. . .

Полет в Мало-Ивановку

Полк пополняется. Когда находились по ту сторону Дона, прибыли летчики Дудник и Потапкин, штурманы Томашевский и Кальянко. Сюда, в Ерзовку, — штурманы Георгий Ашаров и Василий Сапрыкин.

Снова начал летать Иван Ломовцев. Не долечившись, он возвратился в полк в середине июня. Ходил с перебинтованными руками и головой, левый глаз закрыт черной повязкой. Худой, желтый, но бодрый и радостный — он снова попал к друзьям в родную авиачасть. Летать пока было нельзя — многие осколки снаряда, оставшись в теле, пока еще не прижились, беспокоили. Ивана вначале назначили адъютантом эскадрильи. Одна из обязанностей адъютанта — сбор данных о проделанной боевой работе. Владимир очень любил разговаривать с Ломовцевым в такие минуты. Подойдя к только что прилетевшему экипажу, адъютант спрашивал штурмана:

— Расскажи, анчуткин сын, что ты там натворил у фашистов? Что там горело?

— Не знаю, — отвечал Константинов, — не видел.

— Я знаю, — убежденно говорил Ломовцев, — танк. А сколько уничтожил гитлеровских солдат?

— Не видел. [133]*   

— Я видел: взвод.

Пошутив, они начинали серьезным разговор, и Ломовцев сразу становился придирчивым и сердитым, он терпеть не мог неточностей.

А теперь он добился, чтобы его допустили к полетам. Летал с ним майор Хороших. Сначала днем, затем ночью. На днях, возвратившись из дневного полета, Ломовцев приземлился не на аэродром, а прямо на улицу Ерзовки, чтобы быстрее зарулить в сад, на стоянку. Увидев это, майор Хороших сказал:

— Пример положительный. Всем, кто придет с ночного боевого задания уже в светлое время, садиться надо на улицу. Взлетать в светлое время тоже надо вдоль улицы. Чтобы аэродром не демаскировать.

23 августа воздушные эскадры врага обрушились на Сталинград. С аэродрома, расположенного в восемнадцати километрах севернее города, на берегу Волги, между деревнями Ерзовка и Пичуга, видны боевые порядки фашистских бомбардировщиков, непрерывно идущих на город. Дойдя до какого-то невидимого отсюда рубежа, они один за другим падают вниз, затем поднимаются, одновременно разворачиваясь и удаляясь в том же направлении, откуда пришли.

Каждый раз, когда они приближаются, перед ними встают дымные стены разрывов зенитных снарядов, их встречают группы наших истребителей, но каждый раз с уходом бомбардировщиков к Дону над городом вздымаются огромные клубы дыма и волны зловещего, потрясающего землю грохота.

— Страшно подумать, что там находятся люди, — говорит Константинов, — наши советские люди.

— Да, — подтверждает Бушуев, — войска, население. [134]

Старая, потертая карта-двухкилометровка. Может, она сохранилась случайно, а может, ее берегли. На ней с северо-востока на юго-запад светло-голубой бахромчатой лентой тянется Волга. Не доходя до нижнего обреза карты, лента делает резкий изгиб и тянется дальше, уже на юго-восток. В западной части изгиба — пятно из черных прямоугольников. Их много. Они расположены в определенном порядке около ленты-реки. Прямоугольники — это кварталы условно изображенного города. Внизу четкая надпись: Сталинград.

Кварталы и подходящие к ним ниточки-дороги местами взяты в красный кружок. Это КПМ — конечные пункты маршрута. Там, где кончался маршрут, находилась цель, объект бомбового удара. К ним подходят красные линии — это маршруты полетов. Они тянутся с востока, из-за Волги. Не все обрываются в кварталах и улицах города, некоторые тянутся дальше — на запад, к Дону, к самому обрезу карты. Вот еще одна линия. Она протянулась из города на север и затерялась среди приволжских степей и балок, у деревни Мало-Ивановки...

...Вечереет. Летчики и штурманы собрались в штабной палатке, установленной близ стоянки машин. На лицах, в глазах — ожидание: куда сегодня? Несколько ночей подряд летали к Дону, бомбили переправу, живую силу и технику. Наблюдали колонны танков и автомашин, идущих по степи, скапливающихся у переправы.

Экипажи ждут командира полка, ждут боевую задачу. А командир улетел на другую точку, там штаб авиационной дивизии. Наконец послышался рокот мотора, самолет зашел на посадку, приземлился и, остановившись невдалеке от палатки, затих.

— Экипажи, на построение!

Перед строем полка — командир, начальник штаба, офицер штаба дивизии. Коротко, ясно командир информирует экипажи о положении вражеских войск:

— Танковые колонны противника вышли к Волге севернее [135] и южнее Сталинграда, полукольцом охватывают город.- Затем командир называет фамилии летчиков: — Старший лейтенант Мелешков, лейтенант Потапкин, младший лейтенант Ряховский, сержант Бушуев! — Приказывает: — Вместе со своими штурманами полетите в Сталинград, на Центральный аэродром, там получите конкретную боевую задачу. Вас встретит майор...- командир помедлил и назвал незнакомую фамилию.

— Что делать остальным? — спросил кто-то из летчиков.

ѕ Ждать. Быть в готовности к вылету. Летный состав — в палатках, технический — у самолетов. Бомбы подвешены.

Самолеты взлетают один за другим, собираются вместе. Ночь лунная, светлая. Хорошо видно землю. Четко виден город. Экипажи заняты своим делом: летчики пилотируют самолеты, штурманы ведут ориентировку. Место аэродрома они знают, посадку произведут. А потом? Тревожит и беспокоит это «потом». Беспокоит и Константинова, и его командира Бушуева. Какую задачу получат они в Сталинграде?

— Ракет много взял? — спросил после взлета Бушуев.

— Много, — ответил Владимир, — полные карманы. И в кабине еще. И САБ прихватил три штуки, на всякий случай.

Высота семьсот метров. Группа подошла к территории, занятой немцами.

— Вот они, здесь, — говорит Владимир, и как бы в подтверждение сказанного, с земли, покрытой оврагами, вверх потянулись огненные цепочки, замелькали вокруг самолетов. Строй заколебался, увеличились интервалы, дистанции. Склонившись на борт, Бушуев пристально смотрит вниз, туда, откуда стреляют фашисты. Говорит недовольно:

— Ракетами запасся, а бомбу, хотя бы одну, прихватить не [136] успел...

Проходит несколько минут, и вот он город, суровый, настороженный, полыхающий пожарами. Внизу знакомый овал Центрального аэродрома. По сигналу ведущего летчики один за другим идут на посадку, рулят на призывно мигающий свет фонарика. Последним приземлился Ряховский. Едва он успел выключить мотор, как подъехала автомашина, из нее вышел майор, в распоряжение которого и прибыла группа.

— Ваша задача, товарищи: доставить генерала и полковника в Мало-Ивановку. Они скоро приедут.

Штурманы — лейтенант Томашевский, лейтенант Карпенко и сержант Константинов — переглянулись: двоим из них придется остаться здесь, ибо самолеты двухместные. Штурман сержант Смирнов не в счет, он летит с командиром группы. Но гадать, кому оставаться, а кому лететь, преждевременно. Это решит начальство. Все устроились под крылом самолета и при свете фонарика склонились над картами.

Вскоре послышался шум мотора, из темноты вынырнула эмка и, резко затормозив, стала. Из нее вышли солидный немолодой генерал и невысокого роста полковник. Мелешков поспешил им навстречу и доложил о прибытии группы. Тотчас же к ним подошел майор, и они начали негромко оживленно советоваться.

Константинов еще раз внимательно посмотрел на карту, на проложенный и рассчитанный маршрут. До Мало-Ивановки около восьмидесяти километров. На полет, с учетом взлета и посадки, уйдет сорок минут. Местность безориентирная, трудная — степь, пересохшие речки, овраги.

Подошел Мелешков, поставил задачу:

— Со мной полетит генерал, с Ряховским — полковник. С лейтенантом Потапкиным полетят два штурмана — Томашевский и Смирнов. С сержантом Бушуевым, кроме Константинова, полетит штурман Карпенко. [137]

— Обстановочка!..- невольно вырвалось у Константинова.

Действительно, лететь вдвоем в задней кабине У-2 значит быть скованным по рукам и ногам, быть прижатым к борту, видеть землю только с одной стороны. Как же вести ориентировку? Как же работать? Да еще ночью! А объект, который надо найти, — деревушка и, конечно же, затемненная, без единого огонька.

— Понимаю, что трудно. И вам, Константинов, и вам, Томашевский. А что делать? Не оставлять же товарищей здесь, — говорит Мелешков и продолжает постановку задачи: — Боевой порядок звена: ведущий — Потапкин, имеющий на борту двух штурманов, слева пойдет Бушуев, я и Ряховский справа. Заместителем командира группы будет Бушуев. Посадочная площадка расположена севернее деревни. Условный сигнал для посадки — три костра...

Опять зарокотали моторы, и самолеты один за другим поднялись в воздух. Бушуев взлетал последним, и Константинов, пока еще был на земле, наблюдал, как, удаляясь, растворялись в лунном сумраке ночи огоньки взлетавших машин, терялись на фоне горящего города.

Когда Бушуев пошел в набор высоты, Константинов привычно бросил взгляд на часы, записал на планшете время — 23.18. Подумал: «В 24.00 должны быть над Мало-Ивановкой». Сближаясь с ранее взлетевшими экипажами, Константинов почему-то увидел не три самолета, а только два.

— Два? — забеспокоившись, спросил он Карпенко, и тот кивнул утвердительно. Дожидаясь отставший экипаж, ведущий мигал огнями, сигналил об ускорении сбора. Он продолжал сигналить и тогда, когда группа легла на курс, продолжал подзывать к себе отставшего летчика. Константинов хотел повернуться назад, посмотреть, поискать, но не тут-то было, попытка оказалась тщетной: как два клина, он и Карпенко были вбиты в узкую, рассчитанную [138] на одного человека кабину, и прижаты к ее бортам.

В плотном строю самолеты идут строго на север. Судя по времени, уже должны подойти к территории, занятой немцами. Ведущий выключил огни. Вот и она — линия фронта! Внизу мелькают вспышки ракет: желтые, зеленые, красные. Желтые — это немецкие. Идет перестрелка. Огненные трассы, прижимаясь к земле, летят с севера на юг, с юга на север.

Но немцы здесь только вклинились в нашу оборону, и опасная зона вскоре осталась позади. А луна все ниже, земля просматривается все хуже, очертания деревушек, дорог, оврагов и балок, тянущихся на восток, к Волге, все туманнее, слабее. Владимир вдруг замечает, что ведущий и вся их группа уклоняется вправо. Линия пути, соединяющая Сталинград и Мало-Ивановку, проходит западнее населенного пункта Ерзовка, а самолеты почему-то прошли над Ерзовкой. Волга должна остаться справа, а она совсем рядом, почти под крылом. Неужели Томашевский и Смирнов, два опытных штурмана, не видят своей ошибки? Не может этого быть. Сейчас они введут поправку в курс, и летчик Потапкин довернет в левую сторону. Но проходит минута, вторая, а он почему-то идет прежним курсом. И почему-то настойчиво мигает огнями.

— Потапкин требует, чтобы мы вышли вперед и возглавили группу, — догадался Бушуев.

— Странно, — отвечает Владимир, — летим всего десять минут и уже заблудились. Не может этого быть.

«Кого же все-таки нет? Кто отстал? Мелешков с генералом или Ряховский с полковником? А может, они не отстали, — думает Владимир, — может, на самолете отказало освещение, и мы не видим его, хотя он идет где-то рядом?» И сам же себя разубеждает: зачем экипажу идти где-то рядом, если можно идти в строю.

Луна зашла за тучу, и земля погрузилась во тьму. Небо [139] освещают лишь артиллерийские сполохи, но они далеко позади. Высотомер показывает пятьсот метров. Группа идет тем же неправильным курсом.

Ведущий вдруг повернул влево — там, едва различимые, показались несколько домиков. Затем взял прежний курс. Минуту-другую спустя начал беспорядочно менять курсы, пытаясь, очевидно, найти какой-то характерный ориентир, за который можно было бы зацепиться, определить свое место.

«Все, ориентировка потеряна», — решил Владимир и вспомнил слова майора: «Мировой позор, если не долетите...» И почувствовал, как огромная тяжесть ответственности легла на его плечи: как заместитель штурмана группы он обязан восстановить ориентировку, он должен привести группу в Мало-Ивановку.

— Володя! Ты знаешь, где мы находимся? — спрашивает Бушуев.

— Не совсем, — отвечает Владимир, — лишь приблизительно.

— Попробуй сориентироваться! — требует Бушуев.- Смотри, под нами какой-то крупный овраг. Видишь?

Владимир, конечно, видит. Но их здесь десятки, и все они тянутся на восток, к Волге, попробуй в них разберись. И дорог много, наплетены, как паутина, но на карте их нет. Случайные, в войну наезженные дороги — не ориентиры.

Ведущий сигналит огнями, просит выйти вперед своего заместителя, просит возглавить группу.

— Пошли, Володя, вперед! На тебя вся надежда. Надо восстановить ориентировку.

Восстановить! Сказать легко, но как это сделать? Да над степью, где не за что зацепиться глазу. Да еще ночью, в кромешной тьме, вдобавок зажатым в кабине, будто в тисках.

— Пошли, командир! Только сначала встанем в вираж. [140]

Можно, конечно, восстановить, если бы с самого начала лететь с определенным курсом, на определенной скорости. Но как восстановишь, как определишь свое место, если группа часто и беспорядочно меняла курсы, подолгу кружилась над разными пунктами, сохраняя лишь общее направление полета на север. И все же если учесть это направление и общее пройденное время, то можно предположить, что группа находится где-то южнее Мало-Ивановки. Но где именно?

— Штурман, курс? — требует летчик.

Ответ на вопрос должен быть исчерпывающим, точным и своевременным. А времени — в обрез. И надо еще успеть просмотреть карту, оценить обстановку, принять быстрое и правильное решение. Лихорадочно работают мысли штурмана.

Владимир включил освещение. Согнувшись в тесной кабине, смотрит на карту, ощупывает взглядом каждый ориентир, изображенный на ней, оценивает расположение ориентиров относительно друг друга. Несмотря на внутреннее напряжение, мысль работает четко.

— Штурман, курс? — требует летчик.

— Сейчас, уточняю, — отвечает Владимир.

— Володя, учти, от нас зависит очень большое дело, речь идет о подброске снарядов к окруженному городу. В пути несколько сот машин... Войска ждут, а мы виражим, время теряем.- Не выдержал, закричал: — Курс! Курс давай! Сколько можно ждать...

И Владимир почувствовал страх. Но это был не тот страх, который он испытывал раньше, попадая в прожекторы, в зенитный огонь. Умирать было страшно, но там было все по-иному: иное дело, иные обстоятельства. Там был поединок, решался вопрос кто кого. Борьба шла за внезапный, скрытый выход на цель и за точность ее поражения. Побеждал тот, кто хитрее, находчивее, чье мастерство превосходило. Твое или противника.

Сейчас все по-другому. Дело касается защитников [141] Сталинграда. Владимир увидал их будто воочию. Они стоят насмерть, и вокруг них сжимается вражеское кольцо. Им нужна помощь — оружие, боеприпасы. И эта помощь зависит от экипажей 709-го полка, от экипажа Бушуева, оттого, сумеет ли он привести группу У-2 в Мало-Ивановку; от Константинова, оттого, сумеет ли он восстановить ориентировку, найти Мало-Ивановку.

Частая серия вспышек артиллерийской зарницы на юге снова напомнила о происходящем. И Бушуев, очевидно, поняв, что спешка может лишь все испортить, сбить штурмана с толку, спокойно добавил:

— Не спеши, Володя, я жду. Еще что я услышал из разговора генерала с майором и Мелешковым: тракторный эвакуации не подлежит, на нем будут ремонтировать танки.

Вовремя сказанное слово — большая поддержка. Владимир взял в руки себя, заставил себя работать. Он доведет до конца порученное им боевое задание. Он призовет на помощь все свое хладнокровие, выдержку, весь опыт и знания, заставит себя в этих нелепо сложившихся обстоятельствах выбрать правильное решение, правильный метод восстановления ориентировки.

И он выбрал. Сначала выйти на характерный линейный ориентир, а от него на цель. Если смотреть на карту, то Мало-Ивановка находится севернее Сталинграда на удалении восьмидесяти километров. Слева от нее — река Иловля, приток Дона, справа — Волга. В северо-восточном направлении они идут параллельно друг другу. Мало-Ивановка между ними. Потеряв ориентировку, на нее не выйдешь ни с Волги, ни с Иловли. Владимир решил выйти с притока Иловли, небольшой речушки, впадающей в Иловлю с востока и находящейся севернее Мало-Ивановки в восьмидесяти километрах. Чтобы выйти на эту речушку, надо идти в северном направлении. С юга к ней подходит несколько балок, в самом начале одной из них и находится Мало-Ивановка. Идя вдоль речки [142] с востока, и надо отыскать эту балку: а по ней — Мало-Ивановку. Конечно, при такой плохой видимости, как сейчас, речушку найти очень трудно, ее можно и не заметить, но в сложившихся условиях выход на нее — единственная возможность восстановить ориентировку.

Итак, Владимир решил выйти на Мало-Ивановку с другой стороны, не с юга, как планировали, а с севера. Решил потерять во времени, но действовать наверняка.

Решение принято, надо его осуществлять. Первая задача — выйти на речку.

— Курс триста тридцать градусов! — сказал летчику штурман, и три самолета пошли в заданном направлении.

— Ты смотри, не попасть бы нам к немцам, — беспокоится Бушуев, — обстановка на северо-западе нам неизвестна.

— Смотрю, — отвечает Владимир, — а ты пониже держись, а то речку проскочим.

Самолеты идут на высоте триста метров. Пять минут, десять, двенадцать... Вот-вот появится речка. Но пока ее нет. Что-то блеснуло? Пруд, небольшой водоем? Может, это и есть речушка, вернее, ее остатки, следы, а сама она пересохла?.. Так и подмывает встать в вираж, поискать, покружиться над прудом. Но нет. Владимир сжимает нервы в кулак, молчит, только пристально смотрит на землю.

— Вот она! Вот! — кричит он радостно.

Это пока не речка, пока темные извилистые полосы оврагов. Но самое главное то, что они тянутся не на восток, не к Волге, а на север, к речке, которая так нужна и сейчас должна появиться. И она появилась — извилистая, тонкая, едва заметная полоска воды.

— Разворот влево, держи вдоль речки! — командует штурман.

Бушуев выполняет команду. Он верит в своего штурмана, видит, как он упорно распутывает узел. Чувствует, распутает его до конца. [143]

Внизу, около речки, чуть заметно обозначились контуры какой-то деревеньки. Сереют дороги, подходящие к ней из степи. Какой это пункт? Что там на карте? Но не успели глаза привыкнуть к свету кабины, как очертания пункта уже уплыли назад.

Проходит минута, и снова какой-то пункт.

— Командир! Сделай круг над селением, — кричит штурман.

Глянув на карту, запечатлев в памяти изображение местности, Владимир смотрит на землю. Ослепляют, мешают смотреть огни из выхлопных патрубков. Владимир перегнулся через борт — так лучше видно. Но упругие воздушные струи от винта больно хлещут по лицу, голове, треплют комбинезон.

Луна скрылась за тучами. Стало совсем темно. Еще ярче, ослепительнее показались выхлопные огни. Но если от них отгородиться руками, если перегнуться через борт, то земля просматривается лучше.

Спит приволжская степь, окутанная густым мраком. А в ночи над хуторами и балками, над речкой носятся три крылатых машины, жмутся друг к другу — летчики боятся отстать, потеряться. Сосредоточены и напряжены лица людей, находящихся в воздухе. Владимир видит их будто воочию, сквозь темноту. Видит, ибо все время думает: «Только бы не отстали, только бы удержались в строю». И вдруг новая загадка. Группа летит вниз по течению речки, русло ее должно расширяться, должно быть все полноводнее, а получается наоборот, полоска воды все уже и уже. Вот она прервалась. Появилась опять. И вдруг исчезла совсем. Будто ее и не было, и группа летела не над речкой, а над глубоким оврагом.

Какая нужна сила воли, чтобы не растеряться, заставить работать воображение! И Владимир заставил. Мысленно он спустился на землю и не пролетел над рекой, а как бы прошел, внимательно все рассмотрел и все увидел, и прежде всего русло. Оно было широким, но [144] пересохшим, местами заросшим осокой и камышом, местами заболоченным. Увидел и понял, что группу он ведет правильно, что речка эта именно та, которую он искал, и что овраг, который ему так нужен, впереди и скоро появится. А вот, кажется, и он. А может, не он?

— Командир! Стань в левый вираж!..

Владимир смотрит на землю. Судя по времени полета и скорости, овраг должен быть именно тот, который и нужен, но судя по очертаниям — нет, не он. Если не этот, значит, следующий. Ну, что ж, пойдем дальше.

— Командир! Давай напрямую.- И вдруг мысль: не резко ли Бушуев пошел в левый вираж, удержались ли ведомые летчики? Взгляд в правую сторону — ведомый на месте. В левую — слева темно, аэронавигационных огней не видно. У Владимира екнуло сердце.

— Дима! Командир! Оторвался левый ведомый... По тому, как дрогнул самолет, можно понять, как воспринял сообщение штурмана летчик.

— Как оторвался?

— Не знаешь, как отрываются? — спросил Владимир и как можно спокойнее пояснил: — Очень просто, отстал при резком развороте.

Люди со слабой волей в такой обстановке могли бы потерять голову. Но Бушуев и Константинов не потеряли. Новая, неожиданно свалившаяся на них трудность, а точнее, беда вызвала новый порыв энергии, решительных действий. Летчик положил машину в вираж, и штурман сразу понял его решение, его намерения — лететь дальше нельзя, надо искать затерявшийся во мраке экипаж, вернее, помочь ему обнаружить машину ведущего.

— Дима, набирай высоту! Я буду пускать ракеты, потом сброшу светящую бомбу.

Только так можно было помочь экипажу: создать как можно больше света, обозначить себя этим светом, видным на десятки километров, привлечь внимание экипажа, который должен быть где-то здесь, и тоже должен [145] стать в вираж, зная, что его будут разыскивать, что без него никуда не уйдут.

Пока летчик набирал высоту, штурман пускал ракеты. Высота пятьсот метров. Непросто, если сидишь вдвоем, достать с пола кабины осветительную бомбу. Мысленно чертыхаясь, Владимир все же достал и бросил ее за борт.

Секунда — и яркий, ослепительный свет прорезал ночную тьму, раздвинул ее, открыл поверхность земли. Затем Владимир взял ракетницу и выстрелил вверх. Выстрелил и посмотрел на освещенный идущий справа самолет. Кто в нем? Увидел, что в самолете сидят не трое, как он ожидал, а только двое, а цифра «8», выведенная на борту самолета, подтверждает, что самолет пилотирует летчик Ряховский.

— Дима! С нами летит не генерал, а полковник...

Летчик не ответил. А что отвечать? Нечего, факт налицо. Мелешкова в строю нет, генерала нет.

Летчик настороженно смотрит вокруг. А может, он здесь, Мелешков, где-то поблизости? Оторвался в момент разворота, а теперь догоняет. А может, и сбит, и это возможно. Ведь были такие случаи. Рыщет в ночи Ме-110, обнаружит наш самолет, подойдет незамеченным — и все, одного залпа достаточно. Четыре ствола у Ме-110. Вот так подошел и здесь. Тем более, что все три самолёта летели с огнями. Выбирай и бей, все как на ладони.. И вдруг.

— Вот он, Дима! Вот он! — кричит Константинов.

О радость! Впереди слева показались два огонька, зеленый и красный, они приближаются. Нашелся! Летчик мигает огнями, чтобы его увидели. Проносится мимо, пошел в разворот, приближается слева сзади. Вот он уже вместе со всеми, в строю. Владимир вздыхает глубоко, облегченно. Но кто в самолете?

— Дима! Подсветить надо, посмотреть. Даю ракету,

— Давай...

Яркая вспышка света выхватила из темноты самолет, [146] его бортовой номер, переднюю и заднюю кабины. В задней сидел один человек. Один, а не двое! Горячая волна радости охватила все существо Владимира: генерал был с ними.

И опять три самолета идут над руслом реки, повторяя ее изгибы...

Но всему приходит конец. Слева появляется балка, примыкающая к речке. Она! Сереет нитка дороги по берегу балки. Она! Все правильно, все как на карте.

— Дима! Пониже пойдем, виднее будет, — говорит Константинов.

Высота сто пятьдесят метров. Степь и балка, и ничего больше. А когда же Мало-Ивановка? Может, ошиблись? Владимир глядит на часы. Все правильно, просто еще рановато, не вышло время. Проходит еще несколько минут — три, а может, четыре, — и во тьме показалось селение. Самолеты идут над ним.

— Командир! Под нами Мало-Ивановка.

— Не может этого быть! Не верю, — кричит Бушуев, а в голосе радость, восторг.

— Гарантирую, Дима.

— А где же костры?

Действительно, где костры? Кострами, в форме треугольника, должны обозначить аэродром, место посадки. Но их почему-то нет.

— Надо набрать высоту и осветить северную окраину Мало-Ивановки, — говорит Константинов, — там должна быть посадочная площадка.

Высота семьсот метров. Сброшена САБ. Конус яркого света вырвал из темноты северную окраину пункта, но освещенное место оказалось совершенно непохожим на аэродром. Вся площадь — небольшие овражки, ямы, канавы...

— В чем дело?- кричит Бушуев.- Куда ты завел нас?

Еще не угасли лучи светящей бомбы, а Владимир уже смотрит на карту, сличает ее с местностью. Все совпадает, [148] все сходится. И сам населенный пункт, протянувшийся вдоль балки с севера-запада на юго-восток, и дороги — две проселочные и одна грейдерная, подходящие к пункту...

— Уверен, это Мало-Ивановка.

Бомба погасла, упав возле деревни. Карпенко, сосед Константинова по кабине, пускает ракеты, подсвечивает местность.

— Если уверен, штурман, давай выбирать место и садиться, — распоряжается летчик.- Скоро горючее кончится.

Осталась еще одна светящая бомба. Владимир бросает ее. Внизу местность, покрытая ровными рядами канав. Что это? Мелиоративные сооружения? Возможно. А там, на северной границе освещенной местности? Там, кажется, ровно. Но освещение погасло, и все погрузилось во мрак.

— Снижайся, Дима, посмотрим...

Самолет идет над площадкой, штурман освещает ее белой ракетой. Площадка вроде бы ровная, но с боков канавы. И впереди, по линии посадки. И на подходе.

— Мухам только садиться, и то тесновато, — ворчит Константинов. Но делать нечего, другого выхода нет.

Заход на посадку Бушуев строит по памяти, ибо площадки не видно. Планирует над деревней. Теперь — параллельно дороге, уходящей в степь. Теперь просто в темноту. Земля приближается. Воздух свищет в расчалках, тихо стрекочет мотор. Самолет идет плавно — безветрие.

— Володя, друг! Подсвети мне.

«Впервые за весь полет другом назвал», — отмечает Владимир и пускает ракету. Вот и земля. Самолет приземлился, бежит. Как медленно гаснет скорость... Штиль. Тормоза бы, как на больших самолетах. Скоро будет канава, надо ее обойти стороной. И вот, описав полукруг, самолет останавливается. [148]

— Командир! Бегу принимать других.

Наполнив карманы ракетами, на ходу заряжая ракетницу, Владимир бежит к началу площадки. В воздухе еще два самолета, они проносятся над головой, прося разрешение на посадку. Владимир, пуская красные ракеты, угоняет их на повторный заход. Следом за ним рулит Бушуев. Держась за консоль крыла, его сопровождает Карпенко. Вот и все готово, самолет установлен вместо посадочного знака, горят аэронавигационные огни, включена фара. Выстрелом из ракетницы Владимир показывает направление посадки и бежит дальше к канаве, к месту, где летчики будут выравнивать свои самолеты, выводить их из угла планирования перед посадкой. Владимир будет их подстраховывать, не даст им сесть до границы посадочной площадки.

Итак, в воздухе два самолета, один из них идет на посадку. Планирует. Расчет нормальный. Владимир дает ракету: посадка разрешена. Самолет проносится над канавой, вот он приземлился, бежит, замедляя скорость.

— Остался еще один! — облегченно вздыхает Владимир и вдруг умолкает, напряженно глядит туда, откуда идет самолет.- Карпенко, что это значит? Там не один, а два! Неужели самолет Мелешкова?

— Кажется, — неуверенно отвечает Карпенко. Проходит какое-то время, и группа в сборе, четыре самолета, четыре экипажа.

— Где мы находимся? — первый вопрос генерала после посадки.

— В Мало-Ивановке, — отвечает Мелешков.- Одно смущает меня: почему никто не встречает, никто не выложил старт.

— Где деревня? — спрашивает генерал.

— Позади, товарищ генерал, откуда заходили на посадку.

Генерал молча идет в темноту, в направлении, куда [149] указал Мелешков. Бушуев подходит к Константинову, говорит:

— Или генерал здесь впервые, или это не Мало-Ивановка.

Владимир оглянулся вокруг. Хоть бы кто-нибудь пришел сюда из деревни! Кто-нибудь! Сам он уверен, но чтобы уверились летчики, штурманы, надо, чтобы кто-то сказал, подтвердил, что это Мало-Ивановка. Неужели здесь нет воинской части? Есть, безусловно. Не просто же так, не в деревню прилетел генерал. Кто-то должен сюда приехать, встретить его.

И точно, ночную тьму прорезал свет фар автомашины. Она приближается. Подъехала. В легковушке, кроме шофера, сидят два человека.

— Где генерал Никишов? Вы привезли его?

— Привезли. Он напрямую пошел, в деревню.

— А полковник?

— Здесь, сейчас подойдет.

Вопросы приехавших были ответом на главный вопрос. Осталось последнее. Владимир шагнул к машине, спросил:

— Почему нас никто не встретил, не обозначил аэродром, место посадки?

Вместо ответа последовал вопрос:

— Сколько времени вы летели до Мало-Ивановки?

— Два часа тридцать шесть минут, — ответил Владимир.

— А должны были сколько?

— Сорок пять...

— В том-то и дело. Команда вас не дождалась...

Пришел полковник, и машина уехала. Экипажи разошлись по самолетам. Владимир достал из фюзеляжа чехол, расстелил его под крылом самолета, сел, прислонившись спиной к колесу. Шумело в голове, все болело: руки, ноги, плечи, спина. Подумал: «Будто всю ночь землю копал». Подошел Мелешков, сел рядом. [150]

— Спасибо, Володя, выручил. До чего же ты все-таки цепкий.

Приятно, конечно, когда тебя хвалят, благодарят, но что на это ответишь? Ничего. Владимира интересует начало всех неприятностей, сложностей. Почему Мелешков отстал от группы сразу же после взлета, почему Потапкин и Томашевский, ведущий экипаж, потерял ориентировку, как только встали на маршрут.

— Друг мой! Так ты же ничего не знаешь! Все было иначе, все по-другому.

— Как по-другому? Поясни.

Оказалось, что Потапкин, взлетевший первым, попал под обстрел противника. На самолете была повреждена маслосистема, и летчик вынужден был приземлиться на своем аэродроме. Но Мелешков этого не видел. Потапкин, попав под огонь, выключил аэронавигационные огни. Когда к Мелешкову, взлетевшему вторым, пристроились два самолета, он волей-неволей оказался ведущим. Но вести группу не мог, у него не было штурмана. Поэтому роль ведущего он передал экипажу Бушуева. «Знал, что ты приведешь туда, куда надо», — убежденно говорит Мелешков Константинову.

— А как же Потапкин? — спрашивает Владимир.- Он же сел на свою точку, почему же оказался здесь, в Мало-Ивановке?

— Неисправность была небольшая, — отвечает Мелешков, — трубку заменили, и все, экипаж пошел по маршруту. На Мало-Ивановку они вышли не сразу, не пошли. Покружившись в этом районе, решили пойти на Волгу, а от нее, от какого-нибудь характерного ориентира — на Мало-Ивановку. Уже было пошли, но увидели вашу иллюминацию и подоспели как раз к моменту посадки. Ты, Володя, всех выручил... И меня, когда я отстал в момент разворота.

...Резковато Бушуев пошел в вираж, Владимир это заметил. Оторвавшись от строя, Мелешков заметался, [151] надеясь увидеть огни самолета. Увидел и понесся вперед. Но далеко не ушел, вовремя заметил ошибку — крупную звезду принял за выхлопные огни из мотора. Посмотрел на компас и обомлел: летит курсом на запад, к фашистам.

— Представляешь, куда бы я увез генерала. В пот бросило, так перепугался. Сколько раз в прожектора попадал, под огонь зенитных установок, но такого страха, как в этом полете, никогда не испытывал. Развернулся я и обратно, на восток. Иду и... глазам не поверил, вижу ракеты. Понял: меня ищете.- Мелешков помолчал и добавил: — Большое мы дело сделали, ответственное, и главная роль в этом деле твоя, Володя. Представляешь, несколько сот автомашин с минами, снарядами, с пополнением ждали, когда им дадут команду...

— Что здесь, Саша? Почему именно сюда надо было доставлять генерала?

— Точно не знаю, но, кажется, здесь один из узлов связи Сталинградского фронта, а генерал Никишов — начальник штаба фронта.

Мелешков говорил что-то еще, но Константинов его не слышал. Сморенный непомерной усталостью, он засыпал, и ему виделось какое-то здание — клуб или школа, и что он стоит у этого здания, у полузакрытой двери, и видит большую ярко освещенную комнату. В комнате стоит генерал и что-то диктует девушке-телеграфистке. Тот самый генерал, которого они привезли в Мало-Ивановку: лицо его строго и сосредоточенно, в руках телеграфные ленты. К нему то и дело подходят военные, что-то ему докладывают, показывают какие-то бумаги, он их просматривает, отдает распоряжения, приказания и снова диктует. Аппарат стучит, стучит, и стук этот постепенно переходит в рокот сотен моторов автомашин, в рокот идущих автоколонн.

Владимир видит их с высоты. Он летит над вьющейся лентой реки и видит дорогу. Дорога идет по бугристому [152] берегу, то приближаясь к ней, то удаляясь, и по всей ее длине, насколько хватает глаз, то опускаясь в овраги, то появляясь на склонах холмов, идут колонны автомашин. Идут к Сталинграду.

. . .

* в квадратных скобках - номера страниц

Штучкин Н. Н. Над горящей землей: Документальная повесть. — М.: ДОСААФ, 1980.

читать всю книгу