Ванька Жуков, девятилетний мальчик, отданный три месяца тому назад в ученье к сапожнику Аляхину, в ночь под рождество не ложился спать. Дождавшись, когда хозяева и подмастерья ушли к заутрене, он достал из хозяйского шкапа пузырёк с чернилами, ручку с заржавленным пером и, разложив перед собой измятый лист бумаги, стал писать. Прежде чем вывести первую букву, он несколько раз пугливо оглянулся на двери и окна, покосился на тёмный образ, по обе стороны которого тянулись полки с колодками, и прерывисто вздохнул. Бумага лежала на скамье, а сам он стоял перед скамьёй на коленях.

«Милый дедушка, Константин Макарыч! — писал он.— И пишу тебе письмо. Поздравляю вас с рождеством и желаю тебе всего от господа бога. Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался».

Ванька перевёл глаза на тёмное окно, в котором мелькало отражение его свечки, и живо вообразил себе своего деда Константина Макарыча, служащего ночным сторожем у господ Живаревых. Это маленький, тощенький, но необыкновенно юркий и подвижной старикашка, лет 65-ти, с вечно смеющимся лицом и пьяными глазами. Днём он спит в людской кухне или балагурит с кухарками, ночью же, окутанный в просторный тулуп. ходит вокруг усадьбы и стучит в свою колотушку. За ним, опустив головы, шагают старая Каштанка и кобелёк Вьюн, прозванный так за свой чёрный цвет и тело, длинное, как у ласки. Этот Вьюн необыкновенно почтителен и ласков... Теперь, наверное, дед стоит у ворот, щурит глаза на яркокрасные окна деревенской церкви и, притопывая валенками, балагурит с дворней. Колотушка его подвязана к поясу. Он всплёскивает руками, пожимается от холода и старчески хихикает.

— Табачку, нешто, нам понюхать? — говорит он, подставляя бабам свою табакерку.

Бабы нюхают и чихают. Дед приходит в неописанный восторг, заливается весёлым смехом и кричит:

— Отдирай, примёрзло!

Дают понюхать табаку и собакам. Каштанка чихает, крутит мордой и, обиженная, отходит в сторону. Вьюн же из почтительности не чихает и вертит хвостом.

А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с её белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб; деревья, посеребрённые инеем, сугробы. Всё небо усыпано весело мигающими звёздами, и Млечный путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потёрли снегом...

Ванька вздохнул, умокнул перо и продолжал писать:

«А вчерась мне была выволочка. Хозяин выволок меня за во- лосья на двор и отчесал шпандырем за то. что я качал ихнего ребятёнка в люльке и по нечаянности заснул. А на неделе хозяйка велела мне почистить селёдку, а я начал с хвоста, а она взяла селёдку и ейной мордой начала меня в харю тыкать. Подмастерья надо мной насмехаются, посылают в кабак за водкой и велят красть у хозяев огурцы, а хозяин бьёт чем попади. А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю или шей,—то хозяева сами трескают.

А спать мне велят в сенях, а когда ребятёнок ихний плачет, я вовсе не сплю, а качаю люльку.

Милый дедушка, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда домой, на деревню, нету никакой моей возможности... Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно бога молить, увези меня отсюда, а то помру...»

Ванька покривил рот, потёр своим чёрным кулаком глаза и всхлипнул.

«Я буду тебе табак тереть,— продолжал он,— богу молиться, а если что, то секи меня, как Сидорову козу. А ежели думаешь, должности мне нету, то я христа-ради попрошусь к приказчику сапоги чистить, али замссто Федьки в подпаски пойду. Дедушка милый, нету никакой возможности, просто смерть одна. Хотел было пешком на деревню бежать, да сапогов нету, морозу боюсь. А когда вырасту большой, то за это самое буду тебя кормить и в обиду никому не дам, а помрёшь,— стану за упокой души молить. всё равно как за мамку Пелагею.

А Москва город большой. Дома всё господские, и лошадей много, а овец нету и собаки не злые. Со звездой тут ребята не ходят, и на клирос петь никого не пущают, а раз я видел в одной лавке, на окне крючки продаются прямо с леской и на всякую рыбу, очень стоющие, даже такой есть один крючок, что пудового сома удержит. И видал которые лавки, где ружья всякие, на манер бариновых, так что, небось, рублей сто кажное... А в мясных лавках и тетерева, и рябцы, и зайцы, а в котором месте их стреляют, про то сидельцы не сказывают.

Милый дедушка, а когда у господ будет ёлка с гостинцами, возьми мне золочёный орех и в зелёный сундучок спрячь. Попроси у барышни Ольги Игнатьевны, скажи — для Ваньки».

Ванька судорожно вздохнул и опять уставился на окно. Он вспомнил, что за ёлкой для господ всегда ходил в лес дед и брал с собой внука. Весёлое было время’ И дед крякал, и мороз крякал, а глядя на них, и Ванька крякал. Бывало, прежде чем вырубить ёлку, дед выкуривает трубку, долго нюхает табак, посмеивается над озябшим Ванюшкой... Молодые ёлки, окутанные инеем, стоят неподвижно и ждут, которой из них помирать. Откуда ни возьмись, по сугробам летит стрелой заяц. Дед не может, чтобы не крикнуть: «Держи, держи... держи! Ах, куцый дьявол!»

Срубленную ёлку дед ташил в господский дом, а там принимались убирать её...

«...Приезжай, милый ледугикя.— продолжал Ванька: — Христом богом тебя молю, возьми меня отсюда. Пожалей ты меня, сироту несчастную, а то меня все колотят, и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя,— всё плачу. А намедни хозяин колодкой по голове ударил так. что упал и насилу очухался. Пропашая моя жизнь, хуже собаки всякой... А ещё кланяюсь Алёне, кривому Егорке и кучеру, а гармонию мою никому не отдавай. Остаюсь твой внук Иван Жуков. Милый дедушка, приезжай!»

Ванька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, купленный накануне за копейку... Подумав немного, он умокнул перо и написал адрес: «На деревню дедушке».

Потом почесался, подумал и прибавил: «Константину Мака- рычу».

Довольный тем, что ему не помешали писать, он надел шапку и, не набрасывая на себя шубейки, прямо в рубахе выбежал на улицу... Сидельцы из мясной лавки, которых он расспрашивал накануне, сказали ему, что письма опускаются в почтовые ящики, а из ящиков развозятся по всей земле на почтовых тройках с пьяными ямщиками и звонкими колокольцами. Ванька добежал до первого почтового ящика и сунул драгоценное письмо в щель.

Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал...

Ему снилась печка. На печи сидит дед, свесив босые ноги, и читает письмо кухаркам. Около печки ходит Вьюн и вертит хвостом.

Вопросы и задания.

1. Расскажите: а) о жизни Ваньки у сапожника; б) о том, как Ванька описывает большой город; что его заинтересовало в нём.

2. Выберите в рассказе слова, взятые из народной речи, и поставьте рядом с ними литературные выражения.

3. Что вспоминает Ванька о жизни в деревне?

4. Найдите в рассказе и перечитайте следующие отрывки: а) портрет деда; б) описание Вьюна и Каштанки; в) описание зимней ночи; г) в лес за ёлкой.

5. Почему Ванька просит дедушку взять его обратно домой?

6. Какое обещание даёт Ванька дедушке, если он возьмёт его от сапожника?

7. Почему дедушка не может выполнить просьбу Ваньки?

8. Что вы узнали об отношении барышни к мальчику? Поможет ли она ему?

9. Почему письмо Ваньки не дойдёт до дедушки?

Напишите сочинение на одну из тем:

1) Жизнь Ваньки в деревне.

2) Жизнь Ваньки в городе.

План сочинений.

Жизнь Ваньки В ДЕРЕВНЕ.

1) Где и у кого жил Ванька?

2) Кто были его родные?

3) Какие удовольствия и забавы бывали у Ваньки зимой и ле том в деревне?

4) Как Ванька относился к дедушке?

5) Что вынудило дедушку отдать Ваньку в город?

6) Как Ванька отнёсся к этому решению?

Жизнь Ваньки в городе.

1) Как Ванька описывает большой город?

2) Как ему жилось у сапожника?

3) Какую работу выполнял Ванька?

4) Как его учили?

5) Как к Ваньке относились хозяева, подмастерья?

6) Как он относился ко всем в мастерской?

7) Почему Ванька просит дедушку взять его домой?