ІV

— А не организовать ли по-новому всю нашу работу на промысле? — неожиданно предложил Шадрин, и в салоне сразу установилась настороженная тишина.— Летось мы охотились розно: одно судно — у Каменных островов, два других — у материкового берега, близ устья реки Убойной, но и те два тоже действовали на особицу — у каждого свой двор, свои вельботы и так далее. И вспомните, как все мы плюхались во время загонов, а у кого память дырявая, возьмите свои бортжурналы, полистайте — там все правдиво зафиксировано... Ни одного косяка полностью запереть не смогли. Идет сто пятьдесят — двести голов, а во дворе оказывается пятнадцать-двадцать, то есть десятая часть, А иной раз и того меньше. В чем дело? Работать не умеем? Не сказал бы,— польстил Шадрин зверобоям.— На мое разумение, дело вот в чем. Не хватало каждому коллективу моторов. И во время загона то тут, то там оставались неприкрытые участки, через которые белуха и уходила в море. Разве не так?

— Пожалуй, так.— неуверенно подтвердил Семячков.

— А можно и не упустить ни одной белухи!

— Ого-го-го! Загнул! — хохотнул все тот же Семячков.

— Можно! — упрямо мотнул головой Шадрин.— Для этого только надо всем трем судам охотиться вместе, кучно. Вот так,— сгребая в ладони склянки с перцем, солью и горчицей, потряс ими мастер.— А не делить промысловые места, не бросать жребий — кому куда.

— Это что же — двор на дворе и отбивать друг у друга косяки? — недовольно спросил Тучков.

— Да, да,— поддержало его несколько голосов.

— Отбивать ни у кого ничего не придется, ибо мы выстроим всего-навсего один двор, разумеется, подлиннее и пообширнее тех, что ставили в одиночку... А теперь нетрудно и представить, как здорово можно сорганизовать всю нашу работу. Сторожевое судно поджидает косяк милях в трех-четырех от двора. Заприметили вахтенные фонтаны — ракеты в небо. А само судно и вельботы с него тотчас пристраиваются в хвост косяку, гонят его вперед. Два же других сейнера в это время идут рядом с косяком, прижимают его к берегу, не дают повернуть в море. Ни единой щелочки... И весь зверь во дворе!

Высказавшись, Шадрин полез в карман, вытащил сложенный вчетверо носовой платок, развернул его и круговым движением обтер с лица пот, свидетельствовавший о том, что речь мастеру далась не без труда и волнения. Водворив платок обратно, он пригладил на сторону свой молодецкий чубчик. Пока проделывал все эти успокоительные движения, нет-нет да и взглядывал исподлобья на сидевших против него капитанов.

Семячков сопел, пыхтел, лицо его еще больше раскраснелось и напоминало пышущую жаром чугунную печку. Рукавишников весь ужался в угол, так что его и не видно было... У этих двоих мысли были одинаковые, шаткие: вроде бы оно и заманчиво — одним двором, общими усилиями, однако черт его знает. Оба находились в том возрасте, когда человек предпочитает руководствоваться своим собственным опытом, и лишь при величайшей нужде, да и то с оглядкой и осторожностью, точно ступает на молодой лед, использует чужой. Хотя зверобойный опыт у того и другого был небольшой — всего один сезон, но он уже опутал их по рукам и ногам.

Тучков с равнодушным видом глядел в иллюминатор. Но ни единое слово мастера не пролетело мимо его ушей. Несмотря на нерасположение к Шадрину, он сразу оценил огромные преимущества совместной охоты: мало того, что единым махом будет загнан весь косяк, но и после зрерю не убежать из двора, что нередко случалось прошлым летом. При обилии моторов два или три вельбота можно выделить на то, чтобы сразу же после загона они беспрерывно кружили вдоль стенок, отпугивая белух от сетей, не дали им пробить дыру на волю... Хватит сил — и дальнюю разведку организовать: не за три-четыре мили встречать белуху, а за двадцать.

Но отчего Шадрин не высказал свою идею еще в прошлом году? Может, уже тогда метил на командирское место и берег ее до поры до времени? Только совместная охота даст ему возможность досыта насладиться властью, а когда все суда врозь и сообщаются между собой лишь по рации, немного нацарствуешь.

— Ну, что молчите? Воды в рот набрали? — грубовато спросил Шадрин, нацелившись прищуренным взглядом на Семячкова.

— Пускай Сергей сначала выскажется — тот не зря летось гору книг всяких про белуху переварил. Ну-ка, Серега, выскажи свое мнение.

— Да, да, пусть скажет Тучков,— подал голос Рукавишников.

И все, кто находился в салоне, обратили свои взоры на молодого капитана — помнили еще, что недавно решающее слово в сложных вопросах принадлежало ему.

— На словах-то оно, конечно, ничего, даже здорово получается,— хладнокровно и рассудительно начал Тучков и сам подивился своему спокойствию и вспомнил внезапно, как лет пять назад он впервые выступал на таком же собрании; тогда он, старпом, задрался против своего капитана, покойного Ермакова, но прежде чем решиться на этот шаг, он, помнится, от робости и волнения целую ночь глаз не мог сомкнуть, ворочался с боку на бок, а во время самого выступления у него костенел язык, дрожал голос и громко, на все собрание, колотилось сердце — господи, как давно это было и каким сопливым младенцем он сам тогда был. Теперь же, напротив, все придавало Тучкову несокрушимую уверенность: и что не сам заговорил, а попросили, и что глаз не сводят — слушают и что умыт, побрит, одет во все чистое, по форме, и выглядит хоть куда — не разжиревший от обжорства, как Семячков, не исхудавший от желудочной немощи, как Рукавишников, а, наоборот, здоров, молод, все у него впереди, и ничего он не боится, кроме, разве, преждевременного облысения, но об этом пока, слава богу, никто не подозревает.

— Да, на словах получается даже здорово,— повторил Тучков.— Вот появляется на горизонте косяк в двести голов. Часу не проходит — и весь он наш, во дворе! Знай разделывай да отвози шкуру и мясо на приемку. Потом с такой же легкостью разделываемся со вторым косяком, с третьим — и готов план! Не заманчиво ли? А? — замолчал Тучков, выжидая, не ответит ли кто на пронизанный иронией вопрос, но голоса никто не подал, и он продолжал прежним тоном.— А вдруг осечка? Ну, скажем, мотор отказал на вельботе, которым мы должны закрыть двор, когда загоним в него зверя. Не надо обладать воображением, чтобы представить, как весь косяк тут же мимо этого вельбота — фью-ить, и растаял, словно его и не было никогда... Справились, в конце концов, с мотором, перекрыли двор сетью и насчитали в нем все те же двадцать голов, которые мы с успехом и одним судном загоняем. А судна у нас все-таки три. Даже по семи голов не придется. Сколько же это нам надо косяков гонять, чтобы выполнить хотя бы план? Столько, наверно, и по всему Карскому морю не гуляет!

Шадрин, подавшись вперед, не спускал с Тучкова глаз и время от времени кивал головой, как бы соглашаясь с тем, что говорил капитан. Но согласия у мастера не было. А головой он кивал потому, что заранее предвидел подобные возражения и не от кого-нибудь другого, а именно от Тучкова. Самолюбивый парень. Вовек не простит, что занял его место. Теперь по каждому вопросу поперек стоять будет. Эх, не стоило все-таки влезать в чужую упряжь, но куда было деваться — считай, силой Воронин заставил: мол, Тучков еще горяч, неопытен, а базе теперь без белушьего промысла никак не обойтись, и он, Воронин, должен твердо надеяться, что зверобоям и впредь будет сопутствовать успех.

— А ежели Тучков правду проницает? По семи голов на сейнер не придется с косяка? Как тогда быть? — беспокойно заерзал на скамейке Семячков, словно кто его запокусывал под жаркой шубой.— Без штанов домой вернемся...

Прокуренный салон загудел, как потревоженный улей. Из общего гула прорывались отдельные выкрики:

— Положим, загоним двести голов зараз — да они же в клочья разнесут сети... И поминай как звали!

— Порознь, надежнее. Все-таки три двора!

— О чем говорить! Не в один, так в другой загонишь.

Мало-помалу шум за столом улегся, и зверобои снова обратили свои

взоры на командира — что скажет, чем еще подкрепит свое предложение.

— Ребятки, я ведь не из пальца высосал идею-то,— не сдавался мастер.— Мои земляки-архангельцы давно так охотятся —- одним двором на две-три шхуны. Да и прежде, когда еще шхун не было, и ходили поморы промышлять на лодьях да кочах, и лодьи те и кочи принадлежали частным лицам, и тогда промысловики находили возможность сговориться между собой и частенько работали артельно. Значит, выгодно было. А мы все от одного хозяина, от одной конторы, а договориться не в состоянии...

— Позволь один вопросик? — перебил мастера Тучков.

— Да, да, пожалуйста.

— Вот ты говоришь — не из пальца высосал идею, поморы издавна, мол, одним двором охотятся, а почему же ты тогда не предложил нам промышлять таким способом еще в прошлом году?

— Отвечу, Сергей Иванович, отвечу... Хитрости или задней мысли в умолчании не таил... Просто я давненько не был в районе Диксона и не знал, сохранился здесь зверь или перевелся. И много ли его? И теми ли путями он ходит, что встарь? При незнании всего этого судам лучше было разойтись... В прошлом году мы как бы разведку сделали, а нынче можно начинать и работать.

— Допустим, все это так,— с недоверием в голосе произнес Тучков.— Однако твои поморские аргументы меня никак не убеждают. Пускай поморы ходили на белуху артельно. Но на чем они ходили? На лодьях! Ведь это одно только название. А размером лодьи не больше наших вельботов. У нас же теперь современные суда. Да не под дырявым парусом, а с двигателем в триста лошадиных сил. И на каждом из судов по две моторные лодки да одна весельная, да карбас безвесельный — ого, целый флот! Считай, каждое судно — стародавняя поморская артель. Что нам еще надо?

— Ничего не надо,— взревело в ответ собрание, поддерживая Тучкова.

«Получай, старый хрыч,— с досадой на себя думал Шадрин.— Знай свою упряжь и не влазь в чужую: не потянешь воз. На кой хрен дал себя уговорить Воронину? Звание громкое — командир отряда, а власти никакой. Пустяк приказать не может. Испортил только отношения с Тучковым, а к нему зверобои прислушиваются».

— Ну что ж, давайте разойдемся,— смирился мастер.— Ваша взяла. Надо только решить, где промышлять: на летошних местах или новые поищем.

— Искать — время терять,— буркнул Семячков.

— Оно так,— согласился мастер.— Выходит, опять бросать жребий.

— А то как же. Жребий. Обязательно. Пусть покажет, кому куда, дело с концом.

— А может, без жребия обойдемся? — предложил Тучков.— Каждый встанет на свое прошлогоднее место: я — у Каменных островов, Семячков и Рукавишников — у материкового берега, в устье Убойной.

— Нет, вы только послушайте его! Умнее всех себя считает,— взгорячился Семячков, хотя в глубине души был вовсе не против встать в устье Убойной — место привычное, берега знакомые, а если жребий пошлет к Каменным островам, то там все придется обнюхивать и ощупывать заново. Да он с радостью встанет у речки Убойной, но только по справедливости, по жребию.

— Ишь, какой умник выискался! — разорялся Семячков.— Чего захотела левая нога, того и подавай! Нет уж, не выйдет. Сократись маленько. У Каменных на дню несколько косяков проходит. Дай и другим вкусить сладкой жизни. А может, самому еще повезет — острова вытенешь. Но что бы ни вытянул — обижаться ни на кого не придется. Таков, значит, жребий. Давай, Кузьмич, разыгрывай.

— Как разыгрывать-то?

— На спичках можно. — подсказал Семячков. — Обгорелая — Каменные острова, целенькие — матерый берег, река Убойная.

— Вот обгорелых-то у меня не водится, выбрасываю, привычки не имею обратно в коробку.

— Эка важность! Обломи головку у одной, заменит горелую.

Шадрин так и сделал: вынув из коробки три спички, обломил у одной головку. Потом он сунул руки под стол и принялся там колдовать. В салоне установилась благоговейная тишина. Сознавая всю значительность момента, никто не смел ни кашлянуть, ни шевельнуться.

Наконец, мастер выкинул на стол правую руку. Между сложенными щепоткой пальцами торчал белый гребешок из выравненных спичек.

— Ну, кто храбрый, тяни!

С неожиданным для всех проворством вскочил со скамейки тучный и тяжелый Семячков. Вскочил, распластался всем телом и полушубком по столу и, дотянувшись до руки Шадрина, в которой были зажаты три спички, попытался одну из них ухватить своими толстыми короткими пальцами, но пальцы либо клевали мимо, либо зажимали сразу все три, и тогда Шадрин отводил свою руку в сторону. В конце концов Семячкову все-таки удалось справиться с задачей — прищемил ногтями одну. Вытащил — целенькая, с головкой!

— Ух! — вздохнул с облегчением и неповоротливо и грузно, точно куль с мукой, плюхнулся задом на скамейку. —- Желанная! Слава те, господи! Стоять на прошлогоднем месте. И не вырывал ни у кого из глотки. Жребий повелел. По справедливости. А теперь дерзай ты, — подтолкнул он Тучкова.— Не боись, вытянешь Каменные острова! Ты у нас счастливчик. У предшественника своего, у Ермакова, перенял счастье. Ему тоже всю жизнь везло, кроме разве последнего раза... Ну, смелее, не боись!

Вытянув желанный жребий, Семячков словно опьянел от радости. Он схватил под мышки Тучкова и поставил на ноги.

И тому волей-неволей тоже пришлось искушать судьбу. Перегнулся через стол, зацепил пальцами спичку и, выдернув, тут же отшвырнул ее, как ядовитое насекомое, в сторону — с головкой оказалась спичка. Вопреки желанию, должен он стать не у Каменных островов, а в устье Убойной, у материка.

За столом грянул такой мощный хохот, что кой-кому помнилось, будто сейнер закачался на воде.

Тучков стоял во весь рост. Лицо покрылось меловой бледностью, а глаза потемнели от бешенства. Он подождал, пока гогочущие зверобои смолкнут, и, отчеканивая каждое слово, произнес:

— Плевал я на жребий! Стоял у Каменных, и буду стоять!

— Вот дает! — всплеснул руками Семячков. — Совесть-то у тебя хоть есть?

— У него широкая совесть,— пояснил кто-то ехидным голосом.

— Да еще пыльцой припорошенная,— добавил другой.

— Ты хоть соображаешь, против чего прешь? — горячился Семячков.— Против артельного решения. Да и командир постарше нас с тобой здесь есть...

— И ты всерьез его считаешь своим командиром? И доверишь ему, не имеющему ни диплома, ни прав судоводительских, штурманскую вахту на своем сейнере?.. Ага, замялся! Не знаешь, что и ответить. А я в глаза Шадрину заявляю: сейнера я ему ни на минутку не доверю. Не имею таких прав. Да и себе дороже. Ибо случись что с моим судном по его вине, он останется в стороне, а в ответе я — капитан. Так какой же он мне командир?

— Э, да ну тебя! Хоть кого запутаешь языком,— сердито махнул рукой Семячков, но тут взгляд его наткнулся на Виктора Хренова, подпиравшего плечом стенку неподалеку от двери.— Хоть бы ты, стармех, урезонил своего капитана. Ведь не по-людски ведет себя!

Вздрогнув, Хренов принужденно улыбнулся и пожал плечами — не его мол, ума дело.

— Впрочем, и ты не из шибко совестливых... Два сапога пара.

В этой перепалке больше всех досталось Шадрину. Но выдержки старому мастеру не занимать. Пока вокруг него кипели страсти, он с невозмутимым видом приглаживал на сторону свои волосы и молча переводил взгляд с одного капитана на другого; на губах жила терпеливая мудрая улыбка... Нежелание Тучкова подчиниться жребию, как ни странно, даже радовало мастера. Вновь появилась надежда осуществить идею охоты одним двором, правда, не со всеми судами, а только с двумя, но для этого надо было, чтобы Тучков вопреки жребию ушел к своим любимым Каменным островам, а Семячков и Рукавишников остались бы в устье Убойной — этих-то он как-нибудь обломает.

— Ну, а что скажет Альберт Максимович? — обратился мастер к молчавшему Рукавишникову.— Тебе по жребию Каменные острова достались.

Капитан высунул из-за плеча Семячкова голову и ответил слабым надтреснутым голосом:

— Коль уж Тучков так рвется к островам, могу поменяться с ним местами. Да признаться, меня и не тянет туда — новь есть новь — страшит немного.

— Вот и ладно, — не скрывая удовлетворения, произнес Шадрин и громко стукнул ладошками по столешнице. — Я тоже не вижу резона, чтобы препятствовать Тучкову. Пусть идет к Каменным. «Буян» и «Баргузин» — к Убойной. Что касается белухи, убежден: там и там будет в изобилии. Летось она гуще шла у островов, а нынче, возможно, попрет вдоль материка. Кто ее знает — прихотливый зверь, пути-дороги его толком не изучены.

Совершенно неожиданно дележ охотничьих угодий закончился полюбовно. Оказывается, спорить и волноваться было не из-за чего — каждый из капитанов получил именно то, чего вожделел. В таком случае и разойтись, наверно, можно было дружески, сердечно, однако у собравшихся еще свежо было в памяти вызывающее поведение Тучкова, и когда он первым направился из салона, никто ему не пожелал ни удачи, ни доброго пути, даже «до свидания» не услышал он за своей спиной.

— К берегу! — приказал матросу Тучков, спустившись вместе с Хреновым в вельбот.

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ