Во время моего пребывания в Одессе в гостинице или, может быть, еще раньше, в Новороссийске, я вновь заразился тифом, но на этот раз возвратным. Первый приступ я почувствовал на пароходе по пути в Новороссийск, затем, как это бывает обыкновенно при возвратном тифе, приступы болезни повторялись периодически: одну неделю болен, другую почти здоров. Вследствие большой потери крови во время ранения организм мой ослабел, и я тяжело переносил периоды приступов болезни, но все же не решался лечь опять в госпиталь и выехал на фронт.

29 ноября я прибыл в Ростов, а 2 декабря в Обливской, где от моего бригадного интенданта есаула Коновалова узнал, что я произведен в генералы и что моя бригада находится во 2-м Донском корпусе, но где, точного указания не мог получить.

В поисках штаба 2-го корпуса я в санях по степи при сильном морозе проехал через станицы Чернышевскую, Каргинскую, несколько слобод и наконец на четвертый день настиг штаб корпуса в небольшом степном хуторе. Корпусом временно командовал генштаба полковник Поливанов. Где находился командир корпуса генерал Коновалов и где моя бригада, полковник Поливанов точно не знал. Командир корпуса где-то впереди с конницей, а 14-я конная бригада тоже где-то, в таком-то направлении, отходит на отдых и пополнение. Что меня особенно поразило - это абсолютное отсутствие связи между штабом корпуса и подчиненными ему дивизиями, а также отсутствие связи между частями. О противнике тоже сведения были самые неопределенные и отрывочные.

Как резко служба связи 2-го Отдельного корпуса генерала Коновалова отличалась от службы связи 1-го корпуса генерала Алексеева!

В 1-м корпусе все было ясно, определенно и точно; сводка получалась частями три раза в день; и три раза штабы бригад посылали срочные донесения в штаб корпуса: об обстановке на фронте, разведке и состоянии частей. Всякий маневр, всякое движение было рассчитано. Между частями непрерывная связь. Ничего не делалось втемную. Каждый шаг противника отмечался. Все и всегда были в курсе обстановки.

А здесь? В штабе 2-го корпуса не знают, где командир корпуса, где подчиненные корпусу дивизии, части не знают, кто правее, кто левее их, хотя и комкор и начальник штаба - офицеры генерального штаба.

7 декабря я получил от временно командующего корпусом предписание - отправиться в 14-ю конную бригаду и вступить в командование ею.

Вскоре я разыскал бригаду в районе к северу от слободу Скасырской. Но в каком состоянии! Оставил я бригаду два месяца тому назад в полном порядке с боевым составом в 3 тысячи сабель, а теперь нашел ее в составе около 300 сабель.

Как чужую бригаду 2-й корпус использовал ее, как говорится, и в хвост и в гриву, без отдыхая мотая, пока она не дошла до такого состояния. Бригадой командовал чужой офицер, уже третий или четвертый по счету, полковник Гаврилов. Бригада отходила после тяжелых боев в районе города Богучара на отдых и пополнение уже несколько дней; но так как места для отдыха назначались в 5-6 верстах от отступающего фронта, то фактически бригада не могла использовать для отдыха ни одного дня. Когда поступали распоряжения получить теплые вещи или фураж на какой-либо станции, то к этому времени оказывалось, что указанная станция уже занята противником. В погоне за теплыми вещами бригада безостановочно отходила и 15 декабря прибыла в хутор Садковский, что к северо-востоку от станицы Константиновской. Здесь мною была получена телеграмма от начальника штаба Донской армии о назначении меня начальником вновь формируемой конной группы генерала Голубинцева, в состав которой входили 4-я Донская конная дивизия генерала Лобова (4-я, 5-я и 6-я конные бригады) и 14-я Отдельная конная бригада. В тот же день я отдал приказ о вступлении в командование конной группой.

При формировании мною штаба конной группы штаб 2-го корпуса создал для меня некоторые затруднения, что видно из цитируемого ниже письма начальника штаба корпуса, переданного по телефону:

“Начальнику конгруппы генералу Голубинцеву

При формировании штагруппы комкор приказал принять к сведению, дабы полковник Борцевич оставался наштадивом 4-й конной, и, если трудно будет вашему наштабригу справиться с контрдолжностью наштагруппы, комкор разрешил взять для себя из 4-й конной бригады причисленного к генштабу войскового старшину Хохлачева, очень дельного и доблестного наштадива 4-й конной. Для удобства управления конницей комкор разрешил из 4 бригад, по вашему усмотрению, 2 дивизии, по 2 бригады, возложив на один из штабов присоединившейся бригады к 14 бригаде обязанности наштадива конной. Полковник Борцевич последнее время совершенно не несет обязанностей наштадива, не дает донесений и становится в оппозицию с штакором. Этому не время. Под Персияновкой надо напрячь все силы моральные и физические начальствующих лиц, дабы успех был обеспечен за нами. Комкор со своей стороны примет меры, дабы из района Раздорской совместно с вашей конной группой и сводной дивизией ударить во фланг врага, наступающего на Персияновку Из прилагаемой директивы вы увидите, где генерал Мамонтов, уже разбивший 15 дивизию и захвативший 1000 пленных и 11 орудий. Он сосредотачивается в Кутейников-Несвет-ский, так как развить успех не было времени.

Очень жаль, что Вы нездоровы, но я надеюсь, Ваше превосходительство, что Бог даст вам настолько силы, чтобы выполнить возложенную на Вас задачу. Одно только неприятно, что ваша бригада сильно разложилась и по духу почти красная, и вся вина в командном составе, что они не требуют от казаков исполнения долга - необходимо вдохнуть в их души бодрость для окончательной победы. Ведя непрерывную разведку и не теряя соприкосновения с врагом, мы общими усилиями обрушимся на врага против 3-го корпуса, который отходит на высоты у станицы Персияновки. Когда вы нас ориентируете и установите посты летучей почты в Раздорской, то вы получите окончательную обстановку перед генеральным сражением³¹. Извините за простоту обращения, но я казак и верю в благополучный исход борьбы за наше правое дело. Еще раз Бог вам в помощь...

Врид наштакор генштаба полковник Одноглазков”.

Это письмо создало для меня затруднение главным образом в назначении начальника штаба группы. Как найти выход из положения? Полковник Борцевич, естественно, должен быть назначен начальником штаба конной группы как старший офицер генерального штаба в группе. Объяснить ему, почему я его обхожу, я также не мог, так как письмо наштакора было секретного характера. Рекомендуемого войскового старшину Хохла-чева, ускоренного выпуска военной академии, хотя и очень способного и дельного офицера, моего сослуживца еще в мирное время по 3-му Донскому казачьему полку царской армии, я также не мог назначить, ибо, не говоря уже о неудобстве нарушения принципа старшинства и назначения подчиненного начальником, еще и другое обстоятельство мешало, а именно, по мнению начальника 4-й конной дивизии, взять из 4-й бригады войскового старшину Хохлачева - это значит лишить бригаду управления, так как ввиду слабости комбрига бригадой фактически командовал Хохлачев. Выход был только - назначить временно наштагруппы войскового старшину Корнеева, наштабрига 14-й Отдельной конной. Результат не замедлил сказаться. Чувствовалось, что наштадив 4-й обижен, и распоряжения штаба группы исполнялись 4-й дивизией как-то неохотно и вяло: “Как прикажете”. Ждать проявления инициативы 4-й дивизией при настоящем положении, если бы того требовала обстановка, не приходилось, а время было тяжелое и пассивный образ действий мог привести к катастрофе, а взыскивать и отрешать также было не время. Учитывая создавшееся положение, я решил действовать по обстановке и через два дня начальником штаба конной группы назначил полковника Борцевича.

Надо сказать еще несколько слов о состоянии частей конной группы. О боевом составе 14-й Отдельной бригады я уже упомянул, а также о том, в какое состояние она была приведена за время пребывания, по местному казачьему выражению, “в зятьях” во 2-м корпусе. Что же касается 4-й конной дивизии, то она совершенно потеряла и сердце и все пулеметы. Пулеметные команды были готовы, и пулеметы ожидались из Новочеркасска каждый день; что же касается сердца... “сердце” тоже, надо было полагать, через несколько дней нашлось бы, но в эти несколько дней что-то надо сделать. Путем маневра мы одержали некоторые успехи: наступление красных было приостановлено. Без решительного результата, но с некоторым перевесом в нашу сторону группа вела бои в районе Садковского и Мокрая Ольховка с частями армии Буденного. У хутора Мокрая Ольховка при столкновении наших разъездов с красными два казака 14-й бригады попали в плен к Буденному, но на другой день им удалось бежать в свои части. При опросе этих казаков в штабе они рассказали следующее.

Когда их привели к Буденному, тот в это время обедал и сам пожелал сделать опрос пленным. Спросив, какой части и задав еще несколько вопросов, на которые казаки не могли или не хотели ответить, Буденный обругал их скверной бранью полусурово, полудобродушно:

— Ах, вы, голубинцевские бляди! Хотите есть?
Казаки, переминаясь с ноги на ногу, ответили: “Так точно, товарищ, желаем”.

— Садитесь! - И, посадив их с собою за стол, старался получить от них некоторые сведения.

По рассказу этих же казаков, служивших когда-то в 3-м Донском казачьем полку императорской армии, начальником штаба у Буденного был прапорщик Зотов, бывший вахмистр 1-й сотни 3-го Донского казачьего полка. Я этого Зотова отлично помню. Человек уже пожилой и когда-то дельный и строгий вахмистр. В конце войны был командирован полком в одну из школ прапорщиков. Попал он к красным, по-видимому, случайно, так как в полку был добросовестным и ревностным служакой, во время революции держался безукоризненно.

В начале января 1918 года, будучи в Новочеркасске, я неожиданно встретил его в офицерском собрании.

— Здравствуйте, Зотов!

— Здравия желаю, господин полковник.

— Что вы здесь делаете, в Новочеркасске?

— Да вот, господин полковник, кончил школу и еду домой в отпуск.

— А потом куда?

— Не могу знать, куда-нибудь в конный полк желал бы, боюсь, как бы не попасть в пехоту.

— Приезжайте ко мне, в наш третий полк, в Глазуновку, я буду рад вас видеть.

— Покорнейше благодарю, господин полковник, сочту за честь и счастье служить в родном полку, непременно приеду.

На этом разговор наш кончился. Очевидно, по приезде к себе в станицу он попал к красным, там остался и как бы по инерции сделал карьеру, окончил в Петербурге красную военную академию и впоследствии был командиром 3-го кавалерийского корпуса.

Эти последние сведения я случайно узнал в 20-х годах, уже будучи в эмиграции, из советского журнала “Огонек”, где в числе помещенных портретов красных “генералов”, окончивших военную академию, красовался и портрет Зотова с надписью: “С.А. Зотов, командир 3-го кавалерийского корпуса, бывший начальник полевого штаба Буденного”.

24 декабря моя конная группа сосредоточилась в районе хутора Мокрый Лог. На следующий день было назначено, согласно полученным директивам, наступление на Александро-Грушевск с целью удара по тылам армии Буденного, наступавшей на Новочеркасск³². Несмотря на сильный приступ тифа, я непременно хотел лично руководить операцией, веря в успех; но 25-го утром я почувствовал себя настолько скверно, что не в состоянии был сесть на коня. Температура поднялась выше 40 градусов. Пришлось эвакуироваться. Я передал командование группой генералу Лобову. Меня уложили в сани, и в тот же день я переправился через Дон у станицы Константиновской, а на другой день почти без сознания прибыл в хутор Веселый. Около трех недель я пролежал в лазарете 14-й бригады в хуторе Красноштанове.

О действиях конной группы при выполнении ею задачи я не берусь судить. По докладу моего начальника штаба, группа 25 декабря тремя колоннами выступила по направлению Александро-Грушевск, но, пройдя несколько верст, остановилась в нерешительности, так как в тылу, в районе Мокрого Лога, занятого нашей Сводно-партизанской дивизией, послышалась орудийная стрельба. Вместо того чтобы продолжать выполнение задачи или, по крайней мере, как рекомендует нам устав, идти на выстрелы, конная группа, простояв некоторое время нерешительно в пути, свернула в сторону, не приняв никакого решения, и отошла в станицу Раздорскую. Дальнейшие действия группы были чисто пассивного или, вернее, непонятно-странного характера, свидетельствующие о совершенной потере частями боеспособности.