С хозяйственной сумкой-сеткой в руке Федя шёл по улице Машинистов, слушая болтовню сестрёнки.

— Ой, Федуня, я так рада, так рада, что ты будешь учиться в новой школе! — говорила Женя, забегая вперёд и заглядывая в лицо брата. — Только там такие, ну такие мальчишки...

— Мальчики обыкновенные...

— Нет, не обыкновенные, — очень плохие! — мотнула головой Женя. — Вадька всё пристаёт и пристаёт. Знаешь, Федуня, ты его побей, чтобы он не приставал. Хорошо?

— Надо бы ему дать,— сказал Федя.— Только я теперь не дерусь. Стёпа запрещает драться, сердится, что я люблю силу показывать.

— А я, Федуня... если бы была силь- ной-сильной, как ты, я Вадьку настукала бы по шее! — не согласилась маленькая воительница, взяла у Феди сумку и побежала во двор старого бревенчатого дома.

Федя прошёл немного дальше по улице.

На зелёной лужайке, примыкающей к широкому Новому бульвару, развёртывалась напряжённая борьба. Три паренька в красных майках с белой оторочкой нападали на Гену Фелистеева, защищавшего ворота, столбами которых служили две толстые берёзы. Игра шла сразу в три мяча, и Гене Фелистееву приходилось трудно. Он бросался от мяча к мячу, отбивал головой, падая и высоко подпрыгивая, перехватывал мячи, — и всё это молча, с горящими глазами.

— Мяч! — раздался крик.

Тотчас же один из футболистов сменил Гену, пропустившего мяч за берёзы.

— Привет, Полукрюков! — Гена, тяжело дыша, протянул Феде руку. — Видел, как тренируемся? Пощады не просим. Двадцать два мяча всё-таки отбил. Надо уметь... Мне Егорша Краснов сказал, что ты будешь в нашем классе учиться. Иди к нам, в первое звено, у нас ребята хорошие: Егорша, Самохины, Вася Марков, Витька Козлов. Есть, правда, два дурака, Панька Пестов и Вадька Колмогоров, да на них не стоит обращать внимания.

— Я слышал, как ты с Пестовым из-за камешков ссорился...

— Мы с ним уже целый год вот так...— Гена ткнул кончиком одного указательного пальца в кончик другого.— Ты сам увидишь, какой это тип Панька! Такого хвастуна и жадюги оба полушария не видели.

— Он говорит, что ты в какое-то его самоцветное угодье забрался...

— Врёт, шакал! —густо покраснел Гена.— Я сам нашёл халцедоны за Оленьим бродам... А потом Панька стал доказывать, что он первый там копался, придумал, что я его выследил, как вор... Припомню я ему это! Сто раз пожалеет!..

Федя добродушно улыбнулся.

— Как это можно из-за чепухи, из-за камешков целый год в ссоре быть? — сказал он. — У нас в Половчанске ребята тоже ссорились, только быстро мирились. Плохое у вас звено.

— Нет, звено хорошее, а Панька и Вадька не в счёт...

— Как это не в счёт, если они тоже в звене?

— Ну, иди в другое звено. А сидеть будем вместе, да?

— Сидеть будем вместе... — Федя подумал и принял окончательное решение: — Ив первое звено пойду, чтобы во всём вместе быть.

— Всё! — Гена ответил Феде на слово дружбы признательной, немного застенчивой улыбкой. — Наша парта будет самая богатырская. До сих пор в классе сильнее меня никого не было, теперь будешь ты. Здорово ты меня вчера к земле припечатал, честь и хвала! Приходи ко мне, Полукрюков, мама будет рада... Она долго болела, ребята перестали к нам ходить, а теперь можно. Книги мои посмотришь и коллекцию минералов. Есть чудо- чудеса.

Через минуту Гена уже атаковал ворота, и Федя долго смотрел на подвиги своего нового товарища, ловкого и неутомимого. Гена ему нравился — прямой, открытый, горячий, но умеющий во-время сдержаться... Хорошо иметь такого товарища. И всё же Федя с сожалением вспомнил о своём звене в Половчанской школе: звено было дружным, ребята держались вместе и не давали никого в обиду.