План радикальной реформы правительства, предложенный Анатолием Чубайсом, рассыпался. Очевидно, президенту показалось, что слишком скрупулезное исполнение раз взятых на себя обязательств может быть принято оппонентоми и излишне ревнивыми наблюдателями за проявление слабости.

ЦЕПЬ СОБЫТИЙ, ПЕРЕЖИТЫХ РОССИЙСКОЙ властной элитой на протяжении трех минувших недель, по всем формальным признакам могла бы быть описана в привычных терминах «правительственного кризиса». Налицо радикальное структурное переустройство правительства, сопровождающееся массовыми кадровыми перемещениями и в высшем руководящем эшелоне, и на аппаратном уровне федеральных органов исполнительной власти. Это кадротрясе- ние «силой до девяти баллов по шкале Гайдара», как выразился один из старожилов Старой же площади, вписывалось бы в классическую схему, если бы не одна небольшая деталь: вообще-то для такого кризиса требуется хоть сколько-нибудь существенный политический повод.

В благословенных странах с устоявшейся политической системой и развитыми политическими традициями правительства рушатся, например, в случае отклонения парламентом проекта государственного бюджета. Или в результате выборов - когда в должность вступает новый, глава государства либо резко меняется расстановка сил в законодательном собрании и правительство лишается поддержки парламентского большинства. Или в апогее какого-нибудь скандала - скажем, когда влиятельные деятели исполнительной власти оказываются уличенными в злоупотреблениях. Или, наконец, под давлением народных масс, недовольных целями, которые ставит перед собою правящая элита, либо методами, которыми указанная элита пользуется для достижения упомянутых целей...

Единственное (и совершенно естественное для российской традиции) объяснение случившемуся можно предложить, вспомнив, что именно на начало марта пришлось возвращение к активной деятельности Бориса Ельцина, приуроченное к выступлению с ежегодным президентским посланием Федеральному собранию. По существу тогда и состоялось грозное «явление царя боярам», ожидание которого в конце декабря посеяло поистине панические настроения в столичной чиновничьей среде. Рецидив «банной болезни», обернувшийся для президента воспалением легких, на два месяца отсрочил возвращение Хозяина в Кремль. Успели забыться уверенные декабрьские прогнозы одних о грядущем изведении Чубайса под корень и не менее убежденные пророчества других о чудесном его вознесении еще выше. Вместе с ними как-то само собой рассосалось и осознание обреченности правительства, которому должно было бы предстоять избиение в любом случае.

Гром грянул в марте, и мужики в Кремле, на Старой площади и Краснопресненской набережной с готовностью принялись креститься. На наблюдателя, чуть отвыкшего от устоявшегося образа жизни обитателей трех цитаделей российской власти, как раз эта готовность, эта покорность и производит наибольшее впечатление.

Вне зависимости от ранга чиновника, с которым корреспондентам «Итогов» приходилось беседовать в последние дни, вне зависимости от того, происходила ли эта беседа в обшарпанном кабинетике, в комфортабельной приемной или за столом вполне фешенебельного ресторана, рано или поздно звучали одни и те же слова: «Ну что вы хотите? Ведь он вернулся! Ведь должен же он дать понять! Ведь положено же так! Ну не может же он нас всех тут не вы... вы... в общем, не выпороть! Весь вопрос - с кого он начнет: потому что если попадешь в первую десятку тех, за кого он примется, - всё, пропал совсем...»

Наблюдается полное единодушие среди комментаторов в правительстве и администрации: президенту необходимо было произвести впечатление - перед собственным окружением, страной и миром, - что полоса слабости и неопределенности позади и он в отличной форме; ему нужно было подтвердить репутацию правителя, крепко держащего в руках все нити власти до единой; он обязан был при первой возможности пресечь всякие разговоры о «регентстве», «упадочном дворе» и «осени патриарха». Ему важно было заново доказать, что он хозяин своего слова: сам дал, сам и забрал обратно. Что он никому ничем не обязан. Ни перед кем не намерен ни в чем отчитываться. Не зависит ни от чьего расположения и не интересуется им, но напротив, в силе и в праве поставить любого в зависимость от своего настроения и своих взглядов на положение вещей.

Так что мы все еще легко отделались. В прошлый раз, когда Борису Ельцину понадобилось напомнить, кто в этой стране самый большой начальник, *- он войну в Чечне начал. А тут - только правительство перетряхнул. Поду-умаешь!..

Потеря темпа

Справедливости ради следует отметить, что фоном для могучего выброса президентской

энергии стали весьма пессимистические настроения, давно воцарившиеся в высших сферах государственного аппарата. По оценкам наших собеседников, уже с середины осени в правительстве и администрации стало постепенно утверждаться осознание того, что экономическая и социальная ситуация в стране неуклонно деградирует и что действующее правительство не способно сколько- нибудь эффективно этой деградации противостоять. Конкретно - речь заходила обычно о тщетности всех усилий ощутимо сократить долг государства по зарплатам и пенсиям, предотвратить остановку нерентабельных, но «социально ответственных» предприятий, обеспечить финансирование неотложных государственных нужд, не прибегая к использованию пирамидоподобных финансовых инструментов или не возрождая все снова и снова институт импортно-экспортных льгот и привилегий.

Виктор Черномырдин не подтвердил бы своей репутации весьма гибкого (вопреки внешней и во многом показной простоте), реалистичного и многогранного политика, если бы не ответил на резкие упреки в адрес правительства, прозвучавшие немедленно по появлении Бориса Ельцина в Кремле, заявлениями о готовности радикально реформировать кабинет. В свою очередь, и Анатолий Чубайс сильно удивил бы своих поклонников, относящих расчетливость, решительность и дальновидность к наиболее сильным его качествам, если бы не продемонстрировал моментально, что заранее предусмотрел такой поворот событий и готов принять все хлопоты за проведение тяжелой реформы на себя.

Таким образом, главам двух административных иерархий не составило большого труда на самом первом этапе договориться об объединении своих усилий перед лицом разбушевавшейся президентской стихии. Выводя нечто среднее из разнообразных по форме свидетельств, предоставленных «Итогам» в эти дни, собрав целую коллекцию слухов, баек и анекдотов двухнедельной свежести, можно попытаться реконструировать первый разговор двух реформаторов, посвященный «рамочным, принципиальным договоренностям», как это называется в Кремле. Получается, что звучать он должен был приблизительно так:

- А скажи, Анатолий, готов ли ты привести за собой в правительство команду молодых, энергичных реформаторов и осуществить ряд неотложных решительных мер по выводу страны из кризиса?

- Разумеется, Виктор Степанович! Для нас - команды молодых, энергичных реформаторов - большая честь осуществлять ряд неотложных решительных мер по выводу страны из кризиса в соответствии с основными положениями Послания президента Российской Федерации Ельцина Бориса Николаевича Федеральному собранию. Тем более что и Гайдар вот тут говорит, что программа у него готова... в первой аппроксимации.

- А тогда скажи, Анатолий, ты меня уважаешь?

- Вне всякого сомнения, Виктор Степанович! Команда молодых, энергичных реформаторов под вашим руководством станет еще моложе, энергичнее и реформатее. Тем более что и Гайдар вот тут очень хочет стать вашим конгенератором идей и утверждает, что тренд кривой Филипса имеет тенденцию... относительно агрегата денежной массы «эм-два».

- Ну, Анатолий, дай я тебя поцелую!

Но в том-то и дело, что поцелуями разговор мог кончиться только на этом этапе деклараций о намерениях. Поцелуи неизбежно должны были перейти во все более и более волевые рукопожатия по мере того, как обсуждение реформы переходило в стадию «гораздо менее принципиальных» «чистотехнических» согласований относительно конкретных кандидатур на ключевые правительственные посты.

Потому так легко поверить конфиденциальному сообщению одного из весьма близких соратников Анатолия Чубайса о том, что первый вариант схемы нового правительства, представленный его шефом Виктору Черномырдину, был отвергнут премьером как недостаточно радикальный. По словам хорошо информированного чиновника, тут последовала фантастическая сцена, когда Черномырдин, приговаривая «И вот это-то ты считаешь реформой? Сейчас я тебе покажу, что такое реформа по-настоящему, по-серьезному!», принялся рубить в чубайсовой схеме целые министерства, сливать целые ведомственные блоки под началом одного вице-премьера, вымарывать целые страницы из перечня аппаратных должностей.

Ровно потому же так естественно выглядит описанная другим чиновником ситуация, создавшаяся после того, как уже утвержденный «единственный первый» вице-премьер впервые предложил главе правительства «заполнить клеточки» в предварительно согласованной схеме. Первая же строчка - в ней фигурировала фамилия Владимира'Потанина - была вычеркнута со словами: «Нет. И не обсуждается. Всё.»

И двум непосредственным участникам торга, и командам, готовившим своих «капитанов» к очередному раунду единоборства, и сторонним «болельщикам» стало ясно, что на «заполнении клеточек» переговоры прочно завязли. Если вдуматься и вспомнить прецеденты минувших лет (скажем, процедуру формирования кабинета летом 1996 года или тем более эпопею осени 1991-го с завоеванием Белого дома гайдаровским правительством), станет ясно, что завязли, в сущности, даже не так уж и надолго: всего на несколько дней. Это и тупиком-то считать нельзя, в худшем случае можно говорить о потере темпа.

Этого темпа оказалось совершенно достаточно, чтобы в процесс переустройства правительства решительно вмешался Борис Ельцин.

Линейная схема

Общая подоплека этого вмешательства понятна: описанная выше потребность срочно и недвусмысленно продемонстрировать собственную мощь и волю. Очевидно, президенту показалось, что слишком скрупулезное исполнение раз взятых на себя обязательств, слишком добросовестное соблюдение раз выданных гарантий может быть принято оппонентами и излишне ревнивыми наблюдателями за проявление слабости.

Однако немаловажным для президента, видимо, оказался и еще один, на первый взгляд частный, но на самом деле не менее принципиальный мотив. Изначально предложенная Анатолием Чубайсом схема организации правительства была максимально простой: чисто линейной. Вертикаль «Ельцин — Черномырдин - Чубайс - Кабинет министров» позволяла автоматически решить проблему «многоглавости» исполнительной власти, ясно и просто разграничивала полномочия и сферы ответственности, но и столь же неизбежно создавала один побочный эффект: ставила в весьма своеобразное положение премьер-министра.

Фактически он превращался в некое подобие вице-президента, и ему предлагалось руководить правительством лишь в той мере, в какой, к примеру, вице-президент Соединенных Штатов руководит Сенатом. Не обремененный излишними заботами о повседневном управлении страной (они естественным образом возлагались на «первого и единственного» заместителя) и, следовательно, свободный от излишней ответственности за проводимые правительством непопулярные меры (ответственность переходит туда же, куда и управленческие полномочия), этот неписаный вице-президент мог бы спокойно оставаться на подстраховке президента, замещая его (разумеется, неофициально) в периоды отпусков любой продолжительности, зарубежных вояжей любой дальности и «легких недомоганий» любой тяжести.

А главное - закрепившись в таком положении, «вице-прези-премьер» мог спокойно дожидаться своего часа. Этот час наступил бы в момент перехода к активной подготовке агитационной кампании по выборам очередного президента страны. И наступление этого часа ознаменовалось бы отстрелом назад - наподобие порохового ускорителя - постылого «первого и единственного» вместе со всеми его радикальными реформаторами, кривыми трендами и агрегатными филипсами. Перемьер же взмывал бы прямо в небо, на лету превращаясь в фаворита президентской гонки, стряхивая с белого смокинга вовсе не относящиеся к нему упреки в попустительстве «бесчеловечным экономическим экспериментам антинародного режима» и неся свою харизму почти также высоко, как и чувство собственного достоинства.

Анатолий Чубайс не просто был готов заранее подрядиться на роль козла в обряде жертвоприношения такого рода, но и принимал на себя обязанности постановщика обрядового действа. Не известно только, довелось ли ему напрямую, открытым текстом обговорить комбинацию по ходу консультаций с премьером, где-то в паузе между поцелуями и рукопожатиями. Хотя это и не важно: затея его - описанная в лоб, намеком или вовсе молчаливо - была Виктором Черномырдиным принята. Ведь только этим согласием можно объяснить его готовность смириться с упразднением полуроты первых заместителей, а также равнодушие, с которым он согласился на разжалование столь близких ему вице-премьеров Заверюхи, Большакова и проч.

Гораздо меньше энтузиазма вызвала такая перспектива у Бориса Ельцина. Нет сомнений, что, приняв правила предлагаемой Чубайсом игры, он принимал бы и чуть ли не навязанный ему выбор преемника. Единственного преемника. Да еще и названного с предельной ясностью.

Заминка Черномырдина и Чубайса с составлением списка «простых» вице-премьеров и разделом полномочий между ними дала президенту удачный предлог, чтобы легко сло

мать неприятную, поскольку непривычную в своей ясности схему. С линейностью Борис Ельцин еще смирился бы. А вот прямолинейность ему претит: слишком беден набор вариантов, значит, слишком мало пространства для маневра, для игры, для интриги.

Побочная ветвь

Хроника скоротечной гибели Чубайсовой схемы правительства может быть теперь восстановлена если не по минутам, то по часам уж точно. Провал первоначального замысла стал очевиден для затаившей дыхание чиновной публики уже утром в четверг, 13 марта: давно намеченная аудиенция премьера у президента - которая по плану должна была бы уложиться в пятнадцать минут и по сути свестись к утверждению заранее согласованного списка членов правительства собственноручной подписью Бориса Ельцина, - затянулась более чем на час. Покинув наконец президентские покои, Виктор Черномырдин сообщил интересующимся, что никакой подписи ни под каким списком поставлено не было и обсуждение кадровых вопросов продолжится на следующий день.

Пятница, 14 марта, ознаменовалась завтраком президента с большой группой главных редакторов московских газет и журналов, проведенной в присутствии обновленного руководства администрации. Президент был в ударе: говорил охотно, складно и по существу. Тема правительственной реформы заняла в его выступлении и ответах на вопросы подобающее место. Борис Ельцин уверенно, последовательно и с достаточным количеством подробностей изложил свою точку зрения на общие задачи, основополагающие принципы и конкретные детали реорганизации правительства. У заинтересованных слушателей складывалось твердое убеждение, что описываемые президентом решения давно и всесторонне обдуманы, согласованы всеми причастными к ним сторонами и окончательно утверждены.

Но в этих обстоятельствах несколько неожиданно выглядели присутствовавшие на завтраке высокопоставленные чиновники администрации, многие из которых внезапно принялись быстро-быстро записывать за президентом - кто на обороте какого-то конверта, кто чуть ли не на бумажной салфетке. Это показалось странным: ведь, по идее, в обращении Бориса Ельцина к журналистам для них вовсе не должно было содержаться никаких новостей, тем более неожиданностей...

Неожиданности, однако, обнаружились. И во множестве.

Именно тогда было впервые объявлено о семи (а не четырех, как ранее) открытых вакансиях вице-премьеров. Именно тогда было сказано, что часть этих кресел зарезервирована за представителями провинциальных властей. Именно тогда, кроме всего прочего, была дана исключительно высокая оценка деятельности на министерском посту Владимира Булгака и как о свершившемся факте было сообщено о повышении его статуса до вице-премьерского.

Фамилия Бориса Немцова в этой речи не прозвучала. Однако есть все основания предполагать, что идея «разветвить» предложенную Анатолием Чубайсом (и на словах вроде бы гарантированную ему) линейную структуру правительства уже тогда вполне утвердилось в президентских планах. И кандидат для поселения на новой «ветке» был уже определен.

Как сама идея, так и выбор этого кандидата по-своему великолепны.

Проблема «безальтернативного преемника» не только растворяется без следа, но и уступает место богатейшим перспективам игры на балансе интересов, соперничестве, конкуренции двух «кандидатов» в наследники главы государства.

Премьер взамен утраченной весьма заманчивой перспективы обретает уверенность в том, что никакое обновление состава правительства не лишит его всей полноты контроля за стратегическими и тактическими операциями реформированного кабинета. Виктор Черномырдин - достаточно искушенный аппаратчик, чтобы не сомневаться: если «первых вице-премьеров» появляется больше одного, то становится совершенно безразлично, сколько их в начальный момент - хоть двое, хоть семеро, - все равно при необходимости поголовье можно увеличить по своему усмотрению, а у всего правительственного стада остается только один настоящий пастырь. Такая уверенность должна была помочь главе правительства смириться с потерей группы духовно, а также социально близких соратников.

Что же до Анатолия Чубайса, то и ему - к тому моменту убедившемуся, что все ранее заключенные договоренности никакой ценности более не имеют, что цельность его замысла безвозвратно утрачена, что инициатива ушла из его рук, - явление нижегородского гостя приносило ощутимое облегчение. Потому что предоставляло вполне достойный повод отступить с жестких переговорных позиций без особого ущерба для политического престижа.

Не удивительно, что Чубайс, как сообщают его ближайшие помощники, почти мгновенно согласился с предоставлением Борису Немцову статуса, равного его собственному. Ведь расчет его - не такой уж и хитрый на сей раз - имел все шансы оправдаться: раздел полномочий первого вице-премьера на двоих можно было обменять на министерские и вице- премьерские портфели для целой группы надежных единомышленников: прежде всего Альфреда Коха и Якова Уринсона...

Утром в понедельник, 17 марта, Борис Немцов был представлен российскому народу в качестве третьего лица в федеральном правительстве. На 3 часа дня того же понедельника назначили финальный раунд кадровых консультаций Виктора Черномырдина с Анатолием Чубайсом под присмотром президента. Присматривать было уже особенно не за чем: заполнение оставшихся клеточек представлялось чистым «делом техники».

Все, что угодно, но не команда

Наиболее заметный сюрприз этого, позднего, этапа «большого московского кадротря- сения» - окончательное исчезновение из ви- це-премьерских списков Владимира Потанина - отражает скорее характер уже новых взаимоотношений, наметившихся в рамках системы сосуществования двух первых заместителей под благодетельной дланью Виктора Черномырдина. В этой новой ситуации премьер обязан прежде всего заботиться о том, чтобы ни один из поднадзорных не получил слишком большого преимущества перед соперником.

Согласие же на сохранение Владимира Потанина в правительстве - на любой, кстати, должности, и уж тем более на вице-пре- мьерской - давало слишком серьезную фору Анатолию Чубайсу. Премьера и раньше откровенно раздражал тот факт, что один из его заместителей имел веские основания чувствовать себя в значительной мере независимым и защищенным от всяческих превратностей чиновничьей судьбы, обычно поддерживающих нужный тонус у всякого сколь угодно важного деятеля в правительстве. И смущала премьера не столько моральная сторона дела - что своим авторитетом и влиянием один из его подчиненных обязан меньше своему креслу в Белом доме, нежели профессиональному багажу, принесенному из «прошлой жизни», - сколько соображения вполне практические. Владимир Потанин оказался едва ли не единственным членом правительства, кто мог похвастаться собственной автономной и достаточно надежной системой политического жизнеобеспечения. Чего стоила Черномырдину хотя бы такая мелочь, как облетевшее весь Белый дом известие об отказе вице-премьера прикрепиться к спецбуфету - неизменные овощи и домашний творог ему ежедневно доставляли из дому, - Потанин и тут не захотел ничем одалживаться у правительства. Но речь все-таки шла прежде всего о собственном никак не связанном с госструктурами потанинском аппарате сбора информации, об аналитической поддержке, о широко разветвленной системе контактов в политических, финансовых, промышленных, дипломатических, журналистских кругах в России и за ее пределами.

Черномырдин не мог и не хотел допустить, чтобы все это богатство досталось Чубайсу. Потому кандидатуру Потанина он так до последнего и не согласился обсуждать.

Тут можно было бы задаться вопросом: а не всели, собственно, равно, кто кого будет подготовленнее и обеспеченнее, коли все полны решимости организовать «сплоченную реформаторскую команду». Так в том и дело, что в Белом доме теперь можно обнаружить все, что угодно, только не эту вожделенную сплоченность. В итоге всех перипетий во главе правительства оказались три разобщенных лидера, которым уж во всяком случае есть, что делить.

Чубайсу с Немцовым - как бы ни демонстрировали они на публике взаимное дружелюбие - все делить и делить заново порванный пополам пакет вице-премьерских полномочий, первоначально рассчитанных только на одного. Чубайсу с Черномырдиным - тягаться за влияние на укрупненные и расширившие свою компетенцию ведомства; на аппарат, оставшийся в руках Владимира Бабичева; и отдельно - на администрацию президента, где сильные позиции сохранили и ставленники премьера-ветерана, и застрявшие на неопределенный срок соратники последнего шефа. Черномырдину с Немцовым - оспаривать друг у друга многообещающие лавры президентского преемника, как и было сказано.

А всем троим - делить президента. И пережившие жестокое кадротрясение правительственные чиновники, и их менее удачливые коллеги, лишившиеся волею политической стихии пристанища в Белом доме, согласны в одном: если Кабинет управляется тремя самостоятельными и исполненными колоссальных амбиций политиками, каждый из которых имеет самостоятельный выход на главу государства и мечтал бы лишить такого выхода своих соперников, - этот Кабинет долго не проживет.

Точнее, проживет ровно столько, сколько президенту будут доставлять удовольствие не лишенные поучительности забавы с этой замысловатой игрушкой.

Сергей Пархоменко при участии Дмитрия Пинскера

"Итоги", еженедельный журнал, № 12 (45), 25 марта 1997 года. - стр. 12-15