Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ (1828 —1889)

ЖИЗНЬ Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО

Центральной фигурой эпохи 50—60-х годов был великий русский учёный, писатель и революционер Николай Гаврилович Чернышевский.

Детство и юность

Он родился 12 июля 1828 г. в Саратове в семье священника. Отец Чернышевского не был похож на бо́льшую часть русского православного духовенства. «Это был не поп или, по крайней мере, очень мало поп»,— писал о нём «Колокол» Герцена.

Саратов в те годы был глухим провинциальным городом, в котором единственная книжная лавка закрылась из-за отсутствия покупателей, городом, населённым косными, ограниченными обывателями.

У отца Чернышевского была хорошая библиотека с большим количеством светских книг. Уже в детстве Чернышевский познакомился с сочинениями Пушкина, Жуковского, Гоголя, статьями Белинского, лучшими созданиями мировой литературы, прочитал множество книг по истории, географии и другим наукам.

Одарённый замечательными способностями, Чернышевский к 16 годам овладел латинским, греческим, французским, немецким и английским языками и был хорошо знаком с языками древнееврейским, татарским, персидским и польским. Большую часть этих знаний он приобрёл в результате неутомимого самостоятельного труда.

Он рано стал, по собственным словам, «библиофагом, пожирателем книг», но страсть к приобретению знаний не мешала ему оставаться живым, жизнерадостным подростком, общим любимцем товарищей, другом крепостной детворы.

Он рано познакомился с ужасами крепостного быта и с горячей любовью относился ко всем обездоленным и неимущим.

Отец Чернышевского был небогатым человеком, и мальчику были близки и понятны страдания и невзгоды трудового люда.

«Жизнь моего детства,— вспоминал он,— была погружена в жизнь моего народа, которая охватывала: меня со всех сторон».

На Волге, где Чернышевский проводил долгие часы, он жадно слушал рассказы беглых крестьян о деспотах-помещиках, запоминал народные песни и сказания о Степане Разине и Емельяне Пугачёве.

В семинарии, куда определили мальчика, он сразу же обратил на себя внимание начальства, которое прочило ему блестящую духовную карьеру. Но эта карьера не привлекала Чернышевского, зачитывавшегося статьями Белинского и Герцена, сочинениями по философии, истории и литературе. Поэтому в 1846 г., не закончив семинарского курса, восемнадцатилетний Чернышевский отправился «на долгих» в Петербург, чтобы осуществить давнишнюю свою мечту — поступить в университет.

Блестяще сдав экзамены, Чернышевский стал студентом университета. Скоро, однако, наступило разочарование. Столичный университет вовсе не был похож на «храм науки», каким он издали представлялся Чернышевскому. По остроумному замечанию Герцена, он был отделением «пожарного депо» — министерства народного просвещения, главная задача которого заключалась в тушении знания, чтобы искрами его не воспламенились умы молодёжи.

Со всей присущей ему страстью Чернышевский отдался самообразованию. На некоторое время он увлёкся идеалистической философией Гегеля, но скоро понял её слабые стороны, «Система Гегеля... уже не соответствует нынешнему состоянию знаний»,— писал он.

Чернышевский отчётливо осознал, что мысли Гегеля «не дышат нововведениями», что Гегель — «раб настоящего положения вещей, настоящего устройства общества».

От Гегеля Чернышевский перешёл к изучению материалистической философии Людвига Фейербаха. Его книга «Сущность христианства» потрясла Чернышевского своим «благородством, откровенностью, резкостью».

Но Чернышевский не мог остановиться на философии, которая ставила своей задачей только познать мир, ему надо было найти пути к его преобразованию.

С пристальным вниманием следит юноша Чернышевский за революционными событиями 1848 г. на Западе. Он сближается с некоторыми членами кружка Петрашевского и в книгах великих социалистов-утопистов ищет ответа на мучащие его вопросы. Как и Салтыков, а ещё ранее Белинский, он увлёкся идеями утопического социализма, проникся беспощадной критикой буржуазного строя насилия и грабежа и верой в неизбежность победы социализма. Чернышевский освоил все теоретические богатства передовых умов Западной Европы. И не только освоил, но и ушёл далеко вперёд от своих западных учителей. «Чернышевский,— писал В. И. Ленин,— единственный действительно великий русский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до 88-го года остаться на уровне цельного философского материализма... Но Чернышевский не сумел, вернее: не мог, в силу отсталости русской жизни, подняться до диалектического материализма Маркса и Энгельса» (В. И. Ленин, Сочинения, т. 14, стр. 346).

Перед его глазами неотступно стояла горячо любимая им родина, стонавшая под ярмом крепостного права, многомиллионное крестьянство, бесправное, тёмное, измученное веками рабства и неволи.

Чернышевский знал, что он будет делать: он будет делать всё, чтобы ускорить час народного торжества, «чтобы один класс не сосал кровь другого», чтобы уничтожить тот общественный строй, «при котором девять десятых народа — рабы и пролетарии».

После университета

Окончив в 1850 г. университет Чернышевский вернулся в Саратов и начал вести преподавательскую работу в тамошней гимназии. Он застал в гимназии жестокие нравы: учащиеся за малейшие провинности подвергались порке, учителя приходили на занятия пьяными, дико и злобно ругались.

Гимназисты сразу почувствовали разницу между новым учителем и своими прежними «воспитателями». «В то недолгое время. которое молодой учитель пробыл в нашей гимназии, глубоко была потрясена им старая система воспитания»,— вспоминал один из учеников Чернышевского. Многосторонне образованный, скромный и даже застенчивый учитель скоро покорил своих воспитанников.

Он рассказывал им о запрещённых в то время писателях — Гоголе, Белинском, воспитывал в гимназистах ненависть к произволу, деспотизму, крепостному праву.

Своей невесте Ольге Сократовне Васильевой, дочери саратовского врача. Чернышевский говорил: «Я делаю здесь такие веши, которые пахнут каторгою.— я такие вещи говорю в классе. Я не знаю, сколько времени пробуду на свободе. Меня каждый день могут взять... Я едва ля уже выйду из крепости».

Чернышевский был уверен, что скоро вспыхнет крестьянская, революция, и готовился к ней. «Я приму участие... Меня не испугает ни грязь, ни пьяные мужики с дубьём, ни резня». «Произойдут ужаснейшие волнения,— говорил он,— и в этих кровавых волнениях может родиться настоящая народная революция; камень тяжёл, огромен, но он висит над пропастью: стоит только немного сдвинуть его с места, и он пойдёт под уклон, всё сметая на своём пути».

В 1853 г., после смерти матери, Чернышевский с женой переезжает в Петербург. Недолгое время он занимается преподаванием в кадетском корпусе, сотрудничает в «Отечественных записках».

В конце 1853 г. он закончил работу над своей диссертацией «Эстетические отношения искусства к действительности». Однако прошло полтора года, прежде чем состоялась публичная защита диссертации: под всякими предлогами реакционное начальство университета оттягивало защиту. Передовой молодёжью диссертация была воспринята как программный документ боевой материалистической философии.

Публичная защита диссертации происходила 10 мая 1855 г., председательствовал на диспуте ректор университета П. А. Плетнёв.

Вот как описывает диспут Н. Шелгунов, друг Чернышевского, впоследствии сосланный в Сибирь:

«Небольшая аудитория, отведённая для диспута, была битком набита слушателями... Тесно было очень, так что слушатели стояли на окнах... Чернышевский защищал диссертацию со своей обычной скромностью, но с твёрдостью непоколебимого убеждения. После диспута Плетнёв обратился к Чернышевскому с таким замечанием: «Кажется, я на лекциях читал вам совсем не это!» И действительно, Плетнёв читал не это, а то, что он читал, было бы не в состоянии привести публику в тот восторг, в который её привела диссертация.

В ней было всё ново и всё заманчиво; и новые мысли, и аргументация, и простота, и ясность изложения. Но так на диссертацию смотрела только аудитория, Плетнёв ограничился своим замечанием, обычного поздравления не последовало, а диссертация была положена под сукно».

Когда диссертация вышла из печати, вокруг неё был организован заговор молчания. Но долго замалчивать замечательную работу Чернышевского было невозможно, и тогда реакционные журналы откликнулись на неё рядом злобных нападок.

Так, в реакционном журнале «Библиотека для чтения» утверждалось, что в теории Чернышевского «нет ничего, кроме нелепости вывода». Ожесточённые отклики вызвала она и у писателей-дворян.

Зато, как уже указывалось, диссертация была восторженно встречена демократами-разночинцами. Добролюбов в своём дневнике отметил! «Диссертация Чернышевского мне очень нравится и кажется вещью очень замечательной».

Чернышевский в редакции «Современника»

Осенью 1853 г. Чернышевский начинает работу в некрасовском «Современнике» и скоро становится виднейшим сотрудником журнала. Некрасов поручает Чернышевскому два важнейших отдела «Современника»: политический и критический. Чернышевский сделался в сущности фактическим редактором журнала. Под его руководством «Современник» стал трибуной, проводником взглядов революционной демократии. Чернышевский, Добролюбов и Некрасов выступали от имени и в защиту интересов многомиллионного крестьянства.

Чернышевский отдавал журналу все свои силы. В «Современнике» были напечатаны его лучшие работы: «Очерки гоголевского периода русской литературы», «Лессинг и его время», статьи о Пушкине, Льве Толстом, Щедрине, Островском, ряд философских, исторических и экономических исследований, в которых, по словам Маркса, Чернышевский «мастерски показал банкротство буржуазной политической экономии».

Беспощадную борьбу ведёт Чернышевский с либеральными болтунами, во всех своих статьях неизменно отстаивает интересы народа, сплачивает и организует революционные силы, способные к самоотверженной борьбе с самодержавным правительством.

Чернышевский клеймил либералов за их безмерную фальшь и подлость, за их лицемерие и краснобайство, за их стремление упрочить самодержавно-крепостническую систему.

В. И. Ленин говорил, что от сочинений Чернышевского «веет духом классовой борьбы». Вся передовая Россия относилась с огромным уважением к Чернышевскому, видела в нём своего признанного вождя, учителя жизни. Все тёмные силы России видели в нём своего непримиримого врага. За Чернышевским устанавливается полицейская слежка, цензура уродует и запрещает статьи «насадителя смуты». В анонимных письмах его называют «заклятым социалистом», грозят расправой. Добровольные шпионы пишут нём в охранное отделение: «Чернышевский — это коновод юношей... это хитрый социалист... ежели вы не удалите его, то быть беде — будет кровь, ему нет места в России — везде он опасен... скорее отнимите у него возможность действовать... эта бешеная шайка жаждет крови, ужасов и пойдёт напролом... Избавьте нас от Чернышевского — ради общего спокойствия».

Чернышевский был не только теоретиком, но и практиком революции. Стремясь договориться с Герценом о совместной борьбе против реакционеров, он тайно ездил к нему в Лондон. Он был тесно связан с пламенным и неукротимым Сигизмундом Сераковским, впоследствии повешенным царским правительством, с погибшим в Сибири Николаем Серно-Соловьевичем, которого Герцен называл «благороднейшим, чистейшим и честнейшим человеком», близко стоял к революционной организации «Земля и веля» и направлял её деятельность. Вместе с тем этот властитель дум своего поколения был осторожным конспиратором: он делал свою революционную работу таким образом, что правительство не имело никаких улик против него.

Журнальную работу Чернышевский соединял с нелегальной революционной деятельностью. Ещё до опубликования манифеста об «освобождении» крестьян Чернышевский, называвший реформу «мерзостью», написал, прокламацию «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». Прокламация эта замечательна своей революционной страстностью, простотой, ясностью, в ней были высказаны сокровенные мысли и желания ограбленного реформой крестьянства.

«Чернышевский,— писал В. И. Ленин,— был социалистом-утопистом, который мечтал о переходе к социализму через старую полуфеодальную, крестьянскую общину... Но Чернышевский был не только социалистом-утопистом. Он был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи а революционном духе» (В. И. Ленин, Сочинения, т. 17, стр. 97).

К началу 1862 г. обстановка в стране была накалена до последнего предела: по всей Руси прокатывались крестьянские восстания, в университетах начались революционные волнения, сотни студентов томились в тюрьмах, передовые профессора изгонялись с кафедр. Правительство перешло к прямой расправе с революционными элементами общества. В июне 1862 г. были приостановлены на восемь месяцев «Современник» и «Русское слово», а 7 июля на квартире Чернышевского был произведен обыск. (Обыск производил жандармский офицер Ракеев, «специалист по литературной части»: в 1837 г. он сопровождал тело Пушкина, тайно увезённое из Петербурга в Святогорский монастырь; в сентябре 1861 г он же арестовал друга Чернышевского — поэта и переводчика М. Л. Михайлова. ) Обыск не дал желательных правительству результатов, никаких улик против Чернышевского найдено не было, и всё же он был арестован и посажен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, в сырой и мрачный каземат.

Чернышевский в крепости

Арест Чернышевского потряс всё передовое общество. Правительство боялось возмущения и в крепости протеста. В два часа ночи 7 июля управляющий Третьим отделением Потапов с облегчением доносил шефу жандармов князю Долгорукову: «В городе, благодаря богу, всё благополучно... арестования сделаны удачно».

Великий писатель, пламенный революционер, учёный с мировым именем оказался в застенке. 678 дней провёл Чернышевский в крепости, за всё время заключения проявив поразительное мужество и твёрдость духа.

Он знал, что улик против него не может быть, и не считал борьбу законченной. «Я смело утверждаю, что не существует и не может существовать улик в поступках или замыслах, враждебных правительству»,— писал он. Лишь спустя три с половиной месяца после ареста Чернышевский был вызван на первый допрос.

В крепости Чернышевский, всегда отличавшийся поразительной трудоспособностью, развернул кипучую деятельность: им было сделано множество переводов, написан ряд статей, несколько художественных произведений, в их числе знаменитый роман «Что делать?»

В течение семи с половиной месяцев он не получал свиданий с семьёй и близкими.

Таким путём правительство пыталось сломить мужество Чернышевского. Лишённый иных форм борьбы и протеста, он объявил голодовку.

Десять дней Чернышевский не принимал пищи и добился своего: ему были разрешены свидания с женой. В истории революционного движения в России это была первая голодовка, проведённая политическим заключённым. Перед комиссией, допрашивавшей его, он держался смело и свободно, настаивая на своём скорейшем освобождении, всем своим поведением и убинственными ответами приводя в замешательство царских чиновников.

Правительство, взбешённое гордым сопротивлением «преступника», стало на путь фабрикации подложных свидетельств. Подкупленные охранкой лжесвидетели показали, что Чернышевский произносил антиправительственные речи.

Провокатор Всеволод Костомаров, уже предавший до этого поэта М. Л. Михайлова, подделав, по поручению Третьего отделения, почерк Чернышевского, изготовил несколько писем, которые содержали серьёзные обвинения против Чернышевского. В ходе «следствия» Чернышевский неопровержимыми доводами доказал подложность предъявленных ему «документов». «Сколько бы меня ни держали, я поседею, умру, но прежнего своего показания не изменю...»,— заявил он.

Один из лжесвидетелей, будучи в пьяном виде, проговорился, что он был подкуплен Костомаровым. Следственная комиссия знала, что Костомаров — доносчики предатель. Даже официальная экспертная комиссия, созданная из послушных правительству чиновников, сличив предъявленные «документы», изготовленные Костомаровым, с бумагами Чернышевского, отказалась признать тождество почерков.

И хотя все обвинения рушились, приговор был предрешён. На осуждении Чернышевского настаивал сам царь, и послушный его воле сенат на основании подложных документов вынес приговор: «...Николая Чернышевского... лишить всех прав состояния и сослать в каторжную работу в рудниках на 14 лет, а затем поселить в Сибири навсегда...»

На этом приговоре сената «милостивый» царь наложил резолюцию: «Быть по сему, но с тем, чтобы срок каторжной работы был сокращён наполовину».

Гражданская казнь

Дождливым и туманным утром 19 мая 1864 г. на Мытнинской площади в Петербурге происходило что-то необычайное. Посреди площади на возвышении стоял высокий чёрный столб с цепями, площадь была сцеплена жандармами и городовыми, в толпе сновали переодетые сыщики. К площади подъехала тюремная карета, из неё вышли трое: Чернышевский и два палача. Чернышевский с палачами поднялся на возвышение, всё замерло. Солдатам скомандовали «на караул», палач снял с Чернышевского фуражку, и началось чтение приговора. Чернышевский был спокоен, близорукими глазами он отыскивал кого-то в толпе. Наконец, приговор был прочитан, палачи опустили Чернышевского на колени, над его головой переломили шпагу, а затем, поднявши его вверх на несколько ступенек, продели его руки в цепи, прикреплённые к столбу. На груди у него была чёрная дощечка с надписью Государственный преступник. «Это новую Россию Россия подлая показывала народу, выставляя Чернышевского на позор»,— писал Герцен.

Дождь усилился, и палач надел на Чернышевского фуражку. Кивком головы Чернышевский поблагодарил палача. Четверть часа стоял прикованный цепями к позорному столбу великий сын русского народа. Какая-то девушка бросила к столбу букет цветов. Девушку тут же арестовали. Но её поступок воодушевил других, и ещё несколько букетов упало к ногам Чернышевского. Поспешно его освободили от цепей и посадили в карету. Присутствовавшая на обряде гражданской казни молодёжь провожала своего учителя и друга криками «до свидания!»

Русская печать вынуждена была хранить молчание и ни словом не обмолвилась о судьбе Чернышевского. Но из далёкой Англии до России дошёл гневный голос Герцена, писавшего в «Колоколе»: «Чернышевский осуждён на семь лет каторжной работы и на вечное поселение. Да падёт проклятием это безмерное злодейство на правительство, на общество, на подлую, подкупную журналистику, которая накликала это гонение... Чернышевский был вами выставлен к столбу на четверть часа, а вы, а Россия на сколько лет останетесь привязанными к нему? Проклятье вам, проклятье — и, если возможно, месть!..»

Когда зимой того же года известный поэт А. К. Толстой был на придворной охоте и Александр II спросил его о новостях в литературном мире, Толстой ответил: «Русская литература надела траур по поводу несправедливого осуждения Чернышевского». Царь резко оборвал Толстого, сказав: «Прошу тебя, Толстой, никогда не напоминать мне о Чернышевском».

В ссылке

20 мая 1864 г., на следующий после гражданской казни день, Чернышевский был отправлен на каторгу в Восточную Сибирь. Он был поселён на Кадаинском руднике Нерчинского горного округа, у далёкой монгольской границы. Но похоронить Чернышевского заживо правительству не удалось. Его имя было окружено ореолом мученичества и героизма. Ни одна студенческая сходка не проходила без того, чтобы на ней не вспоминалось имя великого борца и мученика. Когда в 1869 г. кончился срок каторжных работ. Чернышевский надеялся, что ему разрешат поселиться в одном из больших сибирских городов, что он получит возможность вернуться к любимой работе. Но расчёты его не оправдались. Власти боялись, что Чернышевский сможет бежать за границу и оттуда руководить революционной работой.

Над Чернышевским было совершено новое беззаконие: его перевели в город Вилюйск. Это ставило писателя в исключительно тяжёлые климатические условия и совершенно отрывало от культурной жизни страны. Самое крупное здание города — тюрьма, в ней и поселили Чернышевского, уже отбывшего назначенный ему срок заключения. У него не было книг, ему не давали бумаги для работы, по году и больше не получал он известий от близких ему людей, мучительная цинга и ревматизм увеличивали его страдания, но по-прежнему Чернышевский оставался несгибаемым революционером, мужественно и бодро переносившим своё положение.

«В истории нашей литературы...— писал Плеханов,— нет ничего трагичнее судьбы Н. Г. Чернышевского. Трудно даже представить себе, сколько тяжёлых страданий гордо вынес этот литературный Прометей (Прометей — герой греческой мифологии, из любви к людям похитивший огонь с неба и принёсший его на землю. За это он был жестоко наказан богами.) в течение того длинного времени, когда его так методически терзал полицейский коршун». На каторге и в ссылке Чернышевский продолжал неутомимую работу: он написал много художественных произведений и ряд статей по самым разнообразным вопросам. Большую часть написанного он сжёг, ибо знал, что правительство никогда не позволит напечатать его творения. Не писать Чернышевский тоже не мог, так как только непрестанным умственным трудом мог он спасти себя от безумия.

Русские революционеры не могли примириться с тем, что их вождь был обречён на медленное умирание. Сначала об организации побега Чернышевского из ссылки думали члены Ишутинского кружка, из которого вышел Каракозов. Но кружок Ишутина был разгромлен, и план спасения Чернышевского остался неосуществлённым. Со жгучей тревогой за судьбой Чернышевского следили на Западе Маркс и Энгельс.

Энгельс называл Чернышевского великим мыслителем, которому «Россия бесконечно обязана столь многим и чьё медленное убийство долголетней ссылкой среди сибирских якутов навеки останется позорным пятном на памяти Александра II «Освободителя».

«Мне хотелось бы написать что-нибудь о жизни, личности и трудах Чернышевского, чтобы вызвать сочувствие к нему на Западе»,— писал Маркс одному из своих друзей.

Русским революционерам Маркс говорил, что «политическая смерть Чернышевского есть потеря для ученого мира не только России, но и целой Европы», ибо, по словам Маркса, «из всех современных экономистов Чернышевский представляет единственного действительно оригинального мыслителя». И вот в 1870 г. один из выдающихся русских революционеров, Герман Лопатин, близко знакомый с Марксом, пытался спасти Чернышевского, но был арестован прежде, чем добрался до Вилюйска. Последняя, поразительная по смелости попытка была сделана в 1875 г. революционером Ипполитом Мышкиным. Одетый в форму жандармского офицера, он явился в Вилюйск и предъявил поддельный приказ о выдаче ему Чернышевского для сопровождения его в Петербург. Но Мышкин был заподозрен вилюйскими властями и должен был бежать, спасая свою жизнь.

Отстреливаясь от посланной за ним погони, скрываясь целыми днями в лесах и болотах, он ночами пробирался в глубь России. Мышкину удалось уйти почти на 800 вёрст от Вилюйска, но всё же он был схвачен.

Царское правительство неоднократно пыталось добиться от Чернышевского, чтобы он написал прошение о помиловании. В 1874 г. в Вилюйск был направлен адъютант генерал-губернатора Восточной Сибири Винников с целью побудить Чернышевского подать царю просьбу о помиловании. Вот что об этом рассказывает сам Винников: «Я приступил прямо к делу: «Николай Гаврилович! Я послан в Вилюйск со специальным поручением от генерал-губернатора именно к вам. Вот, не угодно ли прочесть и дать мне положительный ответ в ту или другую сторону». И я подал ему бумагу. Он молча взял, внимательно прочёл и подержав бумагу в руке, может быть, с минуту, возвратил её мне обратно и, привставая на ноги, сказал: «Благодарю. Но видите ли, в чём же я должен просить помилования? Это вопрос. Мне кажется, что я сослан только потому, что моя голова и голова шефа жандармов Шувалова устроены на разный манер,— а об этом разве можно просить помилования? Благодарю вас за труды. От подачи прошения я положительно отказываюсь». По правде сказать, я растерялся и, пожалуй, минуты три стоял настоящим болваном... «Так, значит, отказываетесь, Николай Гаврилович?» — «Положительно отказываюсь!» — и он смотрел на меня просто и спокойно».

Последние годы жизни Черышевского

В 1881 г. бомбой, брошенной студентом Гриневицким, был убит «коронованный зверь» — Александр II. Реакция усилилась. Только в 1883 г. Чернышевскому было разрешено покинуть Якутию. Местом жительства был указан город Астрахань. Расчёт правительства был прост. Двадцать один год каторги, ссылки, невероятных лишений должны были сломить ум и волю Чернышевского, и если его теперь из ледяной тундры Вилюйска перевести в знойную Астрахань, то будет скоро сломлено и его здоровье. В Астрахань Чернышевского везли втайне, были приняты строгие полицейские меры, чтобы предотвратить возможные демонстрации сочувствия великому революционеру и писателю.

В Астрахани положение Чернышевского почти не изменилось: он оставался ссыльным, находившимся под надзором полиции; за ним была установлена полицейская слежка. «Мы... здесь... заживо погребённые»,— писала жена Чернышевского сыновьям. По-прежнему Чернышевский был лишён возможности печататься, а его могучий ум ещё полностью сохранил способность работать по целым месяцам изо дня в день, с утра до ночи, не зная усталости, его необыкновенная память сберегла множество написанных в вилюйском заключении и там же уничтоженных повестей, романов, статей.

Чтобы не умереть голодной смертью, он вынужден был, «по праву нищего», заняться переводами многотомной истории второстепенного немецкого учёного Вебера.

Такая невыносимо тягостная жизнь длилась около шести лет. В 1889 г. Чернышевскому было разрешено переехать в его родной Саратов. Больной, измученный писатель ещё мечтал о новых работах, не терял бодрости духа. Но годы каторги и ссылки сделали своё дело, и 17 октября 1889 г. Чернышевского не стало.

Его смерть вызвала демонстрации в различных городах России. Они показали, что Чернышевский дорог и близок русскому народу.

В петербургской демонстрации среди других участников её была и небольшая группа рабочих.

Так трагически закончилась прекрасная жизнь великого сына русского народа, «одного из первых социалистов в России, замученного палачами правительства» (В. И. Ленин).

О Чернышевском можно сказать то, что сам он говорил о Лессинге: «Личность этого человека так благородна, величественна и вместе так симпатична и прекрасна, деятельность его так чиста и сильна, влияние его так громадна, что чем более всматриваешься в черты этого человека, тем сильнее и сильнее проникаешься безусловным уважением и любовью к нему. Гениальный ум. благороднейший характер, твёрдость воли, пылкость и нежность души, сердце, открытое сочувствию ко всему, что прекрасно в мире, сильные, но чистые страсти, жизнь без тени порока или упрёка, полная борьбы и деятельности,— всё. чем может быть прекрасен и велик человек, соединилось в нём».

ЭСТЕТИЧЕСКОЕ УЧЕНИЕ ЧЕРНЫШЕВСКОГО (Эстетика — учение о сущности прекрасного, в частности искусства.)

Содержание и назначение искусства в эстетике Чернышевского

Художник, по мнению Чернышевского, не может и не должен ограничиваться в своих произведениях изображением прекрасных сторон действи тельности, радостных и светлых сторон жизни человека: любви, молодости, верной дружбы, героизма, благородства и т. д. «Сфера искусства не ограничивается одним прекрасным... а обнимает собою всё, что в действительности (в природе и в жизни) интересует человека». «Общеинтересное в жизни — вот содержание искусства» — такова формула Чернышевского.

Такое понимание содержания искусства вело к сближению искусства с жизнью, расширяло круг тем произведений искусства, ставило его на службу интересам человека. «Первая цель искусства — воспроизведение жизни»,— утверждал Чернышевский.

«Наука не стыдится говорить, что цель её понять и объяснить действительность, потом применить на благо человека свои объяснения; пусть и искусство не стыдится этого».

«Интересуясь явлениями жизни,— писал Чернышевский,— человек не может... не произносить о них своего приговора; поэт или художник, не будучи в состоянии перестать быть человеком вообще, не может, если бы и хотел, отказаться от произношения приговора над изображаемыми явлениями; приговор этот выражается в его произведении — вот новое значение искусства».

Искусство должно правдиво воспроизводить жизнь, объяснять её и произносить приговор над жизнью, способствуя тем самым переустройству жизни. «Высшее назначение искусства — быть «учебником жизни».

Художник должен быть человеком, откликающимся на те вопросы, которые ставит жизнь перед его современниками, он должен ставить сам эти вопросы и намечать пути их разрешения.

Но художник при этом должен быть внутренне свободным и «не стеснять своего дарования произвольными претензиями», должен писать о том, «к чему лежит душа». '

Чернышевский отдавал себе ясный отчёт в том, что искусство требует воплощения идеи в событии, картине, образе. «Если идея,— писал он,— останется отвлечённой мыслью, холодной, неопределённой, чуждой поэтического пафоса, она останется вне области поэзии».

Определение прекрасного в эстетике Чернышевского

Чернышевский разбил ложное утверждение идеалистов, говоривших: «Прекрасно то существо, в прекрасного котором вполне выражается идея этого существа», «прекрасно то, что превосходно в своём роде». Чернышевский отмечает, что это мнение ошибочно, так как «не всё превосходное в своём роде прекрасно».

Чем превосходнее в своём роде будет, например, жаба или болото, «тем хуже они в эстетическом отношении». «Не всё превосходное в своём роде прекрасно.— утверждает Чернышевский,— потому что не все роды предметов прекрасны».

Чернышевский возражает защитникам идеалистических понятий об искусстве, которые говорили, что «прекрасное в действительности только призрак, что прекрасное создаётся нашей фантазией, а в действительности истинно прекрасного нет».

Чернышевский утверждает, что прекрасное может быть найдено только в действительности: в жизни природы, в поступках, мыслях, чувствах человека.

Он даёт ясное и краткое определение прекрасного: «Прекрасное есть жизнь», «Прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям; прекрасен тот предмет, который выказывает в себе жизнь или напоминает нам о жизни».

Из этой мысли вовсе не вытекало, что прекрасна всякая жизнь. Чернышевский хорошо знал, что в жизни есть или может быть много уродливого, безобразного, позорного, Поэтому он и говорил, что прекрасна только такая жизнь, какой она должна быть по нашим понятиям о ней. Чернышевский этим утверждением призывал к борьбе за переделку жизни, за то, чтобы сделать её достойной человека.

Он понимал, что представления людей о прекрасном являются не случайными, а социально обусловленными, что красота не всегда и не для всех одинакова.

Например, представления о женской красоте у крестьянина и аристократа различны, потому что различны их представления о Лизни, какой она должна быть. «Хорошая жизнь», жизнь, как она должна быть,— писал Чернышевский,— у простого народа состоит в том, чтобы сытно есть, жить в хорошей избе, спать вдоволь: но вместе с тем у поселянина в понятии «жизнь» всегда заключается понятие о работе; жить без работы нельзя, да и скучно было бы. Следствием жизни в довольстве при большой работе, не доходящей, однако, до изнурения сил, у молодого поселянина или сельской девушки будет чрезвычайно свежий цвет лица и румянец во всю щёку — первое условие красоты по простонародным понятиям. Работая много, поэтому будучи крепка сложением, сельская девушка при сытной пище будет довольно плотна,— это также необходимое условие красавицы сельской; светская «полувоздушная» красавица кажется поселянину решительно «невзрачною»... потому что он привык считать «худобу» следствием болезненности или «горькой доли». Но работа не даст разжиреть: если сельская девушка толста, это род болезненности, знак рыхлого сложения, и народ считает большую полноту недостатком. У сельской красавицы не может быть маленьких ручек и ножек, потому что она много работает,— об этих принадлежностях красоты и не упоминается в наших песнях».

Защищая красоту действительности против религиозной и мистической клеветы на неё, Чернышевский говорил, что прекрасное надо искать не на небе, а на земле. Он боролся с теми, кто утверждал, что искусство выше действительности. Природа и жизнь выше искусства, говорил Чернышевский.

Революционно-демократическое искусство 50—70-х годов развивалось под сильнейшим влиянием тех идей, которые были провозглашены Чернышевским в его диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности» и литературно-критических статьях.

Влияние этих идей с огромной силой сказалось в поэзии Некрасова, картинах художников-«передвижников», симфониях и операх великих русских композиторов: Бородина, Римского-Корсакова, Мусоргского и др.