он показывает мне на три тени, бредущие по площади, и спрашивает:

— Снять?

— Снимай.

Короткая очередь валит трех гитлеровцев. Все же предупреждаю весь свой «гарнизон» — патронов и гранат зря не расходовать, искушений будет много, но пока боеприпасы нужно беречь на случай вражеской контратаки.

Жильцы второго подъезда сварили какую-то похлебку и угостили нас. В это время снова начался обстрел. Артиллерийские и минометные налеты на дом враги вели чуть ли не каждые полчаса. Вряд ли они предполагали, что мы только вчетвером обороняем дом. Враг решил, видимо, измотать нас за ночь обстрелами и под утро предпринять контратаку.

Комбат молчит: как говорится, ни ответа, ни привета Уже светает. Фашисты предприняли такой налет, что весь дом ходуном заходил от разрывов, кое-где обвалились потолки. Но здание крепкое и его не так-то легко разрушить.

Но вот артиллерия замолкла. Черноголов кричит мне:

— Лезут!..

Подбегаю к нему и вижу, что небольшая цепочка гитлеровцев ползет через площадь. Подпустили их поближе и прострочили из автоматов. Часть из них осталась лежать, другие «смельчаки» уползли в свои норы на противоположной стороне площади. [15]

Забираюсь на чердак и смотрю на мельницу, где в подвале расположен КП нашей роты: может быть, знак мне какой-нибудь вывесят? Ничего не видно. Меня это расстроило. Не может быть, чтобы комбат не ответил на мое донесение! Не погиб ли санинструктор, добираясь с донесением?

* * *

Пока я волновался за судьбу своего донесения, на командном пункте батальона, как я потом узнал, происходило следующее. На КП пришел командир полка гвардии полковник Елин. Комбат докладывает ему, что послал группу разведать дом на площади 9 января.

— Сколько человек ушло? — спросил Елин.

— Четверо.

— Только четверо? Что вы наделали! Их же, наверное, сразу перестреляли...

Комбат не нашелся, что ответить, так как уже сутки от нас не было слуху.

Неожиданно в подвал ввалился, едва переводя дыхание, Калинин. Увидев полковника, санинструктор спросил:

— Товарищ гвардии полковник, разрешите обратиться?

— Слушаю вас.

— Я от гвардии сержанта Павлова...

— От Павлова?

— Так точно, из дома, где Павлов занял оборону... Обрадованный комбат взял донесение, прочел его и обратился к командиру полка:

— Товарищ гвардии полковник! Разрешите доложить, что гвардии сержант Павлов занял дом без потерь и теперь держит там оборону. Доносит, что нет боеприпасов...

Командир полка тоже обрадовался:

— Очень хорошо! Молодцы, славно сработано! Немедленно направьте им подкрепление, боеприпасы, продовольствие, все, что требуется...

Мы сидели в своем доме и вели наблюдение. Через час после ухода Калинина Глущенко подает мне сигнал:

— Товарищ гвардии сержант, со стороны Волги приближаются трое...

— Будь осторожен! Мало ли там кто с Волги может появиться. Дверь закрой...

Подпустили на самое близкое расстояние. Видим, это наши пулеметчики. [16]

— Привет вам от комбата и гвардии полковника! — говорят они, заскочив к нам в подвал. — Мы уж думали, что вас в живых нет...

— Рано хороните, друзья, — отвечаю я. — У врага на нас и пули еще не отлиты...

А сам рад-радехонек, что прибыло пополнение, появились боеприпасы.

Минут через пятнадцать из батальона подошли еще три бойца, потом еще и еще. К полуночи я торжественно объявил под грохот немецкой артиллерии:

— Нашего полку прибыло! Теперь у нас мощный гарнизон — 18 бойцов!

Больше стало у нас вооружения. Теперь в нашем распоряжении был пулемет «Максим», который мы немедленно установили в подвальном помещении. Отсюда командир пулеметного расчета гвардии старший сержант Воронов мог держать под обстрелом всю площадь. Прибыли к нам три бронебойщика с ружьями ПТР. В запасе было достаточно патронов и автоматных дисков. И еще радовало то, что мы больше не были оторваны от батальона. В ту же ночь связисты протянули линию и в подвале второго подъезда, где разместился «штаб» нашего небольшого гарнизона, появился телефон. Наш позывной был «Маяк».

На следующее утро гитлеровцы вновь обрушили на наш дом град снарядов. Казалось, они хотели стереть с лица земли здание, в котором потеряли хорошую позицию. И хотя наш дом был сильно изрешечен, все же он стоял прочным бастионом, неприступной крепостью.

* * *

Огневые налеты на дом не прекращались. Но теперь и враг стал получать от нас ответные удары. Ночью я позвонил командиру роты:

— Говорит «Маяк».

— Слушаю, — ответил командир роты.

— У нас есть хорошая позиция для снайперов.

— Хорошо, пришлю...

В ту же ночь к нам пришел снайпер. Днем, едва заканчивался обстрел, он поднимался на чердак. За первый же день он истребил около двух десятков гитлеровцев.

Крепко поработал и пулемет Воронова. Гитлеровцы, находившиеся против нас, должны были перебегать через улицу, чтобы попасть из дома в дом. Стоило хоть одному фашисту появиться в зоне обстрела, как Воронов из подвала или снайпер, сидевший на чердаке, уничтожали его. На следующую ночь гитлеровцы вырыли траншею между занятыми ими домами. Траншея была глубокая, огонь уже не доставал перебегающих, и наши пулеметчики чертыхались от досады. [17]

— Сейчас бы здесь нашему ротному миномету поработать, — сказал мне Воронов.

Идея пулеметчика мне понравилась. Позвонил об этом командиру роты, и на следующую ночь к нам доставили ротные минометы. Минометчики наши так наловчились, что их мины ложились в самую траншею. Снова врагу не стало житья от огня.

Гитлеровцы взбесились. Час от часу их огневые налеты становились все более ожесточенными. Несколько раз нам пришлось тушить пожары. Один тяжелый фугас залетел даже в подвал первого подъезда. Несмотря на ураганный огонь, наш дом стоял и разил врага свинцом и металлом.

Несколько раз гитлеровцы пытались бомбить с воздуха. Но днем это сделать им было не так-то легко: наши зенитчики давали при налетах такой огонь, что на небе не оставалось чистого местечка от разрывов. Тогда они решили разбомбить наш дом ночью. Слышим, завывают в темноте над нами вражеские бомбардировщики. Враги, сидевшие напротив нас, чтобы указать летчикам цель, стали пускать в нашу сторону зеленые ракеты. Еще минута, две и бомбы свалятся на нас. Я вспоминаю, что у нас где-то есть ракеты.

— Александров! Скорее ракетницу! — кричу я во весь голос.

Боец подает мне ее. Быстро заряжаю ракетницу патроном с зеленой каемкой и нажимаю на спуск. Ракета, ярко сверкнув, [18] описывает дугу и падает на дома, занятые врагом. Я продолжаю стрелять.

Этот фейерверк над площадью 9 января запомнился мне надолго. Наши ракеты сбили гитлеровских летчиков с толку. Их бомбы падали на дома, занятые их же вражескими частями. Около нашего дома разорвалась всего одна бомба, незначительно повредив угол.

— Ну и праздничек мы устроили фашистам! С громом-молнией, с иллюминацией! — шутили бойцы.

Позже гитлеровцы пытались навести свои самолеты на наш дом ракетами других цветов, но мы всегда путали им карты.

* * *

День за днем мы держали оборону, день за днем отражали все попытки гитлеровцев приблизиться к нашему дому, истребляли один десяток их за другим. Что и говорить, нелегко было, но мы помнили слова командира нашей дивизии генерала Родимцева, который сказал, что мы, гвардейцы, должны стоять в Сталинграде насмерть.

Оборону свою мы старались совершенствовать. Питание и воду с Волги приносили ночью. Вода у нас была на вес золота, расходовалась со строжайшей экономией. Носили ее в термосах. Нелегкая была задача с термосом на спине доползти от нашего дома к мельнице, а потом спуститься к Волге и проползти обратно. Участок между нашим домом и мельницей яростно обстреливался. Несколько наших товарищей погибли не в доме, который мы защищали, а в пути. Мы, обжившись в нашей крепости, прорыли глубокую траншею в человеческий рост, тянувшуюся на двести метров до КП батальона. Эта траншея помогла нам эвакуировать в тыл, на другой берег Волги, спасавшихся в подвалах мирных жителей.

* * *

Однажды ночью пришел к нам командир полка — гвардии полковник Елин. Он осмотрел все этажи, все наши посты и огневые позиции. По душе нам было, с какой деловитостью он разглядывал в нашем доме каждый закоулок. Закончив осмотр дома, гвардии полковник спустился по засыпанной щебнем и известкой лестнице в подвал второго подъезда, где находился наш «КП».

— Гитлеровцы все-таки постараются как-нибудь спалить дом, — сказал гвардии полковник.

— А мы, товарищ гвардии полковник, как-нибудь постараемся не сгореть, — шутливо ответил я.

— Запомните, товарищи, для нашей обороны важен не столько дом, сколько выгодная позиция для обороны. Даже если дом будет гореть, то уходить отсюда все равно нельзя. Подумайте, как это обеспечить? [19]

При тусклом мерцании коптилки я взглянул на командира-полка. Он пытливо смотрел на меня, на наших солдат. И в этом взгляде каждый мог прочесть: «Я знаю, дорогие мои, уверен, ЧТОБЫ не уйдете отсюда. Я верю в вас. Но подумайте и сделайте так, чтобы не было лишних потерь...»

Мы подумали и сделали. Перед домом находилось цементированное бензохранилище. Хорошее укрытие, но как подобраться к нему, если каждый метр простреливается? Решили прорыть подземный ход. Это была тяжелая работа. Делать ее нужно было незаметно. Малейшая неосторожность могла сорвать весь замысел. Подземный ход пришлось рыть силами нашего гарнизона. Отдыхать почти не было возможности. Сменится солдат с боевого поста и сразу же идет рыть тоннель, а затем — снова напоет, в бой. Справились и с этим делом.

За домом метрах в тридцати находился люк водопроводного тоннеля. Мы и сюда прорыли подземный ход.

Так мы оборудовали запасные позиции. Они сослужили нам хорошую службу. Как только враги открывали огонь по дому, на постах оставались лишь дежурные, а все остальные уходили в убежище. Прекращался обстрел, и весь наш гарнизон снова был в доме, снова косил гитлеровцев, пытавшихся атаковать нашу позицию.

* * *

Не было суток, чтобы гитлеровцы оставили наш дом в покое. Наш гарнизон, не дававший им и шагу шагнуть дальше, был у них хуже бельма на глазу. День ото дня они усиливали обстрелы, решив, видимо, испепелить дом. Однажды немецкая артиллерия вела огонь целые сутки без перерыва.

Со стороны наш дом выглядел, наверное, очень страшно, на нем не было, как говорится, живого места. И все же он стоял, грозный и неприступный. Проходили напряженные минуты, когда от взрывов весь дом ходил ходуном, и кто-нибудь из бойцов обязательно говорил:

— Да разве это дом? Это же крепость!

— Это настоящий, хороший советский дом, такой же крепкий, как и наши люди, — отвечал я.

Все же врагам удалось обвалить одну из стен, которая была ближе расположена к их батареям. Не будет преувеличением сказать, что враг выпустил по этой стене несколько тысяч снарядов.

Ничего, друзья, у нас есть еще три стены! — сказал Черно голов и добавил шутливо: — дом, как дом, только теперь с небольшой вентиляцией...

Солдаты рассмеялись этой шутке. К этому времени на доме не было уже и крыши. Изрешеченная осколками, она была сорвана сильными взрывными волнами.

Но и в эту тяжелую пору, как только выдавались тихие минуты, мы мечтали о тех днях, когда кончится война, когда дом, [20] который стал каждому из нас необыкновенно близким и родным, вновь примет свой былой вид. Помню, в одном из таких разговоров кто-то выразил сомнение:

— Станут ли восстанавливать такую развалину? Разберут на кирпичи и построят новый...

— Какая же это развалина! — обиделся Глущенко.

— Смотри, сколько наш дом стоит и сколько еще выстоит...

Не знаю, что сталось с Глущенко, выжил ли он после ранения, полученного в те дни. Где он теперь, мой славный боевой товарищ? Хочется сообщить ему, что я побывал после войны в Сталинграде и видел наш дом. Ты прав был, дорогой Глущенко, дом не разобран, а восстановлен и высится в возрождающемся Сталинграде, как памятник русской солдатской стойкости, твоей, Глущенко, и остальных гвардейцев нашего маленького гарнизона.

Но об этом расскажу после. Мы обороняли наш дом, перенося чудовищные обстрелы, задыхаясь в дыму и пыли. Сутки боя сменялись другими, а враг не мог продвинуться ни на метр.

От издательства    Начало    Продолжение    Площадь обороны    Иллюстрации