Раз мы вычищали на полубугре подле пруда заросшую дорожку. Много нарубили шиповника, лозины, тополя,— потом пришла черёмуха. Росла она на самой дороге и была такая старая и толстая, что ей не могло быть меньше десяти лет. А пять лет тому назад, я знал, что сад был чищен. Я никак не мог понять — как могла тут вырасти такая старая черёмуха.

Мы срубили её и прошли дальше. Дальше, в другой чаще, росла другая такая же черёмуха, даже ещё потолще. Я осмотрел её корень и нашёл, что она росла под старой липой. Липа своими сучьями заглушила её, и черёмуха протянулась аршин на пять прямым стеблем под землёй; а когда выбралась на свет, подняла голову и стала цвести. Я срубил её в корне и подивился тому, как она была свежа и как гнил был корень.

Когда я срубил её, мы с мужиками стали её оттаскивать, но сколько мы ни тащили,— не могли её сдвинуть: она как будто прилипла. Я сказал: «Посмотри, не зацепили ли где?» Работник полез под неё и закричал: «Да у ней другой корень, вот на дороге!» Я подошёл к нему и увидел, что это была правда.

Черёмуха, чтобы сё не глушила липа, перешла из-под липы на дорожку, за три аршина от прежнего корня. Тот корень, что я срубил, был гнилой и сухой, а новый был свежий. Она почуяла, видно, что ей не жить под липой, вытянулась, вцепилась сучком за землю, сделала на сучке корень, а тот корень бросила. Тогда только я понял, как выросла та первая черёмуха на дороге. Она тоже, верно, сделала,—но успела уже совсем отбросить старый корень, так что я не нашёл его.