Мы раз с Маринкой пошли за черникой. А уж осень была. Давно все листики с деревьев опали. И, конечно, никакой черники уже не было, но мы всё-таки пошли.

А там раньше был лес, но потом срубили, и остались одни пенёчки. Всё пенёчки и пенёчки. И вот мы идём между пенёчками, а Маринка как закричит:

— Наташка, опёнков-то сколько! Опёнков-то! Все мои!

Кинулась на коленки, руки растопырила и хотела все опёнки накрыть. Да не удалось! Там их столько наросло, столько, почти как листьев на земле! Точно это листья оживают, закругляются такими шляпками и встают на ножки.

И так тесно растут, даже шляпки друг на дружку наползают. У больших шляпки как блюдечки перевёрнутые и посерёдке тёмненькие. А если одна шляпка наползла на другую, так нижняя точно чем-то посыпана. Или это плесень такая, или я не знаю что.

А маленькие опёночки хорошенькие, хорошенькие! Шляпки у них как половинки грецких орехов и светленькие и все в махорышках, как у папиного купального полотенца. А под шляпкой — воротничок. Я хотела собирать маленькие, а Маринка закричала.

— Маленькие — все мои! Собирай, Наташка, большие. Ведь не ты их нашла.

Мы набрали полные подолы. Даже горкой, даже платье уж больше не натягивалось. А когда побежали, грибы сверху соскальзывали и падали. А станешь поднимать, другие валятся, измялись все, искрошились, и платья насквозь промокли!

А мамы дома не было. Она ушла к соседям занимать посуду для гостей. И мы без мамы не знали, куда сложить. И вывалили все грибы в корзинку и в вёдра.

Но Маринка сказала:

— Лучше мы корзинку и ведро возьмём и побежим поищем опёнков ещё. Переваливай из ведра в самовар!

И мы ­ перевалили Маринкины — в самовар, а мои — в папину шляпу и в его калоши. Но только мои большие грибы совсем раскисли.

Потом мы побежали опять туда. И тут нашли место, где опёнков — прямо ужас. Прямо ужас: не только около пеньков, а даже просто на земле, между жёлтыми листьями. А некоторые забрались на дерево, и высо-око! Мне до груди, а растут прямо из дерева, как сучки.

Мы с Маринкой скорей, скорей нахватали и побежали домой. А Маринка по дороге зацепилась ногой за ветку, шлёпнулась и все свои грибы выкатила в канаву. Шляпки у них отдельно, ножки отдельно, смех!

Прибежали домой. Скорее, скорее грибы пораспихали куда попало, даже в абажур от лампы. А Маринка говорит:

— В ведре и корзинке слишком мало места, а сколько их там ещё осталось! Давай, бери, Наташка, зонтик. Раскроем зонтик, насыплем в него опёнков, да так и понесём.

И мы понесли полный зонтик домой за спицы. А зонтик шишечкой всё время цепляется за Иван-чай и за всё такое.

Так неудобно! А спицы всё время ломаются. Пока несли, все спицы поломались. Ну, еле-еле дотащили. Вывалили уж прямо на пол.

А тут пришла мама с большой корзинкой. А в ней разная посуда для гостей. Маринка кинулась к маме и кричит:

— Мама, давай скорей сюда корзину, вывали посуду тоже на пол. Там ещё столько грибов осталось — ужас!

А мама на нас:

— Девочки, да вы что, с ума сошли?!

И давай нас ругать.

Хотела даже все наши грибы выкинуть. Но тогда пришла молочница и сказала, что опёнки можно солить. И мы с Маринкой упросили маму, чтобы она позволила нам самим посолить. Всё прибрали, тогда она позволила. Мы насолили целую кадушку, только одних шляпок! Разложили их в кадушке по дну, потом посолили, сверху опять разложили и снова посолили. Потом, когда сложили все грибы, закрыли их круглой дощечкой, а сверху положили камень.

И грибы вышли замечательные! Такие вкусные, что папа даже не отгадал, какие это грибы. Но, правда, наш папа не знает ни одного гриба, потому что он всю жизнь до нас с Маринкой жил на юге и вместо грибов собирал ракушки.