И тут — как взовьется на дыбы испуганная свистом Ласточка! Один из ремней оборвался. Ласточка рванулась боком из конюшни, Григорий едва успел ее схватить под уздцы и всей тяжестью повис на недоуздке. Ласточка храпела, била ногами, косилась горящим черным глазом на остолбеневшего от испуга Гришутку.

— Ну-ну, глупая! Ну, чего вообразила! Дурака-мальчишки испугалась! — успокаивал ее Григорий, ласково гладя ладонью по крутой шее. — Нервная, — сказал он Сергею,— да зато умница! Порядок знает. Мне и править ею не надо! Как вылетит со двора так одним духом — до фабрики. Влетит в фабричные ворота, — я и вожжами не шевельну, встанет сама перед дверью конторы как вкопанная... Отцепи-ко ремень, введу ее в стойло.

Дядя Сережа взял Ласточку под уздцы с другой стороны. Дрожа всем телом и раздувая ноздри, кобылица продолжала плясать, пока ее вели в денник.

Гришутка, полуоткрыв рот, всё стоял на месте.

— A-а, ты еще тут? — увидел его отец, выходя из конюшни, — будешь мне лошадей пугать?! Уши оборву, постреленок! — и он двинулся было на Гришутку, но тот увернулся и вмиг исчез за углом конюшни. Отцу, когда сердит, лучше под руку не попадаться! Где бы спрятаться? Да так, чтобы папка не нашел, пока у него сердце не отойдет. Домой идти нельзя...

Гришутка незаметно скользнул в приоткрытую дверь каретного сарая, залез под коляску и притаился. Поди-ко найди! Он свернулся калачиком на холодном, шершавом полу и скоро задремал, а когда открыл глаза, было уже совсем темно.

Дрожа всем телом от озноба, он поднял голову и прислушался. Где-то близко раздавались шаги и совсем тихие голоса. Дверь скрипнула, приотворись. Вошли двое и направились прямо к коляске. Гришутка весь сжался на полу — ни жив ни мертв, стараясь не дышать...

— Вот эта, — услышал он голос отца.— Поднять сиденье, под ним ящик. Туда и положим.

— Ловко придумал! — ответил другой человек, и Гришутка узнал голос дяди Сережи.— Только, Гриша, смотри, не попадись! А то и нас не выручишь, и сам в тюрьме насидишься.

Григорий усмехнулся.

— Чудной ты! Неужто хозяин в ящик под сиденьем полезет, на что ему? — Он встал на подножку и поднял мягкое сиденье.— Клади!

Дядя Сережа обошел вокруг коляски, встал на другую подножку, и что-то очень тяжелое стукнуло о дно ящика под сиденьем прямо над головой Гришутки. Звякнули рессоры.

— Вот и ладно. Дойдет к вам в целости, а уж достать — ваше дело, — сказал отец, и оба вышли.

Фу, пронесло! Гришутка с облегчением вздохнул. Теперь его заедало любопытство. Что спрятали под сиденьем?!

Гришутка осторожно вылез из-под коляски, встал на подножку и, натужась, приподнял сиденье. Сунул под него руку — и пальцы наткнулись на неотесанную крышку деревянного ящика. Попробовал сдвинуть. Ого, какой тяжелый, не поддается!

Он опустил сиденье и скрепя сердце побрел домой. Нагорит от папки!.. Но дома всё. обошлось без шума. Мать хлопотала у печки, отец не сказал ни слова. Лицо его было сурово и озабочено. Забыл, видно, про Гришуткины уши!..

* * *

Утром, проснувшись, Гришутка натянул штанишки, поплескался у рукомойника и выбежал во двор.

Это был обширный, покрытый зеленой травкой так называемый «красный двор» помещичьей усадьбы. В глубине его стоял двухэтажный господский дом, а за ним виднелись деревья старинного парка. Кругом двора располагались «службы» — ледник, сараи, амбары, конюшня и избы, где жили работники усадьбы.

И, как всегда, в это утро у широкого парадного крыльца господского дома Гришутка увидел запряженную в коляску Ласточку. На козлах сидел в нарядном кучерском кафтане отец с вожжами в руках и ожидал хозяина. Мальчик знал: вот сейчас выйдет хозяин на крыльцо, за ним, позевывая, выйдет хозяйка в широченном пестром капоте, хозяин вскочит в коляску и сердито скажет:

— А ну, пошел!

Ласточка рванет с места и, широко выбрасывая тонкие, стройные ноги, крупной рысью понесет коляску в настежь раскрытые ворота в конце двора. А хозяйка будет стоять на крыльце и махать вслед кружевным платочком. Сколько себя помнит, каждое утро наблюдал Гришутка эту картину.

Но сегодня всё вышло по-иному. Правда, хозяин с хозяйкой появились на крыльце, но хозяйка была одета — видно, в дальнюю дорогу — и несла в руке саквояжик. Лицо ее было хмуро и заплакано. Вслед за ними вышел на крыльцо лакей с двумя чемоданами в руках.

Гришутка увидел, что отец с беспокойством оглянулся на крыльцо. А хозяин сошел с лестницы и приблизился к кучеру.

— Сегодня на фабрику не еду, — резко сказал он. — Пусть прекратят забастовку. А пе прекратят, — я им покажу, как бунтовать!.. Отвезешь, Григорий, сейчас барыню в город к ее мамаше...

Гришутка смотрел на отца. Лицо папки было спокойно, но чуть побледнело.

— А Ласточка? А коляска? —спросил кучер.

— Останешься пока в городе, будешь ждать. Как расправлюсь с бунтовщиками, дам тебе знать, привезешь барыню обратно. — И, обернувшись к лакею, Рыжов приказал: — А ты, Василий, поставь пока чемоданы, беги наверх, другие вещи принеси. Положишь их в ящик под сиденьем.

Он не спеша вернулся на крыльцо и заговорил с хозяйкой.

Гришутка снова взглянул на отца, и вдруг ему стало страшно, он сам не понимал, почему. Папка смотрел на него в упор и как-то странно, одним глазом, подмигивал ему, сложив губы дудочкой.

— Чего ты?.. — оторопело пробормотал Гришутка.

Намотав вожжи на левую руку и сдерживая ими Ласточку, Григорий соскочил на землю и стал возиться у сиденья коляски.

— Ишь ты, не приподнять никак, — с досадой сказал он хозяину, — забухло сиденье-то, видно!

Он повернул к сынишке бледное, как полотно, лицо, снова подмигнул и вытянул губы дудочкой.

И тут Гришутка вспомнил!.. Вспомнил всё, что было вчера! «Попадешься, насидишься в тюрьме»... — словно услышал он голос дяди Сережи. Ой!.. Ящик под сиденьем!.. А с лестницы уже спускался с вещами Василий.

Какой-то буйный восторг овладел вдруг Гришуткой, — он понял отца! И, сунув два пальца в рот, свистнул так пронзительно, как ему еще ни разу не удавалось свистнуть.

Ласточка рванулась с места.

— Стой!.. Стой!.. — закричал Григорий, падая. Вожжи тащили, волокли его по дороге, но шага через три он выпустил их из рук, а сам остался лежать у ног остолбеневшего Гришутки.

Ласточка карьером вынесла в раскрытые ворота.

На крыльце истошно вопила хозяйка, что-то кричал лакей Василий, Григорий с трудом поднимался с земли.

— Чего стоишь?! Бери Копчика, скачи, догоняй!—кричал ему хозяин.

Гришутка растерянно оглянулся, — лакей Василий приближался к нему. Гришутка, как зачарованный, стоял на месте и смотрел на отца. Тот, сильно хромая, бежал к конюшне, и снова глаза отца и сына встретились. И на этот раз оба, не произнеся ни звука, поняли друг друга.

— Не выдавай! — требовали глаза отца.

— Не выдам! — ответили глаза сына.

Ласточка, обезумев от ужаса, раздувая ноздри, прижав уши, мчалась по дороге. Не слыша за собой погони и нового свиста, она понемногу успокоилась и постепенно перешла с карьера на свою обычную размашистую рысь.

Еще издали увидел ее с вышки над забором фабричный сторож. Он сбежал вниз и широко распахнул ворота. И когда Ласточка влетела во двор, он сразу же захлопнул их и запер на все засовы. Лошадь привычно остановилась у подъезда конторы. Изумленные рабочие обступили коляску. Что это значит? Почему Ласточка одна?!

Но разгадывать было некогда. Подошел Сергей, поднял сиденье, достал небольшой, очень тяжелый ящик и вскрыл его.

В ящике были патроны.

— Подходи по очереди, — скомандовал он, — раздавать буду.

В эту минуту сторож крикнул с вышки:

— Григорий скачет вдогонку!

Ворота гостеприимно распахнулись и снова наглухо закрылись. Григорий соскочил с Копчика, привязал его к коляске сзади и взобрался на козлы.

— Что же ответите хозяину, братцы? — спросил он, заворачивая Ласточку к воротам.— Требует прекратить забастовку.

— А то и скажи ему, — наперебой заговорили рабочие, — будем бастовать, покамест арестованных не выпустят... пока уволенных обратно не примет... Управляющего пусть к чорту гонит... Штрафы пусть отменит!..

— Ясно,—сказал Григорий,— стало быть, вечером ждите казаков в гости.

— А милости просим!.. Салютом встретим!..

Распахнулись ворота, Ласточка стрелой вылетела на дорогу, и снова загремели на воротах изнутри тяжелые засовы.

Тем временем Гришутка стоял перед хозяином. Рыжов сидел на крыльце, держа Гришутку за плечи, и крепко сжимал своими коленями его тоненькие коленки.

— Зачем свистнул, говори! Или, может быть, научил кто, а? Говори, иначе не сдобровать! — строго допрашивал хозяин. Гришутка смотрел прямо в его холодные глаза. У, какой злой, страшный!.. Но всё равно, — папку выдать нельзя!

— Ребята... деревенские... свистеть научили, — робко пролепетал он.

— Да я не про то, дурак! Около Ласточки зачем свистнул? Подучил кто?

— Никто не подучил... я сам...

— А зачем?! Говори, — зачем?

И вдруг, неожиданно для самого себя, Гришутка догадался, как сказать.

— А ни за чем... У меня всё не выходило... ребята учили, учили... я пробовал, пробовал, всё не выходит... а тут вдруг и вышло... я же не нарочно...

— Врешь, не проведешь! — заорал Рыжов. — Рабочие подучили, чтоб сегодня на фабрику не приехал! Называй, кто именно!

Но Гришутка твердо стоял на своем: не выходило, а тут вдруг вышло!.. Он весь дрожал, голова его кружилась всё сильней, он говорил, заикаясь, но сердце его ликовало: не догадывается хозяин! Не посадят папку в тюрьму!

— А ну-ко, пойдем! Заговоришь ты у меня! — И хозяин поволок Гришутку в дом. Ухмыляющийся лакей Василий шел за ними.

В гостиной полулежала в кресле хозяйка и стонала. Горничная Глаша чем-то пахучим растирала ей виски. Рыжов протащил мимо них упирающегося Гришутку и втолкнул в свой кабинет.

— А ну, Василий, развяжи ему язык! — приказал он и вышел в гостиную.

— Скажешь, парнишка, — зашептал вкрадчиво и ласково на ухо Гришутке Василий, — пальцем тебя не трону и пряников дам. Вкусные у меня пряники! Ты мне только скажи, — кто научил? Имя назови! Ну? Имя!

— Никто не подучил... Не выходило... а вдруг вышло, — упрямо твердил Гришутка.

— Ладно же! Небось, сейчас заговоришь!

И не успел Гришутка опомниться, как его голова оказалась крепко зажатой между коленями Василия. В ушах зашумело, стало страшно, — ведь дома его никогда не пороли. После первого же хлесткого удара Гришутка громко заревел, не столько от боли, сколько от обиды.

— Ну, — жестко сказал Василий, еще туже сжав коленями голову Гришутки,— говори, — кто подучил? Имя?

— Не... вы...ходило... а тут... вышло...— захлебываясь плачем, бормотал Гришутка.

— Ну, брат, не взыщи, придется еще наддать, —- сказал Василий.

У Гришутки потемнело в глазах, но тут чьи-то сильные руки вырвали его у Василия.

— Не смей! У, изверг! Господский прихвостень! — услышал он над собой горячий шопот горничной Глаши. — Не видишь, ребенок чуть не без памяти! — она подхватила Гришутку на руки и быстро двинулась к другой двери из кабинета. — Пойдем, я тебя черным ходом к мамке снесу... У, ироды проклятые, погодите же!..

Это было последнее, что услыхал Гришутка. Он потерял сознание.

Ехать в город на «сумасшедшей» Ласточке хозяйка отказалась. Ее отправили на другой лошади.

А Ласточка вечером везла хозяина на фабрику. Рыжов ехал не один. В коляске рядом с ним сидел казачий офицер. Его сотня скакала сзади на почтительном расстоянии.

Офицер говорил без умолку. Григорий не пропустил мимо ушей ни одного его слова.

А тот хвастался:

— Я, ваше степенство, с этими бунтовщиками в два счета справлюсь, не впервой. Мои казаки — орлы! В нынешнем году, изволите знать, по всей губернии мужики бунтуют. Сколько усадеб пожгли! А не дале как вчера в соседней волости у фабриканта Птицына бой был!

— Что-о? — испуганно переспросил Рыжов.

— Форменный бой! — расхохотался офицер.— Забастовали рабочие. Хозяин меня с сотней вызвал, усмирите! А те не сдаются! Забаррикадировались на фабрике! Пришлось штурмом ее брать! Да-с, штурмом! И что бы вы думали? Ружьишек-то у голодранцев нет, защищаться нечем. Так они, прежде чем сдаться, вдребезги фабрику разнесли!.. Ну, уж и было им! Ни один не ушел! И вашим то же будет!

— Гм... знаете ли, это... не очень меня устраивает... — пробормотал Рыжов и угрюмо замолчал.

— Неужто бунтовщикам уступите? — полюбопытствовал офицер.

Рыжов не ответил. Он мучительно прикидывал в уме: как быть?.. Конечно, бунтовщиков постреляют, засадят в тюрьмы, выпорют. Ведь восстания в конце концов везде подавляются... Но усадьбы-то уж сгорели!.. Птицыну-то придется фабрику заново оборудовать...

Офицер всё продолжал хвастаться и убеждать Рыжова не уступать забастовщикам.

Подкатили к фабрике. Ее дубовые ворота оказались на запоре. На вышке похаживал дежурный патруль — двое старых рабочих. Офицер, придерживая саблю, выскочил из коляски. За ним вышел и Рыжов. Григорий отъехал чуть в сторонку.

Офицер приказал сдаваться. За воротами раздался сдержанный гул и стих. Старики спокойно глядели с вышки.

— Хотите быть взятыми штурмом?— зло и весело крикнул офицер.

— Берите штурмом! — загудела толпа за воротами.—Терять нам нечего!.. Мы будем отстреливаться!..

Сзади с цокотом подоспела казачья сотня.

Рыжов схватил офицера за локоть.

— Господин офицер, — спеша зашептал он ему на ухо, — донесли мне верные люди: есть у них оружие, а патронов нет! Вы действуйте быстрее, чтоб не успели попортить станки! — И уже полным голосом Рыжов злорадно крикнул толпе: — Стреляйте, голубчики, стреляйте!

В ответ из-за ворот грянул ружейный залп.

Ласточка взвилась на дыбы, Григорий едва удержал ее. Рыжов так и застыл с разинутым ртом. Казаки шарахнулись.

— Дурачье! Они бьют в воздух. Приго- товсь ломать ворота! — скомандовал офицер. Казаки соскочили с коней.

— Стой! Погодите! Погодите! — в ужасе заорал Рыжов. Он кинулся к воротам и как бы прикрыл их широко распахнутыми руками. Он ясно представил себе метнувшихся к станкам, беспощадных в своем гневе людей. — У них есть патроны!... Пока одни будут отстреливаться, другие успеют всё разнести!.. Погодите! — исступленно кричал Рыжов. — Не сметь! Не дам своего портить!..

Казаки были отосланы. Они ускакали вместе со своим разозлённым офицером. Рыжов согласился на уступки. Рабочие победили.

Когда Григорий вбежал в свою комнатушку, его встретила заплаканная жена.

— Тише! Без-памяти он... Горит весь...

Гришутка метался на койке и еле внятно бормотал:

— Не выходило... а тут вышло...

Григорий осторожно взял его на руки.

— Сынушка!.. Сыночек!..— шептал он, прижимая мальчика к груди. Гришутка понемногу утих.

Утром он пришел в себя и открыл глаза. Мать сидела рядом и шила. Отца в комнате нс было. Гришутка долго не мог сообразить, что с ним. Сознание возвращалось медленно.

И постепенно Гришутка вспомнил всё.

— Мама! — позвал он тихо.

Мать вскрикнула от неожиданности да так и бросилась к нему.

— Очнулся! Дитятко!— всхлипывала она, обнимая сынишку.

— Мама!.. Где папка? Не в тюрьме?

— Господь с тобой, что ты! — испуганно прошептала мать.

— А где же он?

— Да повез хозяина на фабрику.

Гришутка с облегчением вздохнул и сладко потянулся.

— Спать хочу, — пробормотал он в полузабытьи.

— Ну и спи! Спи, поправляйся, родненький!

Мать бережно укутала его одеялом, и он заснул спокойным, здоровым сном.