6 марта 1920 года. 4-й Донской конный корпус и 14-я Отдельная конная бригада сосредоточились в районе аула Шенджи. Сообщение о разрыве Донской армии с Добровольческой по постановлению Верховного Круга произвело на всех тяжелое впечатление. Политиканы губили армию.

Ввиду неясности обстановки и общей растерянности сначала решено было каждой бригаде действовать самостоятельно, отходить и пробиваться по своему усмотрению, избрав себе путь следования, и когда уже некоторые бригады тронулись в разных направлениях, принято было новое решение - идти всей конной группой вместе, не разделяясь, и по мере выяснения обстановки принять то или иное решение и выбрать район, где можно дать частям возможность отдохнуть и привести себя в порядок для продолжения дальнейшей борьбы.

На другой день начался наш кошмарный поход по Кубанской области с ежедневными стычками и перестрелками с “зелеными”. Дороги по размытому оттепелью чернозему были ужасны. Грязь вязкая, жирная, липкая засасывала. Двуколки и повозки вязли, лошади выбивались из сил, падали и гибли в грязи. Для вытаскивания пушек приходилось наряжать целые сотни людей в помощь артиллеристам. Хорошо еще, что в начале нашего движения можно было в казачьих станицах доставать фураж и хлеб. Сначала наша группа взяла направление на восток и, переправившись через вздувшуюся речку Пшиш, заняла станицу Рязанскую, но после длительной перестрелки с противником отошла на ночлег в район аула Гатлукай.

На другой день решено было идти в станицу Саратовскую через станицу Бакинскую. При подходе к Бакинской завязалась перестрелка с “зелеными”, занимавшими станицу. Бандиты были выбиты, и, продолжая движение, к вечеру конная группа вошла в станицу Саратовскую.

* * *

В станице Саратовской мы соединились с частями Кубанской армии. Сюда же прибыл со своими “волками” и генерал Шкуро, советовавший нам отойти в богатый хлебом Майкопский отдел, где якобы можно спокойно отдохнуть и оправиться для дальнейшей борьбы.

В Саратовской на совещании старших начальников решено было идти к черноморскому побережью, а дальше, в зависимости от обстановки, хоть на край света, но только не к большевикам.

Путь наш лежал через станицы Саратовскую, Кутаисскую, Линейную, Кабардинскую, Ходыженскую и далее по большой дороге через армянское село Елисаветовское, через перевал Индюк к Туапсе. Мы двигались двумя или тремя колоннами через поименованные или соседние станицы. Пересеченная и гористая местность, покрытая лесами, благоприятствовала партизанским действиям “зеленых”, ютившихся в лесах и станицах. Почти ежедневно с ними бывали стычки и перестрелки. Нас часто беспокоили они по ночам внезапными обстрелами занимаемых нами станиц, нападали на отставшие обозы и грабили их. О красных у нас не было почти никаких сведений до выхода нашего на черноморское побережье. По прибытии в станицу Ходыженскую при распределении мест для ночлега 14-й бригаде была назначена станица Нефтяная, отстоявшая на 10 верст к юго-востоку от нашего пути следования. Сделав еще этот переход и подходя в сумерках к Нефтяной, в узком горном дефиле бригада была встречена сильным пулеметным и ружейным огнем “зеленых”. Завязался ночной бой, в обход были посланы спешенные сотни, местность горная, ночь темная, перестрелка затянулась, появились убитые и раненые. Так как наша цель была не овладение станицей, а лишь ночлег, я во избежание лишних потерь оттянул части версты на две от станицы и в удобной для привала долине сделал четырехчасовой отдых и к утру прибыл с бригадой в Ходыженскую, как раз ко времени выступления конной группы на Елисаветовское.

У хутора Ходыженского путь наш был прегражден большими бандами “зеленых”, и только после часовой перестрелки, причем даже пришлось применять артиллерию, мы двинулись дальше. Из Елисаветовского без дальнейших инцидентов, поднимаясь по горной дороге, мы перевалили горный проход Индюк и спустились у Туапсе на шоссе Черноморского побережья.

Шоссе оказалось для нас еще гибельней проселочных грязных дорог Кубани. Лошади стирали о камни копыта и за отсутствием запасных подков падали и дохли сотнями. Все шоссе от Туапсе до хутора Веселого было усеяно конскими трупами. С фуражом и довольствием людей дело обстояло хуже. У населения ничего нельзя купить, жители влачили полуголодное существование. Зерна для лошадей не было. На подножном корму также нельзя было держать лошадей, ибо весна только началась и трава едва показалась из почвы. Хлеба не было. Питались кукурузой, доставать которую приходилось с большим трудом. За продовольствием, на фуражировки посылались в горы офицерские разъезды, где им зачастую приходилось вести форменные бои, чтобы получить несколько пудов кукурузной муки. Вопрос с довольствием был поставлен настолько остро, что казаки были предоставлены самим себе и должны были заботиться о своем питании. Калмыки были в лучшем положении, ибо конины было вдоволь.

Когда и где мы соединились с Кубанской армией генерала Букретова, точно не помню. Осталось у меня в памяти, что в Ходыженской с нами была Черкесская дивизия, а при выходе на Черноморское побережье мы как бы растворились в море кубанцев.

Много событий ускользнуло из моей памяти: на черноморском побережье я заболел кавказской малярией в очень тяжелой форме, к счастью, непродолжительной, и несколько переходов сделал в конных носилках. Оправился я вполне лишь в Хосте, где мы простояли несколько дней в ожидании кораблей для погрузки в Крым.

Об обстановке, при которой совершалось наше движение по Черноморскому шоссе, можно судить по приложенной к настоящим заметкам копии моего показания по делу о сдаче Кубанской армии.

Когда мы спустились с гор в город Туапсе, у нас уже было значительное количество больных и безлошадных казаков. Тащить их за собою походным порядком не представлялось возможным, поэтому было решено отправить их в Крым на пароходах.

В этом смысле было получено распоряжение от командира 4-го Донского конного корпуса. В Туапсе на один из отходящих в Крым пароходов я погрузил около 250 больных и безлошадных казаков 14-й бригады, туда же были погружены казаки и других донских частей. Погрузка была закончена, и пароход готовился к отплытию. Я и генерал Рубашкин находились на пристани. Совершенно неожиданно появился генерал Писарев и, обращаясь к коменданту парохода, приказал выгрузить донцов. Я вмешался и заявил ему, что получил распоряжение от командира 4-го Донского конного корпуса погрузить этих казаков и выгружать их не намерен. Генерал Писарев загорячился, ответил мне резко и повышенным тоном, что получено распоряжение донцов в Крым не грузить, а только кубанцев и что он заставит исполнить его требование и подкрепит его, если нужно, шестью пулеметами. Я спокойно ему ответил, что прежде всего прошу его, если он желает со мной разговаривать, не повышать голоса, ибо я не глух и могу кричать еще громче его, что же касается пулеметов, то против его шести я выставлю двенадцать, но донцов выгружать не буду. Мой ответ был холодным душем и успокоил не в меру и не к месту ненужную строптивость. На этом инцидент закончился, и пароход отошел в Крым.

В районе Туапсе конная группа отдыхала несколько дней. Место стоянки 14-й бригаде назначено в имении, кажется, князя Голицына, находящемся в 4-5 верстах по шоссе к югу от Туапсе.

Посланные в имение квартирьеры были встречены какими-то господами в бурках, заявившими квартирьерам, что имение занято членами Верховного Круга и не может быть уступлено войсковым частям.

В связи с последним постановлением Верховного Круга о разрыве с Добровольческой армией настроение в частях вообще против всех “кругов” было враждебным. Доложившему мне старшему квартирьеру о нежеланий депутатов оставить имение я приказал объявить “господам членам Верховного Круга”, чтобы к приходу бригады помещение было очищено, в противном случае “господа члены” будут оттуда выгнаны плетьми. При подходе штаба бригады к господскому дому имения из ворот вынырнули на конях человек двадцать, завернутых в бурки, с нахлобученными на глаза папахами “вершителей наших судеб”.

При дальнейшем движении по шоссе на одном из переходов я встретил одноглазого “трибуна”, полковника Гнилорыбова, во главе конного отряда Верховного Круга численностью в... 7 человек. Все стремилось в Грузию. С крымским командованием велись переговоры о погрузке и эвакуации в Крым. Генерал Стариков несколько раз ездил в Крым и обратно, но результаты этих переговоров были неутешительны. Крымское командование почему-то упорно отклоняло желание донцов грузиться в Крым. Кубанцы, по-видимому, особенного желания к переброске в Крым не проявляли, хотя несомненно, если бы был прислан своевременно достаточный тоннаж, то по инерции за донцами поплыли бы и кубанцы. Но тоннажа не было. Назревало большое преступление: истощенную, но лучшую часть белой конницы по не известным нам соображениям решено было бросить на произвол судьбы на Кавказе. Вступивший в командование 4-м конным корпусом энергичный генерал Калинин⁴² усиленно хлопотал и принимал все меры для спасения донской конницы, но крымское командование под различными предлогами уклонялось от присылки кораблей. Тогда решено было идти в Грузию, и об этом уже велись переговоры с грузинским правительством. В середине апреля генерал Калинин уполномочил меня отправиться в Грузию и добиться у грузинского правительства разрешить нашим частям перейти границу. Но уже в пути, на грузинской почти границе, я получил новое поручение: войти как представитель 4-го Донского корпуса в состав делегации, уполномоченной кубанским атаманом генералом Букретовым для ведения переговоров с большевиками о заключении перемирия. Переговоры эти довольно подробно изложены мною ниже, в моем показании о сдаче Кубанской армии. Генерал Калинин вместе с генералом Султаном Келеч-Гиреем⁴³, начальником Черкесской дивизии, отправились в Грузию для переговоров, но, не добившись успеха, на другой день оба вернулись обратно.

Конечно, в Грузию мы могли бы войти и без разрешения грузинского правительства, ибо грузинская армия того времени, стоявшая на границе, была совершенно небоеспособна даже в сравнении с нашими голодными и истощенными частями. Появление одного нашего полка, производившего пробную пристрелку пулеметов, так подействовало на грузинские пограничные части, что они, бросив свои посты, поспешно, в панике отошли на 60 верст в глубь страны, и только с большим трудом удалось их успокоить и вновь водворить на границу. Но дело было не в грузинской армии, а в том, что английское морское командование заявило нам, что в случае, если мы без согласия грузинского правительства вступим в пределы Грузии, англичане отказывают нам в помощи довольствием - ни одного фунта хлеба, ни одного гарнца⁴⁴ овса. Рассчитывать же на возможность получения продовольствия в Грузии мы не могли, ибо нищее население с трудом перебивалось, питаясь рыбою да кукурузой, и достать на месте что-либо для 60-тысячной армии не было никакой надежды.

19 апреля части стали подходить к хутору Веселому, где 20 апреля часть донцов была погружена без лошадей и седел на английские военные суда для отправки в Крым. Лошади и седла брошены на берегу. Таким образом, из 60 тысяч лучшей конницы в Крым прибыло лишь несколько тысяч безлошадных. А можно было и времени было достаточно (целый месяц шли переговоры с Крымом) для эвакуации всей конницы, ибо противник нас не преследовал и только в последние дни проявил некоторую активность. Главным нашим врагом был голод.

Кубанская армия и 4-й Донской корпус, вовремя переброшенные в Крым, без сомнения, изменили бы обстановку в Крыму в нашу пользу. Искать виновников нашего разгрома - дело истории. Наш долг лишь правдиво записать, что мы видели и как видели.