Н. А. НЕКРАСОВ (1821 —1878)

Николай Алексеевич Некрасов был поэтом, в творчестве которого отразилась целая эпоха нашего общественного развития. Он родился 28 ноября (10 декабря по новому стилю) 1821 г. в местечке Немирове Каменец-Подольской губернии, а детстве и отрочество провёл в селе Грешневе Ярославской губернии, в имении своего отца.

Детские и отроческие годы Некрасова

В одном из своих стихотворений Некрасов писал:

В неведомой глуши, в деревне полудикой
Я рос средь буйных дикарей.
И мне дала судьба, по милости великой,
В руководители псарей.

В этих строках — горькая, печальная правда. Отец поэта — «угрюмый невежда», «охотник и игрок», жестокий крепостник — вёл праздную и бесплодную жизнь, протекавшую.

Среди пиров, бессмысленного чванства,
Разврата грязного и мелкого тиранства.

Мучительной была жизнь крепостных в усадьбе отца Некрасова, где «рой подавленных и трепетных рабов завидовал житью последних барских псов»; не лёгкой была и судьба домашних.

Здесь что-то всё давило,
Здесь в малом и большом тоскливо сердце ныло.

Картины помещичьего произвола и деспотизма навсегда врезались в душу поэта. Всю жизнь он помнил

...мрачный дом.
Где вторил звону чаш и гласу ликований
Глухой и вечный гул подавленных страданий,
И только тот один, кто всех собой давил,
Свободно и дышал, и действовал, и жил.

Особенно тяжёлой была жизнь матери поэта. Образованная, чуткая женщина, она все силы своей богатой натуры отдавала детям. К памяти матери Некрасов всегда относился с благоговением, её образ вдохновил поэта на создание целого ряда проникновенных стихотворений, «Моя бедная мать», «страдалица», «затворница», «родная» — так называл её Некрасов.

Лучшими минутами детства обязан был Некрасов своей матери:

Когда кругом насилье ликовало,
И стая псов на псарне завывала,
И вьюга в окна била и мела.

мать поэта рассказывала ему сказки, простыми словами говорила о великих поэтах — Шекспире, Данте, передавала содержание их бессмертных творений. Её исполненные благородства и нежности рассказы, её участливое, заботливое отношение к крепостным смягчали тяжелые впечатления мальчика от окружавшей его жизни.

Когда были позади мрачные годы детства и юности, Некрасов, вспоминая мать, писал:

И если я легко стряхнул с годами
С души моей тлетворные следы
Поправшей всё разумное ногами.
Гордившейся невежеством среды.
И если я наполнил жизнь борьбою

За идеал добра и красоты
И носит песнь, слагаемая мною.
Живой любви глубокие черты,—
О, мать моя, подвигнут я тобою!
Во мне спасла живую душу ты!

К памяти матери, к её светлому облику взывал Некрасов в самые тяжёлые минуты своей жизни:

Повидайся со мною, родимая!
Появись легкой тенью на миг!
. . . . . . . . . . . . . . .
От ликующих, праздно болтающих,
Обагряющих руки в крови
Уведи меня в стан погибающих
За великое дело любви!

Родительский дом стоял близ знаменитой «Владимирки» — дороги, «проторённой цепями», по которой «гнали» в Сибирь ссыльных. А неподалёку, под горой, протекала Волга, и по ней бурлаки тянули баржи, расшивы. Вместе с толпой крепостных- сверстников мальчик целыми днями пропадал на реке, купался, катался в рыбачьих челноках, бродил с ружьём по островам.

Волга была его «колыбелью». На всю жизнь запечатлелись в душе Некрасова картины нечеловеческого труда бурлаков, их стоны и хватающие за душу песни. Впоследствии любимую реку он назвал «рекою рабства и тоски».

Когда мальчику пошёл одиннадцатый год, его отдали в ярославскую гимназию. В гимназии будущий поэт много и жадно читал. Особенно захватила Некрасова ода Пушкина «Вольность». Он сам впоследствии писал:

Хотите знать, что я читал? Есть ода
У Пушкина, названье ей — «Свобода»...

Юношеские годы. Петербургские мытарства

Гимназии Некрасов не окончил. Отец отправил его в Петербург, для поступления в военное учебное заведение. Но военная карьёра не при влекала будущего поэта, он стремился попасть в высшее учебное заведение, о том же мечтала и его мать. Ослушавшись отца, Некрасов задумал поступить в университет, куда и был, после нескольких попыток, зачислен вольнослушателем. Разгневанный отец лишил непокорного сына всякой материальной поддержки. «Судьбе угодно было, чтобы я пользовался крепостным хлебом только до шестнадцати лет»,— говорил Некрасов. Он оказался один в огромном городе, без денег, без жилья, без друзей. Нужно было обладать огромной силой воли, упорством, железным характером, чтобы не пасть духом. С собой он привез из Ярославля тетрадь юношеских стихов, на которую возлагал большие надежды. Некрасов мечтал о поэтической славе.

Я отроком покинул отчий дом.
(За славой я в столицу торопился.)
В шестнадцать лет я жил своим трудом
И между тем урывками учился.

Некоторые из стихов ему удалось пристроить в журналы. Но молодого поэта критики упрекали за отсутствие самостоятельности и оригинальности.

Тяжёлая нужда душила Некрасова. В сильные морозы он ходил без пальто и калош, шею обвёртывал старым вязаным шарфом.

Ни один из русских поэтов не знал такой гнетущей бедности, и никто из них не работал так много, как пришлось работать Некрасову.

Праздник жизни — молодости годы —
Я убил под тяжестью труда
И поэтом, баловнем свободы.
Другом лени не был никогда,—

писал впоследствии Некрасов. Он стал литературным подёнщиком. интеллигентным пролетарием: давал грошовые уроки, сотрудничал в газетах и мелких журнальчиках, занимался перепиской ролей и сочинением куплетов для актёров, писал статьи, сказки, стихотворения, повести, рассказы, пьесы, правил корректуры. Когда ему приходилось особенно тяжело, он, по словам одного современника, «отправлялся на Сенную площадь и там за пять копеек или за кусок белого хлеба писал крестьянам письма, прошения, расписывался за неграмотных». Незадолго до смерти, вспоминая о своей голодной юности, Некрасов писал: «Ровно три года я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным. Уму непостижимо, сколько я работал! Господи, сколько я работал!»

Эта нечеловеческая работа, однако, не спасала от нужды.

«Восемь лёт боролся я с нищетою, видел лицом к лицу голодную смерть»,— вспоминал Некрасов в письме к Щедрину. Будущему поэту, чтобы не умереть с голоду, приходилось иногда, ходить в рестораны, где бывали газеты и где можно было, ничего не спрашивая, закрывшись газетным листом, есть хлеб, лежавший на столах.

Позднее Некрасов писал:

На мне года гнетущих впечатлений
Оставили неизгладимый след.
Как мало знал свободных вдохновений,
О родина, печальный твой поэт!

В 1840 г. Некрасов издал свои юношеские стихи. Сборник этот он назвал «Мечты и звуки». Стихи успеха не имели: в большинстве своём они были подражательными. Но в некоторых из них уже звучали своеобразные, «некрасовские» ноты.

Дружба с Белинским

Постепенно Некрасов становился своим человеком в литературных кругах. В 1841 г. он познакомился с Белинским и скоро сблизился с ним. Их беседы часто длились далеко за полночь. Великий критик перевернул всю жизнь поэта, направил его на верный путь, помог Некрасову найти самого себя. «Моя встреча с Белинским была для меня спасением»,— говорил Некрасов.

Белинский полюбил Некрасова, полюбил за «ожесточённый ум, за те страдания, которые он испытал так рано, добиваясь куска насущного хлеба, и за тот смелый практический взгляд не по летам, который вынес из своей труженической и страдальческой жизни»,— рассказывает близко стоявший к Некрасову и Белинскому Панаев. Беседы с Белинским были для Некрасова своеобразным университетом. Он стал серьёзнее относиться к литературной деятельности; Белинский растил и пестовал, направлял его поэтическое дарование.

Спустя много лет после смерти В. Г. Белинского Некрасов помянул своего безвременно погибшего учителя и друга проникновенными строками:

Белинский был особенно любим...
Молясь твоей многострадальной тени,
Учитель, перед именем твоим
Позволь смиренно преклонить колени!

Стихотворение Некрасова «В дороге», написанное в 1846 г., потрясло Белинского. Когда поэт прочитал его великому критику, тот обнял его и сказал чуть не со слезами на глазах: «Да знаете ли вы, что вы поэт — и поэт истинный?» Понравились стихи Некрасова и Герцену. Вскоре вместе с Панаевым и Белинским Некрасов берётся за издание журнала. Новый журнал основать не удалось, но в 1846 г. было куплено у Плетнёва право на издание «Современника» — журнала, основанного Пушкиным.

Некрасов — редактор «Современника»

В журнале стали печататься рассказы Тургенева из цикла «Записки охотника», в нём увидел свет роман Гончарова «Обыкновенная история», были напечатаны окончание романа Герцена «Кто виноват?», стихи Плещеева и Некрасова. Необыкновенную глубину и свежесть придавал критическому отделу своими замечательными статьями Белинский. В «Современнике» появились «первинки» Л. Толстого — «Детство», «Севастопольские рассказы» и др. Каждая книжка «Современника» становилась событием. Журнал стал трибуной, с которой к русскому обществу обращались лучшие люди того времени. Влияние его росло. Булгарин доносил в Третье отделение: «Некрасов самый отчаянный коммунист... Он страшно вопиет в пользу революции».

За Некрасовым было установлено секретное наблюдение. С каждым месяцем и годом всё труднее было выпускать «Современник». Но Некрасов не сдавался. Он вёл переговоры с цензурой, читал огромное количество рукописей, работал по ночам над своими произведениями, нередко писал без отдыха более суток, работал так много, что сам удивлялся, как паралич не хватил его правую руку. Редакторская работа Некрасова была беспримерным литературным и общественным подвигом.

Замечательный ум, редкая проницательность и критическое чутьё, позволявшие ему безошибочно угадывать даже в начинающих писателях характер и размер их дарования, душевная чуткость и отзывчивость, мужество, энергия и принципиальность, полное отсутствие ложного самолюбия, прекрасное знание жизни и запросов читателей — всё это делало Некрасова идеальным редактором.

Поэтическая известность его росла с каждым годом. Первое собрание стихов Некрасова, вышедшее в 1856 г., имело такой грандиозный успех, какого не знал даже Гоголь. Это объяснялось тем, что вырастал новый читатель — разночинец, плебей, который в стихах и поэмах Некрасова находил отзвук своим думам и мыслям. К концу 50-х — началу 60-х годов Некрасов стал поэтическим вождём нового поколения.

Добролюбов назвал его «любимейшим русским поэтом, представителем добрых начал в нашей поэзии, единственным талантом, в котором теперь есть жизнь и сила».

Новые сотрудники «Современника» — Чернышевский и Добролюбов— становятся особенно близкими Некрасову. Они оказали на формирование его мировоззрения ещё большее влияние, чем то, какое в 40-е годы оказал на поэта Белинский. Идейная близость между ними была настолько велика, что уже в конце 1856 г. Чернышевский писал Некрасову: «Я не знаю, какие ошибочные убеждения нужно было бы Вам исправлять в себе».

В том же году Некрасов, уезжая за границу для лечения, в знак своего безграничного доверия к Чернышевскому полностью передал ему редакторские права по «Современнику». «Передаю Вам мой голос во всём... так, чтобы ни одна статья в журнале не появлялась без Вашего согласия»,— писал больной поэт. Общность убеждений скоро перешла в тесную дружбу. С трогательной заботливостью Некрасов переселил Добролюбова из сырой квартиры, в которой тот жил, к себе, окружил его уходом; когда же здоровье Добролюбова резко ухудшилось, послал его для лечения за границу. Тронутый заботливостью Некрасова, Добролюбов писал Чернышевскому: «Кроме Вас да его, у меня нет теперь в Петербурге никого. В некоторых отношениях он даже ближе ко мне». Идейная близость Некрасова к Чернышевскому и Добролюбову особенно ярко проявилась в то время, когда внутри «Современника» обострились отношения между писателями-дворянами, сторонниками реформ, и крестьянскими демократами, сторонниками крестьянской революции.

Во главе первых стоял Тургенев, с которым Некрасова связывала многолетняя дружба. Разрыв с ним был тяжёлым шагом для поэта, но Некрасов пошёл на разрыв, ибо все его симпатии были на стороне Чернышевского и Добролюбова. Ранняя смерть Добролюбова потрясла Некрасова. Поэт, прошедший тяжёлую школу жизненной борьбы, которого все знали как сурового и замкнутого человека, рыдал, как ребёнок.

После ареста Чернышевского Некрасов сделал очень многое для того, чтобы облегчить положение жены и детей своего учителя и друга. Ему Некрасов посвятил одно из лучших стихотворений: «Не говори: забыл он осторожность...» Чернышевский в свою очередь отдавал должное уму и благородству Некрасова. Для Чернышевского он был «лучшей, можно сказать, единственной, прекрасной надеждой нашей литературы». «Помните,— писал Чернышевский Некрасову,— что на Вас надеется каждый порядочный человек у нас в России».

За год до смерти Чернышевский писал: «Некрасов — мой благодетель. Только благодаря его великому уму, высокому благородству души и бестрепетной твёрдости характера я имел возможность писать так, как я писал. Я хорошо служил своей родине и имею право на признательность её, ко все мои заслуги перед нею — его заслуги».

Некрасов в 60-е годы

В тяжёлые годы цензурного гнёта, потеряв Добролюбова и Чернышевского, Некрасов мужественно хранил в «Совремённике» их традиции. Журналу он отдавал всё время, все силы. «Современник» 60-х годов продолжал быть центром притяжения для всех лучших людей России. К середине 60-х годов реакция особенно усилилась, а после неудачного покушения Каракозова на Александра II (в 1856 г.) гнёт её стал нестерпимым. Некрасов узнал, что правительство намерено запретить «Современник». Стремясь отвести удар от журнала, Некрасов сделал попытку установить контакт с всесильным тогда графом Муравьёвым. За это Некрасов подвергся ожесточённым нападкам со стороны многих недавних друзей.

Ещё тяжелее было Некрасову пережить временное охлаждение к нему разночинной молодёжи, которая свято верила ему, а теперь стала сомневаться в поэте. Некрасов всю последующую жизнь стыдился своей минутной слабости, смысл которой прекрасно определил В. И. Ленин, цитировавший слова поэта из стихотворения «Неизвестному другу». «Некрасов колебался,— писал В. И. Ленин,— будучи лично слабым, между Чернышевским и либералами, но все симпатии его были на стороне Чернышевского. Некрасов по той же личной слабости грешил нотками либерального угодничества, но сам же горько оплакивал свои «грехи» и публично каялся в них:

Не торговал я лирой, но бывало,
Когда грозил неумолимый рок,
У лиры звук неверный исторгала
Моя рука...

«Неверный звук» — вот так называл сам Некрасов свои либерально-угоднические грехи» (В.И. Ленин, Соч., т. 18, стр.287).

Переход «Отечественных записок» к Некрасову

Долго оставаться без журнала Некрасов не мог и не хотел. Через полтора года после закрытия «Современника», в 1868 г., он взял в аренду журнал Краевского «Отечественные записки». Товарищами его по журналу стали гениальный сатирик и великий труженик Щедрин и близкий к Чернышевскому публицист Елисеев. «Отечественные записки» в 70-е годы сыграли роль не меньшую, чем «Современник» в 50-е и 60-е годы. Один из видных участников революционного движения 70-х годов писал: «Оставаясь верными великим традициям «Современника», «Отечественные записки» почти безраздельно властвовали над умами той эпохи. Влияние их было громадно. Целое поколение 70-х годов, энергичное и боевое, считало «Отечественные записки» почти своим органом».

Как прежде «Современнику», так теперь «Отечественным запискам» Некрасов отдавал все силы. Борьба с цензурой, работа над рукописями чужих произведений, переписка с авторами поглощали всё время Некрасова, поэтому собственному творчеству он мог отдавать только летние месяцы относительного отдыха. И всё-таки даже в таких условиях Некрасов в 70-е годы создал целый ряд замечательных произведений: «Дедушка», «Русские женщины», «Современники», значительную часть поэмы «Кому на Руси жить хорошо» и целый ряд других произведений. Влияние его поэзии на революционную молодёжь было огромным. Некрасовские стихи становились любимыми песнями молодёжи. «Песня Ерёмушке», в которой прославлялась «к угнетателям вражда», распевалась на всех студенческих сходках, конец стихотворения «Размышления у парадного подъезда» стал народническим гимном.

Последние годы жизни поэта

Но уже подходила к концу жизнь поэта. Годы неимоверного труда и нечеловеческих страданий преждевременно состарили Некрасова. Тяжёлая болезнь (рак) приковала его к постели. У себя в дневнике он писал: «Мой дом — постель, мой мир — две комнаты». Измученный страшной болезнью, Некрасов продолжал работать, трудом смягчая свой недуг. Незадолго до смерти он писал:

О муза! Я у двери гроба!
Пускай я много виноват,
Пусть увеличит во сто крат
Мои вины людская злоба —
Не плачь! завиден жребий наш.
Не надругаются над нами:

Меж мной и честными сердцами
Порваться долго ты не дашь
Живому, кровному союзу!
Не русский — взглянет без любви
На эту бледную, в крови.
Кнутом иссеченную Музу...

Живой, кровный союз между поэтом и другом-читателем был установлен навсегда. Некрасов, несмотря на мучительные страдания, продолжал писать о народе, о борцах за его счастье. И чем пламенней становились его песни, чем большей скорбью и гневом наполнялись они, тем свирепей кромсала цензура его стихи. Со «скрежетом зубовным» многократно переделывал он свои произведения, во что бы то ни стало стремясь довести их до читателя.

Незадолго до смерти поэта Щедрин писал о нём: «Этот человек, повитый и воспитанный цензурой, задумал и умереть под игом её. Среди почти невыносимых болей написал поэму, которую цензура и не замедлила вырезать... Можете представить себе, какое впечатление должен был произвести этот храбрый поступок на умирающего человека. К сожалению, и хлопотать почти совсем бесполезно! Всё так исполнено ненависти и угрозы, что трудно даже издали подступиться. А поэма замечательная...» Некрасов умирал, и, хотя его успокаивали врачи, он знал это. Иногда ему начинало казаться, что «песнь его бесследно пролетела, и до народа не дошла она». Тогда из-под его пера срывались полные скорби строки:

Скоро стану добычею тленья.
Тяжело умирать, хорошо умереть;
Ничьего не прошу сожаленья,
Да и некому будет жалеть.

В одну из таких минут больного посетила делегация петербургского студенчества, передавшая Некрасову письмо сердечного сочувствия, покрытое сотнями подписей. Из далёкой якутской ссылки до умирающего поэта дошли прощальные слова его великого друга и учителя Н. Г. Чернышевского. Чернышевский писал своему двоюродному брату А. Н. Пыпину: «Если, когда ты получишь моё письмо, Некрасов ещё будет продолжать дышать, скажи ему, что я горячо любил его, как человека, что я целую его, что я убеждён: его слава будет бессмертна, что вечна любовь России к нему, гениальнейшему и благороднейшему из всех русских поэтов. Я рыдаю о нём. Он действительно был человек очень высокого благородства души и человек великого ума. И, как поэт, он, конечно, выше всех русских поэтов». Еле слышным шёпотом Некрасов сказал, выслушав эти слова: «Скажите Николаю Гавриловичу, что я очень благодарю его; я теперь утешен: его слова дороже мне, чем чьи-либо слова».

8 января (нового стиля) 1878 г. Некрасов умер. К гробу поэта началось паломничество учащейся молодёжи. Один из современников писал: «Со времени Пушкина едва ли ко гробу какого-нибудь писателя стекалось столько народу, сколько мы видели при гробе Некрасова». Тысячи людей провожали поэта в его последний путь. На гроб Н. А. Некрасова возложили много венков. На одном была надпись: от социалистов. Среди провожавших было много рабочих. На могиле произносились страстные речи. На похоронах выступал молодой студент Г. В. Плеханов. Это он вместе с другими молодыми революционерами перебил писателя Ф. М. Достоевского, говорившего, что Некрасова как поэта можно поставить вслед за Пушкиным и Лермонтовым. В этих словах Достоевского молодёжь увидела принижение значения своего великого поэта и ответила на них возгласами: «Не рядом, а выше, выше!» Так расценивали современники творчество великого поэта-демократа.