. . .

Разгром белой армии Краснова

. . .

2

Выполняя задачу, поставленную командующим армией, я отдал приказ, согласно которому 1-я кавбригада и Особый резервный кавдивизион с двумя батареями и обозами 1-го разряда должны были с наступлением темноты 11 января двинуться в район Гумрак походным порядком для действий в направлении Дубочки, а обозы второго разряда — по железной дороге с тем, чтобы, выгрузившись в Гумраке, присоединиться к бригаде.

Командовать сводной конной группой на левом фланге армии — 2-я кавбригада и отдельный кавполк Попова — было приказано Городовикову, как наиболее подготовленному для самостоятельных действий командиру.

В ночь с 11 на 12 января все части дивизии приступили к выполнению поставленных задач. К этому времени белые развернули наступление по всему фронту. Наши стрелковые части и сводная конная группа, оставшаяся в районе Дубового оврага, не выдержали натиска противника и начали отходить к Царицыну. К 11 января к югу от Царицына белые вышли в район Чапурников. Севернее Царицына, в районе Давыдовки, успешно действовала казачья группа генерала Голубинцева. Казачья [114] дивизия под командой генерала Кравцова в составе трех конных полков, занимавшая Лозное, 12 января вышла в район Дубовки и отбросила наши стрелковые части за Волгу. Царицыну грозила опасность полного окружения.

К рассвету 12 января наша 1-я кавбригада и Особый резервный дивизион, форсированным маршем перейдя за ночь с южного участка обороны Царицына на западный, вступили в Гумрак и в 8 часов утра повели наступление по правому берегу Волги в направлении Дубовки через Городище, Орловка, Ерзовка. В районе Пичуги, в 12 километрах юго-западнее Дубовки, части бригады встретили сопротивление около двух полков кавалерии белых. Кавбригада с ходу атаковала противника, смяла его боевые порядки и обратила белогвардейцев в бегство. Конница противника бежала Б направлении Дубовки, стремясь уйти под защиту своей пехоты, которая силой двух полков занимала оборону между Пичугой и Дубовкой. Но это ей не удалось. На плечах конницы белых наша кавбригада ворвалась в оборону его пехоты. В течение сорока минут продолжался бой с пехотой и кавалерией противника.

Упорство, с которым сражались белые, стало понятно, когда выяснилось, что в числе взятых нами пленных есть офицеры, действовавшие в качестве рядовых солдат. Это были офицеры, бежавшие на юг, чтобы вместе с казачьими частями принять участие в походе на Москву. Белогвардейское командование сводило офицеров в отдельные роты и батальоны и использовало их в качестве карательных отрядов в войсках. Подразделения солдат, насильно мобилизованных в белую армию, как в обороне так и в наступлении располагались впереди офицерских подразделений. Таким образом, солдаты принимали на себя первый удар красных частей и даже при самом безнадежном положении не могли отступать, так как офицерские подразделения на месте расстреливали отступавших солдат.

Генерал Кравцов, располагавшийся со своим штабом в Дубовке, как только ему стало известно, что созданная белыми оборона перед Дубовкой трещит, выступил на помощь с частями кавалерии и пехоты. Но он опоздал со своей помощью: помогать уже некому было. Разгромив оборону противника, бригада совместно с резервным дивизионом контратаковала белогвардейцев, которые шли на [115] нее в атаку из Дубовки. Стремительный удар наших частей, воодушевленных уже одержанным успехом, опрокинул противника, смешал его боевые порядки. Бой был скоротечным, но исключительно напряженным, а закончился он тем, что остатки белогвардейцев, бросая оружие, лошадей и обозы, бежали в район Прямой Балки, откуда на помощь им выступали свежие части.

В связи с наступлением темноты бригада и резервный дивизион прекратили дальнейшее преследование противника и расположились на ночлег в Дубовке, выставив сторожевое охранение в Песковатке и Тишанке и ведя разведку в направлении Давыдовки.

В бою между Пичугой и Дубовкой были разгромлены четыре кавалерийских и два пехотных полка противника и взяты большие трофеи, в частности, много лошадей. Белые потеряли сотни убитыми и ранеными. Сам генерал Кравцов был зарублен на поле боя. Среди пленных оказалось много офицеров, действующих в качестве рядовых. Этими боями начался рейд кавбригады, а затем кавдивизии на север от Царицына (схема 3).

13 января наши части приводили себя в порядок и готовились к боевым действиям в направлении Давыдовки против конницы генерала Голубинцева. Получив данные о численности и расположении ее, я решил на рассвете 14 января атаковать части Голубинцева и овладеть Давыдовкой. В пять часов утра бригада перешла в наступление и к 12 часам овладела Давыдовкой. Но белые, получив подкрепление, перешли в контрнаступление. Тяжелые бои с противником продолжались в течение 14–15 января.

В ходе этих боев наши части под натиском белогвардейцев вынуждены были отходить. 16 января они отошли на Песковатку и расположились на ночлег. Здесь мне стало известно, что в селе Рахинка, на левом берегу Волги, расположилась Доно-Ставропольская кавалерийская бригада Булаткина, отброшенная противником из Дубовки и потерявшая в бою почти весь свой конский состав. Эта бригада совместно с нашей бригадой должна была образовать конный ударный кулак на правом фланге 10-й армии. Сложившаяся обстановка привела меня к мысли просить командующего армией немедленно объединить наши кавалерийские бригады в дивизию, то есть вновь создать крупное кавалерийское соединение, [116] фактически распавшееся после выделения 2-й бригады сводной кавдивизии в самостоятельную группу Городовикова. На мой телеграфный запрос командарм в тот же день ответил согласием и, кроме того, послал из Царицына в наше распоряжение бронеотряд Александра Войткевича в составе двух бронемашин. [117]

Бригада Булаткина была пополнена за счет излишков людей Особого резервного кавдивизиона, а также добровольцев из пленных и посажена на лошадей, захваченных у противника в бою под Дубовкой.

20 января вновь образованная дивизия, названная Особой кавалерийской дивизией, построилась в Дубовке. После смотра частей дивизии было созвано совещание командиров бригад и полков. На этом совещании, в частности, был решен вопрос об образовании политотдела дивизии и утверждены кандидаты на должности начальника политотдела и военкомов полков, а также определены задачи политической работы в частях.

Начальником политотдела мы утвердили Мусина, рабочего из Царицына.

В связи с тем, что разгромом противника в Дубовке не было обеспечено соединение Камышинского боевого участка с общим фронтом обороны 10-й армии, я предложил А. И. Егорову план дальнейших действий нашей дивизии.

Существо этого плана заключалось в следующем: разгромить противника в районе Прямой Балки — Давыдовки и, обеспечив соединение Камышинского боевого участка с фронтом обороны 10-й армии, нанести дивизией удар по тылам противника в общем направлении на Карповку. Этот план был Егоровым одобрен, и мы приступили к действиям.

Положение на фронте 10-й армии с каждым часом ухудшалось. Армия Краснова продолжала сжимать кольцо окружения Царицына. Южнее города ей удалось выйти к Волге и овладеть Сарептой. На центральном участке белые заняли станции Воропоново и Гумрак и готовились к решительному штурму Царицына.

В соответствии с принятым решением мною был отдан приказ на наступление дивизии в направлении Прямой Балки, где, по сведениям нашей разведки, сосредоточились пять полков конницы и полк пехоты противника.

Выступление было назначено на 3 часа ночи 23 января.

Ночью разразилась пурга. Сильный ветер с воем и свистом носил тучи снега. Мороз достигал двадцати градусов. Все живое попряталось. Меня беспокоило, как отнесутся бойцы и командиры к решению выступить в такую пургу. На 1-ю бригаду я мог положиться — знал, что [118] она пойдет в любую погоду и при любых обстоятельствах. А вот как бригада Булаткина? Люди для меня новые. А вдруг среди них окажутся провокаторы, которые попытаются посеять недоверие к командованию дивизии? Нет, решил я, бойцы поймут необходимость наступления.

Конечно, наступать в пургу и мороз трудно, но зато погода дает возможность скрытно подойти к Прямой Балке, ворваться в расположение врага и истребить белогвардейцев с наименьшими для нас потерями.

Пурга обеспечивала нам внезапность, а это наполовину решало исход боя в нашу пользу.

Ровно в 3 часа ночи я прибыл на площадь в поселке Дубовка, где к этому времени была построена дивизия. Проверив, уяснили ли командиры частей боевые задачи и порядок взаимодействия в бою, я объехал строй дивизии и подал команду: «Вперед, за мной, шагом марш!»

Сильный ветер хлестал в лицо, снег бил в глаза, мороз пробирался под одежду, леденил руки и ноги. Но красные кавалеристы упорно пробивались вперед. Труднее всего было артиллерии. Орудия глубоко оседали в снег и, несмотря на усиленные упряжки лошадей, продвигались медленно. Бронеавтомобили часто буксовали, и пришлось выделить каждому бронеавтомобилю по четыре уноса артиллерийских лошадей. В дальнейшем артиллерийские лошади при броневиках были постоянно. В непогоду, а часто и в целях сохранения дефицитного горючего они тянули автоброневики так же, как и пушки.

Перед рассветом у балки Сухой, между Прямой Балкой и колонией Тишанка, наши разъезды захватили в плен разъезд белых. Показания пленных позволили нам уточнить расположение сил противника. Установив, что главные силы его находятся в Прямой Балке, я приказал двигаться туда и указал исходные позиции для атаки. В сторону колонии Тишанка, для прикрытия действий дивизии от находившегося там противника, был выставлен заслон.

Мороз и буран загнали белогвардейцев в дома. Они никак не предполагали, что в такую непогоду красные решатся наступать. Они даже не выставили сторожевого охранения на окраины села. Пользуясь беспечностью белых, дивизия окружила село и установила свою артиллерию на наиболее вероятных путях отхода противника. [119]

По сигналу атаки автоброневики и пулеметные тачанки под прикрытием кавалерийских эскадронов ворвались в Прямую Балку. Белогвардейцы с ужасом в глазах выскакивали из домов и попадали под ураганный огонь наших пулеметов. Бой с каждой минутой разгорался и быстро принял ожесточенный характер. Я видел, как офицеры-белогвардейцы, действовавшие в качестве рядовых солдат, с винтовками наперевес бросались на наших кавалеристов, кололи штыками их лошадей, как белые казаки ошалело бросались в конном строю на бронеавтомобили и пулеметные тачанки и тут же валились, как скошенная трава.

Пехота противника оказала сильное сопротивление, но после сорокаминутного боя она была полностью разгромлена. Конница белых бросалась в разные стороны, но везде наталкивалась на наши атакующие части. Все же некоторые подразделения казаков вырвались из Прямой Балки и бросились бежать в направлении Давыдовки. Это было паническое, еще не виданное за всю мою боевую жизнь бегство. Казаки на ходу скидывали с себя все лишнее. Они бросали даже боевые пики и винтовки; некоторые на полном карьере, проявляя чудеса изворотливости, сбрасывали и седла, скакали, уцепившись за гривы своих коней. Кое-кто, пытаясь скрыться, соскакивал с лошадей, но немногим удалось спастись от клинков наших кавалеристов и ударов копыт их коней. Преследуя бегущего противника, части дивизии стремительно ворвались в Давыдовку и захватили обозы белогвардейцев. Преследование продолжалось вплоть до Малой Ивановки. Остатки разгромленного противника бежали в Большую Ивановку.

К исходу 23 января, пройдя с боями пятьдесят пять километров и успешно выполнив поставленную задачу, дивизия расположилась на отдых и ночлег побригадно: 1-я кавбригада — в Малой Ивановке, 2-я кавбригада — в Давыдовке.

В результате боя в Прямой Балке и Давыдовке белогвардейцы потеряли только убитыми, главным образом зарубленными, до тысячи солдат и офицеров. Мы взяли много пленных, в том числе офицеров, действовавших в качестве рядовых солдат, захватили тринадцать орудий, тридцать пулеметов, все обозы и боеприпасы, а также много лошадей. [120]

Наши потери оказались сравнительно невелики, главным образом ранеными. В числе легкораненых был и я.

На другой день после отправки пленных в Дубовку значительная часть насильно мобилизованных белыми солдат обратилась к нам с просьбой принять их в нашу дивизию.

Мы продолжали преследовать противника, который отошел в Большую Ивановку.

Командир разведки 2-го полка Филипп Новиков, посланной 25 января на Семеновку, вернувшись, доложил, что Семеновка занята 1-м Иловлинским красным казачьим полком Колесова, входящим в состав Камышинского боевого участка, которым тогда временно командовал Базилевич. Таким образом, связь 10-й армии с ее Камышинским боевым участком была восстановлена, и, следовательно, задача, поставленная дивизии командующим 10-й армией, успешно выполнена.

Теперь мы должны были начать рейд по тылам противника, сосредоточенного перед правым флангом 10-й армии.

К этому времени связь с командующим армией была прервана, и получить от него какие-либо дополнительные указания не представлялось возможным. Мы должны были самостоятельно принимать решения. Несмотря на всю сложность действий в тылу противника, я был твердо уверен в нашем успехе. Уже в бою под Дубовкой я убедился, что кавалерийская бригада представляет собой серьезную ударную силу, которая может во многом изменить в нашу пользу обстановку на фронте к северу от Царицына. Теперь же у нас была кавалерийская дивизия, вырвавшая на участке своих боевых действий инициативу из рук белогвардейцев. Как показали бои в Прямой Балке и Давыдовке, наша конница, сведенная в кавалерийскую дивизию, стала грозным противником для казачьей кавалерии — той самой кавалерии, ударов которой боялась наша пехота, да и слабые, недостаточно организованные части нашей войсковой конницы. Вновь созданная кавалерийская дивизия превосходила кавалерийские соединения белых и в огне и в четкости организации, и в тактических приемах, но основное ее преимущество состояло в высокой сознательности бойцов и командиров, в их неудержимом наступательном порыве. Воодушевленные первыми победами, они почувствовали свою силу и [121] рвались в бой. Нужно было использовать эти благоприятные факторы и развивать успех, не останавливаясь на полпути.

Следует сказать несколько слов о нашем превосходстве в огне над противником. Речь в данном случае идет о вооружении конницы, а не всех белогвардейских войск. В целом армии белых были вооружены немецкими империалистами, а затем Антантой сильнее, чем была вооружена Красная Армия. Но наши кавалерийские части и соединения, как правило действовавшие в авангарде пехоты, первыми использовали богатые трофеи и за счет их имели возможность добиться превосходства над противником в пулеметах, артиллерии, револьверах, винтовках.

Это превосходство достигалось неимоверно упорными усилиями наших командиров. Особенно стремились они к тому, чтобы в их подразделениях было побольше пулеметов, которые мы ставили на тачанки. Такое новшество давало нам возможность маневрировать огнем, создавать превосходство в огне на нужных участках. К тому же многие наши кавалеристы ранее прошли службу в пехоте и владели стрелковым оружием лучше, чем казаки, сила которых была в умении владеть холодным оружием.

3

Пурга к ночи стихла. В домике, почти по крышу занесенном снегом, мы с командирами бригад обдумывали порядок дальнейших действий дивизии. Прежде всего решили связаться с нашим соседом Колесовым, наладить с его полком взаимодействие, а затем наступать на Большую Ивановку.

На рассвете, взяв с собой взвод ординарцев, я поехал верхом в штаб 1-го Иловлинского казачьего полка. По сведениям он должен был находиться в Семеновке, однако мы натолкнулись на Колесова, еще не доехав до Семеновки. Штаб полка расположился у высокой скирды сена. На вершине ее мы увидели широкого в плечах человека в белой барашковой папахе. Не отрывая глаз от бинокля, он неуклюже, по-медвежьи, двигался вперед и что есть мочи кричал:

— Держи, держи, да правее же держи, сатана! [122]

А потом вдруг резко остановился и начал пятиться назад. При этом он грозил кому-то кулаком, топал ногой и кричал:

— Руби, от же паразиты, руби я вам говорю!

Кому он приказывал рубить, я не видел. Но он, должно быть, видел в бинокль кого-то, кто должен был рубить, но не рубил. Командуя, он увлекся и забыл, что находится на вершине скирды. Допятившись до края ее, он вскинул руки и полетел вниз. Человек, видимо, серьезно ушибся, однако я и мои ординарцы не могли удержаться от смеха.

Подъехав к группе командиров, стоявших у скирды, я поздоровался и спросил, где могу видеть командира полка Колесова. Мне указали на упавшего. Я спешился и подошел к нему. Он встал, отряхнулся, и мы представились друг другу.

Из информации Колесова я понял, что 1-й Иловлинский полк обороняет Усть-Погожье и Семеновку.

— Противник за последние дни не ведет активного наступления, — сказал Колесов. — Происходят только стычки разъездов, — добавил он, показывая в ту сторону, куда только что смотрел в бинокль.

— А какие перед полком силы белогвардейцев? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Колесов. — Я их не считал.

Заговорив о необходимости взаимодействия, я начал с того, что предложил Колесову совместно разгромить части противника, сосредоточенные в Большой Ивановке:

— Наша дивизия нанесет главный удар со стороны Малой Ивановки, а 1-й Иловлинский казачий полк одновременно атакует противника с северо-востока, после чего будем вместе наступать на Лозное.

Колесов не только охотно согласился с моим предложением, но даже попросил включить его полк в состав дивизии. Я ответил, что самостоятельно решить этот вопрос не могу: необходимо решение командующего армией. Он, вероятно, подумал, что это только отговорка, и начал горячо доказывать, что присоединение его полка к нашей дивизии крайне необходимо для дела.

— Мой полк, — говорил Колесов, — является единственной кавалерийской частью на Камышинском боевом участке. Противник у нас маневренный и часто прорывает [123] нашу оборону. Поэтому полк все время бросают с одного направления на другое и нередко для выполнения задач, которые должна выполнять пехота. Кроме того, чуть ли не каждый день полк переподчиняют новым начальникам. Все требуют активных действий, но никто не желает помочь боеприпасами, оружием и всем другим, необходимым для жизни и боя.

Но как он ни убеждал меня, я все-таки не согласился без ведома начальника Камышинского боевого участка и решения командующего 10-й армией включить его полк в состав своей дивизии. Мы договорились на том, что вернемся к этому вопросу после взятия Большой Ивановки. Кстати, подумал я, и присмотрюсь в бою к его казакам.

В тот же день вечером — это было 26 января — кавалерийская дивизия совместно с полком Колесова атаковала белогвардейцев в Большой Ивановке. Противник в беспорядке отошел и рассеялся в степи.

1-й Иловлинский полк во главе со своим командиром действовал в этом бою хорошо. После боя он расположился на ночлег вместе с дивизией в Большой Ивановке. Я попытался связаться с командующим армией и с начальником Камышинского боевого участка, но сделать это не удалось. Приходилось действовать самостоятельно. Обстановка требовала неотложного решения вопроса о включении полка Колесова в состав кавдивизии, и я отдал приказ об этом, считая, что в дальнейшем он будет подтвержден командующим армией. Организационное построение полка Колесова было строго выдержано по схеме всех остальных полков дивизии, однако он не входил в состав какой-либо бригады, а значился особым полком.

27 января дивизия, уже в составе пяти полков, повела наступление на Лозное. По данным разведки и показаниям пленных, в районе Лозного и Садков располагались три полка пехоты и два полка кавалерии белых, входившие в состав казачьей бригады полковника Яковлева.

Пехота белогвардейцев, занимавшая линию обороны по реке Лозной, а также по южным и восточным скатам высоты близ Лозного, не успела принять боя, как оказалась в плену. Кавалерийские полки белых, расположенные в самом Лозном, панически устремились в поселок [124] Садки, где находились три полка пехоты белых. В Садках поднялась паника. Полковник Яковлев, спасая свою жизнь, бросил бригаду и с небольшой группой всадников скрылся в сторону хутора Заварыкин.

Предвидя бегство белогвардейцев из Садков, я приказал своим частям перехватить пути их отхода. В результате стремительного броска частей кавдивизии пути отхода противнику были отрезаны. Пехота белогвардейцев, оказавшись окруженной, воткнув штыки в землю, сдалась в плен. Конные казаки тоже были настолько деморализованы, что не оказали никакого сопротивления и, бросив оружие, сдались.

На этом закончилась операция по разгрому белогвардейцев в Лозном и Садках. В общем итоге боев за 26 и 27 января в Большой Ивановке, Лозном и Садках Особая кавалерийская дивизия разгромила четыре полка кавалерии и шесть полков пехоты противника. Было взято в плен семь тысяч триста солдат и офицеров, захвачено восемнадцать орудий, сорок пулеметов, тысяча триста лошадей с седлами, большой обоз с боеприпасами и различным военным имуществом. В этих же районах у белых было отбито пять тысяч голов скота. Часть этого скота мы раздали крестьянам, а часть оставили для нужд дивизии.

К исходу 28 января дивизия расположилась на ночлег в Садках. Прежде всего необходимо было решить вопрос, что делать с пленными и обозами. Они становились помехой для дивизии, тормозили ее продвижение и отвлекали значительное число бойцов для конвоя. Однако все наши попытки связаться с нашими стрелковыми частями, чтобы передать им пленных и весь лишний груз для последующей отправки в армейский тыл, оказались безуспешными. Поэтому все это осталось при дивизии.

Связи со штабом армии по-прежнему не было. Лично допросив нескольких пленных офицеров, я установил, что противник занимает Котлубань, Гумрак, Песчанку, Большие и Малые Чапурники, Райгород.

Положение 10-й армии становилось исключительно тяжелым. Если на северном участке ее обороны противник в результате действий нашей кавалерийской дивизии был отброшен от Волги на запад, то в центре — на западном участке — и на юге — на левом фланге армии — нависла [125] угроза прорыва противника, а следовательно, разгрома 10-й армии и падения Царицына. Передо мной встал вопрос — куда в этих условиях направить удары дивизии?

Посоветовавшись с командирами бригад и полков и исполняющим обязанности начальника штаба дивизии Григорием Хоперским — бывшим офицером Донского казачества, человеком трезвого ума, храбрым и преданным революции, я принял следующее решение: наступая из района Садки через Заварыкин, овладеть станцией Иловля и, перерезав железнодорожное сообщение белых, нанести удар по станице Иловлинской, где, по сведениям, полученным от пленных, был расположен штаб корпуса генерала Радко-Дмитриева; из Иловлинской развить наступление вдоль железной дороги на станицу Качалинскую и далее по железной дороге в направлении Царицына. Для обеспечения безопасности тыла дивизии Особый Иловлинский казачий полк Колесова должен был нанести удар вдоль железной дороги на север по станции Лог.

30 января дивизия начала наступление. В Заварыкине, куда кавдивизия вступила почти без боя, оказалось несколько тысяч человек, мобилизованных белыми для укомплектования своих новых формирований. Здесь же была захвачена группа офицеров, занимавшаяся организацией и обучением белогвардейских частей, и большой обоз.

. . .

Будённый С. М. Пройдённый путь. Книга первая: М.: Воениздат, 1958. — 448 с.

читать всю книгу