На улице зашумела машина, раздался знакомый гудок, звонко хлопнула дверца рудничного автобуса.

Паня выбежал на веранду и зажёг надворную лампочку.

— Никак ты на вахте?— сказал отец, входя в переднюю и расстёгивая комбинезон.— Задержался я в карьере.

— Мама и Тата спать легли. Я сам тебя накормлю.

— Всё, что есть в печи,— всё на стол мечи. Проголодался я.

В то время как отец умывался, Паня хозяйничал: достал из духовки кастрюлю, принёс в столовую полную тарелку борща, протёр чистым полотенцем ложку, вилку и нож, как это делает мать, и придвинул к тарелке перечницу.

Переодевшийся по-домашнему в старенький пиджак, Григорий Васильевич вошёл в столовую, приглаживая ладонями короткие волосы, на которых блестели капельки воды. Он окинул взглядом столовую и улыбнулся. На окнах пенились свежие тюлевые занавески, прозрачные стёкла высокой горки отбрасывали на стены зайчики, блестели листья фикусов, тянувшихся друг к другу под самым потолком.

— Была, значит, генеральная уборка,—отметил Григорий Васильевич.— Наверно, дым столбом стоял. Ты женщинам помог?

— Я хотел, а мама меня на улицу прогнала.

— Что разбил?— осведомился отец.

— Стакан и блюдечко.

— Сколько ты, Паня, черепков наколотил! В грузовике не увезёшь.— Григорий Васильевич поперчил борщ и предложил: — Поставь себе тарелочку за компанию.

— Нет, я ужинал...

Как только отец доел борщ и принялся за мясо, Паня выпалил:

— Батя, по радио передавали: у тебя за смену—140, у Трофимова — всего 123, а у Красулина — совсем даже 117...

— Что ж ты на их выработку фыркаешь? Всё неймётся хвост распустить?!. Зря! Помнишь, как ты на выработку Сёмы Рощина фыркал, когда я его учил? А теперь гремит Сёма на Белоярском руднике. Читал в газете? То-то, брат!

Паня сразу переменил тему:

— Сегодня Лёша Коровин лес для новой лестницы через брошенные огороды возил и возле тополей на старую шахтёнку наехал. Прицеп так качнулся, что доски рассыпались. Мы с Вадиком всё видели, даже помогали доски собирать. Там ухабина глубокая получилась и дыра в землю уходит.

Глаза у отца похолодели.

— Вы с Вадиком, конечно, тут как тут объявились. А объясни мне, как это вы сегодня чуть под взрыв не попали?

— Вовсе мы далеко от взрыва были...— насупился Паня.—Мы со старых медных отвалов через карьер бежали, а тут и стали гору рвать... До нас не долетело бы.

— Не долетело бы?.. А могло на лихой случай и долететь. Жаловались сегодня взрывники мне и Колмогорову: «Уймите сыновей, а то беда будет, и мы из-за них под суд пойти можем». Приятно мне это слышать, как ты думаешь?.. Ты хочешь горняком стать, я это приветствую, не запрещаю разок в неделю ко мне в забой прибежать. Но зачем же «в гору» по дурости соваться? Только посмей в карьер без моего разрешения явиться! Я с тобой не так поговорю! Слышишь? — Он помолчал, искоса взглянул на огорчённого Паню и, спрятав улыбку, дополнил: — В воду тоже незачем наобум лезть. Это тоже имей в виду...

— С водой, батя, совсем нечаянно получилось,— возразил Паня, обрадованный тем, что гроза быстро кончилась.— Понимаешь, идём мы по плотине возле первого шлюза, смотрим: два бревна плавают. Вадька говорит: «Давай лес сплавлять!» Брёвна скользкие, вертятся. Вадька в воду упал, я стал его вытаскивать и тоже... А вода холоднющая, как лёд.

— Видишь, как не кругло получилось.

— Совсем даже квадратно,— вздохнул Паня.— Экскурсия в Малую Мурзинку без нас уехала.

— Вот что для тебя самое главное, глупый...

Отец пересел на диван и закурил. Паня поставил на стол пепельницу — чугунный кленовый лист,— взял с этажерки книгу в простом коленкоровом переплёте и протянул её отцу:

— Батя, задание выполнено!

— Всё переписал? Молодец! — Григорий Васильевич вынул из книги листы плотной белой бумаги.— Явственные буквы, как из типографии! Вот эти выписки мы в витрине повесим, а рядом список литературы для учащихся политшколы дадим... Ну, Паня, тебе спать пора, а мне заниматься... Погляди: в нагрудном кармане комбинезона — камешки. Калугин просил передать для затеи вашей, для Доски почёта... Умыться и зубы почистить не забудь.

Через несколько минут Паня вернулся в столовую, рассматривая на ладони два кусочка малахита. Славные малахитинки, плотные и весёлые, но какие маленькие, смотреть не на что.

— Батя, ты скажи дяде Калугину от меня спасибо...

Отец кивнул головой. В больших очках, с пером в руке он был такой серьёзный, что Паня прошёл в «ребячью» комнату на цыпочках.

Не зажигая света, чтобы не потревожить сестру, Паня разделся и нырнул под одеяло.

Совсем тихо стало в доме Пестовых.

Григорий Васильевич перелистывает книги и журналы, читает, пишет, проверяет цитаты, переписанные рукой сына, и улыбается: «Ай да мастер! Пишет, как печатает».

...Началось с пустяков. Когда Паня и его друг Вадик Колмогоров оформляли первый ящик своей минералогической коллекции, инженер Колмогоров подарил им пластинку-трафарет из прозрачной пластмассы с прорезными буквами. С помощью этой пластинки Паня заполнял этикетки коллекции и «печатал» школьную пионерскую газету «Костёр», пока не выяснилось, что он может обходиться без трафарета: рука привыкла выводить красивые буквы...

Из спальни слышится сонный голос:

— Спать ложился бы, Гриша. Ведь устал...

— Я ещё немного, Маша...

Время от времени Григорий Васильевич прохаживается по столовой, заглядывает в комнату ребят. Кровать Натальи стоит за ширмой, слышится ровное дыхание дочери. На своей кровати, сбив одеяло комом, раскинулся Паня. «Хоть гвоздями одеяло приколачивай!»— шепчет Григорий Васильевич, приводит постель в порядок и задерживается у окна. Глаза сразу находят рубиновую точку над россыпью городских огней, будто одна из кремлёвских звёзд наведалась в бессонный город уральских горняков, металлургов и машиностроителей. Это строители новой домны зажгли звезду в знак того, что дневное задание выполнено.

Хорошее название дали железногорцы новой домне — Мирная! Всё больше металла требуется для мирного строительства. Не по дням, а по часам растёт четвёртая домна, гигант Ново-Железногорского металлургического завода; 6 ноября вступит она в строй, даст первый металл.

Огоньки, огоньки! Ни одного огонька не было на юге за Железногорском ещё в начале первой пятилетки,— разве что заполыхает в тайге пожар... В те годы Железногорск машин не строил, а чугун плавили четыре маленькие домны — «самовары» Старого завода. Этот двухсотлетний завод шумит и сейчас у подножья горы Касатки. Он помолодел, вырос, плавит железную руду, богатую примесями разных металлов, но особенно славится Железногорск' своим «стальным кольцом», созданным в годы сталинских пятилеток. И впрямь стальное кольцо! Руда, добытая на Железногорском руднике, тут же, в Железногорске, становится машинами. А главное звено стального кольца — это знаменитый рудник, на котором машинистом экскаватора работает Григорий Васильевич.

Прежде чем снова сесть за стол, Пестов поднял трубку настольного телефона, вызвал диспетчерский пост первого карьера и спросил, приглушая голос:

— Как у Калугина с отгрузкой? Мой сменщик шуметь не любит, так вы его всё же не забывайте, подбрасывайте порожняк.