«Суть времени – 41»
И введение в аналитическую картину, в мировоззренческую картину вот этого элемента «контрмодерн», предложение людям вообще системы координат, в которых есть проекты эти, – это огромное дело.
Это огромная идеологическая работа.
Но мы же сказали больше. Мы сказали, что постмодерн и контрмодерн работают вместе. И мы это доказали – от игр господина Бжезинского и более ранних времён, когда тоже велись игры другими господами, до событий в Ливии – до апофеоза, когда просто рука об руку идёт «Аль-Каида» и НАТО. Уже после событий «найн-илевен» [11 сентября 2001 года], уже теперь, сейчас вот идут они рука об руку. И всё тут.
Значит, есть эта связь постмодерна и контрмодерна. Есть это желание создать сердцевинку, в которой все будут жить по негуманистическому принципу потребления, и периферию, на которой будет потребление сжато, и все будут жить по принципам мракобесия, лишённым тех великих идеалов гуманизма и развития, которые существуют во всех мировых религиях. Существовали до того, как возник этот самый чёртов контрмодерн, сконструированный всё в тех же западных лабораториях.
Это новая модель. Модель мира, которая состоит из ядра и периферии. И она очень чётко совпадает с моделью периферийного капитализма. Просто ясно, что в ядре и что в периферии.
Модель периферийного капитализма принадлежит не только нам – это мировое достояние. И в этом его ценность для нас. Потому что я делаю всё возможное для того, чтобы уйти от новодела, от разработок, которые бы принадлежали только Экспериментальному творческому центру или лично Сергею Кургиняну. И показать, как это всё существует в мировой культуре мысли, в мировом контексте. Потому что только в этом случае аналитика имеет и глобальное, и общенациональное значение.
Так мы эту аналитику осуществили. Вот мы взяли её и осуществили. Мы можем ещё обсудить её с членами «Сути времени» и обществом более детально, спокойно, развёрнуто, доказательно. Но мы это уже сделали во многих книгах. И мы это обсудили в нашем курсе передач «Суть времени».
Что из этой аналитики следует, что является следующей фазой после неё?
А то, что если есть постмодерн и контрмодерн, и они вместе, и модерн, - то можно только (и я говорил это в предыдущей передаче) вести арьергардные бои на территории модерна – то есть классического консервативизма, классической консервативной республиканской формулы – на той территории, на которой воюют господа Буш, Берлускони. И это, в сущности, и есть консервативная модернизация, в вариантах, которые предлагает наша власть.
Либо вести бои на этой скукоживающейся, схлопывающейся территории модерна, особо неорганичной для России – и именно для России, у которой нет для этого возможностей Вьетнама, Китая, Индии, нет огромных масс традиционного общества, нет много другого.
Либо здесь вести бои, либо что?
Постмодерн – это ад.
Контрмодерн – это гетто.
Золой ад плюс чёрное гетто – это не наш путь и не наша формула, и нам в ней (в этой формуле) вообще нет места… Так где же мы? После того, как беспощадно проведена аналитика и показано, что вот она система координат, вот они существующие места, и других мест нет, мы спрашиваем, где мы?
И вот здесь начинается разговор о четвёртом проекте, о Сверхмодерне.
Если этот проект делать заново, - всё, кранты… Это на столетия работы… Проект же – это же не какая-нибудь утопия, которую ваш покорный слуга может изложить, и на этом всё кончится. Это же нечто, опирающееся на огромные культурные завоевания, на целые пласты жизни.
И мы доказываем, что опора всему этому в великой русской традиции развития. Не в традиции вообще, а в традиции развития – развития не по прописям модерна. Что это есть исключительность России. Это есть её уникальность в мире. И что эта уникальность определяется не текстом одной утопии, а сотнями кинофильмов, тысячами великих книг, огромной культурной почвой, гигантским опытом – индустриальным, доиндустриальным, самым разным, опытом строительства державы, опытом регуляции общественной жизни, - всё это есть! И всё это, конечно, в огромной степени материализовано в наиболее концентрированном виде в советском опыте, который нельзя отрицать. Но и этот опыт был недостаточно отодвинут от модерна, он недостаточно ещё вывел свою сверхмодернистскую суть.
Кроме того, появились совершенно новые параметры, позволяющие это всё делать.
И вот это надо делать, потому что если нет Четвёртого проекта, то вы нарисовали три, объяснили, что ничего другого нет и – конец. И вы поняли, что вам-то места нет.
Можно или истерически заниматься модернизацией, но уж тогда не по демократическим прописям, а по другим, - и всё равно хана. Потому что нет для этого потенциала – переразвито для этого общество, поезд ушёл. А сама территория сжимается.
Или… или что? Танцевать постмодернистский танец? Рушиться в это гетто, в архаику? Ну, там добьют.
Значит, только переходить к этому Четвёртому проекту.
То есть под этим углом зрения анализировать советский и досоветский опыт, отстаивать его от дискредитации, выявлять его уникальную специфику, - и на основе всего этого разворачивать новую миропроектную инициативу, объясняя миру, что Россия тут может быть локомотивом – мировым локомотивом. Да, она находится в страшном состоянии. Да, её довольно сильно раздолбали, но как только возникнет новая великая Россия, соберётся снова новый, обновлённый Советский Союз, возникнет новая зона мирового значения, и – мир весь окажется спасён от того, во что он погружается. А он погружается в нечто гораздо более страшное, чем то, во что погрузил бы его Гитлер.
И тут мы сразу переходим на следующую территорию и спрашиваем всех:
- Скажите нам, пожалуйста, ведь не постмодерн будет в итоге править. Постмодерн существует для того, чтобы разрушать. Он существует для того, чтобы всё обгаживать, чтобы элиминировать, как они говорят, ценности, вносить релятивизм, осуществлять подкоп под все гуманистические константы, дискредитировать идею развития, кончать историю. Он этим может заниматься, постмодерн, ничем больше.
А кто потом-то придёт на пепелище, устроенное постмодернистами? Там же враг пострашнее. Постмодернисты – это враг первого уровня. А враг второго уровня – кто? Какую идею хочет осуществить враг для того, чтобы перейти от хаоса, организуемого и управляемого постмодернистами, к некоему порядку, при котором мало не покажется никому?
Вот мы утверждаем, что этим врагом являются силы, которые выдвигают идею фундаментально многоэтажного человечества – человечества, которое будет разделено непроницаемыми перегородками. Идею антропологического неравенства.
И эта идея, конечно, черпает свои силы в определённой метафизической традиции – в традиции гностической: пневматики, психики, хилики. Нет другой мировой традиции, которая выступала бы с такой мощью с идеей антропологического неравенства.
Если политический враг – постмодернизм, то метафизический враг – гностицизм в его новом выражении. Неолиберальным фашизмом это называют. Но слова сами по себе ещё ничего не говорят. Вопрос возникает в формуле, в стержне, в сути этого времени, про которое было сказано: «Ваше время и власть тьмы».
Суть этого времени – антропологическое неравенство, обоснованное метафизически.
Вот кто враг.
Можно ли бороться с таким врагом без своей метафизики?
Я перехожу здесь от политической аналитики к метафизике.
Просто хочу зачитать ещё один текст из числа тех, которые я всегда называл смешными.
Саркози назвал премьера Израиля лжецом.
«Президент Франции Николя Саркози в частной беседе с Бараком Обамой раскритиковал премьера Израиля Беньямина Нетаньяху во время саммита G20 в Каннах.
Как сообщает ВВС (ВВС, заметили, да? – С. К.)Николя Саркози сказал американскому лидеру буквально следующее: «Я не могу больше смотреть на него, он лжец».
(Вы вообще можете себе представить что-нибудь такое лет 10-15 назад. Вот мы предупреждали на протяжении всех этих 10-15-ти лет – всех предупреждали, включая своих израильских коллег, что будет именно так.
Вы вообще понимаете уровень этого для международного совещания – совещания на высшем уровне? Вы понимаете, что такое в европейской культуре сказать: «Я не могу смотреть на коллегу, он лжец»? – С. К.)
На этот выпад в сторону Нетаньяху Барак Обама ответил: «Вы, может быть, и сыты им по горло, а мне приходится с ним общаться каждый день». Этот диалог Саркози и Обамы состоялся во время пресс-конференции в Каннах на прошлой неделе.
Его подслушали журналисты, однако его содержание стало известно только сейчас. Обама обсуждал с Саркози возможное членство Палестины в ООН, принятие Палестины в ЮНЕСКО. Перед этим Израиль отказывался финансировать ЮНЕСКО».
Что там отказывался Израиль… Он вечно отказывается… Вопрос не в этом. Потому что никогда эти отказы Израиля не вызывали миллионной доли той реакции, которая здесь описана. Миллионной, понимаете?
Были плохие времена, ссоры Израиля с США и Западом… Были хорошие времена. Никогда они не были такими идеальными, как об этом говорит наша лжепатриотическая публицистика – всё всегда было сложно. Но никогда помыслить себе ни о чём подобном было невозможно.
Почему? Потому что если формула - «постмодерн + контрмодерн», то Израиль – это государство, которое не должно существовать на карте мира, оно должно быть уничтожено.
И я говорил – не только здесь, но и в международных кругах, - что я отнюдь не удивлюсь, если Запад приложит впрямую руку к тому, чтобы его уничтожить, не по ливийскому, так по соседнему сценарию.
И эти разговоры – есть выражение чего? Того, что мир движется в сторону «постмодерн плюс контрмодерн». А не будет контрмодерна без исламизма! И не будет союза постмодернистского Запада с исламизмом без принесения Израиля в виде жертвы на этот алтарь.
И вот здесь говорят об этой жертве. Прямо. Нагло. Как никогда…
Дело тут не в Израиле, а в очередном аналитическом подтверждении нашей модели о трёх проектах, и о том, что «контрмодерн + постмодерн» идут вместе против модерна. И что не вытанцовывается всё это на Ближнем Востоке – в ключевом регионе мира – без того, чтобы не передать регион под власть управляемого исламизма, воинствующе отрицающего идею развития, под власть условной «Аль-Каиды», и не заключить с этой «Аль-Каидой» союз против модерна, то есть Китая, Индии, Вьетнама, всей оставшейся развивающейся части мира.
Это карта боевых действий 2017-го года. Нет другой карты, и уже не может быть.
Поэтому события в Ливии, где восстала Джамахирия, - больше она восстала или меньше, это её звёздный час или звёздный час ещё наступит – это событие мировое. И вот это маленькое высказывание – тоже событие мировое, и является оно очередным доказательством (не знаю – тысячным, тысяча двадцать пятым) того, о чём мы говорим.
Но если эти доказательства множатся, и это действительно так, и это всё в большей степени оформляется…
Картину трудно увидеть, когда она начинает оформляться. Вот тут нужно предвидение…
Предвидения не существует. Существует способность понимать процесс и уловить первые, начальные фазы его формирования, и сказать: «А, вот он! И он будет идти вот так». Поймать первые «раковые клетки»…
Вот и всё, из чего состоит предвидение: понять значение этих клеток и поймать их первыми.
Так вот, мы поймали и уже 15-20 лет разрабатываем это – предупреждаем, что будет так. И вот уже нависают эти события над миром с такой силой, как никогда.
Констатируя это, я завершаю ту часть, которая связана уже не с практической политикой, а с аналитикой международной и внутренней, и которая выводит нас на модель трёх проектов. А, выводя на них, выводит на модель Четвёртого, рассмотрение которого по всем пунктам невозможно без актуализации метафизической тематики.
И тут мы переходим к практической философии.
Что такое метафизика? Метафизика – это что такое?
Это мистика?
Это сидит ваш покорный слуга, начинает какой-нибудь обряд… Потом ему кажется, что он там выпал за грань этой вселенной, - потом у него там духи, он с ними общается… Чушь собачья. Чушь собачья.
Метафизика – это не мистика. Хотя и к мистике нельзя относиться без уважения, если ты относишься с уважением к религиозным людям и к их мистическим традициям. Я изучал эти мистические традиции, прекрасно их понимаю, но я абсолютно светский человек. И, уважая эти традиции, зная их, понимая, как они устроены, я абсолютно никого не призываю к ним присоединяться.
Религиозные люди и так в той мере, в которой хотят, в этом существуют. А нерелигиозные должны существовать в чём-то другом.
Но это вообще не имеет никакого отношения к метафизике. Это глубочайшее непонимание…
Метафизика – это одно, а мистика – это другое. Это случайно спутанные в силу нашего агитпропа понятия.
Метафизика – это предельные основания. Точка. Всё.
Чего угодно.
Важно, что это – предельные основания.
Запомните эту формулировку. Если вам скажут, что её нет в словаре, то не огорчайтесь. Она точная.
Без предельных оснований бывает трудно куда-то двигаться. Предельные основания – отсюда возникает метафизика, связанная со смыслом жизни, смыслом деятельности и так далее. Вы можете искать или не искать эти предельные основания.
Кстати, этим всегда занималась философия. До 20-го века. В 20-м веке, когда вместо Гегеля и, в каком-то смысле, Канта… Хотя Кант уже перестал этим заниматься… Ну, вместо Гегеля и Маркса, скажем так (для которого метафизика существовала, только называлась диалектикой, как и у Гегеля), - вот вместо таких философов, претендующих на онтологию, на бытие, на анализ основ, на единство гносеологии, онтологии, аксиологии и всего прочего, - вместо таких философов родились позитивисты, структуралисты... С этого момента место философии заняла логика или гносеология, или философия культуры. А философия кончилась.
И последним великим философом, имеющим практическое политическое значение, был Карл Маркс. Карл Маркс, искавший эти предельные основания.
После него существовала ещё одна школа, которая действительно предельными основаниями занималась в том плане, что сказала, что их нет и фиг с ними. Называется она «экзистенциализм».
Я здесь без всяких огрублений пытаюсь наиболее просто это всё изложить. Да, у меня есть предельные основания – они заключаются в том, что я знаю, что их нет, а веду себя так, как будто бы они есть.
Фолкнер от лица экзистенциализма сказал: «…оставить хоть маленький шрам на лике великого Ничто» («Необходимость оставить хоть крошечный шрам на лике великого Ничто»), - вот в чём смысл и цель человеческой жизни.
- Это абсурд. - Ну и что? А я веду себя так, как будто бы его нет. А я на него плюю.
В этом великая человеческая традиция. Она выходит за рамки экзистенциализма, потому что никогда человек не смирится ни с какими законами природы. Открывая эти законы, постигая их, ликуя по поводу того, что он их постиг, жадно желая постичь что-нибудь новое, человек тут же начинает эти законы попирать.
Он открывает закон гравитации, только для того, чтобы преодолеть его. Он никогда ни с какой закономерностью не смирится.
Человек, смирившийся с закономерностью, - это уже не человек…
Человек, не выявляющий закономерностей, - это безумец.
Человек, смирившийся с закономерностью, - дрожащая тварь.
Человек – тот самый, про которого было сказано: «…это звучит гордо», - это человек, который законы постигает – и не принимает. Он их преодолевает.
И в этом его миссия.
Природа, закономерности, железные функции?! Плевал он на них!..
Он существует для того, чтобы их понять и преодолеть.
«Свобода – это познанная необходимость», - что это значит?
Законы – это познанные законы, которые освобождают для того, чтобы их не стало в каком-то смысле. Открыть законы гравитации в этом смысле нужно для того, чтобы их преодолеть, взлетев сначала в высь поднебесную, а потом и вылетев в космос. Вот для этого нужно знать законы гравитации. А не для того, чтобы им подчиниться и ползать по земле.
Значит, если таким законом, например, для человека является смерть, то, как только он выявил её в качестве закона и познал в качестве такового, он будет это преодолевать. И это тоже задача метафизики. Он уже по факту понимания этого начинает это преодолевать.
Именно поэтому он человек. Светский, религиозный, - какой угодно. Это зависит от того, в каких формах он это делает. Но он перестаёт быть человеком, когда в нём нет воли к преодолению.
Итак, метафизика может искать предельные основания либо в абсурде – в «великом Ничто», которое рано или поздно и станет тьмою кромешной – это я показал в книге «Исав и Иаков»… Есть экзистенциалисты, которые начинают молиться на это Ничто, как я считаю, Хайдеггер и другие, - есть вот такая гностическая школа…
А есть левые хилиастические экзистенциалисты, которые говорят: «Мы шрам оставим».
Но они уже – и те, и другие, - признали, что предельных оснований нет, а действуют так, как будто они есть. А человек остался. Ничего в нём нет, кроме вот этого в нём того, что «не примирюсь!" Знаю, что нет предельных оснований, а вести себя буду так, как будто они есть!
Это экзистенциальная школа.
Есть религия, которая видит предельные основания в Боге. И дальше уже движется по ступеням восхождения, постигая Бога, потому что метафизика – это не катехизис. Это вещь гораздо более сложная и глубокая.
И есть светская метафизика, которая видит преодоление в человеке.
Но в человеке она его может видеть только как в процессе. Значит, для неё актором преодоления (субъектом преодоления) является двигающийся, восходящий человек – человек, находящийся в движении.
И в этом смысле диалектика вообще ищет предельные основания в этом самом движении. Она и только она – в этом величие Маркса.
Потому что: вот есть жизнь и есть смерть… Вот вы метафизически начинаете разбирать эту коллизию. И вы хотите понять, в чём смысл жизни? Где предельные основания? В чём цель? В чём смысл? Вот, не можете вы жить, не задаваясь этим вопросом… Так или иначе вы им задаётесь. И существуют два подхода к решению этого вопроса.
Первый подход.
Найти эйдос. Платоновский эйдос. То есть найти некоторые константы в вечности – неподвижные типы, которые и есть предельные основания явления. Заявить о том, что смыслы пребывают в трансцендентном мире, и весь реальный мир является просто оформлением этих смыслов в материи. Что они там есть источники, они понижают своё качество, излучая энергию в материю. Формируются сгустки этой энергии, и они и есть смыслы внутри той материальности, которая составляет жизнь. Это платоновский подход – подход через неподвижность.
Подход же диалектический состоит в том, что вы смотрите за тем, что ещё есть нежизнь и затем, что ещё есть сверхжизнь. И говорите: «Я хочу понять смысл жизни, потому что я иду из неживого – того, что ещё не есть она (материальный мир, камни не живут) – в живое, а из живого – в сверхжизнь, то есть в разум. То есть для того, чтобы мне понять смысл жизни, я должен рассмотреть единство камня, клетки (или растения) и человека. И вот тогда в этом единстве я пойму, в чём смысл жизни, а если я всё время будку толочься на территории самой этой жизни и спрашивать, в чём её смысл, я никогда ничего не пойму.
И диалектика в 19-20-м веке апеллировала именно к этому смыслу. Диалектика была последним прибежищем смысла. Но смысл она искала так.
А дальше формировался весь ряд. Есть жизнь, а что едино с этой жизнью в неживом, также в разумном? А ведь неживое тоже делится на кварки, атомы, молекулы, кристаллы, вот уже клетки пошли, а что до кварков? Когда материя была квантованной и когда не была, а была другой?
Дальше идёт живое и оно тоже делится на подразделы. Потом начался разум, а потом за ним должно идти что-то ещё.
Вот эта ось устремлений – что она есть такое? Что есть дух развития или, как говорилось, исторический дух? Что есть этот дух? Но ведь мы понимаем, что он есть, что если оно движется и восходит, то оно восходит куда-то, зачем-то и как-то, и что у этого восхождения есть источник. И что именно наличие источника и духа восхождения, или развития, и представляет собой предельное основание.
Значит, если с одной стороны существуют организованности и лестница этих организованностей, всеобщий организационный принцип, то существует другой принцип врага – дезорганизационный принцип. Значит, источник есть то, что порождает организацию после того, как побеждается дезорганизация.
Люди, тяготеющие к образам, будут говорить об "огне", об "огне огней", о "свете"… «Ты одна мой несказанный свет», - говорит Есенин о матери. Есть культурные, символические традиции, которые адресуют к этому высшему началу, к источнику.
Но только если нет этого источника, и если человек в своих исканиях не опирается на метафизику, то нет у него ничего.
В обычной своей жизни человек может опираться неосознанно и осознанно.
Если у людей есть боевой дух, и он не сломлен, то не всё ли равно, как именно этот дух организован? Возможно, людям это не нужно понимать. Кому-то и не нужно.
Вопрос возникает в одном случае, когда удалось сломать дух. Вот тогда возникает вопрос об источниках и исправлении ситуации, о починке хребта, о связи времён. Этот вопрос по определению стопроцентно метафизический потому что, только нащупав предельные основания, вы можете начать обратное движение-исправление, иного пути просто нет по определению. Особенно если вы думаете не только о себе (может, у вас этот дух и есть), а об обществе, народе.
Если у народа отняли историю, значит, отняли этот стержень, этот принцип движения. Значит, нет уже опоры в человеке. А дальше она теряется и во всём остальном.
Теперь давайте посмотрим, как именно это работает. «Потому что, - говорят, - это всё абстракция, это всё, знаете ли, такие вещи, которые вот они только там для высоколобых разговоров и для всего, чего угодно…»
Давайте попробуем посмотреть, как именно это работает…
Давайте рассмотрим это на примере наших, предположим, противников – моих противников по телепередачам: Гайдара или того же Чубайса.
Ведь там же было: прогрессоры! Вот эти Стругацкие, они же были насквозь метафизичны! «Гуманизм был скелетом нашей натуры! Прогрессорская миссия! Восхождение! Мы убираем препятствия с пути исторического процесса… Теория исторических последовательностей…» - это же всё было?
«Запад – как предельный источник этого восхождения…
Проект введения России в Запад…
Вот вся эта модернизация…»
Вот всё же это было?
Значит, была Метафизика, которая порождала (вот ступень ниже – назовём эту ступень #1) определённые идеалы – Идеальное (ступень #2).
Если нет идеального, - нет ступени #3, то есть стратегического целеполагания. Ну, нет его. Не может человек без идеального создать стратегическое целеполагание. Вот оно - #3.
Если у него нет стратегического целеполагания, то у него нет #4, чего? – стратегического проекта. Правильно? А если нет цели, какой проект? Проект – это что такое? Это, когда цели постепенно начинают осуществляться – это технологизация целей.
Если у него нет стратегического целеполагания, идеального и всего прочего, то у него нет энергии, нет мотивации соответствующего уровня – идеальной мотивации. И это ступень #5.
Но если нет энергии и нет этих всех мотиваций и всего прочего и нет целей, то нет и ценностей, потому что кто бы что бы ни говорил, ценности – производное от цели.
Вот этот стакан обладает ценностью постольку поскольку, например, я хочу вас стукнуть по голове – он полезен. Или не полезен.
Цели порождают ценности, а не как-то иначе.
Значит, нет и ценностей. Если нет ценностей, то (ступень #7) нет норм. Нет правил. Нет каркаса внутреннего, человеческого, регулятивности. А если всего этого нет, то исчезает личность. А раз исчезает личность, то задним числом отовсюду исчезает подлинность. Всё становится подделкой. Но и это ещё не всё.
Посмотрим, как это движется дальше.
Исчезает личность, исчезает подлинность, исчезают нормы, исчезает вот всё то, о чём я сейчас сказал. Что происходит дальше? А дальше нет возможности преодолевать рамки. Ведь личность – это нечто, способное преодолеть рамки.
Вот жизнь задала вам какие-то рамки, вы в них действуете. Но, поскольку у вас есть банк идеального, банк символов, банк всего прочего, - вы можете выкинуть некие концы за пределы (якоря некие), заякориться за пределами рамок, которые вам заданы. А дальше - подтащить себя, как барон Мюнхгаузен за волосы, вытащить себя за какие-то рамки. И тогда вы – человек. Ведь вы человек постольку, поскольку можете преодолевать самого себя, поскольку можете двигаться к себе же новому. Человек – единственное существо, которое может преобразовывать мир сознательно таким образом, что то, что было негодное (сырая картошка) становится годным (печёная картошка); и он это делает не потому, что картошка случайно спеклась где-нибудь в огне, а потому, что он её печёт в духовке. И то же самое, что он делает с внешним миром, он делает с самим собою. Поэтому он человек.
Значит, начинается человеческое падение с этими нормами и всем прочим. Нет преодоления рамок. А как преодолеваются рамки? С помощью символов. А что такое символы? Это и есть метафизика.
Если у вас нет своей метафизики, нет своих героев, нет своих священных песен, нет вообще священного, то нет ничего. Как вы можете дальше действовать, существовать, преодолевать, выходить за рамки?
Теперь представьте себе, что у вас была какая-то рамка, в которую ещё входили какие-то человеческие константы, а вас за неё вытеснили в новую рамку. Вы же даже до этих констант не достучитесь, потому что они уже ушли за рамки. А новые рамки вам задаёт новое бытие!
Офисный планктон… Был физик – стал менеджер. А ценности-то ещё существуют там, где был физик. Но вы же до них уже дотянуться не можете, как до ценностей, потому что рамка мешает. Она это всё задаёт.
Значит, возникает буквальное человеческое падение.
Дальше начинает распадаться труд. Если вы перестаёте быть личностью, если вы не можете восходить, то есть менять себя, то вы не держите и внутренней структуры.
Значит, 10-я ступень – это распадение деятельности.
Дальше начинает возникать полное творческое бесплодие. Если вы не можете осуществлять деятельность, не можете выходить за рамки, то вы бесплодны.
Как только у вас возникает бесплодие, то у вас есть два качества – вялость и зависть к тем, кто не бесплоден, агрессия по отношению к ним. Такой маньяк… Маниакально-депрессивный синдром. То с бесом этой зависти и ярости, то в апатии, то снова с бесом, то снова в апатии. Значит, начинает работать маятник, уничтожающий не только личность, но и индивидуальность, и всё остальное.
Значит, дальше неспособность даже впитать чужое, потому что уже уничтожена индивидуальность на этом одиннадцатом этапе.
Значит, тогда что остаётся? Остаётся боль от того, что оно чужое, и полная неадекватность. Вы не способны погрузиться даже в чужое содержание, не только создавать своё, но погрузиться в чужое… Вы воруете что? Слова.
И уже нет ни одного слова, которое я произнёс, которое не было бы украдено, без всякого отношения к их содержанию. «Дурно пахнут мёртвые слова».
Значит, дальше, после того, как это происходит, - процесс идёт по нарастающей. Слова эти превращаются в симулякры, деятельность отрывается от слов, нет никакого желания что-то реализовывать, только играть с летящими предметами. Обнуляется всякое стратегическое содержание вообще. А какое у вас стратегическое содержание, если нет слов, если слова стали симулякрами?
Логоса нет – нет стратегического содержания.
Нет стратегического содержания сегодня – завтра и на следующем этапе исчезает содержание вообще.
Исчезает содержание вообще – возникают только формы. Теряется матрица, то есть компетентность. Вас спрашивают о чём-то – а у вас нет суждения, потому что вы не можете обратиться даже к простому содержанию, а тем более к стратегическому.
Теряя компетентность, вы на следующем этапе теряете факты. Если сегодня нельзя высказать никакого отношения к историческому процессу…
- Вы, извините, господин Кургинян, вы там всё марксистскими своими какими-то теориями оперируете. Ерунда полная.
Я мог бы сказать по этому поводу много резких слов, но я говорю предельно вежливо человеку:
- Будьте добры, пожалуйста, на вашем языке, в вашей понятийной сетке сформулируйте, что, по-вашему, является основными противоречиями 21-го века, будьте добры».
Он блеет. Оппонент блеет. Он не может ни использовать своего языка, потому что у него его нет, ни на этом языке сформировать что-то по поводу противоречий, потому что они его не колышут. И он не имеет к ним хода, потому что он лишён не только метафизики, не только идеального и так далее, - он вообще уже содержания лишён.
Ну, а дальше они начинают говорить о том, что китайцы в среднем получают 7 долларов!
При этом, они постоянно хотят завязывать какие бои? Они хотят завязывать бои на таких направлениях, при которых ты будешь всё время доказывать, что Волга впадает в Каспийское море.