Я. Пинясов

ОБЫКНОВЕННЫЕ ВАРЕЖКИ

У дедушки Андрея есть деревянный сундучок.

Много разных интересных вещей в этом сундучке. Есть тут и красноармейский шлем, в котором дедушка когда-то защищал от врагов свою молодую Советскую страну, есть и старая прокуренная трубка — солдатская радость, и разный плотничий инструмент.

И вдруг среди этих интересных вещей — обыкновенные деревенские варежки. Из грубой овечьей шерсти, простой вязки, да еще заштопанные. Зачем он их бережет?

Одолело внучат любопытство. Расскажи да расскажи.

Вот однажды дедушка и говорит им:

— Ну, слушайте. Расскажу вам, какие это варежки... Не простая у них история.

Вскорости после Октябрьской революции, зимой тысяча девятьсот семнадцатого года, стоял я на посту у Смольного, где помещалось первое Советское правительство.

Стоял я на посту и голыми руками держал винтовку. Не было тогда у часовых ни варежек, ни перчаток. Трудное было время — холодное и голодное. Только что свергли мы буржуев. Злобились они на нашу народную власть.

— Смотри зорче, солдат, — предупредил меня караульный начальник, бравый матрос, — в этом доме сам товарищ Ленин. Понимаешь, как его беречь надо!

Понимаю, как же. Я солдат молодой, но в октябрьских боях участвовал, с юнкерами сражался. Винтовка у меня на боевом взводе. Смотрю в оба. А ночь студеная. С черного неба белая крупа сыплется. Ветер колючий, злой, за полы шинельки рвет. Руки знобит.

Дрожь меня пробирает. Топчусь, ежусь, пальцы дыханием грею, а сам думаю: «Мне-то еще ничего, каково теперь солдатам в окопах да в чистом поле». Замечтался я о теплой родной хате, о мирной жизни. Вдруг как фыркнет на меня автомобиль да как осветит глазищами электрическими, так я в сторону, а штык вперед.

Из автомобиля выходит какой-то человек в штатском пальтишке, посматривает на меня, прищурившись. Заметил, как я машины напугался, улыбается и хочет пройти в Смольный.

Рассердился я. Хочу спросить построже: «Ваш-ш пропуск?»

А губы примерзли, и вместо грозных слов прошипел я что-то непонятное, как рассердившийся гусь.

Однако незнакомый человек понял, что я пропуск требую. В один карман, в другой. Ищет — не найдет. А злющий ветер и за полы пальто и за рукава так и рвет, со всех сторон холодом продувает. Зябко ему.

Нашел все-таки. Протягивает бумажку, а я не могу, как положено, рассмотреть печать и подпись. Пальцы не разжимаются, к винтовке пристыли.

Заметил он это и говорит сочувственно:

— Очень вам холодно здесь, товарищ.

Поднес пропуск поближе, чтобы я разглядел печать. Показал и прошел по лестнице вверх.

Вот и все. Он ушел, а мне не по себе стало: зачем я так долго держал человека на таком злом ветру? И пальто на нем холодное, и ботинки без калош...

Вдруг вижу — бежит ко мне сам караульный начальник. Матросик наш боевой. В бескозырке. В распахнутом бушлате. На одном боку револьвер, на другом шашка, а за поясом две гранаты.

— Найманов Андрей, ты что, совсем замерз, браток?

— Ничего. Терплю.

— А чего же начальству нажаловался?

— Никому я не жаловался...

— Ну вот, рассказывай! А почему же Владимир Ильич своим помощникам нагоняй из-за тебя дал? Плохо, мол, заботятся о нашем брате. Часовые на постах мерзнут. Велел полушубки достать немедленно. В караулку нам свой чайник прислал, который для него вскипятили. Чтобы, сменившись с постов, мы чайком грелись... Ты бы еще у товарища Ленина кофею выпросил! Шустрый ты, однако, браток!

— Так это сам Ленин был? — не веря своим ушам, переспрашиваю.

Рассмеялся матрос:

— Вот чудак, Ленина не угадал! Да ты, наверное, думал, Ленин — это богатырь какой-то, великан... Еще бы! Царя сверг... мильон буржуев одолел... Слово скажет—по всему миру слышно! Это все так — сила в нем необыкновенная. А человек он простой, обыкновенный. Наш товарищ Ленин. Проще сказать — Ильич. Теперь знай, кого охраняешь. Вождя революции! Смотри зорче, солдат!

Объяснил и ушел в караулку.

На крыльце обернулся и крикнул весело:

— Через полчаса сменим! Приходи чай пить!

Ушел матрос, а мне жарко стало. Так сердце в груди и зажглось. Как же это я Ленина на морозе держал, на студеном ветру?

Не помню, как и сменили меня, как чаем из ленинского чайника, посмеиваясь, дружки-солдаты угощали. Вдруг вызывают:

— Андрей Найманов, к товарищу Ульянову-Ленину!

Иду, а ноги заплетаются.

Вот и кабинет. Часовые все наши, знакомые рабочие- красногвардейцы. Смотрят на меня с опаской: провинился, мол, солдат.

Не помню, как вошел, как доложился. Приставил руку к папахе, по-военному. Только вижу: лицо у Владимира Ильича не сердитое. Нет-нет, рассматривает меня добрым взглядом. Достает вот эти самые варежки, протягивает мне и говорит:

Вот, возьмите, пожалуйста. Это мне одна добрая женщина подарила. Сама связала.

Смотрю: хорошие варежки. Плотные, теплые. Два пальца отдельно на правой связаны, чтобы удобно было из винтовки стрелять. Для нашего брата солдата очень гожи. Завидую, а брать стесняюсь.

Заметил это Ленин.

— Ничего,— говорит,— берите, берите. Они вам нужнее. А у меня есть перчатки.

И сам вкладывает эти варежки мне в руку, ласково так, что у меня душа потеплела.

Сказал я спасибо и повернулся кругом...

Дед Андрей умолк, прикрыв ладонью глаза, словно хотел еще раз увидеть эту милую сердцу картину.

Вздохнул и сказал:

— Давно это было, а вот как сейчас помню... Да, такой-то вот получил я от товарища Ленина подарок. Душевный. Бесценный...

— Бесценный, а не сберег! — воскликнула внучка Наташа, пионерка.— Все варежки заштопанные. Как же ты мог изорвать ленинский подарок, дедушка?

— Солдатское дело. Они рвались, а я их штопал.

— Ты бы их получше спрятал, дедушка! — так и всплеснула руками внучка Мариша.

Дед Андрей усмехнулся:

— Зачем их прятать, разве это бриллианты какие? Обыкновенные варежки. Ленин мне их не зря подарил, а для пользы дела.

— Чтобы винтовку лучше в руках держать да врагов бить, непонятные! — крикнул сестренкам внучонок Яша.

— Так я и делал,— сказал дед Андрей, убирая варежки в сундук.— Врагам спуску не давал, а всем добрым людям был защитой.