«Суть времени – 27»

Для этого нужен механизм. Этим механизмом может быть только одно – изъятие рассмотрения данных ситуаций из рук органа, который называется Следственный Комитет, и который не может этим не заниматься, потому что к нему обращаются.

Значит, нужно изъять из его рук ведение этим конкретным делом, придать этому делу общенациональный, высший статус. Потому что действительно шла война, потому что она была серьёзная и не одна, потому что рана глубокая. Создать соответствующую высочайшую комиссию – она уже никак не будет чеченской. Включить в неё, помимо всего прочего, безусловных авторитетов, если такие ещё остались, и для офицеров, и для всех. И этой комиссии рассмотреть каждый случай. Придать этой комиссии огромные возможности, создать для неё блестящий аппарат. Рассмотреть каждый случай. По каждому из этих случаев принять конкретное решение. После чего вопрос закрыть. И принять закон, подобный тому, который принимался в поздние франкистские, если мне не изменяет память, времена. Если в средне-франкистские, прошу меня извинить. Мне кажется, что в поздне-франкистские. Всё.

Никакого другого решения быть не может. Эта высочайшая комиссия является третейским судом. Задача заключается не в том, чтобы суда вообще не было, а в том, чтобы суд был высочайше авторитетный и полномочный, и чтобы суд не был чеченским. Что действительно является абсолютным абсурдом в данной ситуации. А когда на это отвечают, что этого абсурда нет, потому что следственный Комитет не чеченский, то это то, о чём Ленин говорил: «Формально правильно, а по существу – издевательство». Формально он, конечно, не чеченский. Это общефедеральный Комитет. А на практике мы прекрасно понимаем, как обстоят дела.

Значит, если мы хотим любое направление процесса поменять, мы должны предложить вместо одного механизма другой. Мы просто можем сказать: «А этот механизм не нужен». А что нужно? Что нужно? Международные суды? Или своя комиссия?

При чём тут…

- Он призывает судить русских офицеров!

И истерика покатилась.

- Да, да, если он к этому призывает, так я выхожу из организации… Я … Я думал, а теперь я…

Вот, вообще политика – не занятие для слабонервных. Со слабыми нервами занимаются другими профессиями, творческими в том числе. Но политикой не занимаются.

В каждой армии мира есть суд. Армия без суда не существует. У Махно был суд (чтобы вы знали…), вы откройте страницы истории и посмотрите… «История военно-полевого суда от (чего там – не от Рима Древнего, а от ещё более древних времён) и до…». Она есть всегда. Сколь бы карательный характер ни носила операция – это всё равно есть. Даже когда мародёрство дозволяют, его дозволяют на определённое время. В Средние века – три дня на разграбление города. «Кто на четвёртый день что-нибудь тронет, того повесить». В Великую Отечественную, в любую войну так было везде. Я повторяю, и у Махно тоже. И в бандах это есть. То, где этого нет, – это  беспредел, это слизь. Сказать, что у тебя нет суда, – значит расписаться в том, что ты грязный, жалкий, криминальный слизняк.

Это неправда? Это не так? А почему это не так? Кто, успокоившись, в тот момент, когда вой истерический заканчивается, – кто, успокоившись, скажет, что это не так? Какой вменяемый человек? А, главное, никто ничего не предлагает. И процесс продолжает идти в том самом пагубном направлении, по поводу которого воют.

Как только выносятся предложения, способные реально поменять всё это в русскую сторону, в русском направлении, в том направлении, в котором это нужно русским, – воют, что ты враг русских и пособник Рамзана Кадырова. Вот так.

А зачем это нужно Рамзану Кадырову? Если считать, что Рамзан Кадыров – это «средоточие всех видов зла» (такая версия наших психопатов), то Рамзану Кадырову нужно, чтобы ничего не было И я ему тогда ставлю палки в колёса, потому что всё, что хочет Рамзан Кадыров (тот Рамзан Кадыров, которого рисуют оппоненты; вот я в момент, когда я это обсуждаю, принимаю этот образ – предположим, что это так)… Что ему нужно? Следственный Комитет в Чечне находится под его полным контролем де-факто. Де-юре это не так, а де-факто это так. Ему нужно, чтобы всё осталось там, и тогда он будет править суд и расправу так, как он хочет.

А я говорю, что это нужно из рук Следственного Комитета вырвать немедленно и передать в другие руки, к которым Рамзан Кадыров уже никакого отношения не имеет. Или имеет, мягко говоря, отношение в тысячу раз меньшее, чем к Следственному Комитету в Чечне.

Значит, что я предлагаю? Ну, что я предлагаю? Извилины надо напрячь на три секунды и понять, что. Нет, истерика… У одних потому, что им просто надо, ну, надо развернуть эту истерику, – мы им мешаем… «Плачет киска в коридоре, у неё большое горе – злые люди бедной киске не дают украсть сосиски». Ну, я не даю им развалить страну, посягнуть на территориальную целостность. Они воют. А другие чего воют? Что воют-то?

А это и есть регресс. Если бы регресса не было, если бы общество находилось в состоянии высокого морального духа и высокой степени интеллектуальной адекватности, то давно бы все процессы были повёрнуты. И как только мы переведём общество из нынешнего состояния в подобное состояние, они и будут повёрнуты. Будут, будут. Немедленно. При таких цифрах, которые я обсуждал в предыдущей передаче, они будут повёрнуты. А как только мы придадим энергии другое качество – и цифры станут ещё более другие, такие, что… это самое… «Чемодан, вокзал, Антибы» («самолёт, Антибы»)… Без альтернатив.

Не в этом дело. Дело в том, что на пути у всего этого стоят преграды чисто психологического характера. Да, сломали хребет. Да, осуществили социокультурный шок. Да, в какой-то степени повредили сознание, повредили все эти структуры идеального. А дальше всё это пошло, эта болезнь существует.

По счастью, она оказалась не столь страшной, как должна была быть. Если бы так ударили по любому другому народу мира, он бы вообще не выстоял. А я только что зачитывал в предыдущей передаче данные, говорящие о том, что русский народ выстоял, народы нашей страны выстояли. Всё! Невероятной силы давление в течение 20-ти лет обернулось ничем. Не сломали. Не сломали. До конца не сломали.

Теперь задача заключается в том, чтобы начать процессы поворачивать в другую сторону, меняя, меняя состояние этой энергии, просветляя чувство, просветляя разум, проясняя, чем слепая политическая ненависть отличается от осознанной политической страсти. Вот чем надо заниматься. Вот чем. Ясно же, что противник будет заниматься обратным. Но истерики-то здесь к чему?

Подумаем над несколькими вопросами, ещё более сложными.

Во-первых, давайте самым масштабным способом рассмотрим проблему национализма – под самым крутым и мировоззренческим углом зрения, максимально поднимая в этом вопросе планку. Что такое национализм? Без чего не может быть национализма? Я сейчас не буду даже говорить о том, что тут есть некоторые очень важные понятийные тонкости – «дьявол всегда в деталях»… Чем народ отличается от нации, нация – от национальности, национальность – от народности и так далее. Все говорят: «народ, нация – это одно и то же». Это гигантский сумбур, который надо, надо обязательно преодолевать. Мы сделаем это. И я делаю уже это. Но я сейчас не об этом. Это частности. Это актуальнейший, жгучий интеллектуальный вопрос, но есть ещё философские вопросы, мировоззренческие, вопросы самого высокого уровня.

Какой вопрос самого-самого-самого высокого уровня можно задать, коль скоро речь идёт о национализме со знаком «плюс»? Вот, что нужно для национализма? И без чего национализма быть не может в принципе?

Национализма не может быть без очень точного ощущения того, в чём национальная специфика, национальный голос в мире, в чём лидирующая роль, в чём незаменимость, в чём невероятная важность твоего народа, в чём его исключительный-исключительный-исключительный позитив. Я не говорю об исключительности. Но если уж говорить до конца, то, в конце концов, даже в случаях, когда это приобретает форму национальной исключительности, то это плохо, это нехорошо, это неверно, но это про то, понимаете? Это про национализм. Он в этот момент становится больным и каким-то очень резким и надрывным, но он ещё может быть.

Когда же его не может быть? Когда?

Когда сами же эти псевдонационалисты дают своему народу такие оценки, при которых оказывается, что народ-то этот барахло, лох, лошадь, на которой едут чужие элиты, идиот, выродок. Вот они же все (вы почитайте внимательно, мобилизуйте семантический слух!) разговаривают о своём народе без любви, без уважения, и уж, безусловно, без какой-либо даже попытки сказать, в чём же он так ценен-то – народ. Почему ты националист?

Почему это так важно?

А это делали все. Как все здоровые националисты, так и все ультра – кто угодно. Начинаешь смотреть вот в эту неаппетитную кашу с червяками, называющими себя националистами, – там ничего нет, понимаете? Это не вопрос – кто из них сколько и как упражняется с какими-то словами, какую ахинею несёт по моему поводу. Да ладно. Но хоть одно слово, хоть одно слово по существу о своём народе. Хоть одно. Максимум: «Наконец-то станем, как эстонцы». Значит, [мы] хуже, чем эстонцы, да? Хуже, да? И это национализм?

Это закомплексованность немыслимая, которая ни с каким национализмом сочетаться не может. Даже уродливые формы национализма компенсируют подобного рода комплекс какими-то возвышениями. А здесь даже попытки что-то возвысить нет. Никакой попытки даже нет. И называется это национализмом?

В этом смысле, как это ни парадоксально звучит, единственная формула, в пределах которой может развернуться высокая национальная страсть, дана нами. Я на лавры националиста не претендую. Но если, в порядке дикого парадокса современности, вдруг выясним, что мы-то единственные националисты – не потому, что мы много хвалим что-то, и не потому, что мы ругаем чеченцев или кого-то, а потому, что мы говорим, что есть эта кривая русская коза альтернативного мирового развития… Вот это пожалуйста. Вот эта коза – это запросто в определённых руках оказывается фундаментом для построения здания здорового национализма. На философии «козы» можно построить такое здание, а на философии «наконец-то станем, как эстонцы» такое здание построить нельзя. В принципе нельзя, понимаете?

И обратите внимание, что если вы сами спокойно с этим разберётесь, то через одну минуту любому мыслящему человеку (не то, что с высшим, средним образованием) это станет понятно. Но ведь само по себе это не понятно, потому что всё безумно возбуждено.

Цивилизации.

«Вот так сказал Тойнби…», «не так сказал Тойнби…», «туда Тойнби всё это повернул, а Данилевский ещё туда…», «наши великие теоретики…», а что-то сказал Панарин…

Это не политический разговор.

Я всех, про кого вы восклицаете в своих нервных посланиях, с карандашом читал давным-давно.

У меня конспекты лежат по этим работам. Я их всех знаю. И никогда бы не стал об этом разговаривать, если бы не знал. Это как с несчастными гекатонхейрами… Есть детская книжка, где Геракл помогает Зевсу в войне с титанами, а гекатонхейры Зевса мобилизуют на сторону титанов. Ну, была такая история. Есть другие истории, где эти самые гекатонхейры Зевса атакуют, а Геракл только и может его защитить. На этих вещах те, кому нужно нас дискредитировать, много не наработают. Мы это всё знаем. Знаем достаточно досконально.

Более того, там философия очень простая. Олимпийские боги – это уже боги культурного государства. Под ними стоят вот эти боги-титаны и хтонические боги – гекатонхейры. И олимпийские божества всегда вместе с человеком сражаются против хтоники и против титанизма. Это такой закон, общий в мифической культурологии. Так построена любая мировая система. Ну, поверьте нам, мы в этом достаточно компетентны. Мы по всему миру ездили, специально занимаясь подобного рода вопросами.

Ну, вот то же самое с цивилизациями. Ну, занимались мы цивилизациями подробно. Там сколько людей – столько определений. Это как с национализмом. Национализм реальный – это эпоха модерна. Это буржуазный национализм полноценный. А всё остальное – это народничество феодальное, почвенное и всё прочее. А перед этим были ещё разного рода вещи. С национализмом проще, а цивилизация – это сам чёрт ногу сломит.

Цивилизация и культура… Вот цивилизация – это техносреда, в которой всё развивается, а культура – это вот то, что касается гуманитарного. Есть такое определение? Есть. Используется так слово цивилизация? Используется.

Цивилизация и дикость... Есть варвары, а есть цивилизованные люди. Используется? «Когда мы войдём в мировую цивилизацию», - говорил Горбачёв, имея в виду, что мы не в ней, то есть мы дикие, да? Цивилизация и дикость.

Другие цивилизации – в научной фантастике, да? «Цивилизованное состояние»…

Очень много этих определений. Слово «цивилизация» многозначно. Внутри него есть некоторая ниша определения цивилизации как некоего специального мира, устройства больших макросоциальных групп, общностей. Он же не говорит, что всё есть цивилизация, все большие общности есть цивилизация… Там есть конгломераты, там есть масса других вещей…

И всё это высоколобое (и мною, в принципе, любимое) разглагольствование жило себе, жило своей полуакадемической, полуконсервативной, почвенной жизнью и что-то там как-то обеспечивало. Это было очень интересно, а где-то не совсем интересно. Один из них – специалист действительно высокого класса и всё понимает до деталей, на это жизнь угробил. Другой специалист среднего класса. У одного есть теория, у другого теории нет, а есть одни описания. Неважно. Кто-то из них всех берёт «на хапок», как Шпенглер, а кто-то знает до тонкостей, как Тойнби. Это всё были вопросы… как вам сказать… академически-политические, интеллектуально-политические.

А потом появилось явление крупнейшее, политическое, мировое с оглушительной силой и мощью, которое только и можно обсуждать, если ты занимаешься политикой. И называется это явление «американский неоконсерватизм». Это огромное явление, невероятно сильное, жёсткое до беспощадности. Новое («новое» – я  имею в виду не столетиями, отнюдь, определяемое). И вот оно сейчас, вся эта эпоха Буша… Вот уж не знаю, кто из них больше значит, Рамсфелд или Дик Чейни, все они вместе… Там их много, они очень сосредоточены. У них есть свой генезис, они живые, наполненные этой имперской страстью. И вот они взяли Хантингтона.

Вопрос не в Хантингтоне с его теорией цивилизации и конфликтами цивилизации. Вопрос в них. Они его схватили. И поволокли в большую политику. Он был испуган, потому что не знал, чем это кончится. Он понимал, что их авантюры могут кончиться тем, что их посадят в тюрьму, а он будет дискредитирован. Их пока не посадили в тюрьму. И, может быть, ещё они других будут сами сажать в тюрьму. На сегодняшний день они не сумели в один хапок достигнуть своей цели, но они перегруппировывают силы и всё прочее. Там есть эта теория цивилизации. Там. А для них конфликт цивилизаций – это конфликт с исламом. Крестоносцев с исламом. (Вот этот норвежский-то гражданин, который сейчас гору трупов наворотил, как раз рассуждает про этих крестоносцев и ислам).

Поэтому с точки зрения американского политического неоконсерватизма, с точки зрения мировой стратегии сегодня, цивилизация – это вот это. А с точки зрения одного академика – одно, а соседнего – другое… Сколько авторитетов, столько и цивилизаций. Но нас же интересует большая политика. Вот вы всмотритесь в неё – и поймёте, что там этот термин разыгрывается, как орудие войны, как финка, которую вам в живот хотят воткнуть. И для того, чтобы это оружие выбить, чтобы не дать использовать это оружие против вашей страны и так далее, надо понимать, как оно устроено, и нужно иметь другое оружие. А другим оружием является вот эта самая коза кривая. Поэтому хоть ты про цивилизацию, хоть ты про национализм рассуждай, а всё равно ты на эту козу выходишь. И выйти-то дальше некуда. Некуда. И топчутся уже много лет, и выйти никуда не могут. Как говорил Тарас Бульба: «А помогли тебе, сынку, твои ляхи?», – так и я могу сказать: «А помогли тебе, детку, твои цивилизации?».

Я не о цивилизациях здесь говорю. Не о цивилизациях и не о национальностях, хотя это очень важно. Я говорю о состоянии умов – о том состоянии умов и о той энергетике, которую нам с вами надо менять. Это называется устойчивость. Устойчивость. Вот, чувствуете слово? У-стойчивость. То есть стойкость.

В нашем движении, которое сейчас развивается, очень много молодых людей. Один очень крупный философ, мудрый человек, любивший лыжи, мне говорил, что бежать надо на свою дистанцию. «Вот, встал на лыжню (жизнь – это лыжня) и пошёл по ней в своём ритме, не останавливаясь, в нужном направлении, правильно держишь дыхание. И не думай, что кто пробежит быстрее тебя, обгонит тебя. Ты на него не ориентируйся, потому что ты потом, на следующем километре пройдёшь, а он где-нибудь там валяется со сбитой дыхалкой и дух перевести не может. Иди своим путём».

Выбрал себе правду – и иди ею. И иди вместе с другими. И вот тогда, когда сформируется ядро, актив, костяк, точно знающий, куда он идёт и зачем, в котором не будет вот этой ломкости, хрупкости, нежности, нервности, в котором будет способность к коллективной работе, отсутствие «ячества», отсутствие высокомерия, дружеское настоящее отношение друг к другу, когда сформируется братский костяк по-настоящему, – все задачи, которые сейчас кажутся нерешаемыми, можно решать. Это абсолютно точно. И надо понять, ещё раз адресуюсь к тем социологическим результатам, которые я описывал в прошлом выпуске этой программы, что их надо решать или сейчас, или никогда. Вот не решите сейчас, – на этом пятилетии, потом уже ничего не будет. Это на «потом» не откладывается. Это как раскалённый ковш. Сейчас его можно вылить в ту форму, которая его, потом – нет.

Это историческое время есть, но оно абсолютно конечно. Его не более 5-6 лет, а они пролетят, как одно мгновение. И всё может разворачиваться ещё быстрее в любой момент. Вчера Норвегия считала, что у неё всё в шоколаде, и она будет так спать ещё столетия. А сегодня она уже не спит. Поэтому смысл того, о чём я хотел сейчас поговорить, заключается в нашей способности понимать правила современной политики, понимать, какой тип политической борьбы является нашим уделом. И вести эту борьбу адекватным образом. При этом естественно, что будут нарастать и нарастать разного рода клеветнические кампании. Это же так правильно, так нормально.

Вы откройте красноярские материалы и посмотрите, сколько газет напечатали статьи о наших размышлениях вместе с красноярцами, сколько телевизионных каналов откликнулось. Этих каналов откликнувшихся, этих передач телевизионных, этих газетных материалов и всего прочего очень много. А в Красноярске фактически разгромлена коммунистическая партийная организация. И, как вы понимаете, – не мною. Как я могу разгромить коммунистическую партийную организацию, членом которой я не являюсь? Она разгромлена. Огромное количество людей, страстно желающих объединяться вокруг социалистических ценностей, лишены этой возможности.

И вдруг оказывается, что сидит ваш покорный слуга за столом, а рядом с ним сидит (о, ужас!) депутат Госдумы Юрчик, бывший секретарь Красноярского горкома КПСС, человек, который всё время рассказывает: «Мы же, мы же, мы же детские садики строили, мы школы строили. Мы это делали, мы то… Как же так можно, как сейчас?» Вот такой вот человек, очень чистый и политически серьёзный, ещё не понимающий, как можно превращать политику в бизнес, который всё время желает политически что-то сделать. Я сижу рядом с ним… Ну, конечно же, я после этого «исчадие зла», я «поедатель маленьких детей», «пособник Рамзана Кадырова», ещё кто-нибудь…

Ну, будете нервничать? Нервничайте. Но неврничайте в одном информационном пространстве нашей же организации, а в другом не нервные будут обсуждать следующий круг проблем. Никто же не запрещает нервничать. Но только надо понять, по какому поводу, на самом деле…

В Ленинграде кто партийную организацию разгромил? Сергей Ервандович Кургинян? Ась?

Он же громит эти партийные организации одну за другой… А это живые люди. И, между прочим, он же не Сталин. Он их не расстреливает, в тюрьмы не сажает. Они энергичны, они создают свои организации вокруг социалистических ценностей. Они что, не за КПРФ на выборах будут голосовать? А за кого они будут голосовать? За «Правое дело» Прохорова? За кого?

А самое-то главное в другом – чем более глубоко мы будем понимать свое общество, чем больше мы его будем сдвигать в сторону этой просветлённости и так далее, тем больше будут выступать и рельефнее эти советские идеалы, эти советские ценности, эта советская норма. Кому это нужно? Прохорову? Мне казалось, что другим. Или им это уже не нужно?

На повестке дня стоит задача реванша или не стоит? Мне могут ответить коммунисты? Мы проиграли «холодную войну». Нас в ней подло, диффузно, вот так вот, используя всё на свете, переиграли, мы её проиграли, войну. У нас есть за это стыд, боль и желание реванша? Вот, вы проиграли боксёрский раунд. Вы хотите драться или поджали хвост?

Вы понимаете, чем одно состояние отличается от другого? Мы возьмём историософский, культурный, политический, метафизический, экономический реванш или нет? Драйв на это есть? Вот, выросло новое поколение. Оно готово? Возможность есть. Оно готово?

Ну, так заявите об этом! И поймите, что такие пироги не пекутся на дрожжах нытья, на дрожжах собственных комплексов, на дрожжах вялого пережёвывания чего-то, что было давным-давно.

Реванш – не реставрация. Реванш – это бросок вперёд. Есть на это драйв? А ведь другого-то ничего перед Россией в качестве позитивной возможности и не стоит. Что ей делать? Ну, чего ей делать реально? Ещё 40 лет капитализм строить, пока его все не закроют как проект на Западе? Что ей делать? Разваливаться на части? Что?

Ей нужно осознать причины своего поражения, изжить эти причины, калёным железом выжечь всё, что к этому поражению привело, мобилизовать всё, что можно мобилизовать на победу, открыть в себе второе дыхание и победить.

И ничего другого Россия сделать не может. Либо это, либо умереть окончательно.