СКАЗКИ

Время создания сказок. Причины обращения Щедрина к сказочному жанру

Первые сказки — «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Пропала совесть» и «Дикий помещик» — были напечатаны Щедриным в 1869 г. в журнале «Отечественные записки».

Сказка и сказочная фантастика всегда были близки творчеству сатирика. Он пользовался ими и в «Истории одного города» («Органчик», градоначальник с фаршированной головой), и в «Современной идиллии» («Сказка о ретивом начальнике»), и в цикле очерков «За рубежом» («Торжествующая свинья, или разговор свиньи с правдою»), и в «Сатирах в прозе».

Народные русские сказки привлекали писателя своей жизненной правдой, лукавым юмором, всегдашним осуждением зла, несправедливости, тупости, предательства, трусости, лени, прославлением добра, благородства, ума, верности, мужества, трудолюбия, злой насмешкой над угнетателями, сочувствием и любовью к угнетённым. В фантастических, сказочных образах народ отражал явления реальной действительности, и это делало сказки родственными таланту Щедрина.

Всего писателем было создано более 30 сказок, и подавляющее большинство из них — в 80-е годы. Это не случайно: в 80-е годы неслыханно усилился цензурный гнёт, самодержавие беспощадно расправлялось с революционными организациями, градом преследований обрушилось на передовую литературу. В апреле 1884 г. был закрыт лучший журнал эпохи — «Отечественные записки», во главе которого Щедрин стоял много лет. У писателя, по его словам, «отняли, скомкали и запечатали душу». В эту эпоху «разнузданной, невероятно бессмысленной и зверской реакции» (В. И. Ленин) жить было трудно, писать — почти невозможно. Но реакционерам не удалось заглушить голос великого сатирика. Верный революционному долгу, Щедрин продолжал служить тем идеям, борьбе за которые он отдал всю свою жизнь. «Я так себя дисциплинировал,— писал он,— что, кажется, и умереть себе не позволю, не отработавшись».

В эти годы небывалого разгула реакции Щедрин и создал большинство своих гениальных сказок.

Царская цензура и сказки Щедрина

В сказках Щедрин ставил и разрешал в-революционно- демократическом духе те же вопросы, что и во всём своём творчестве. И это хорошо понимали царские чиновники: многие сказки были запрещены цензурой и появились только в подпольных революционных изданиях, некоторые увидели свет только после Великой Октябрьской социалистической революции («Богатырь»).

Когда за два года до смерти писатель задумал издать свои сказки отдельными выпусками, ценой в три копейки каждый, то цензурный комитет не разрешил этого народного издания сказок «по явной неблагонамеренной тенденции их», а один из цензоров заявил: «То, что г. Салтыков называет сказками, вовсе не отвечает своему названию; его сказки — та же сатира, а сатира едкая... направленная против общественного и политического нашего устройства».

Основные темы сказок Щедрина

Через всё творчество Щедрина проходят три основные темы: народ и самодержавное государство; народ и паразитические классы; народ и буржуазно-дворянская интеллигенция. Эти же темы являются основными темами и его сказок, которые были своеобразным художественным итогом всего творчества Щедрина.

Народ и самодержавие в сказках Щедрина

Тупые и жестокие царские администраторы, которые, о чём бы с ними ни заговаривали, «на одно поворачивали: кроввопролитиев... кровопролитиев... вот чего нужно», изображены в сказке «Медведь на воеводстве» (1884). Топтыгин I, стремясь оправдать свою репутацию борца с «внутренним супостатом», «забрался ночью в типографию, станки разбил, шрифт смешал, а произведения ума человеческого в отхожую яму свалил». Топтыгин II, узнав, что во вверенной ему трущобе ни одной типографии нет, «спросил, нет ли в лесу, по крайней мере, университета или хоть академии, дабы их спалить». Когда же оказалось, что их не существует, «в уныние не впал». «Коли душу у них, у мерзавцев, за неимением, погубить нельзя,— сказал себе: — стало быть, прямо за шкуру приниматься надо!» Но «злодейство своё выполнить» ему до конца не пришлось: сбежались мужики и «уважили» его рогатиной. Судьба Топтыгина III такая же: «...явились в трущобу мужики-лукаши, и постигла его участь всех пушных зверей». Политический смысл сказки «Медведь на воеводстве», написанной всего три года спустя после убийства Александра II, был настолько ясен и смел, что сказка была по требованию цензуры вырезана из журнала «Отечественные записки» и запрещена. Под цензурным запретом она находилась до 1906 г; и распространялась в подпольных изданиях.

Враждебность самодержавия народу, культуре и искусству прекрасно показана в сказке «Орёл-меценат». Хищному и беспощадному орлу, который привык разбойничать, «опостылело жить в отчуждении», он, по совету приближённых, начал «покровительствовать» наукам и искусствам, хотя сам был невеждой и «никогда... ни одной газеты не видывал». «Золотой век» при дворе орла-мецената начался с того, что с ворон «определили новый налог под названием «просветительного». Длился «золотой век», однако, недолго. Учителей своих — сову и сокола — орёл разодрал надвое, соловья за то, что в нём «искусство» в холопских рамках усидеть не могло и беспрестанно на волю выпирало... живо запрятали в куролеску», дятла за то, что он был грамотен, «нарядили... в кандалы и заточили в дупло навечно»; затем последовал погром в академии, где сычи и филины науку «от лихого глаза» оберегали, у воронят азбуку отобрали, «истолкли оную в ступе и из полученной массы наделали игральных карт». Сказка кончается мыслью о том, «что просвещение для орлов вредно...» и что «орлы для просвещения вредны».

Беспощадному осмеянию подверг Щедрин царских чиновников в «Сказке о ретивом начальнике...». В этой сказке великий русский писатель Щедрин даёт тип бюрократа-самодура, очень ограниченного и тупого, но до крайности самоуверенного и ретивого. Вся деятельность этого самодура свелась к тому, что он «народное продовольствие — прекратил, народное здравие — упразднил, письмена — сжёг и пепел на ветру развеял». Чтобы ещё более «отечество подкузьмить», начальник и окружающие его «мерзавцы» поступают по созданной ими программе: «Чтобы мы, мерзавцы, говорили, а прочие чтобы молчали... Чтобы нам, мерзавцам, жить было повадно, а прочим всем чтоб ни дна, ни покрышки не было. Чтобы нас, мерзавцев, содержали в холе и в неженье, а прочих всех — в кандалах».

Эта созданная «мерзавцами» программа правдиво отражала современную писателю действительность, когда подлинные, а не сказочные «ретивые начальники» действовали по правилу: «Чем больше начальник вреда делает, тем больше отечеству пользы приносит. Науки упразднит — польза; город спалит — польза; население испугает — ещё того больше пользы».

В сказке «Богатырь» Щедрин изобразил самодержавие в образе «богатыря», сына бабы-яги, который беспробудно проспал в дупле тысячу лет, а народ — в образе дурака Иванушки. За то время, что спал «богатырь», многострадальная его сторона «всеми болями переболела», и ни разу «богатырь» ни ухом не повёл, ни оком не шевельнул, чтобы узнать, отчего земля кругом стоном стонет». Не шелохнулся «богатырь» и тогда, когда на страну напали жестокие и неумолимые «супостаты». «Богатырь», олицетворяющий самодержавие, оказывается мнимым богатырём, к тому же насквозь прогнившим. «Подошёл в ту пору к Богатырю дурак Иванушка, перешиб дупло кулаком— смотрит, ан у Богатыря гадюки туловище вплоть до самой шеи отъели».

Во всех этих сказках был заключён хорошо понятный читателям замаскированный призыв к уничтожению самодержавия.

Народ и господствующие классы

Большая группа сказок посвящена теме: народ и господствующие классы. Эта тема, одна из главных в творчестве Щедрина, была поставлена им уже в первой его сказке «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» (1869).

В сказке изображены два генерала. Это бывшие чиновники, которые дослужились до генеральского звания.

Всю жизнь они служили «в какой-то регистратуре», которую впоследствии упразднили «за ненадобностью». «Там родились, воспитались и состарились, следовательно, ничего не понимали». Генералы настолько глупы и невежественны, что не знают, где восток и где запад, и думают, что «булки в том самом виде родятся, как их утром к кофею подают». Только попав на необитаемый остров, генералы узнают, что «человеческая пища в первоначальном виде летает, плавает и на деревьях растёт», и догадываются, что «если, например, кто хочет куропатку съесть, то должен сначала её изловить, убить, ощипать, изжарить».

Всю жизнь генералы провели за чтением и писанием никому не нужных канцелярских бумаг. Ничего иного делать они не умеют и, оказавшись на острове, где «рябчики свищут, тетерева токуют, зайцы бегают», в ручьях рыба кишит, а на деревьях плоды висят, чуть не умирают с голоду и едва не становятся людоедами. Бездельники, привыкшие к паразитической жизни, они даже не сомневаются в своём праве на чужой труд и убеждены в том, что если бы им удалось найти мужика, то «он бы... сейчас и булок бы подал, и рябчиков бы наловил, и рыбы». Уверены они и в том, что «мужик везде есть, стоит только поискать его!» После долгих поисков они находят мужика, который спал под деревом и, как им кажется, «самым нахальным образом уклонялся от работы».

Народ, говорит своей сказкой сатирик, создаёт все блага жизни, но в эксплуататорском обществе они достаются угнетателям. Генералы и олицетворяют в сказке мир угнетателей, мужик — народ и его судьбу.

Угнетатели жадны и злы, тупы и ленивы, неблагодарны и трусливы, народ бескорыстен и добр, находчив и трудолюбив, отзывчив и смел. Но на наглость и жестокость угнетателей он отвечает не возмущением и протестом, а терпением и покорностью. С горькой иронией рассказывает сатирик о том, как «громаднейший мужичина» безропотно трудился на генералов.

«И зачал он перед ними действовать. Полез сперва-наперво на дерево и нарвал генералам по десятку самых спелых яблоков, а себе взял одно, кислое. Потом покопался в земле — и добыл оттуда картофелю; потом взял два куска дерева, потёр их друг об дружку — и извлёк огонь. Потом из собственных волос сделал силок и поймал рябчика. Наконец, развёл огонь и напёк столько разной провизии, что генералам даже пришло на мысль: не дать ли и тунеядцу частичку?»

Народ — мастер на все руки, и мужик в сказке вскоре изловчился даже в пригоршне суп варить. Когда же соскучившиеся генералы «начали... нудить мужика», чтобы доставил он их в Петербург, выстроил мужик «корабль — не корабль, а такую посудину, чтоб можно было океан-море переплыть», и перевёз генералов в Петербург. В Петербурге генералы в казначействе столько «денег загребли», что «того ни в сказке сказать, ни пером описать».

«Однако,— с уничтожающим презрением заканчивает Щедрин сказку,— и об мужике не забыли; выслали ему рюмку водки да пятак серебра: веселись, мужичина!»

«Повестью о том, как один мужик двух генералов прокормил» Щедрин воспитывал ненависть к тунеядцам и эксплуататорам, бросающим народу жалкие подачки. Но в этой ранней своей сказке писатель осмеял не только паразитизм господствующих классов. Революционный демократ, единомышленник Чернышевского, Добролюбова и Некрасова, он как бы обращался к народу с тем же вопросом, с каким к народу обращался Некрасов:

Чем хуже был бы твой удел,
Когда б ты менее терпел?

С горечью и болью говорил Щедрин о долготерпении народа и его покорности угнетателям, о том, что по приказу генералов мужик свил верёвку и «этой верёвкой генералы привязали мужичину к дереву, чтоб не убёг».

Гневное обличение дармоедов-эксплуататоров, осуждение народной пассивности и покорности, призыв к тому, чтобы нарох сбросил со своих плеч угнетателей, уничтожил несправедливый и бесчеловечный строй,— таков идейный смысл «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил».

Сказка Щедрина была высоко оценена передовыми современниками писателя. Восхищённый ею, Герцен в одном из писем к Огарёву спрашивал своего друга: «Читал ли ты «Историю двух генералов»? Это прелесть»,

Трагическое положение закабалённого, ограбленного и бесправного народа, его каторжный труд, плоды которого достаются «пустоплясам», показаны Щедриным в сказке «Коняга» (1885).

Образ Коняги — символ порабощённой родины и истерзанного угнетателями народа. «Целая масса живёт в нём, неумирающая, нерасчленимая и неистребимая».

Жизнь народа — непрерывный каторжный труд. «Нет конца работе! Работой исчерпывается весь смысл его существования». Бремя невыносимой подневольной работы превращает труд в проклятие, в «ноющую боль», лишает жизнь радости. «Для всех поле — раздолье, поэзия, простор; для Коняги оно — кабала... Для всех природа — мать, для него одного она — бич и истязание».

Трудом Коняги живут «пустоплясы»: «Коняге — солома, а Пустоплясу — овёс». «Пустоплясам» нет никакого дела до народа, им нужен лишь его труд, нужна его жизнь, «способная выносить иго работы».

«Пустоплясы» могут только вести праздную болтовню о причинах несокрушимости и бессмертия Коняги. Выражая мысли либералов о народе, первый из «пустоплясов» объясняет живучесть Коняги его смирением и покорностью. «Понял он, что уши выше лба не растут, что плетью обуха не перешибёшь». Второй «пустопляс», повторяя славянофильские бредни о народе, объясняет несокрушимость Коняги тем, что «он в себе жизнь духа и дух жизни носит!» Третий «пустопляс», подобно реакционным народникам 80-х годов, причину неуязвимости Коняги видит в том, «что он «настоящий труд» для себя нашёл». Четвёртый же («должно быть, прямо с конюшни от кабатчика») в духе кулацко-буржуазных толков о народе говорит:

«Оттого нельзя Конягу донять», что он «к своей юдоли привышен» и нуждается только в том, чтобы его постоянно взбадривали кнутом.

С ненавистью и презрением нарисованы Щедриным образы «пустоплясов» — врагов народа, с горячим сочувствием и любовью — образы мужика и Коняги. Со страстной тоской писатель призывал то время, когда народ освободит себя и свою родину.

В те годы, когда Щедрин создал свою скорбную сказку, рабочий класс России только начинал складываться в самостоятельную политическую силу, способную стать во главе всего трудового народа. Великую освободительную силу рабочего класса писатель ещё не мог предугадать, но вера в силы народа, в свободное будущее своей родины ни на миг не покидала Щедрина. «Из века в век цепенеет грозная, неподвижная громада полей, словно силу сказочную в плену у себя сторожит. Кто освободит эту силу из плена? Кто вызовет её на свет? Двум существам выпала на долю эта задача: мужику да Коняге»,— писал Щедрин.

Близка по теме к сказке «Коняга» сказка «Соседи» (1885). В ней изображены два соседа: Иван Богатый и Иван Бедный. Иван Богатый, который «сам ценностей не производил, но о распределении богатств очень благородно мыслил», напоминает «пустоплясов», а Иван Бедный, который «о распределении богатств совсем не мыслил (недосужно ему было), но, взамен того, производил ценности», напоминает собой задавленных нуждой тружеников из других сказок писателя.

Жизнь Ивана Богатого — сплошной праздник, жизнь Ивана Бедного — непрерывный мучительный труд, награда за который — пустые щи.

Сказка ставит вопрос: почему бездельники в роскоши живут, а труженики никак из нужды не выбьются? Ответ на этот вопрос содержится в словах деревенского мудреца Ивана Простофили: «Оттого, что в планту так значится... И сколько вы промеж себя ни калякайте, сколько ни раскидывайте умом — ничего не выдумаете, покуда в оном планту так значится».

Как и другие сказки, «Соседи» содержали в себе призыв — уничтожить (переписать) «плант», свергнуть эксплуататорский строй, изменить «хитрую механику» несправедливого общественного устройства.

Щедрин видел пробуждение политического сознания у трудящегося крестьянства, понимал всемирно-историческое значение того процесса, который В. И. Ленин назвал «пробуждением человека в Коняге».

Сказки гениального сатирика, как и все его произведения, были проникнуты любовью и сочувствием к народу, глубоким оптимизмом, верой в то, что народ упорной борьбой завоюет себе счастливую долю. И это хорошо чувствовали широкие круги читателей, до которых, несмотря на цензурные преследования, всё же доходили произведения Щедрина.

Так, уже после смерти писателя группа тифлисских рабочих писала его вдове: «В особенности нам нравятся рассказы «Путём-дорогою», где мы видим родственных себе рабочих, горемык безвинных: «Коняга», «Соседи», «Христова ночь», «Карась- идеалист» и др. Кто не полюбит эти сказки, кто не поймёт, что автор их любил и жалел простой народ? Он знал и чувствовал наше горе и видел, что мы всю жизнь проводим в тяжёлом, беспросветном труде, не пользуясь плодами его».

Буржуазная обывательская интеллигенция в сказках Щедрина

Типичными фигурами для эпохи, в которую создавались сказки, были беспринципные, подлые буржуазные интеллигенты, болтавшие о «свободе и общественности», а на деле служившие царскому правительству и господствующим классам. Такие интеллигенты нарисованы Щедриным в сказках «Обманщик-газетчик», «Гиена», «Вяленая вобла», «Либерал».

Особенно замечательна последняя сказка. К борьбе за свои убеждения либерал не способен. Он никогда и ничего не требовал наступи на горло, а всегда только «по возможности». Действует он только «в пределах», указанных начальством, «помаленьку да полегоньку, не торопясь да богу помолясь», и в конце концов становится откровенным подлецом, у которого «идеалов и в помине уже не было — одна мразь осталась». Сперва он «по возможности» действовал, потом на «хоть что-нибудь съехал», а кончил тем, что стал поступать «применительно к подлости».

«Щедрин, — писал В. И. Ленин,— беспощадно издевался над либералами и навсегда заклеймил их формулой: «применительно к подлости» (В. И. Ленин, Сочинения, т. 18, стр. 237).

Презрением, гневным издевательским смехом карал Щедрин и трусливых обывателей, думавших только о спасении собственной шкуры, о личном самосохранении.

Такой трусливый обыватель выведен им в сказке «Премудрый пескарь» (1883). Бесполезное, «распостылое» существование этого «просвещённого, умеренно-либерального» обывателя наполнено вечным страхом и испугом. «Он жил и дрожал — только и всего».

Никаких радостей трусливый обыватель не знал, никого не обогрел и не защитил, никому ни доброго совета не подал, ни доброго слова не сказал. «И прожил премудрый пескарь таким родом с лишком сто лет. Всё дрожал, всё дрожал. Ни друзей у него, ни родных; ни он к кому, ни к нему кто... только дрожит да одну думу думает: слава богу! кажется, жив!»

О борьбе и протесте пескарь, забившийся в свою тёмную и тесную нору, никогда не помышлял, и даже когда перед смертью ему захотелось вылезть из норы, то едва он подумал об этом, как вновь испугался. «И начал дрожа помирать. Жил — дрожал, и умирал — дрожал».

Писатель зло осмеивает трусливую «мудрость» пескаря, который, «дрожа, победы и одоления одерживал», его бесславную, жалкую жизнь и, обращаясь к читателю, восклицает: «Неправильно полагают те, кто думают, что лишь те пескари могут считаться достойными гражданами, кои, обезумев от страха, сидят в норах и дрожат. Нет, это не граждане, а по меньшей мере бесполезные пескари».

Гневное осуждение трусливого и никчёмного существования, призыв к гражданскому мужеству и революционному действию были особенно важны и своевременны в эпоху реакции.

В самую глухую и тяжёлую пору жизни России, когда «всё кругом изменяло и предательствовало», Салтыков-Щедрин своими сказками продолжал делать великое революционное дело, твёрдо уверенный, что господство реакции не вечно, что придёт время, «когда исчезнут... все неправды, коварства и насилия».

Как герой его сказки «Приключение с Крамольниковым», он горячо и страстно был предан своей стране и все силы своего гениального ума и большого сердца отдал борьбе за освобождение угнетённых «от тех посрамлений, которые наслоили на них века подъяремной неволи.... В этом собственно и заключалась' задача всей его деятельности»,

ХУДОЖЕСТВЕННОЕ СВОЕОБРАЗИЕ СКАЗОК ЩЕДРИНА

Народность и реализм сказок Щедрина

Сказки Щедрина — политические сказки-сатиры. В них писатель с помощью аллегорий и намёков бичевал полицейско-самодержавное государство, господствующие классы царской России, буржуазную либеральную интеллигенцию, действовавшую «применительно к подлости», трусливых обывателей; с гневом й тоской говорил о забитости и покорности народа; с радостью отмечал ростки народного недовольства и протеста против невыносимых условий существования.

Сказки Щедрина, как и всё его творчество, служили делу освобождения родины и народа.

Щедрин был революционером-демократом, оружием сатиры боровшимся против самодержавия, крепостничества и его пережитков, против правящих классов царской России и всех тех, кто поддерживал эти классы. «Меня занимает,— писал он,— не домашнее устройство Сидорычей (так сатирик называл угнетателей народа)... но поведение и дела их как расы, существующей политически».

Писатель-реалист, он создал в своих произведениях, в том числе и в сказках, множество художественных обобщений, типических образов, правдиво раскрывавших социальную сущность важнейших жизненных явлений.

Такими типическими образами, воплотившими в себе самые существенные черты самодержавия, являются в его сказках образы Топтыгиных, орла-мецената, «богатыря», «ретивого начальника» и др.

Типичные черты паразитических классов воплощены им в образах генералов, «дикого помещика», Ивана Богатого, «пустоплясов»; типичные свойства враждебных народу интеллигентов и трусливых обывателей — в образах либерала, премудрого пескаря и т. д.

В образах «громаднейшего мужичины» из «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил». Коняги из одноимённой сказки, Ивана Бедного («Соседи»), Иванушки из сказки «Богатырь» олицетворены не только «злосчастье» народа, но и его мощь и нравственное превосходство над угнетателями.

Гибербола и гротеск

Правдиво изображая жизнь, Щедрин прибегал к заострению образов. «Он,—отмечал Тургенев,— преувеличивает истину, как бы посредством увеличительного стекла, но никогда не искажает её».

Будучи художником-реалистом, Щедрин путём гиперболизации, с помощью фантастических образов с замечательной наглядностью раскрывал уродливый характер современной ему действительности. Такое изображение жизни, при котором реальное, будничное переплетается с фантастическим и отрицательное, уродливое рисуется в обнажённом, преувеличенном виде, казывается гротеском. Примером гротеска могут явиться многие образы, созданные могучим талантом великого сатирика, в том числе и образы его сказок.

Речь героев Щедрина всегда является прекрасным средством их характеристики. Так, например, ограниченность и тупость генералов, которые «ничего не понимали», в сказке подчёркивается их праздным пустословием: «Отчего солнце прежде восходит, а потом заходит, а не наоборот?»; «В самом ли деле было вавилонское столпотворение, или это только так, одно иносказание?» То же пустопорожнее «каляканье» слышится в речах «пустоплясов» из сказки «Коняга» и Ивана Богатого из сказки «Соседи». В пустословии представителей паразитических классов выражено их духовное убожество и низменность интересов. Тусклой, «нудной» речи «пустоплясов» у Щедрина всегда противостоит красочная, меткая, бойкая, полная мысли и чувства речь людей из народа.

Щедрин был взыскательным художником, в совершенстве владевшим всеми изобразительными средствами общенародного русского языка. И. С. Тургенев писал Щедрину в 1873 г.: «Вы отмежевали себе в нашей словесности целую область, в которой вы неоспоримый мастер и первый человек».

В своих произведениях сатирик выступал как суровый судья, каравший оружием смеха «дирижирующие классы», как писатель, страстно любивший народ и родину.

В авторской речи сатирика, то суровой и гневной, исполненной ненависти и презрения к угнетателям народа, то полной любви, тоски и горечи, когда он говорил о человеке-труженике, выражено огромное богатство идей и чувств великого революционно-демократического писателя, сказалась его ненависть и его любовь.

Гневно и тяжко ненавидел Щедрин врагов народа, «до боли сердечной» любил он трудовую Россию, и о народе, родине и их врагах гениальный сатирик рассказал тем языком, который Л. Н. Толстой назвал «сжатым, сильным, настоящим»,

ЗНАЧЕНИЕ ТВОРЧЕСТВА ЩЕДРИНА

Сатира Щедрина глубоко национальна. Правдивый и суровый писатель, он был преемником и продолжателем дела Пушкина, Грибоедова и Гоголя.

Сатирическое изображение провинциального и столичного дворянства, данное в «Евгении Онегине», гнев и сарказм «Истории села Горюхина» Пушкина, благородное негодование, звучащее на страницах комедии Грибоедова «Горе от ума», боль и горечь, которыми до краёв наполнены «Ревизор» и «Мёртвые души» Гоголя,— всё это было унаследовано Щедриным, сумевшим в новых исторических условиях развить и продолжить дело своих гениальных предшественников.

Щедрин был живым воплощением лучших традиций русской литературы. «Он знает всю страну,— писал о нём Тургенев,— лучше, чем кто-либо из современников».

Именно поэтому творчество Салтыкова-Щедрина имеет общечеловеческое, мировое значение, и не случайно оно так высоко расценивалось классиками марксизма-ленинизма.

«Когда Марксу было уже 50 лет,— писал П. Лафарг,— он принялся за изучение русского языка и... настолько овладел им через каких-нибудь шесть месяцев, что мог с удовольствием читать русских поэтов и прозаиков, из которых особенно ценил Пушкина, Гоголя и Щедрина».

Щедрин по праву стоит рядом с величайшими сатириками всех времён и народов. Эту сторону его таланта давно подметил Тургенев, горячо рекомендовавший произведения Щедрина западному читателю. «Сатирическая манера Салтыкова,— писал Тургенев,— до некоторой степени сходна с манерою Ювенала. (Децим Юний Ювенал (род. около 60 г. н. э., умер около 140 г. н. э.) — знаменитый древнеримский поэт-сатирик.) Его смех горек и пронзителен, его насмешка нередко оскорбительна... В Салтыкове есть что-то свифтовское; (Джонатан Свифт (1667—1745) — знаменитый английский сатирик.) этот серьёзный и свирепый юмор, этот реализм, трезвый в своей ясности среди самой дикой игры воображения, и особенно этот непоколебимый здравый смысл... эта умеренность — ни на минуту не изменяют автору...»

Образы, созданные Щедриным, отличаются необыкновенной жизненностью. Десятки лет, протекшие со дня смерти писателя, не притупили грозного оружия его сатиры. Ярчайшим свидетельством этого факта является частое использование образов сатиры Щедрина В. И. Лениным.

В. И. Ленин, необычайно высоко ценивший его творчество, ещё в 1912 г. писал: «Хорошо бы вообще от времени до времени вспоминать, цитировать и растолковывать в «Правде» Щедрина и других писателей «старой» народнической демократии» (В. И. Ленин, Сочинения, т. 35, стр. 31—32).

В работах Ленина образы Щедрина использованы свыше трёхсот раз — чаще, чем образы какого-либо другого писателя. Выше мы уже говорили о тем, как часто В. И. Ленин вспоминал роман «Господа Головлёвы».

Щедринские «премудрые пескари», «либералы», действующие «применительно к подлости», «караси-идеалисты», «дикие помещики», Угрюм-Бурчеевы, Деруновы, Разуваевы, Колупаевы, Балалайкины и многие другие — вся эта нескончаемая галерея образов трусов, подлецов, праздных мечтателей, тупиц, хищников, «пенкоснимателей» всех мастей многократно использована В. И. Лениным в борьбе с врагами партии рабочего класса.

В произведениях Щедрина во весь рост встаёт старая, самодержавная Россия. Своим творчеством он срывает маски с эксплуататорских классов, показывает звериную сущность классового строя, основанного на узаконенном разбое, хищничестве и порабощении человека человеком.

Пламенная любовь к народу и великий гнев, направленный на его врагов, нашли в его творчестве художественно совершенное, образное воплощение.

В борьбе, которую ведут трудящиеся всего мира за окончательное раскрепощение человечества, за коммунизм, Щедрин — наш союзник.