В начале февраля 1919 года я прибыл в Новочеркасск, где с огорчением узнал, что донской атаман генерал Краснов оставил свой пост и вместо него избран Кругом генерал Богаевский, что командующим Донской армией назначен вместо генерала Денисова мало популярный генерал Сидорин.

В это время новый командир производил переформирования Донской армии. 4-й конный отряд переформирован в 15-ю конную дивизию в составе трех усть-медведицких полков: 13-го, 15-го и 17-го. Во временное командование вступил войсковой старшина Сутулов²³.

При создавшейся обстановке в Новочеркасске мне делать было нечего, и через две недели я выехал на фронт в распоряжение генерала Мамонтова, в станицу Великокняжескую.

1 марта, после свидания в поезде с генералом Мамонтовым и начальником штаба генералом Алексеевым, я отправился в станицу Семикаракорскую, в 7-й корпус, входивший в группу генерала Мамонтова, с предписанием от генерала Мамонтова командиру 7-го корпуса генералу И.Д. Попову следующего содержания: “Дать полковнику Голубинцеву назначение, соответствующее его боевым заслугам”. 5 марта вечером я прибыл в штаб корпуса и представился комкору. Штаб собирался уходить в хутор Веселый. Утром 6-го я получил следующее предписание:

“Полковнику Голубинцеву

№ 0122/ж ст. Семикаракорская 1919 г. 6 марта, 9 час. 30 мин.

Комкор-8 приказал в дополнение приказа по корпусу № 79/ж приступить Вам к формированию 5-й конной дивизии. Ваш помощник полковник Егоров. На формирование дивизии должны быть обращены 13-й, 15-й и 17-й конные полки. В остальном Вам руководствоваться приказом № 79, копия которого будет Вам прислана дополнительно.

Надлежит также Вам принять три конных сотни войскового старшины Примерова.

Наштакор-8 полковник Жилинский”.

Одновременно мною была получена копия телеграммы следующего содержания:

“Через Новочеркасск. Ст. Семикаракорская. Комкору-8. Разъезд Анти. Комкору 6 Донского из штармии 1-й № 237 б/с 16 час. Только Комкору-8 на № 273.

Командарм предназначил на должности начдива конной, формируемой из 12-й и 14-й дивизии, генерала Секретева и помощником войскового старшину Рубашкина. Из 13-й конной дивизии и 50-го конного полка, дивизиона Севостьянова, сотни Лобанова, конной сотни ударного батальона - генерала Попова и помощником полковника Попова.

2-й конной дивизии - полковника Калинина и помощником полковника Егорова. Из конных частей Северо-Восточного фронта желательно было бы сформировать две конных дивизии с назначением начдивом одной из них генерала Татаркина и помощником полковника Сутулова и начдивом другой полковника Голу-бинцева и помощником полковника Егорова.

Начдивом казачьей пешей полковника Якушева и помощником полковника Тарасова. Штадив 13-й пешей - штадивом пешей казачьей и наштадивом - капитана Раздарова. Штадивы конных по выбору соответствующих начдивов. Наштадив у генерала Татаркина полковник Дронов. Назначение капитана Полковникова наштадивом командарм не согласен.

4 марта, 17 час. 20 мин.

№ 01313 Великокняжеская

Алексеев

С подлинным верно

Сотник Леонов”.

Получив предписание, я немедленно приступил к формированию дивизии. К 9 марта 5-я конная дивизия была сформирована в составе 4 конных полков. В хуторе Золотове я сделал смотр дивизии. Входившие в состав дивизии полки мною были сформированы еще в 18-м году, во время восстания, и в большинстве состояли из усть-медведицких казаков.

Узнав о моем назначении, казаки группами и в одиночку со всех сторон стали стекаться в полки дивизии, и численный состав полков достиг до тысячи сабель в каждом.

11 марта я был вызван комкором генералом Поповым в хутор Веселый. Здесь генерал сообщил мне, что генерал Татаркин не мог сформировать дивизии из своих бывших полков, как предполагалось, согласно телеграмме командарма-1 № 277, а потому он решил сформированную мною дивизию передать генералу Татаркину, как старшему, а мне предлагает принять дивизию от полковника Калинина, которого он якобы не знает. Я, конечно, отказался от последнего предложения, заявив, что если генерал Татаркин не сформировал дивизии, то совсем не потому, что нет достаточного числа казаков, а просто потому, что у него не было достаточно воли и желания, ибо гораздо легче заявить о своем праве старшинства, чем начать формирование.

В это время я чувствовал себя совершенно больным, у меня начинался брюшной тиф, температура 39 градусов, а потому у меня не было ни охоты, ни желания отстаивать свое право на сформированную уже дивизию, состоящую почти целиком из моих казаков.

Генерал И.Д. Попов предложил мне приступить вторично к формированию новой дивизии из тех казаков, которые были предназначены на формирование дивизии генерала Татаркина, и из находящихся в обозах, переполненных больными и выздоравливающими. На это предложение я не ответил ни да, ни нет.

После разговора с генералом Поповым я отправился в штаб корпуса к начальнику штаба полковнику Жилинскому, Увидев меня, полковник Жилинский встретил меня радостным возгласом:

— Очень рад вас видеть! В последние дни, узнав о вашем назначении, меня беспрерывно осаждают как отдельные казаки, так и целые группы вопросами: “Где полковник Голубинцев? Скажите, что их так притягивает к вам?

— Да это весьма понятно, ибо это мои казаки, не казаки N-й дивизии или отряда, но казаки Голубинцева, с которыми я поднял восстание и с большинством из них служил в 3-м полку до войны, во время войны и после войны.

Когда я передал полковнику содержание моего разговора с комкором, он развел руками и сказал:

— Ничего не понимаю! У нас в корпусе все делается навыворот, нет ни одного положительного решения... Впрочем, через два дня генерал Попов будет отрешен от командования корпусом. Этот вопрос уже решен.

И действительно, дня через два, к моему глубокому удовлетворению, генерал Попов был отставлен от командования корпусом.

11 марта вечером я получил новое предписание за № 01009 - вновь приступить к формированию 5-й конной дивизии. Сформированная же мною 5-я дивизия была передана генералу Татаркину и получила новое наименование: 4-я конная дивизия генерала Татаркина.

Перед тем как передать генералу Татаркину дивизию, я послал приказание начальнику штаба: забрать штаб, трубачей, конвойную сотню и лазарет и отойти в тыл на формирование новой 5-й дивизии.

12 марта я окончательно слег, врачи определили у меня брюшной тиф. В глубокий тыл я не эвакуировался, а остался у себя в дивизионном лазарете, проделав на походных носилках утомительные переходы во время нашего отступления почти до границ Кубани.