НАЧАЛО

ЧЕХОВ КАК МАСТЕР РЕАЛИСТИЧЕСКОГО РАССКАЗА

Реализм и психологизм рассказа Чехова

Какие же основные свойства характеризуют рассказы Чехова? Прежде всего реализм их стиля. В рассказе А. П. Чехова мы находим и простоту, безыскусственность пушкинского реализма, и беспощадность гоголевского обнажения жизненной пошлости, «страшной тины мелочей, в которых погрязает обыкновенный человек». Начав с анекдота и занимательного сюжета, Чехов, верный принципу писать только правду, «то, что есть», постепенно переходит к глубокому показу русской жизни, вскрывая умело и талантливо, честно и правдиво её тёмные стороны. Чехов не боится правды и, бесстрашно срывая с жизни её пёстрые одежды, выносит ей приговор короткой и сильной фразой: «Больше так жить невозможно».

В рассказах его изображается русская жизнь конца XIX в. Перед читателем проходят представители всех классов и общественных групп России — от нищего до богача-аристократа, всех профессий — от извозчика до архиерея.

И во всех случаях автор говорит только правду, которая нужна обществу.

Но Чехов описывает не только внешнюю правду жизни. Будучи блестящим психологом, Чехов вскрывает человеческую психику с мастерством и проникновением врача-экспериментатора. Он умел рассказать о внутренней жизни ребёнка, подростка, взрослого человека, старика, женщины, ожидающей ребёнка. Даже психику животных писатель вскрывал в таких известных рассказах, как «Белолобый» и «Каштанка».

Композиция чеховского рассказа

Перед Чеховым, автором рассказов, стояла труднейшая задача — немногими словами сказать о многом на нескольких страницах. Весь его писательский метод является блестящим примером разрешения этой литературной задачи.

Подавляющее большинство рассказов Чехова — это рассказы-миниатюры. Чехов считал, что писать необходимо «кратко», г. е. «талантливо». Краткость формы и талантливость для него были синонимами. Чтобы добиться этой краткости, Чехов шёл по линии совершенно нового отношения к читателю, которого он привлекает к своей творческой работе. Чехов требует активности читательского воображения, которое он сам умел возбудить, дав толчок мысли читателя. Достигал он этого путём применения правдивых и неожиданных деталей при обрисовке образов, вещей, природы, поведения персонажей. Чехов часто даёт только деталь, на основании которой читатель должен был уже сам дополнять образ в целом.

Такую роль в языке персонажа выполняет словцо «пожалуйста» у Туркина («Ионыч»), а в характеристике персонажа — стук палкой о пол, когда Ионыч сердится на больных. Этот приём активизации читателя позволял автору сократить до предела или даже совсем упразднить «общие места» прежней литературы, ставшие шаблонными: предварительные экспозиции положений и характеров, длинные описания всякого рода — всё это автор по-своему «реконструирует». Так, одному писателю Чехов советовал: не нужно подробно описывать вид бедной просительницы — достаточно вскольз упомянуть, что она была в рыжей тальме.

В целях достижения краткости формы Чехов избегает в рассказе большого количества персонажей. Это количество ограничивается у него иногда двумя-тремя лицами. Когда тема и сюжет требуют нескольких персонажей, Чехов обычно выбирает центральное лицо, которое и рисует подробно, разбрасывая остальных «по фону, как мелкую монету». Этот приём в наше время своеобразно используется в театрах, когда особо важные образы или мизансцены освещаются прожектором, чтобы обратить внимание зрителя на важнейшее.

Повествование Чехов начинает обычно прямо с основного действия, устраняя всё лишнее. «Я привык к рассказам, состоящим только из начал и концов»,— заявлял Чехов.

Очень важную роль в рассказе Чехова играет диалог. Он, собственно, и движет действие.

Портрет у Чехова даётся обыкновенно только несколькими основными штрихами. Вспомним, например, портреты героев в «Ионыче» или портрет «преступника» в «Злоумышленнике». Часто то, что входит у читателя в привычное понятие о портрете (глаза героя, цвет волос и т. п.), у Чехова совершенно отсутствует.

Пейзаж у Чехова, как правило, скуп, реалистически точен и в то же время максимально выразителен. Чехов требовал от произведения, чтобы читатель мог, «прочитав и закрыв глаза, сразу вообразить себе изображаемый пейзаж». Поэтому вот как Чехов рисует грозу: «Налево, как будто кто чиркнул по небу спичкой, мелькнула бледная фосфорическая полоска и потухла. Послышалось. как где-то очень далеко кто-то прошёлся по железной крыше. Вероятно, по крыше шли босиком, потому что железо проворчало глухо» («Степь»), Картина заката солнца рисуется Чеховым так: «За бугром догорала вечерняя заря. Осталась одна только бледно-багровая полоска, да и та стала подёргиваться мелкими облачками, как уголья пеплом» («Агафья»).

Композиционной особенностью чеховского рассказа является также приём «рассказа в рассказе», к которому автор часто прибегает. Так построены, например, рассказы «Крыжовник» и «Человек в футляре». Этот приём позволяет автору добиться в одно и то же время и объективности изложения, и экономии формы.

При всей кажущейся безыскусственности сжатого рассказа Чехов умеет его сделать интересным и захватить внимание читателя. Он умеет подметить коварные случайности жизни Поэтому часто рассказы его поражают своей неожиданной развязкой.

Все указанные особенности композиции рассказа Чехова были выражением его основного творческого принципа — принципа максимальной экономии художественных средств. Ту же задачу автор разрешал и в языке рассказа.

Язык рассказов

Чехов пишет «зыком простым и ясным, понятным любому слою читателей. Простота языка (простота, но не упрощение) — результат огромной, напряжённой работы автора. Это раскрывает сам Чехов, говоря: «Искусство писать состоит, собственно, в искусстве вычёркивать плохо написанное». Этими словами он как бы перекликается с знаменитым скульптором Роденом, который на вопрос, как он создаёт свои скульптуры, иронически разъяснял, что он делает это очень «просто»: берёт кусок мрамора и удаляет в нём всё лишнее.

Процесс обработки языка идёт у Чехова двумя путями. С одной стороны, он стремится к отбору наиболее «нужных», т. е. точных и выразительных слов. В связи с этим он беспощадно борется со штампами языка и избитыми выражениями. Он заставляет своего героя Треплева (пьеса «Чайка») писать и рассуждать так: «Афиша на заборе гласила... Бледное лицо, обрамлённое тёмными волосами...» Гласила, обрамлённое... Это бездарно. (Зачёркивает.) Начну с того, как героя разбудил шум дождя, а остальное всё вон».

С другой стороны, Чехов стремится к созданию простых синтаксических форм. Давая советы молодому Горькому, он указывал, что нужно как можно меньше давать определений к именам существительным, ибо они рассеивают внимание читателя и заслоняют главное. В сентябре 1899 г. он писал Горькому: «Ещё совет: читая корректуру, вычёркивайте, где можно, определения существительных и глаголов. У вас так много определений, что вниманию читателя трудно разобраться, и он утомляется. Понятно, когда я пишу «человек сел на траву»; это понятно, потому что ясно и не задерживает внимания. Наоборот, неудобопонятно и тяжеловато для мозгов, если я пишу: «высокий, узкогрудый, среднего роста человек с рыжей бородкой сел на зелёную, уже измятую пешеходами траву, сел, бесшумно, робко и пугливо оглядываясь». Это не сразу укладывается в мозгу, а беллетристика должна укладываться сразу, в секунду».

Сравнения, метафоры Чехова всегда новы, неожиданны и полны свежести; писатель умеет обратить внимание на какую-то новую сторону предмета, известную всем, но подмеченную как художественное средство лишь особым зрением художника.

Вот шум дождя в описании Чехова: Он (дождь.— Ред.) и рогожа как будто поняли друг друга, заговорили о чём-то быстро, весело и препротивно, как две сороки» («Степь»). Вот слова из описания ночной прогулки у реки: «Какой-то мягкий махровый цветок на высоком стебле нежно коснулся моей щеки, как ребёнок, который хочет дать понять, что не спит» («Агафья»). Вот ещё пример образного сравнения, взятый из записной.книжки Чехова: «Почва такая хорошая, что если посадить в землю оглоблю, вырастет тарантас».

Словарное богатство Чехова колоссально. Он знаток профессионального жаргона, и читатель безошибочно, даже не предупреждённый автором, узнаёт по языку профессию и социальное положение персонажа рассказа: солдата, приказчика, моряка, монаха или врача. При этом индивидуализация языка доведена до такого совершенства, что язык персонажа даёт возможность читателю представить образ человека во всей его живой, ощутимой конкретности. Некоторые из рассказов Чехова целиком построены на профессиональной речи: «Хирургия», «Поленька», «Свадьба» и др. Однако и здесь Чехов проявляет огромное чувство художественной меры, давая только типическое.

В языке Чехова много музыкальности, ритмичности. Этот ритмический строй речи усиливает впечатление от изображаемого предмета, создаёт настроение. Так, в «Степи», чудесной лирической повести без фабулы и интриги, Чехов добивается того, что читателю передаётся чувство тоски от ощущения бескрайности степи. Разгадка этой поэтической тайны лежит в музыкальности прозы Чехова, в мастерстве Чехова-стилиста.

Обратим внимание ещё на одну особенность его рассказов, метко охарактеризованную Л. Н. Толстым: «Чехова как художника нельзя даже сравнить с прежними русскими писателями — с Тургеневым, Достоевским или даже со мною. У Чехова своя собственная форма... Смотришь — человек будто без всякого разбора мажет красками, какие попадаются ему под руку, и никакого как будто отношения эти мазки между собою не имеют, но отойдёшь, посмотришь — и в общем получается удивительное впечатление: перед вами яркая неотразимая картина».

Чехов, действительно, любит писать «мазками» — особыми яркими, правдивыми деталями, свежими и одновременно типичными, минуя последовательное и всестороннее описание предмета, явления или картины природы. Эта манера проводится им во всей системе художественных средств произведения.

К этому он прибавляет нередко приём — описывать не столько самое явление, сколько впечатление от предмета или явления. В целом всё это создаёт своеобразный творческий метод углублённого реализма, сходный, между прочим, с методом художника-пейзажиста Левитана, который тоже старался отыскать в каждом пейзаже свой мотив, своё впечатление.

Использование образов Чехова В. И. Лениным

Чехов — один из крупнейших русских реалистов. О силе чеховского реализма говорит то внимание, которое уделял творчеству Чехова В. И. Ленин. Владимир Ильич, по свидетельству А. И. Ульяновой-Елизаровой, очень любил Чехова. Мы уже упоминали о том впечатлении, которое произвела на него «Палата № 6». Образ героини в новелле «Душечка» Ленин использовал в статье «Социал-демократическая душечка».

Образ унтера Пришибеева Чехова по силе сатирической выразительности и широте обобщения может быть поставлен рядом с лучшими сатирическими образами Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Имя унтера Пришибеева стало нарицательным.

ЧЕХОВ-ДРАМАТУРГ

Рассказ можно считать основный литературным жанром Чехова. Именно в многочисленных маленьких рассказах удалось бытописателю «эпохи безвременья» отразить и сложную пестроту жизни эпохи с её гнётом пошлости и обывательщины, и типичные настроения интеллигенции своего времени.

Однако рассказ как жанр имел особенности, которые иногда ограничивали творческие замыслы и возможности писателя. Рассказ, как мы видели, имеет дело с небольшим количеством действующих лиц и в силу своего размера не может ставить своей задачей всестороннюю психологическую характеристику героя и раскрытие сложных конфликтов. Между тем у Чехова была потребность в широких художественных обобщениях, стремление к изображению быта и настроений целых социальных слоёв. Нужен был жанр, который раскрывал бы возможность широких обобщений. Этим жанром явилась для Чехова драма.

Первой пьесой Чехова, поставленной на сцене, была драма «Иванов» (1887). Тема её — трагический надлом интеллигента 80-х годов, строившего широкие жизненные планы и в бессилии склонившегося перед препятствиями, которые ставил перед ним реакционный строй жизни. Иванов — это человек, который «надорвался», который из увлекающегося, деятельного работника превратился в больного, внутренне надломленного неудачника. В этой пьесе Чехов как бы сконцентрировал всё, что писалось в его дни о разочарованной, тоскующей интеллигенции.

Далее, параллельно с работой над рассказом, Чехов создаёт ещё целый ряд драм: «Леший» (1889), «Чайка» (1896), «Дядя Ваня» (1897), «Три сестры» (1901), «Вишнёвый сад» (1903).

Основной темой этих пьес является судьба провинциальной интеллигенции, лишённой серьёзных жизненных задач и перспектив.

Наиболее сильно эта тема развита в «Дяде Ване». Через всю драматургию Чехова проходят темы неудовлетворённости жизнью и мечты об иной, светлой и радостной жизни.

Вершиной драматургического творчества Чехова является пьеса «Вишнёвый сад».

ВИШНЁВЫЙ САД

Комедия «Вишнёвый сад» была создана Чеховым в 1903 г., в канун революции 1905 г. Поставленная в 1904 году на сцене Московского Художественного театра, она сразу покорила зрителей и остротой тематики, и мастерством художественной формы.

Проблематика пьесы явилась чутким откликом на те вопросы, которые волновали русское общество в начале XX в., перед революцией 1905 г.

В пьесе поставлены три темы. Основная из них — гибель дворянского гнезда в результате распада экономики и психики дворянства. Характеры и настроения уходящего с исторической сиены дворянства воплощены в пьесе в образах Раневской, Гаева и Симеонова-Пищика.

Гибель дворянского класса была исторически закономерна. Остатки феодально-дворянского строя и быта должны были неминуемо рухнуть и рухнули под напором капитализма. На смену Раневским и Гаевым явилась новая общественная сила — буржуазия, воплощённая в пьесе в образе предприимчивого купца- промышленника Лопахина. Победа Лопахина над Гаевым и Раневской — вторая тема пьесы.

Но торжество Лопахиных могло быть только временным. Чехов видел, что на арене общественной жизни появилась ещё одна социальная сила, вступившая в борьбу с буржуазией. Как развернётся эта борьба, автору было неясно. Но Чехов знал, что это будет борьба во имя счастливого будущего народа. В образах Трофимова и Ани и представлена Россия будущего. Это третья тема пьесы.

Идейное содержание «Вишнёвого сада», таким образом, широко и значительно. Положив в основу сюжета обыкновенный и незначительный жизненный факт — продажу запущенной дворянской усадьбы, Чехов осветил в своей пьесе судьбу трёх общественных групп: дворянства, буржуазии и передовой интеллигенции.

На первый план в пьесе выдвинут вопрос о судьбах дворянства и его жизненного уклада.

Чехов не раз подходил в своих произведениях к теме распада дворянских гнёзд. Так, в повести «Моя жизнь» описывается усадьба помещицы Чепраковой. Старый густой сад усадьбы цветёт уже не для Чепраковой, так как имение её переходит к предприимчивому инженеру Должикову, сдающему его по частям в эксплуатацию. Та же тема надвигающейся гибели дворянских гнёзд затрагивается писателем в рассказах «В усадьбе», «Чужая беда», «В родном углу», в повести «Дуэль» и др.

Особенно отчётливо эта тема поставлена в рассказе «У знакомых» (1898). Здесь описывается судьба имения Кузьминки, принадлежащего семье помещика Лосева. Так как Кузьминки находятся в двух часах езды от Москвы, Лосев задумал приспособить усадьбу под дачи. Он уже соорудил три дачных здания, но достроить их не мог и обанкротился. Жена Лосева, Татьяна жалуется адвокату Подгорину: «Имение наше продаётся, торги назначены на седьмое августа, уже везде публикации...»

Татьяна Лосева заявляет, что «не может жить без Кузьминок», но ни она, ни легкомысленный муж её не способны спасти имения.

Некоторые сюжетные детали рассказа очень напоминают те, которые Чехов через несколько лет использует в пьесе «Вишнёвый сад». Так же, как в пьесе, в рассказе говорится о дачных участках; и здесь имение пойдёт с торгов тоже в августе; а сам владелец Кузьминок, Лосев, своей непрактичностью й даже манерой употреблять невпопад случайные фразы несколько похож на Гаева, персонажа будущей пьесы.

Рассказ этот трудно обойти вниманием, если поставить вопрос о творческой истории «Вишнёвого сада».

В пьесе «Вишнёвый сад» Чехов как бы обобщает тему гибели дворянских гнёзд и подводит итог своим размышлениям о судьбе дворянского класса.

На широком литературном полотне он рисует и полный экономический крах дворянства, и его идейную и моральную опустошённость, и неспособность к жизни в новых условиях — раскрывает, коротко говоря, всё то, что делает понятными и обречённость дворянства, и приход на смену ему новых общественных сил.

Дворянство в пьесе

Перед нами — типичное «дворянское гнездо», усадьба, окруженная старым вишневым садом. «Какой изумительный сад! Белые массы цветов, голубое небо!..» — восторженно говорит героиня пьесы Раневская.

Дворянское гнездо это доживает последние дни. Имение не только заложено, но и перезаложено. Вскоре, в случае неуплаты процентов, оно пойдёт с молотка. Что же предпринимают для спасения усадьбы её владельцы? И что вообще представляют собой эти последние хозяева вишнёвого сада, живущие больше прошлым, чем настоящим?

В прошлом — это богатая дворянская семья, которая ездила в Париж на лошадях и на балах которой танцевали генералы, бароны, адмиралы. Раневская имела дачу даже на юге Франции, в Ментоне.

Прошлое стоит теперь перед Раневскими в виде цветущего вишнёвого сада, который предстоит продать за долги.

Лопахин предлагает владельцам имения верное средство спасти усадьбу: разбить вишнёвый сад на участки и сдавать в аренду под дачи.

Но с точки зрения их барских понятий это средство кажется им недопустимым, оскорбительным для чести и фамильных традиций. Оно противоречит их дворянской эстетике. «Дача и дачники — это так пошло, простите»,— барски высокомерно заявляет Раневская Лопахину. «Поэзия» вишнёвого сада и его «дворянское прошлое» заслоняют от них жизнь и требования практического расчёта. Лопахин правильно называет их «легкомысленными, неделовыми, странными людьми».

Безволие, неприспособленность, романтическая восторженность, неустойчивость психики, неумение жить характеризуют прежде всего Раневскую. Личная жизнь этой женщины сложилась неудачно. Потеряв мужа и сына, она поселилась за границей и тратит средства на человека, который её обманул и обобрал. Жизнь так ничему и не научила её.

После продажи вишнёвого сада она снова уезжает в Париж, беспечно заявляя, что денег, присланных тётушкой, ей хватит ненадолго.

В характере Раневской на первый взгляд много хороших черт. Она внешне обаятельна, любит природу и музыку. Это, по отзывам окружающих, милая, «добрая, славная» женщина, простая и непосредственная.

Раневская доверчива и искренна до восторженности. Но в душевных переживаниях её нет глубины, настроения её мимолётны; она сентиментальна и легко переходит от слёз к беззаботному смеху. Она как будто чутка, внимательна к людям. А между тем какая душевная пустота скрывается за этим внешним благодушием, какое равнодушие и безразличие ко всему, что выходит за пределы вишнёвого сада и её личного благополучия!

Раневская в сущности эгоистична и равнодушна к людям. В то время как её домашней прислуге «есть нечего», Раневская сорит деньги направо и налево и даже устраивает никому не нужный бал.

Жизнь её пуста, и бесцельна, хотя она и много говорит о своей нежной любви к людям, к вишнёвому саду.

Язык Раневской — это язык мягкой, доброй, сентиментальной женщины. Для её речи характерна прежде всего эмоциональность. Даже вид комнат и мебели в доме Раневской чрезвычайно трогает её. «Детская!.. Детская, милая моя, прекрасная комната...» или: «Шкапик, мой родной!» — восклицает она. Особенно восторженно звучит её речь, когда она, глядя на сад. вспоминает своё милое детство: «О, моё детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро... (Смеётся от радости.) Весь, весь белый! О, сад мой!» Она, как и Гаев, любит красивые, чувствительные слова.

Для настроений и речи её характерны также частые переходы от смеха к слезам.

Таким же, как и Раневская, безвольным, никчёмным в жизни человеком является и её брат Гаев. Всю жизнь он прожил в имении, ничего не делая. Он сам сознаётся, что проел своё состояние на леденцах. Единственное «занятие» его — бильярд. Он весь погружён в размышления о различных комбинациях бильярдных ходов: «...жёлтого в середину... Дублет в угол! «Режу в среднюю» — невпопад вставляет он во время разговоров с окружающими.

«Деловая» связь с городом выражается у него только в покупке анчоусов и керченских сельдей.

Гаев — фразёр и любитель поговорить. Он обращается с торжественной «юбилейной» речью даже к книжному шкафу: «Дорогой, многоуважаемый шкап! приветствую твоё существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости...» Так же высокопарно звучит его хвалебное слово, обращённое к «матери-природе» во время прогулки. Но все его речи лишены настоящего чувства и искренности, и поэтому Гаев не обижается и послушно умолкает, когда его просят помолчать. Смешно и наивно звучит для такого беспомощного человека клятва Гаева: «Честью моей, чем хочешь клянусь, имение не будет продано!.. Счастьем моим клянусь! Вот тебе моя рука! Назови меня тогда дрянным, бесчестным человеком, если я допущу до аукциона! Всем существом своим клянусь!» Его слова всегда расходятся с делом.

В противоположность сестре, Гаев несколько грубоват. Барское высокомерие к окружающим чувствуется и в его словечках «кого?» и «хам», и в репликах: «А здесь пачулями пахнет» или «Отойди, любезный, от тебя курицей пахнет», бросаемых по адресу то Лопахина, то Яши.

Эти люди, привыкшие беспечно жить, не работая, не могу осмыслить даже трагизма своего положения. «А сколько, брат в России людей, которые существуют неизвестно для чего!» — восклицает Лопахин. Это полностью относится к таким людям как Раневская и Гаев.

У Раневской и Гаева отсутствуют подлинные, глубокие чувства. А. М. Горький тонко отмечает, что «слезоточивая» Раневская и её брат — это люди, «эгоистичные, как дети, и дряблые как старики. Они опоздали вовремя умереть и ноют, ничего не видя вокруг себя, ничего не понимая».

Чехов придал им некоторые черты, вызывающие сочувствие. Но, как правильно отмечают критики, даже положительны свойства их легче всего поддаются отрицательному определению: они не глупы, не злы, не невежественны, не грубы и т. п.

И Раневская, и Гаев, и Симеонов-Пищик в сущности не любят родину и живут только личными чувствами и настроениями Раневская страстно восклицает: «Видит бог, я люблю родину люблю нежно!» — и в то же время неудержимо рвётся в Париж.

У них нет будущего. Это — последние представители вырождаюшегося дворянства, которых во множестве в разных вариациях порождала дворянская эпоха. В пьесе «Вишнёвый сад» Чехов довёл эту галерею образов до конца.

К группе дворян, изображённых в пьесе, относится и Симеонов-Пищик. Он ещё борется со своим разорением, проявляет кипучую активность, всюду ищет денег для уплаты долгов, верит в какую-нибудь счастливую случайность, которая спасёт его от гибели: то в продажу своей земли по дорогой цене, то в выигрышный билет дочери. Фигура Симеонова-Пищика производит комическое впечатление, но в ней заложен глубокий смысл: этим образом Чехов вскрывает полнейшую беспомощность дворян, идущих к разорению и готовых продать свою землю кому угодно.

Необходимой фигурой на фоне дворянско-усадебной жизни является в пьесе слуга Фирс. Порождение крепостной эпохи, Фирс живёт воспоминаниями о «счастливом прошлом». «Волю», т. е. освобождение крестьян от крепостного права, Фирс рассматривает как «несчастье». Он полон забот о своём барине и ухаживает за ним, как за маленьким ребёнком. «Опять не те брючки одели. И что мне с вами делать?» — обращается он к пятидесятилетнему Гаеву. Без Фирса образ Гаева был бы так же неполон, как образ гончаровского Обломова без Захара. Фирс — тип верного слуги дворянского гнезда. История литературы знает немало таких добрых и преданных слуг: Еремеевна из «Недоросля», Савельич из «Капитанской дочки», няня из «Евгения Онегина», Захар из «Обломова», Фирс из «Вишнёвого сада» — всё это вариации на одну и ту же тему.

То, что Фирс оказался в заколоченном доме и в сущности обречённым на смерть,— символический эпизод в пьесе. Смерть его, совпадая с гибелью вишнёвого сада, знаменует конец эпохи, верным хранителем традиций и рабом которой был Фирс.

Образ Лопахина

На смену неприспособленному дворянству, изображённому в пьесе, приходит Лопахин — умный, энергичный делец новой формации. Лопахин — купец, промышленник, вышедший из рядов крепостного крестьянства. Огромная энергия, предприимчивость, широкий размах работы — всё это выделяет Лопахина на фоне тех нежизненных настроений, которыми живёт дворянская группа.

Лопахин правильно разбирается в положении владельцев вишнёвого сада и даёт им практический совет. Совет этот кажется Гаеву «хамством», непониманием красоты и значения вишнёвого сада. Но то, что Гаеву и Раневской кажется хамством, есть в сущности трезвый, реалистический подход к действительности.

Лопахин становится хозяином имения, созданного руками его предков. Он с торжеством говорит: «Если б отец мой и дед встали из гробов и посмотрели на всё происшествие, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете! Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню. Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется...»

Лопахин не похож на традиционный тип кулака-хищника. Он, правда, засыпает над книгой. Но он в то же время не лишён эстетического чувства и восторгается картиной цветущего на его полях мака. Трофимов отмечает, что у него «тонкие, нежные пальцы, как у артиста... тонкая, нежная душа». Человек он вообще добрый и сердечный, что яснее всего вытекает из его отношения к Раневской. Но все эти черты отнюдь не изменяют и не заслоняют стяжательской, хищнической сущности Лопахина. Истинная роль Лопахина как представителя капитала в пьесе ясна. Эта роль характеризуется словами Трофимова: «Вот как в смысле обмена веществ нужен хищный зверь, который съедает всё, что попадется ему на пути, так и ты нужен».

Речь Лопахина обычно ясна и логична. «Вот мой проект. Прошу внимания!» — деловито обращается он к Гаеву и Раневской и развивает далее свой проект спасения вишнёвого сада. В его тоне слышится уверенность дельца: «Решайтесь! Другого выхода нет, клянусь вам. Нет и нет!» Особенно отчётливо этот тон Лопахина-дельца звучит в кульминационной сцене в третьем действии:

Любовь Андреевна: Продан вишнёвый сад?

Лопахин: Продан.

Любовь Андреевна: Кто купил?

Лопахин: Я купил. (Пауза.)

Гордость и сознание экономического могущества слышится в его торжествующих фразах. «Идёт новый помещик, владелец вишнёвого сада!.. За всё могу заплатить!» В речи Лопахина много слов и оборотов купеческого жаргона («Заработал сорок тысяч чистого», «надавал сорок», «он, значит, по пяти надбавляет, я по десяти», «вы будете иметь самое малое 25 тысяч в год дохода»).

Однако в зависимости от обстановки и отношения Лопахина к другим персонажам речь его приобретает разные оттенки. Она звучит то шутливо («До свиданция!», «Это называется вылакать»), то повелительно («Пускай всё, как я желаю», «Квасу мне принесёшь!», «Музыка, играй отчётливо!»), то грубо («Отстань. Надоел!», «Некогда мне разговаривать»), «Мужицкое» происхождение Лопахина сказывается в таких словах и выражениях, как «со свиным рылом в калашный ряд», «я хам, я кулак», «огромадная», «нос дерём», «какого дурака свалял». А иногда его речь неожиданно окрашивается нотками нежного лиризма: «Хотелось бы только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде... Я забыл всё и люблю вас, как родную... больше, чем родную». Таким образом, сложность и противоречивость образа Лопахина нашли себе выражение и в его языке.

Образы Трофимова и Ани Бездеятельным, беспомощным владельцам вишнёвого сада и удачливому дельцу Лопахину в пьесе противопоставлен студент Петя Трофимов. Это противопоставление само по себе говорит о значении образа Трофимова в идейном замысле пьесы.

Петя Трофимов — бедный, студент-разночинец, честным трудом пробивающий себе дорогу в жизнь. Жизненный путь его складывается нелегко. Трофимов рассказывает: «Как зима, так я голоден, болен, встревожен, беден, как нищий, и куда только судьба не гоняла меня, где я только не был!» Скрытый смысл этих слов расшифровывается в реплике Вари: «Вечный студент! Уже два раза увольняли из университета!»

За что Трофимова увольняли из университета, догадаться нетрудно. В конце XIX и начале XX в. в высших учебных заведениях России всё чаще и чаще стали возникать волнения и забастовки, носившие политический характер. Правительство сурово расправлялось со студентами, прибегая к их увольнениям, арестам и ссылке. Дважды уволенный из университета Трофимов принимал, очевидно, самое активное участие в борьбе молодёжи с правительством.

Чехов искал своего положительного героя обычно в среде трудовой, передовой интеллигенции. К таким передовым труженикам принадлежит и Трофимов. Он честен, умён, горд, трудолюбив, жаждет работы. Искупить тяжёлое прошлое народа, по его убеждению, можно только непрерывным трудом. Но и настоящее обездоленного трудового люда вызывает в нём грустные мысли. Трофимов говорит: «У всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате, везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота...»

Трофимов живёт верой в светлое будущее родины. «Вперёд! Мы идём неудержимо к яркой звезде, которая горит там, вдали! Вперёд! Не отставай, друзья!» — страстно восклицает он.

Когда он начинает говорить о светлом будущем родины, речь его звучит вдохновенно и образно. «Вся Россия наш сад,— восклицает он, обращаясь к Ане.— Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест (пауза). Подумайте, Аня: ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники, владевшие живыми душами, и неужели с каждой ветки в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов?» Трофимов видит, что за поэзией вишнёвого сада скрывается что-то уродливое и страшное. Слова его — приговор этому саду.

Образ Трофимова, правда, несколько противоречив. Трофимов обличает дворянский паразитизм и в то же время живёт месяцами в дворянской усадьбе. Он смотрит на Лопахина как на хищника и в то же время говорит ему: «Как-никак, всё-таки я тебя люблю. У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа!» У него недостаёт непримиримости к классовым врагам, присущей сильному борцу, революционеру. И представление о будущем страны у него носит отвлечённый характер.

Мало того, у Трофимова есть даже комические черты, снижающие его образ. Раневская называет его недотёпой, а Варя — облезлым барином. Он очень рассеян и вообще несколько чудаковат. «Я не желаю быть красавцем!» — наивно восклицает он.

Автор, таким образом, не идеализирует его, изображая в его лице обыкновенного, среднего интеллигента, человека безусловно передовых убеждений, но не лишённого слабости и недостатков.

Сам Чехов признавал, что образ Трофимова у него не доработан в силу цензурных соображений. В одном из писем он объяснял: «Ведь Трофимов то и дело в ссылке, его то и дело выгоняют из университета, а как изобразишь сии шутки?»

Писатель, следовательно, сознательно снизил образ своего положительного героя, ослабив критический смысл его речей. Тем не менее осуждение Трофимовым дворянского паразитизма, буржуазного хищничества и серенькой, пошлой жизни обывательской интеллигенции и убеждённости его в близости новой, светлой жизни делают его человеком новой эпохи.

Продолжая разговор с Лопахиным, Трофимов заявляет: «Человечество идёт к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах!

Лопахин: Дойдешь?

Трофимов: Дойду (пауза). Дойду или укажу другим путь, как дойти».

Трофимов прав. Его горячий призыв к борьбе за новую жизнь уже зажёг Аню, дочь Раневской.

Аня — семнадцатилетняя девушка, всем своим прошлым связанная с вишнёвым садом. В комедии нет прямой характеристики прошлого Ани. Однако отдельные детали пьесы позволяют в известной мере восстановить историю её духовного роста.

Аня получила обычное дворянское воспитание под руководством гувернанток. Она — хотя и «ужасно», по её определению,— говорит по-французски. Конечно,- гувернантки типа Шарлотты, в прошлом цирковой акробатки, вряд ли могли дать девушке серьёзное образование и раскрыть глаза на мир. Но полученное ею образование давало главное, что нужно вдумчивой девушке: возможность по книгам изучать жизнь. Остальное довершило время.

Вполне допустимо, что некоторое направление мыслям Ани мог дать Петя Трофимов, когда он был учителем её маленького брата. А жизнь в тихой усадьбе, где всё дышало красотой, жизнь в стороне от шумного дворянского общества городов сохраняла девушке много времени для раздумий.

Пушкин в своё время писал о дворянских девушках, «выросших под яблонями и между скирдами, воспитанных природой и нянюшками» («Роман в письмах»). Прекрасная природа помогла сохраниться и чистой, обаятельной натуре Ани.

В характере её ещё много полудетской непосредственности. «А в Париже я на воздушном шаре летала!» — с детской радостью сообщает она.

Основное, что характеризует душевный облик Ани, это её непосредственность, искренность и красота чувств и настроений. Трофимов раскрывает ей правду о том, чем была поэзия вишнёвого сада, с каждого листка которого глядели глаза крепостных рабов. Для чуткой девушки выход был один: порвать с прошлым и начать совершенно новую жизнь. Это не был случайный порыв под влиянием неотвратимой гибели вишнёвого сада. Трофимов, которого она знала ещё шесть лет тому назад и который теперь около полугода прожил рядом с ней в усадьбе, имел время и возможность разбудить в душе Ани красивую мечту о новой, счастливой и прекрасной жизни. Аня решает сдать экзамены за курс гимназии и начать жить собственным трудом.

Прощаясь с матерью, полная веры в новую жизнь, Аня восклицает: «Мама!.. Мама, ты плачешь?.. Пойдём со мной, пойдём, милая, отсюда, пойдём! Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймёшь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнёшься, мама!»

В этом восторженном, полном глубокого чувства и поэзии восклицании Ани речь идёт, конечно, не о разведении нового вишнёвого сада в какой-либо усадьбе, а о цветущем, роскошном саде, в который должна будет превратиться вся Россия.

Трофимов и Аня — это молодая Россия, Россия будущего, которая идёт на смену России Гаевых и Лопахиных.

Так выразились в «Вишнёвом саде» веяния нараставшего освободительного движения и страстная мечта Чехова о свободном человеке и прекрасной жизни.

Второстепенные персонажи пьесы

Изображая в пьесе быт дворянской усадьбы, Чехов выводит на сцену и целую группу лиц, связанных с усадьбой. Это наряду с камердинером Фирсом лакей Яша, конторщик Епиходов, горничная Дуняша, экономка Варя. Образы их важны в том отношении, что, с одной стороны, дорисовывают картину быта старого дворянского гнезда, с другой — показывают разлагающее влияние этого быта на тех, кто с ним был связан.

Приступая к работе над «Вишнёвым садом», Чехов мечтал написать «смешную пьесу», весёлую комедию. Этим объясняется обилие комического элемента в пьесе, в частности в образах Яши, Епиходова и Дуняши. Особенно комическое впечатление производит стремление усадебных слуг подражать внешней, показной культуре своих господ.

Горничная Дуняша говорит о себе: «Нежная стала, такая деликатная, благородная». Подражая манерам нежной барышни. Дуняша, здоровая и весёлая девушка, жалуется на свои расстроенные нервы. Кокетливая и жеманная, с неизменным зеркальцем и пудреницей в руках, Дуняша вся во власти любовных мечтаний. Фире не без оснований предупреждает её: «Закрутишься ты...»

Если образ Дуняши вызывает добродушную улыбку и опасение за судьбу этой девушки, то образ Яши производит отталкивающее впечатление. Это — развращённый сытым бездельем и жизнью в Париже лакей. Россия для него — «страна необразованная». «Насмотрелся на невежество — будет с меня»,— заявляет он, прося Раневскую снова взять его в Париж.

Восклицание его: «Вив ла Франс!» (Да здравствует Франция!) вызывает и смех, и презрение. Яша, по парижской привычке, курит сигары и пьёт шампанское, а дома, на родине, грубо кричит на Фирса и не желает видеть свою крестьянку-мать. Его образ — злая пародия на распущенных господ, утерявших чувство родины.

Особенно комичное и в то же время грустное впечатление производит в пьесе образ Епиходова, конторщика вишнёвого сада. Епиходов считает себя «развитым человеком», читает «разные замечательные книги», но с трудом выражает свои мысли.

Претензии его выражаться «по-книжному» приводят к построению самых сумбурных фраз, состоящих из вводных слов и лишённых всякого смысла: «Конечно, если взглянуть с точки зрения, то вы, позволю себе так выразиться, извините за откровенность, совершенно привели меня в состояние чувства». Простодушная Дуняша даёт по-своему удачную характеристику бессвязного языка Епиходова: «Хорошо и чувствительно, только непонятно».

Епиходов всё делает невпопад, неуклюже, за что получил прозвище «двадцать два несчастья». Эпитет недотёпа, не раз встречающийся в пьесе, больше всего подходит к Епиходову.

Чехов как драматург-новатор

Чехов в первых же пьесах выступил как новатор. Он хорошо видел и сюжетную бедность современного ему репертуара, и устарелость драматургической формы. Характеризуя настроения театрального зрителя своего времени, он говорит: «Требуют, чтобы герой, героиня были сценически эффектны. Но ведь в жизни не каждую минуту стреляются, вешаются, объясняются в любви. И не каждую минуту говорят умные вещи. Они (люди) больше едят, пьют, волочатся, говорят глупости. И вот надо, чтобы это было видно на сцене. Надо создать такую пьесу, где бы люди приходили, уходили, обедали, разговаривали о погоде, играли в винт, но не потому, что так нужно автору, а потому, что так происходит в действительной жизни... Надо, чтобы жизнь была такая, какая она есть, и люди такие, какие они есть, а не ходульные».

Таким образом, в основе взглядов Чехова-драматурга лежит отвращение к сюжетной искусственности, театральности и эффектам старого театра. На сцене всё должно быть так же просто, как и в жизни,— вот лозунг Чехова, драматурга-реалиста, требовательного и чуткого художника. Эта обязательная простота отнюдь не исключала, с точки зрения Чехова, свежести и оригинальности драматургической формы. В одном из писем он заявляет: «Кто изобретёт новые концы для пьес, тот изобретёт новую эру. Герой или женись, или застрелись, другого выхода нет!!!» Об этих же новаторских устремлениях говорит его фраза: «Сюжет должен быть нов, а фабула должна отсутствовать».

Рассмотрим, как отразились новаторские взгляды Чехова в пьесе «Вишнёвый сад».

Чехов назвал свою пьесу комедией. Это потому, что он явно смеялся в ней над смешными призраками старого времени — над Гаевым, Раневской. Симеоновым-Пищиком, опоздавшими вовремя умереть. Образы эти, несмотря на лирический тон пьесы, представлялись ему как водевильные. Чехов недаром говорит: «Вышла у меня не драма, а комедия, местами даже фарс». И А. М. Горький говорил, что пьесы Чехова нужно играть как «лирические комедии», в соответствии с лирической тональностью пьес. Но столь же правильно назвать «Вишнёвый сад» социально-психологической пьесой. Это зависит от того, с какой стороны рассматривать пьесу.

В ней мы видим прежде всего чрезвычайно простую фабулу и явно ослабленную сюжетную линию. Драматического сюжета в обычном смысле, построенного на борьбе героев с жизненными препятствиями, в пьесе нет. Нет в пьесе также ни острой завязки, ни эффектной развязки. Сам Чехов отмечал, что в пьесе «нет ни одного выстрела». Пьеса держится поэтому не на внешней интриге, а на чём-то другом, а именно — на настроении, создаваемом совокупностью (ансамблем) всех сценических средств.

Композиция пьесы отличается простотой и стройностью.

Сиена в действии 1-м, где говорится об угрозе, нависшей над вишнёвым садом,— это экспозиция. Во 2-м действии драматизм положения владельцев вишнёвого сада нарастает; чувствуется приближение катастрофы. Действие 3-е, где рассказывается о продаже вишнёвого сада,— это кульминация. В 4-м действии происходит развязка. Никаких событий, осложняющих и замедляющих развитие действия и приближение катастрофы, в пьесе нет.

Нет в пьесе и главного действующего лица, вокруг которого вязался бы весь узел событий.

Пьеса от начала до конца окрашена лиризмом, то грустным, то сентиментально-восторженным, то романтически-красивым. Этот лиризм звучит прежде всего в речах персонажей.

Раневская входит в дом и, едва переступив порог первой комнаты, радостно, сквозь слёзы, обращается с речью к своей детской комнате. Немного позже она же говорит: «Я не могу усидеть, не в состоянии... Я не переживу этой радости... Смейтесь надо мной... я глупая. Шкапик, мой родной!.. (Целует шкап.) Столик мой!..» А через несколько минут, охваченная тем же чувством любви к своей усадьбе и воспоминаниями прошлого, она снова вспоминает детскую комнату и «белый сад», смеясь от радости.

Иначе звучит речь Трофимова. В конце второго действия, говоря о будущем страны, он страстно призывает: «Вперёд! Мы идём неудержимо к яркой звезде, которая горит там, вдали! Вперёд! Не отставай, друзья!»

В конце третьего действия выступает с горячим монологом Аня: «Мама!.. Мама, ты плачешь! Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя... я благословляю тебя. Вишнёвый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но не плачь, мама, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа... Пойдём со мной, пойдём, милая, отсюда, пойдём! Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймёшь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнёшься, мама!»

Чехов, большой мастер в изображении тонких, едва уловимых настроений, знакомит зрителя с психологией действующих лиц и одновременно окрашивает всю пьесу в лирический тон.

Лиризм этот сказывается не только в монологах и частых репликах героев — он создаётся в пьесе и при помощи отдельных восклицаний («Солнышко моё! Весна моя!»), повторения слов («Пойдём, родная, пойдём!», «Сестра моя, сестра моя!») и даже пауз, недомолвок. Назначение пауз в «Вишнёвом саде» — именно усилить впечатление, подчеркнуть общий лирический тон пьесы.

Автор настойчиво окрашивает настроение героев в тот или иной лирический тон также и своими ремарками: радостно; сквозь слёзы, плачет; нежно; в раздумье; задумчиво и т. п.

К числу средств, усиливающих впечатление от событий, которые происходят на сцене, относится также и пейзаж. Варя тихо отворяет окно в сад и говорит: «Уже взошло солнце, не холодно. Взгляните, мамочка: какие чудесные деревья! Боже мой. воздух! Скворцы поют!» Охваченная чувством восторга, Раневская восклицает: «Какой изумительный сад!» А Гаев грустно бросает реплику: «Да, и сад продадут за долги, как -это ни странно». Так в пьесе переплетены умиление перед красотой цветущего белоснежного вишнёвого сада, утопающего в лучах утреннего солнца, и грустное сознание того, что сад этот доживает последние дни. Этот контраст настроений искусно сгущает атмосферу тихой грусти, разлитой в пьесе.

В пьесах Чехова, как уже указывалось выше, важны не только переживания героев, а весь ансамбль сценических средств, совокупность всего, что зритель видит на сцене. Автор использует каждую деталь, усиливающую эмоциональную сторону пьесы. Отсюда понятна та роль, которую играют в пьесе зрительный и слуховой элементы.

Зрительные эффекты в пьесе «Вишнёвый сад» создаются в основном при помощи пейзажа; таковы белые цветы вишнёвого сада и восходящее солнце (в первом действии), заходящее солнце (во втором действии) и т. п. Не менее важную роль в пьесе играют слуховые эффекты: замирающий печальный звук лопнувшей струны (во втором действии), тихая музыка (в третьем действйи), стук топора (в последнем действии). Глухие удары топора по стволам вишнёвого сада в последнем действии играют особенно важную роль в композиционной структуре пьесы: они символизируют гибель вишнёвого сада, конец дворянского гнезда с его ненужными для жизни, беспомощными владельцами.

К. С. Станиславский, оценивая эту сторону драматургической техники Чехова, писал: «Чехов одинаково владеет на сцене и внешней, и внутренней правдой. Он уточнил и углубил наши знания о жизни вещей, звуков, света на сцене, которые в театре, как и в жизни, имеют огромное влияние на человеческую душу».

Чехов искусно избегает монотонности настроений. Он добивается этого при помощи контрастного переплетения в пьесе драматического и комического элементов. Такое построение пьесы тоже целиком обусловлено задачей воспроизвести на сцене обыкновенную жизнь, для которой характерно каждодневное чередование самых разнообразных настроений. Мы видим в пьесе ряд комических персонажей (Епиходов, Симеонов-Пи- щик, Яша, Дуняша) и ряд комических ситуаций. Минорная настроенность Раневской и Гаева сменяется и переплетается с бодрым тоном речей Трофимова, Ани, Лопахина. Мало того, даже в настроениях отдельных героев (например, Раневской) чередуются то бодрые, то печальные ноты. В пьесе нет борьбы характеров, но динамика настроений налицо.

Из драматургических приёмов, осуществлённых Чеховым в пьесе «Вишнёвый сад», необходимо указать ещё на следующие: Чехов расширяет и углубляет содержание пьесы путём введения так называемых внесценических образов. Анализ пьесы показывает, что помимо пятнадцати действующих на сцене лиц, в ней фигурируют ещё тридцать два внесценических образа, которые только упоминаются: ярославская тётушка, утонувший сын Раневской, любовник Раневской, отец Лопахина и др.

В пьесе очень важную роль играет смысловой подтекст, т. е. те недоговорённости, те намёки, которые скрыты под фразами персонажей. Станиславский так характеризовал пьесы Чехова: «Их прелесть в том, что не передаётся словами, а скрыто под ними». Этот смысловой подтекст определяет так называемое «подводное течение» пьесы.

Необходимо, наконец, остановиться на языке героев пьесы.

Чехов предъявлял к речи персонажей два основных требования. Прежде всего, настаивая на жизненной правде сюжета и образов, он стремился к максимальной простоте и естественности языка персонажей. Его очень раздражало, что у некоторых современных драматургов «персонажи не говорят, а изрекают». В то же время он считал, что речь героев должна быть строго индивидуализирована. Необходимо, заявлял он, чтобы каждый персонаж «говорил своим языком».

Этот принцип индивидуализации речи проведён и в пьесе «Вишнёвый сад»: язык Раневской — это лирически окрашенный язык несколько сентиментальной женщины; речь Лопахина — грубоватая речь дельца; в речи Трофимова мы слышим публи- цистически-ораторские нотки; речь Гаева характеризуется назойливым повторением бильярдных терминов и т. п. В области речевой характеристики персонажей Чехов, как мы видим, был верным продолжателе.м традиций великих русских классиков XIX в.

«Вишнёвый сад» был только дальнейшим развитием и углублением той новаторской драматургической линии, которая отчётливо была намечена Чеховым уже в «Иванове», «Чайке», «Трёх сёстрах» и «Дяде Ване». Лирическая конструкция пьес Чехова и утвердила за ними право на название «лирической комедии» (или — неточный термин — «драмы настроений»).

Лучшим истолкователем тем и образов чеховской драматургии был и остаётся Московский Художественный театр. Именно в этом театре, выступившем в эпоху Чехова под знаменем сценической правды, драматургические принципы Чехова . нашли своё наиболее совершенное воплощение.

Символом исторической связи Московского Художественного театра с Чеховым до сих пор остаётся изображение чайки на занавесе этого театра.

* * *

В записной книжке Чехова сохранилась маленькая аллегория, взятая им у французского писателя Альфонса Додэ:

«— Почему твои песни так коротки? — спросили однажды птицу.— Или у тебя не хватает дыхания? .

— У меня очень много песен,— ответила птица,— и я хотела бы поведать их миру все».

Литературное наследство Чехова состоит из нескольких драм и множества мелких, «коротких» произведений, в которых писатель тоже словно торопился поведать читателям всё, что он думал о России своего времени. Как же расценивает Чехова наша эпоха?

Чехов был культурным и чутким представителем той лучшей части интеллигенции его эпохи, которая сознавала, что жить так, как жила Россия конца XIX в., нельзя и что нужно верить в какую-то иную жизнь, светлую и красивую. На тревожный вопрос времени: «Что же делать?» — Чехов не имел ответа. Он верил только, что земля превратится в цветущий сад, и страстно ждал этого превращения, но когда оно произойдёт и кто будет садовником, который взрастит этот сад, Чехов не знал.

Чехов, однако, говорит в своих произведениях о новых, «смелых, сильных методах борьбы», о том, что нужно «перевернуть жизнь», о необходимости для человека полной свободы от всякого насилия и неравенства, говорит о достоинстве человека.

В предреволюционные 90-е и 900-е годы самая постановка этих вопросов с рефреном: «Так жить невозможно!» — действовала на общество революционно, подобно роману «Воскресение» Л. Толстого. В этом объективно революционном значении — вся сила критического реализма русской литературы XIX в. и, в частности, реализма Чехова.

Значение Чехова для нашей современности бесспорно. Чехов ценен для нас и как мастер художественного слова, и как писатель, по произведениям которого мы изучаем русскую жизнь конца XIX в., — «жизнь, не запрещённую циркулярно, но и не разрешённую вполне»,— и как союзник наш в борьбе с остатками дореволюционного мещанства, которые иногда имеют место и в нашем быту.

Прекрасно о значении творчества Чехова сказал А. М. Горький: «Когда умрёт Чехов, умрёт один из лучших друзей России, друг умный, беспристрастный; правдивый, друг любящий, сострадающий ей во всём, и Россия вся вздрогнет от горя и долго не забудет его, долго будет учиться понимать жизнь по его писаниям, освещённым грустной улыбкой любящего сердца, по его рассказам, пронизанным глубоким сознанием жизни, мудрым беспристрастием и состраданием к людям, не жалостью, а состраданием умного и чуткого человека, который всё понимал».

Чехов и мировая литература

Чехов, как и Тургенев и Толстой, ещё при жизни был признан писателем мирового значения. Европа познакомилась с ним уже в конце 90-х годов, когда были переведены на французский и итальянский языки «Мужики» и «Палата № 6». Популярность Чехова быстро выросла и в других странах Европы, а затем и в Америке.

Чеховские рассказы вызвали подражание в европейской и американской литературах. Можно назвать таких новеллистов, как в Англии Менсфильд, в Америке Андерсон, в произведениях которых заметно воздействие Чехова. Но их характеризует поверхностное усвоение чеховской тематики, им недостаёт той широты охвата общественных явлений, глубины проникновения в сущность социальных явлений, той критики паразитической культуры помещиков и капиталистов, которые являются характерной особенностью Чехова, представителя русского художественного реализма. Чехов, как и другие великие писатели России, остаётся для буржуазных литераторов Европы недосягаемым образцом социальной сатиры, для прогрессивных писателей — примером превосходства демократической тенденции в критическом реализме, основном художественном методе русских писателей досоциалистической эпохи, до утверждения в творчестве Горького социалистического реализма.

Бернард Шоу в связи с 40-летием со дня смерти Чехова заявлял: «В плеяде великих европейских драматургов — преемников Ибсена — Чехов сияет, как звезда первой величины,, даже рядом с Толстым и Тургеневым. Уже в пору творческой зрелости я был очарован его драматургическими вариантами темы никчёмности культурных бездельников, не занимающихся созидательным трудом. Под влиянием Чехова я написал пьесу на ту же тему и назвал её «Дом, где разбиваются сердца».